8. Лютер перед сейфом (Очерк)

На престол Германии взошел император Карл V, и посланники Рима поспешили принести ему свои поздравления и сразу же убедить его расправиться с Реформацией. Но курфюрст Саксонский, которому Карл V был во многом обязан своим восшествием на престол, просил его не предпринимать никаких мер против Лютера, прежде чем тот не будет выслушан. Это поставило императора в затруднительное положение. Удовлетворить папистов мог только смертный приговор реформатору. А курфюрст не раз решительно требовал, чтобы «доктор Лютер, снабженный предварительно охранной грамотой, выступил бы перед осведомленными, благочестивыми и беспристрастными судьями, так как ни его императорское величество и никто другой не опровергли сочинений Лютера».
Теперь внимание всех было обращено на предстоящий сейм германских княжеств в Вормсе, созванный вскоре после вступления Карла V на престол. Это общегосударственное собрание должно было разрешить важнейшие политические вопросы, там германским князьям впервые предстояло встретиться с юным монархом. На государственный сейм со всех концов империи прибыли светские и духовные сановники. В Вормсе собрались вельможи, гордящиеся своими наследственными привилегиями и высоким происхождением; представители духовенства, кичащиеся своим положением и властью; придворные рыцари в сопровождении своих оруженосцев; послы далеких стран. Несмотря на многообразие задач, стоящих перед сеймом, самый глубочайший интерес этого огромного собрания вызывал саксонский реформатор.
Незадолго до начала ассамблеи Карл V велел саксонскому курфюрсту привезти на сейм Лютера, обещая последнему свое покровительство и гарантируя возможность открытых обсуждений с компетентными лицами всех спорных вопросов. Лютер с нетерпением ожидал дня, когда он предстанет перед императором. Здоровье его в то время пошатнулось, но он писал курфюрсту: «Если даже я не смогу прибыть туда здоровым, то попрошу доставить меня больным. Ибо если император приглашает меня, то я не сомневаюсь в том, что это воля Господня. Если они применят насилие, — а этого можно ожидать (так как меня вызывают туда не для того, чтобы принимать мои наставления), — то я отдаю все в руки Божьи. Тот, Кто сохранил трех отроков в пламени печи, все еще царствует на престоле Своем. Если Он не избавит меня, значит, моя жизнь не имеет смысла. Позаботимся только о том, чтобы Евангелие не было отдано на посмешище нечестивым, и будем готовы пролить кровь, защищая его. Разве я могу решить, что полезнее для спасения людей — моя жизнь или смерть?.. Вы можете ожидать от меня всего… но только не бегства и отречения. Бежать я не могу, а отречься — тем более».
Известие о прибытии Лютера на сейм вызвало большое волнение. Алеандр, папский легат, которому было поручено это дело, был встревожен и возмущен. Он понимал, что последствия будут катастрофическими для папы. Пересмотреть дело, по которому папа уже вынес обвинительный приговор, значило подвергнуть сомнению власть всесильного первосвященника. Кроме того, Алеандр опасался, что красноречивые и неопровержимые доказательства Лютера могут заставить многих князей отвернуться от папства. Поэтому он самым решительным образом заявил Карлу V протест против появления Лютера на сейме в Вормсе. В то же самое время была обнародована булла об отлучении Лютера от Церкви, и под давлением папского декрета и протеста со стороны легата император уступил. Он написал курфюрсту, что если Лютер не отречется, то ему следует оставаться в Виттенберге.
Не удовлетворившись этой победой, Алеандр пустил в ход всю свою хитрость и власть, чтобы добиться осуждения Лютера. С необыкновенной настойчивостью, достойной лучшего применения, он представил этот вопрос вниманию князей, прелатов и других членов сейма, обвиняя реформатора «в подстрекательстве к мятежу, непочтительности, беззаконии и богохульстве». Но обнаруженное прелатом пристрастие и горячность слишком явно говорили о том, каким духом он руководствуется. «Им двигает скорее ненависть и мстительность, нежели усердие и набожность» — таков был всеобщий вывод. Большинство присутствующих на сейме были склонны отнестись к делу Лютера с невиданной раньше благосклонностью.
С удвоенной энергией Алеандр настаивал на том, чтобы император привел в исполнение папский декрет. Но по германским законам без согласия князей сделать это было нельзя, и наконец, уступив назойливому легату, Карл V повелел ему представить дело на сейме. «Это был день торжества для папского нунция. Собрались весьма важные персоны, но дело, представленное на их рассмотрение, было еще более важным. Алеандр должен был отстаивать власть и авторитет Рима… матери и владычицы всех церквей». Он должен был доказать, что папа получил права от Петра, перед высшими авторитетами христианского мира. «Обладая даром красноречия, он произвел блестящее впечатление. Провидение Божье допустило, чтобы в присутствии высочайшего трибунала один из самых великолепных ораторов Рима выступил в защиту Церкви». Сочувствующие реформатору с некоторой опаской слушали Алеандра. Курфюрст Саксонский не присутствовал на сейме, поручив своим советникам записать для него речь нунция.
Стремясь нанести поражение истине, Алеандр призвал на помощь весь свой ум и все красноречие. Он обрушивал на Лютера обвинение за обвинением, изобразив его врагом Церкви и государства, живых и мертвых, духовенства и мирян, всех верующих в целом и каждого христианина в отдельности. «Заблуждений Лютера достаточно, — заявил он, — чтобы сжечь сотни тысяч еретиков».
В заключение он попытался бросить тень презрения на приверженцев реформаторской веры: «Что из себя представляют все эти лютеране? Скопище дерзких невежественных учителей, продажных священников, беспутных монахов, несведущих юристов, безнравственных дворян и горстка простолюдинов, которых они соблазнили и сбили с толку. Разве можно сравнивать их с католиками, которые столь многочисленны, даровиты и могущественны? Пусть единодушное решение этого блестящего высшего суда просветит простодушных, послужит предостережением для неблагоразумных, утвердит колеблющихся и укрепит слабых».
Во все века применялось подобное оружие против защитников истины. Те же самые доказательства и по сей день выдвигаются против тех, кто, вопреки всеобщему заблуждению, осмеливается проповедовать ясные истины Слова Божьего. «Что собой представляют проповедники новых учений? — восклицают поборники общепринятой религии. — Это простолюдины, необразованные и малочисленные. Как только они осмеливаются претендовать на обладание истиной, на право быть избранным народом Божьим! Они невежды и обманывают себя. Посмотрите на нашу Церковь — многочисленную и влиятельную. Как много среди нас великих и ученых людей! Мы гораздо сильнее их!» И, конечно, эти доводы воздействуют на мир, но они столь же неубедительны сегодня, как и во дни Лютера.
Реформация не окончилась, как многие предполагают, со смертью Лютера. Она должна продолжаться до окончания истории мира. Лютер совершил великую работу, распространяя свет, дарованный ему Богом, однако это был не весь свет, в котором нуждался мир. С того времени и до наших дней со страниц Священного Писания постоянно исходит свет, помогающий открывать истину.
Речь легата произвела глубокое впечатление на сейм. Там не было Лютера, который ясными и убедительными истинами Слова Божьего сокрушил бы папского защитника. Никто даже не попытался оградить реформатора от нападок. Казалось, что все готовы не только осудить его учение, но и полностью искоренить его как ересь. Рим использовал благоприятную возможность, чтобы защитить себя. Все, что только можно было сказать в его защиту, было сказано. Но эта кажущаяся победа являлась предзнаменованием поражения. Двум могучим силам еще предстояло встретиться в открытой борьбе, в которой должна была обнаружиться очевидная разница между истиной и заблуждением. После этого открытого столкновения Рим уже никогда не чувствовал себя в такой безопасности, как прежде.
Хотя большинство членов сейма были готовы предать Лютера возмездию Рима, многие, видя и осуждая моральное разложение Церкви, желали положить конец всем злоупотреблениям порочного и корыстолюбивого духовенства, из-за которых страдал германский народ. Легат обрисовал папство в самом привлекательном и благоприятном свете. Тогда Господь побудил одного из членов сейма дать справедливую оценку последствий папской тирании. Среди княжеского собрания встал герцог Георг Саксонский и с благородной решительностью, с потрясающей точностью указал на лживость и мерзости папства, на все ужасающие последствия его господства в Германии. В заключение он сказал:
«Это только часть тех злоупотреблений, которые вопиют против Рима. Священнослужители забыли всякий стыд, и их единственная цель… это деньги, деньги и деньги… те, кто должны бы наставлять народ в истине, учат его лжи, и их не только терпят, но и награждают за это, потому что чем больше они лгут, тем больше зарабатывают. Именно из этого отвратительного источника и истекает отравленная вода. Разврат идет рука об руку с корыстолюбием. Увы! Это позорное поведение духовенства обрекает множество несчастных душ на вечную погибель. Необходима всеобщая реформа».
Сам Лютер, пожалуй, не мог бы более талантливо и исчерпывающе описать папские злоупотребления, а тот факт, что герцог был врагом реформатора, придало его словам еще большую убедительность.
Если бы собравшиеся прозрели, то увидели бы вокруг себя ангелов Божьих, рассеивающих мрак заблуждения и открывающих умы и сердца для принятия истины. Премудрый и истинный Господь повлиял даже на врагов Реформации, таким образом приготовляя путь для свершения великой работы. Мартин Лютер не присутствовал в собрании, но там звучал голос Того, Кто был больше Лютера.
И сразу же сейм выбрал комитет, поручив ему представить все факты злоупотреблений со стороны папства, которые таким тяжелым бременем легли на плечи германского народа. Этот список, содержащий 101 пункт различных обвинений, был представлен императору с просьбой принять срочные меры для исправления сложившегося положения. «Какая огромная потеря христианских душ, — писали податели этого прошения, — какой грабеж, какое вымогательство со стороны приближенных к главе христиан! Наш долг — предотвратить разорение и бесчестие народа. Исходя из всего этого, мы самым покорнейшим и одновременно настойчивым образом умоляем Вас утвердить всеобщую реформу и начать ее проведение».
Теперь сейм потребовал присутствия реформатора. Невзирая на просьбы и угрозы Алеандра, император в конце концов согласился, и Лютер был приглашен на сейм. Вместе с приглашением ему выслали и охранную грамоту — залог его благополучного возвращения. Все это доставил в Виттенберг курьер, которому было поручено также сопровождать Лютера до Вормса.
Друзья Лютера были напуганы. Зная предубежденное и враждебное отношение к реформатору, они опасались, что даже охранная грамота не защитит его, и умоляли Лютера не подвергать себя опасности. На это он сказал: «Паписты не желают, чтобы я приехал в Вормс, они жаждут только моего осуждения и смерти. Все это не имеет значения. Молитесь не обо мне, а о Слове Божьем… Христос укрепит меня Своим Духом, чтобы одержать победу над этими служителями лжи. Я презираю их, пока я жив, и восторжествую над ними своей смертью. Они будут озабочены в Вормсе тем, как бы заставить меня отречься, и вот мое отречение: раньше я говорил, что папа является наместником Христа, а теперь заявляю, что он — враг нашего Господа и апостол дьявола”.
Лютер отправился в это опасное путешествие не один. Кроме императорского курьера, его вызвались сопровождать три преданных друга. Очень хотел поехать с ними Меланхтон. Он был настолько привязан к Лютеру, что готов был следовать за ним и в темницу, и на смерть. Но напрасны оказались все его мольбы: Меланхтона оставили в Виттенберге. В случае гибели Лютера ему предстояло продолжить дело Реформации. Прощаясь с Меланхтоном, реформатор сказал ему: «Если я не вернусь, если враги убьют меня, не прекращай проповедовать истину, будь тверд. Трудись вместо меня… Если ты останешься жить, моя смерть не будет иметь большого значения». Студенты и жители города, пришедшие проводить Лютера, были глубоко взволнованы. Многие из тех, чье сердце уже затронула евангельская истина, прощались с ним рыдая. Так реформатор вместе со своими друзьями оставил Виттенберг.
По дороге путники замечали, что людей гнетут мрачные предчувствия. В некоторых городах им не оказывали должного внимания. Священник, у которого они остановились на ночлег, сочувственно выразил Лютеру свои опасения, показав ему портрет одного итальянского реформатора, погибшего мученической смертью. На следующий день им стало известно, что сочинения Лютера подверглись осуждению в Вормсе. Императорские гонцы повсюду распространяли этот декрет и призывали народ сдать все сочинения реформатора местным властям. Курьер, сопровождавший Лютера, тревожась за его безопасность на сейме и предполагая, что он, наверное, не решится ехать дальше, спросил, желает ли он продолжать путь. Лютер ответил: «Пусть хоть в каждом городе провозглашают о моем отлучении от Церкви, я готов идти дальше».
В Эрфурте Лютера приняли с почестями. Окруженный восхищенной толпой, он медленно двигался по улицам города, где в свое время так часто ходил с нищенской сумой. Он заглянул в свою монашескую келью, где вспомнились ему все страдания, все внутренние борения, которые ему пришлось перенести, прежде чем его душу озарил свет, распространяющийся теперь по всей Германии. Здесь его настойчиво просили произнести проповедь. Он не имел права этого делать, но королевский курьер позволил нарушить запрет, и монах, который когда-то выполнял самую черную работу в монастыре, взошел на кафедру.
Он приветствовал собравшихся словами Христа: «Мир вам!» «Философы, богословы и писатели, — сказал он, — безуспешно учат людей, как достичь вечной жизни. Я скажу вам так: Бог воскресил одного Мужа из мертвых, Господа нашего Иисуса Христа, чтобы Он уничтожил смерть, истребил грех и затворил врата ада. Это работа спасения… Христос победил! Отрадно слышать эту весть! И спасены мы Его заслугами, а не своими… Наш Господь Иисус Христос сказал: „Мир вам! Посмотрите на Мои руки...“ Иными словами: „О человек, посмотри! Это Я, Я один снял твой грех и искупил тебя, и теперь ты можешь иметь мир, говорит Господь“».
Дальше он говорил о том, что истинная вера должна проявиться в праведной жизни. «Так как Господь спас нас, то мы должны стремиться, чтобы наши дела были угодны Ему. Богат ли ты? Тогда пусть твое богатство поможет нуждающимся. Беден ли ты? Тогда пусть твои услуги будут приняты богатыми. Если же ты трудишься только ради себя, тогда твое служение, которое ты считаешь богоугодным, — не что иное, как притворство».
Народ как зачарованный слушал Лютера: эти изголодавшиеся души получили Хлеб Жизни. В их глазах Христос был возвеличен, Он оказался превыше пап, легатов, императоров и королей. Лютер ничего не сказал о собственном тяжелом положении. Он не намеревался делать себя предметом сочувствия. Взирая на Христа, он забыл о себе. Он встал в тень Мужа Голгофы, желая, чтобы люди видели только Иисуса как Искупителя грешников.
Их путешествие продолжалось, и реформатора встречали везде с большим интересом. Толпы любопытного народа стекались к нему, и дружеские голоса предупреждали его о намерении сторонников Рима. «Они сожгут вас, — говорили некоторые, — и рассеют ваш пепел: вспомните, как поступили с Яном Гусом». Лютер отвечал: «Даже если бы они зажгли огонь, который на всем протяжении от Виттенберга до Вормса вздымался бы до самого неба, то и тогда во имя Господа я прошел бы сквозь него; я должен предстать перед врагом, я проникну в пасть этому чудовищу и выбью ему зубы, свидетельствуя об Иисусе Христе».
Известие о приближении Лютера к Вормсу вызвало большое волнение: друзья боялись за него, враги опасались успешного исхода дела. Самым энергичным образом его убеждали не входить в город. Папские наймиты уговаривали его укрыться в замке дружески настроенного к нему рыцаря, тогда все трудности могли бы быть полюбовно улажены. Друзья пробовали напугать реформатора, красочно расписывая грозящие ему опасности. Но и те, и другие старались безуспешно: Лютер по-прежнему оставался непоколебимым, заявляя: «Даже если в Вормсе нечистых духов будет так много, как черепицы на крышах домов, то и тогда я войду в него».
По прибытии в Вормс Лютера приветствовала огромная толпа народа, сбежавшегося к городским воротам. Такая масса людей не собиралась даже для встречи самого императора. Волнение было необыкновенным. Вдруг в гуще народа чей-то пронзительный голос жалобно затянул погребальную песнь, предостерегая Лютера об ожидавшей его участи. «Господь будет моей защитой», — сказал он, выходя из дорожного экипажа.
Паписты не верили, что Лютер действительно осмелится появиться в Вормсе, и его приезд наполнил их леденящим ужасом. Император немедленно созвал своих советников, чтобы наметить план дальнейших действий. Один из епископов, непреклонный папист, заявил: «Мы слишком долго обсуждаем этот вопрос, а ведь ваше императорское величество может одним мановением руки освободиться от этого человека. Разве Сигизмунд не предал Яна Гуса сожжению? Мы не обязаны уважать охранную грамоту, выданную еретику». «Нет, — сказал император, — мы должны сдержать данное нами обещание”. И было решено выслушать реформатора.
Весь город стремился увидеть этого замечательного человека, и вскоре многочисленные посетители заполнили дом, где он разместился. Лютер незадолго до этого перенес тяжелую болезнь, вдобавок он был измучен двухнедельной дорогой; ему следовало подготовиться для встречи с членами сейма, и он, несомненно, нуждался в покое и отдыхе. Но желание людей видеть его было столь велико, что ему удалось отдохнуть только несколько часов, и вот уже дворяне, рыцари, священники и горожане окружили его, воодушевленные и возбужденные. Среди них были знатные люди, которые, видя церковные злоупотребления, смело требовали у императора немедленной реформы и которые, по словам Лютера, «были освобождены его Евангелием». Вместе с друзьями приходили и враги посмотреть на бесстрашного монаха, но он принимал их с невозмутимым спокойствием, отвечая на их расспросы с достоинством и мудростью. Его поведение было твердым и мужественным; бледное, худое лицо, со следами недавней болезни и усталости, излучало доброту и даже радость. Торжественность и неподдельная искренность его слов придавали ему силу, которой не могли противостоять даже его враги. Все поражались при виде его. Некоторые были убеждены, что он наделен Божественной силой, другие, подобно фарисеям, обвинявшим Христа, заявляли: «В нем бес».
На следующий день Лютера пригласили на сейм. Государственный сановник сопровождал его в аудиенц-зал, но только с большим трудом он смог пробраться к зданию. Все улицы были запружены народом, стремившимся увидеть монаха, который осмелился бросить вызов самому папе.
Перед тем как он должен был появиться перед своими судьями, старый генерал, герой многих сражений, сказал ему ласково: «Бедный монах, бедный монах! Во многих сражениях мне приходилось участвовать, и я знаю, что ты идешь отразить одну из самых яростных атак. Но если правда на твоей стороне, и ты уверен в этом, иди вперед во имя Бога и ничего не бойся. Господь не оставит тебя”.
Наконец Лютер предстал перед сеймом. Император взошел на трон, его окружили самые высокопоставленные лица империи. Никогда еще простой человек не появлялся в таком блестящем собрании, перед которым Лютер должен был держать ответ за свою веру. «Уже само его присутствие означало выдающуюся победу над папством. Папа объявил виновным этого человека, но теперь он стоял перед судом, который уже самим этим действием ставил себя выше папы. Папа отлучил Лютера от Церкви и изгнал его из общества, и все же весьма уважительным образом он был приглашен на одно из самых высоких собраний в мире. Папа обрек его на вечное молчание, а ему дали возможность выступить перед тысячами внимательных слушателей, съехавшихся сюда из отдаленнейших уголков христианского мира. Лютер произвел величайшую революцию. Могущество Рима пошатнулось, и поколебал римский престол протест скромного монаха».
Оказавшись в таком влиятельном и представительном собрании, реформатор, который был низкого происхождения, чувствовал себя скованно. Некоторые князья, поняв его состояние, ободряли Лютера, и один из них шепнул: «Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить». Другой сказал ему: «Когда поведут вас к правителям и царям за Меня... Дух Отца вашего будет говорить в вас» (см. Матфея 10:28, 18—20). Так в час испытания слуге Божьему напомнили слова Христа, укрепляя его веру.
Лютеру предложили встать перед самым троном императора. Глубокое молчание воцарилось в переполненном зале. Поднялся императорский сановник и, указывая на сочинения Лютера, потребовал, чтобы реформатор ответил на два вопроса: признает ли он эти труды своими и намерен ли он отречься от изложенных в них взглядов. После того, как перечислили вслух названия книг, Лютер ответил, что их автором является он. “А что касается второго вопроса, — продолжал реформатор, — то он касается веры и спасения души, он затрагивает Слово Божье — одно из величайших и драгоценнейших сокровищ как на небе, так и на земле, и было бы неблагоразумно с моей стороны дать ответ, не обдумав его предварительно. Иначе я могу не высказать всего того, что требует истина, и тогда слова, некогда произнесенные Христом: ‘А кто отречется от Меня пред людьми, отрекусь от того и Я пред Отцем Моим Небесным’ (Матфея 10:33), будут иметь ко мне прямое отношение. Поэтому покорнейше прошу Ваше императорское величество предоставить мне время для размышления, чтобы я мог дать ответ, не противоречащий Слову Божьему”.
Лютер поступил мудро, обратившись к императору с такой просьбой. Его поведение убедило все собрание, что опрометчивости и необдуманности нет места в его действиях. Спокойствие и самообладание, которых никто не ожидал встретить в этом смелом и бескомпромиссном человеке, придали убедительность его словам, и в следующий раз он отвечал с таким благоразумием, решительностью, мудростью и достоинством, которые удивили и разочаровали его противников, уязвив их высокомерие и гордость.
На следующий день он должен был дать окончательный ответ. Видя, какие силы объединились против истины, Лютер испытал кратковременный, но острый приступ страха. Его вера пошатнулась, ужас охватил душу. Он ясно увидел все возрастающие опасности, казалось, что враги уже готовы торжествовать победу, что силы тьмы выиграли битву. Густые тучи все плотнее окутывали его, словно разделяя его с Богом. Он жаждал получить заверение, что Господь воинств будет с ним. В душевной муке он бросился лицом на землю, и из истерзанного сердца вырвались душераздирающие вопли, понятные только милосердному и всевидящему Господу.
«О, Всемогущий и Вечный Бог, — молился он, — как страшен этот мир! Он открыл свою пасть, чтобы поглотить меня, а я так мало уповаю на Тебя… Если мне останется надеяться только на могущество этого мира, то все пропало… Тогда мой последний час настал, и приговор подписан… О Боже! Помоги мне противостать всей мудрости мира сего. Сделай это… Ты один... ибо это не мое дело, но Твое. Я ничего не имею против них, этих великих мира сего… Но это дело Твое, и это справедливое и вечное дело. О, Господи, помоги мне! Верный и неизменный Бог, ни на одного человека не могу я надеяться… Все человеческое ненадежно и непрочно… Ты избрал меня для этого дела… Пребудь со мной во имя Твоего возлюбленного Сына Иисуса Христа, Который есть моя защита, мой щит и моя крепость”.
Премудрое провидение Божье допустило, чтобы Лютер осознал грозящую ему опасность и не полагался на свои силы и не навлек на себя беды. Но ужас, неожиданно поразивший его, был вызван не страхом перед страданием, муками и смертью, столь близкими в тот момент. Нет. В его судьбе наступил переломный момент, и он чувствовал себя совершенно бессильным. Лютер опасался, что из-за его слабости дело истины потерпит поражение. Он «боролся» с Богом не ради своей личной безопасности, но ради торжества Евангелия. В его измученной душе происходила борьба, подобная той, какую перенес Израиль ночью на берегу потока Иавока. И, подобно Израилю, он вышел победителем. В полной беспомощности он с верой воззвал ко Христу, могущественному Избавителю. И пришла уверенность, что он будет не один на сейме. Мир водворился в его душе, и он радовался тому, что ему разрешено возвысить Слово Божье в глазах титулованных особ.
Твердо уповая на Бога, Лютер приготовился к предстоящей борьбе. Он продумал свою речь, сделал выписки из собственных сочинений и подобрал соответствующие доказательства из Священного Писания для подтверждения своих слов. Затем, положив левую руку на открытую перед ним Священную Книгу, он поднял правую руку к небу и дал обет «оставаться верным Евангелию и откровенно исповедовать веру, даже если он будет призван кровью запечатлеть свое свидетельство”.
Когда он вновь явился на сейм, в его лице не было ни тени страха или же смущения. Невозмутимый и миролюбивый, с неустрашимым благородством и мужеством он стоял там — свидетель Божий перед великими мира. Императорский сановник потребовал от него решительного ответа, намерен ли он отречься от своего учения. Лютер отвечал смиренно и кротко, в его голосе не было и намека на возбуждение или горячность. Он держался почтительно и даже застенчиво, но вместе с тем его уверенность и радостное выражение лица поразили все собрание.
«Всесветлейший император, светлейшие князья, милостивые государи, — начал он. — Я предстал сегодня перед вами, согласно вчерашнему повелению, и милостью Божьей умоляю Ваше величество и ваши августейшие высочества милостиво выслушать суть дела, которое, я уверен, есть справедливое и истинное. Если я в чем-либо и нарушу этикет и обычаи двора, прошу Вас о прощении, ибо воспитывался я не в царских палатах, но в уединении монастыря».
Затем он отметил, что все его опубликованные сочинения различаются по своему характеру. В некоторых, даже врагами его признанных не только безвредными, но и полезными, он писал о вере и добродетелях. Отречься от них — означало бы осудить истины, признаваемые решительно всеми. В других книгах разоблачались пороки и злоупотребления папства. Признать негодными эти труды — означало бы поддержать тиранию Рима и широко открыть дверь многочисленным и страшным беззакониям. И, наконец, часть этих книг он посвятил критике отдельных лиц, которые защищали царящее в обществе зло. Относительно этих последних он открыто признался, что часто был слишком резок. Не считая себя свободным от ошибок и промахов, Лютер тем не менее подчеркнул, что даже и от этих книг он не может отречься, потому что это придало бы новые силы противникам истины, и они воспользовались бы этим, чтобы еще более жестоко угнетать народ Божий.
«Я всего лишь простой смертный, а не Бог, — продолжал он. — Поэтому буду защищать себя так, как это сделал Христос: „Если Я сказал худо, покажи, что худо“… Милосердием Божьим я умоляю Ваше императорское величество и Вас, светлейшие князья, и всех высокопоставленных лиц доказать мне на основании Писания мои ошибки. И как только я буду убежден в этом, я признаюсь в своих заблуждениях и первый брошу свои книги в огонь».
«Мои слова ясно показывают, что я все взвесил, что мне отчетливо видны те опасности, каким я подвергаю себя. Но в моей душе нет страха, наоборот, я радуюсь тому, что Евангелие в наши дни, как и прежде, вызывает столкновение мнений и становится предметом борьбы. Ибо Слово Божье никого не оставляет равнодушным. „Я пришел принести на землю не мир, но меч“, — сказал Иисус Христос. Господь величествен и грозен и в Своих предостережениях, и в Своих судах — так будьте осторожны, чтобы, стремясь положить конец разногласиям, вы не стали гонителями святого Слова Божьего, тем самым обрушив на себя всепотопляющий поток непреодолимых несчастий, и бедствий, и вечной гибели… Я могу привести много примеров из Слова Божьего. Я могу рассказать о фараоне, вавилонских и израильских царях, которые ускорили собственную гибель, когда, стремясь укрепить свое государство, выполняли советы, казавшиеся исключительно мудрыми и разумными. „Бог передвигает горы, а они не знают об этом“».
Лютер говорил по-немецки, потом его попросили повторить сказанное, но уже на латыни. Утомленный, он все же согласился и вновь произнес свою речь с прежней ясностью и энергией. Всем происходящим, несомненно, руководило провидение Божье. Многие князья были настолько ослеплены собственными предрассудками, что при первом слушании Лютера они не уразумели логики его доказательств, которая стала вполне ясной для них лишь тогда, когда он повторил все сказанное.
Те, кто упорно отгораживались от света и решительно отказывались понять истину, были сильно разгневаны убедительностью слов Лютера. Когда он закончил выступление, председатель сейма с досадой сказал ему: «Ты не ответил на заданный тебе вопрос… Ты должен дать определенный и прямой ответ… Отрекаешься ты или нет?»
Реформатор ответил: «Так как Ваше императорское величество и ваши княжеские высочества требуют от меня определенного, простого и прямого ответа, я дам его. Если я не буду убежден свидетельствами Писания и ясными доводами разума — ибо я не могу доверять папе или соборам, поскольку очевидно, что зачастую они ошибались и противоречили сами себе, — то не отрекусь, ибо христианину небезопасно поступать против совести. На том стою и не могу иначе. Да поможет мне Бог! Аминь».
Так сражался этот праведный муж, опираясь на твердый фундамент Слова Божьего. Небесный свет озарил его лицо. Когда он обличал заблуждения и свидетельствовал о превосходстве веры, побеждающей мир, его величие и чистота, его радостная умиротворенность были очевидны всем.
Собравшиеся на некоторое время онемели от изумления. Поначалу Лютер говорил столь тихо и почтительно, что это было расценено как покорность. Паписты сочли, что его мужество поколеблено. Просьба Лютера дать ему время для размышления была истолкована ими как предвестие отречения. Сам Карл, презрительно отметивший его истощенный вид, простое платье и безыскусную речь, сказал: «Этот монах никогда не сделает меня еретиком». Но затем твердость Лютера, его смелое поведение, сила и ясность его доказательств привели в изумление всех. Восхищенный император воскликнул: “Как бесстрашно говорит этот монах и с каким непоколебимым мужеством!” Многие германские князья с гордостью смотрели на своего соотечественника, радуясь его успеху.
Приверженцы Рима потерпели поражение; их действия предстали в очень неприглядном свете. Свою власть они старались поддержать не ссылками на Священное Писание, но угрозами — этими неизменными аргументами Рима. Председатель сейма, обращаясь к Лютеру, сказал: «Если ты не отречешься, то император и государственные сановники будут совещаться, что можно предпринять против неисправимого еретика».
Друзей Лютера, с воодушевлением слушавших его благородную защиту, бросило в дрожь при этих словах, но реформатор спокойно ответил: «Я не могу отречься, да поможет мне Господь!»
Пока князья совещались между собой, Лютеру было приказано оставить сейм. Чувствовалось, что наступил решающий момент. Непоколебимый отказ Лютера подчиниться собору мог оказать большое влияние на всю последующую историю Церкви. Поэтому все сочли необходимым дать ему еще одну возможность отречься. В последний раз его привели на сейм. Снова прозвучал вопрос, отречется ли он от своего учения? «Я уже ответил вам, — произнес он, — ничего другого вы от меня не услышите». Было ясно, что ни обещания, ни угрозы не заставят его уступить требованиям Рима.
Папские вожди были крайне раздосадованы тем, что к их могуществу, перед которым трепетали и монархи, и вельможи, простой монах отнесся с таким презрением. Гнев, кипевший в них, могла утолить только его мученическая смерть. Но Лютер, вполне сознавая грозившую ему опасность, держался с подлинно христианским достоинством и спокойствием. Его нельзя было упрекнуть ни в гордости, ни в вспыльчивости, ни в намеренном искажении фактов. Он совершенно забыл о себе, об окружающей его знати и ощущал лишь присутствие Того, Кто был несравненно выше пап, прелатов, королей и императоров. Устами Лютера говорил Сам Христос и говорил с такой силой и величием, что и друзья, и враги Реформации преисполнились благоговением и изумлением. Дух Божий, незримо присутствовавший среди собравшихся, тронул сердца великих империи. Некоторые из князей смело признали справедливость утверждений Лютера. Многие убедились в истине, иные же, увлекшись поначалу, вскоре вернулись к прежним взглядам. Были и люди, убеждения которых еще не сложились в то время, но впоследствии они, изучая Писание, стали бесстрашными приверженцами Реформации.
Курфюрст Фридрих, с огромной тревогой ожидавший появления Лютера на сейме, слушал его речь с величайшим волнением. Он с радостью и гордостью отметил мужество своего подданного, его непреклонность и самообладание и укрепился в решимости защищать его. Сравнивая противоборствующие стороны, курфюрст видел, что мудрость пап, прелатов и королей превращается в прах перед могуществом истины. Папство потерпело поражение, отголоски которого звучали во всех народах на протяжении всех последующих веков.
Когда легат увидел, какое впечатление произвело выступление Лютера, он впервые начал опасаться за прочность папской власти и решил во что бы то ни стало добиться поражения реформатора. Пустив в ход все свое красноречие, все свое дипломатическое искусство, которым он так славился, легат обрисовал юному императору безумные опасности, которыми грозит потеря дружбы и покровительства могущественного римского престола из-за какого-то ничтожного монаха.
Его слова возымели действие. На следующий день после выступления Лютера Карл огласил на сейме решение и впредь продолжать политику своих предшественников, поддерживая и защищая католическую веру. И поскольку Лютер не отказался от своих заблуждений, то против него и его последователей будут предприняты самые строгие меры. «Одинокий монах, одурманенный собственным безумием, посмел восстать против веры всего христианского мира. Я пожертвую своими владениями, казной, друзьями, собой, всей своей жизнью, но положу конец этому нечестию. Пусть этот августинский монах отправляется восвояси и не смеет смущать народ. А я начну против него и упорных его сторонников самую решительную борьбу. Отлучу их от Церкви, изгоню из общества, буду бороться с ними любыми средствами, пока не уничтожу. Я призываю представителей всех земель проявить себя настоящими, преданными христианами”. Тем не менее император подчеркнул, что охранная грамота, выданная Лютеру, неприкосновенна и, прежде чем будут предприняты какие-либо меры против него, он должен в полной безопасности возвратиться к себе домой.
Теперь сейм разделился на два противоположных лагеря. Папские посланники требовали лишить Лютера охранной грамоты. «Рейн, — говорили они, — должен принять его пепел, как он принял прах Яна Гуса сто лет назад». Но князья Германии, которые сами были приверженцами папства и открытыми врагами Лютера, протестовали против такого вероломства, позорящего честь всего народа. Они указали на бедствия, последовавшие после смерти Гуса, и заявили, что не позволят вновь навлечь на Германию и на голову их юного императора подобные ужасы.
Сам Карл отверг это низкое предложение: «Если честь и вера будут изгнаны из всего мира, то они должны найти убежище в сердцах князей». Злейшие враги Лютера продолжали уговаривать императора поступить с реформатором так, как это сделал Сигизмунд с Гусом, то есть предать его милости Церкви; но, вспомнив, как на открытом собрании Гус, указывая на свои цепи, напомнил монарху о его клятвенном слове, Карл V заявил: «Я не хочу краснеть, подобно Сигизмунду».
И все же Карл вполне сознательно отверг истины, которые проповедовал Лютер. «Я твердо намерен идти по стопам моих предков», — писал он. Карл решил не отступать от старых обычаев даже ради истины и правды. Раз его отцы поступали так, то и он тоже был готов поддерживать папство со всей его жестокостью и порочностью. Таким образом, он решил слепо следовать примеру отцов и не захотел принять новый свет или исполнять обязанности, которыми сознательно или по невежеству пренебрегали его предки.
И в наши дни есть немало людей, которые упорно держатся отеческих обычаев и преданий. Когда Господь посылает новый свет, они отказываются принять его лишь потому, что отцы их по невежеству своему не ходили в этом свете. Но мы находимся в ином положении, нежели наши предки, и, следовательно, у нас иные обязанности и совершенно иной долг. Бог не одобрит нас, если мы, вместо того чтобы самостоятельно постигать Слово истины и определять им свой долг и ответственность, будем оглядываться на наших отцов. На нас больше ответственности, чем на наших предках: ведь наши души освещает и свет, полученный от предков, и новый свет, который освещает нас со страниц Слова Божьего.
Христос так сказал о неверующих иудеях: «Если бы Я не пришел и не говорил им, то не имели бы греха; а теперь не имеют извинения во грехе своем» (Иоанна 15:22). Та же самая Божественная сила устами Лютера говорила с германским сеймом. И когда свет истины Слова Божьего озарил собравшихся, Дух Божий в последний раз умолял многих из них обратиться. Подобно Пилату, несколько веков назад допустившему, чтобы гордость и жажда славы закрыли его сердце перед Искупителем мира, подобно напуганному Феликсу, встретившему вестника истины словами: «Теперь пойди, а когда найду время, позову тебя», подобно надменному Агриппе, признавшему: «Ты не много не убеждаешь меня сделаться Христианином» (Деяния 24:25; 26:28) и все же не принявшему света, посланного ему Небом, поступил и Карл V, отвергая свет истины ради земных почестей.
Слухи об опасности, угрожавшей Лютеру, вызвали в городе всеобщее волнение. У реформатора было много друзей, которые, зная вероломство и жестокость Рима ко всем, кто осмеливается разоблачать его пороки, решили спасти его. Сотни знатных мужей предлагали Лютеру свое покровительство. Многие открыто называли императорское решение раболепством перед Римом. На воротах домов, на общественных зданиях появились плакаты: одни защищали Лютера, другие — осуждали. Кое-где можно было прочитать простые, но многозначительные слова премудрого Соломона: “Горе тебе, земля, когда царь твой отрок” (Екклесиаста 10:16). Всеобщий взрыв сочувствия Лютеру, охвативший всю Германию, убедил и императора, и сейм, что малейшая несправедливость к реформатору поставит под угрозу не только мир в империи, но и прочность трона.
Фридрих Саксонский вел себя очень осторожно, тщательно скрывая свое истинное отношение к реформатору и в то же время охраняя его с неусыпной бдительностью, наблюдая за всеми его перемещениями и за действиями врагов. Но нашлось немало людей, которые и не пытались скрыть своего благорасположения к Лютеру. Его посещали князья, графы, бароны, светские и церковные деятели. «Небольшая комната доктора, — писал Спалатин, — не могла вместить всех приходящих к нему». Народ смотрел на него как на сверхчеловека. Даже те, кто не разделял его взглядов, не могли не восхищаться его благочестием и благородством, побуждающим реформатора скорее принять смерть, чем поступить вопреки своей совести.
Лютера настойчиво пытались заставить пойти на компромисс с Римом. Вельможи внушали ему, что, продолжая упорствовать и выступать против Церкви и сейма, он добьется лишь изгнания из страны и окажется без защиты. На это Лютер ответил: «Евангелие Христа всегда кого-то задевает и вызывает противодействие… Почему страх и опасения должны разлучить меня с Господом и Его Божественным Словом, которое одно лишь истинно? Нет, я лучше отдам мою жизнь!”
И снова его убеждали подчиниться императору, уверяя, что тогда ему ничто не будет угрожать. «Я согласен, — ответил Лютер, — от всего сердца, чтобы каждый — от императора до самого скромного христианина — читал и критиковал мои труды, но только при условии: делать это во свете Слова Божьего. Людям не остается ничего другого, как только повиноваться Священному Писанию. Я сам всецело предан ему, и бесполезно принуждать мою совесть».
Немного позже при подобном разговоре он заявил: «Я согласен отказаться от охранной грамоты и отдать жизнь в руки императора, но от Слова Божьего не отрекусь никогда!» Лютер выразил готовность подчиниться решению сейма, но при условии, что оно будет соответствовать Священному Писанию. «Что касается Слова Божьего и веры, — сказал он, — то каждый христианин может судить об этих вещах наравне с папой и его бесчисленными соборами». И вскоре все — и друзья, и враги — пришли к убеждению, что дальнейшие попытки примирить Лютера с Римом бесполезны.
Если бы Лютер уступил хотя бы в одном пункте, тогда бы сатана и все его воинство торжествовали победу. Но его непоколебимая твердость явилась залогом освобождения Церкви и положила начало новой, лучшей эры. Влияние этого одного человека, который осмелился мыслить и действовать самостоятельно в такой сфере, как религия, не могло не воздействовать на Церковь и мир, причем это воздействие не ограничивалось его временем, но распространилось на все грядущие поколения. До конца истории твердость и верность Лютера будут поддерживать всех, кто окажется в подобной ситуации. Сила и величие Божье выше решений, которые принимают люди, выше могущества сатаны.
Вскоре императорским указом Лютеру повелели отправиться домой, и он знал, что вслед за этим последует и его осуждение. Грозовые тучи нависли над ним, но он оставлял Вормс с ликующим сердцем. “Сам дьявол, — говорил он, — охранял папскую крепость, но Христос пробил брешь в стене, и сатана вынужден был признать, что Господь сильнее его”.
После своего отъезда Лютер, не хотевший, чтобы его твердость была превратно истолкована, писал императору: «Пусть Бог, Который видит сердца всех, будет и моим Свидетелем и подтвердит, что я готов со всей покорностью, в чести и бесчестии, в жизни или смерти повиноваться Вашему величеству, но ни в коем случае не могу идти против Слова Божьего, которым и живет человек. Во всем, что касается светской жизни, моя верность Вам будет неизменна, так как спасение не зависит от того, приобрету я что-то в этой жизни или потеряю. Но там, где дело касается вопросов вечности, Бог не желает, чтобы один человек подчинялся другому. Ибо такое подчинение в духовных вопросах является настоящим поклонением, а поклоняться должно только лишь Творцу».
На обратном пути из Вормса Лютера встречали еще радушнее и теплее. Высокое духовенство приветствовало отлученного от Церкви монаха, и гражданские власти с почетом встречали человека, осужденного императором. Его просили произнести проповедь, и, пренебрегая запретом императора, он взошел на кафедру. «Я никогда не обещал заключить в оковы Слово Божье, — сказал он, — и не буду делать этого».
Как только Лютер покинул Вормс, паписты заставили императора издать указ против него. В этом декрете Лютер был назван «сатаной в образе человека, одетого в монашеское платье». Предписывалось сразу по истечении срока охранной грамоты предпринять самые решительные меры, чтобы прекратить его деятельность. Никто не имел права оказывать ему гостеприимство, делиться с ним пищей или водой; никто не имел права выражать ему поддержку и сочувствие ни словом, ни делом. Где бы он ни находился, всюду его могли арестовать и предать в руки властей. Его приверженцы также подлежали аресту, а их имущество — конфискации. Его сочинения подлежали уничтожению, и каждому, кто осмелится нарушить этот декрет, грозили подобные кары. Курфюрст Саксонский и князья, благосклонно относившиеся к Лютеру, вскоре после отъезда реформатора оставили Вормс, и сейм тотчас утвердил императорский указ. Приверженцы Рима торжествовали. Теперь, как они полагали, Реформация обречена на провал.
Но Господь предусмотрел избавление Своего раба от опасности. Бдительное око следило за каждым движением Лютера, и в благородном сердце зрела решимость спасти его. Становилось очевидным, что Рим удовлетворится только смертью реформатора, спастись от гибели можно было, лишь укрывшись в тайном убежище. Бог дал мудрость Фридриху Саксонскому, и он придумал план спасения Лютера. При помощи верных людей замысел курфюрста был приведен в исполнение, и реформатора укрыли и от друзей, и от врагов. Возвращавшегося домой Лютера неожиданно схватили, разлучили с его спутниками и поспешно отвезли лесной дорогой в Вартбургский замок — неприступную горную крепость. Похищение Лютера было окружено такой непроницаемой тайной, что даже сам Фридрих долгое время ничего не знал о его местопребывании. Курфюрста намеренно не посвящали в подробности свершившегося: тому, кто ничего не знает, легко хранить тайну. Фридрих довольствовался известием о том, что реформатор в безопасности.
Прошли весна, лето, осень, наступила зима, а Лютер по-прежнему оставался пленником. Алеандр и его приверженцы ликовали, думая, что свет Евангелия скоро совсем погаснет. Но, вопреки их ожиданиям, реформатор наполнял свой светильник из сокровищницы истины, и свет его должен был засиять еще ярче.
В дружественной атмосфере Вартбурга Лютер некоторое время отдыхал после волнений и ожесточенной борьбы. Но долго наслаждаться покоем и тишиной он не мог. Привыкший к активной жизни и упорной борьбе, он с трудом переносил вынужденное бездействие. Находясь в одиночестве, он не переставал думать о положении Церкви и в отчаянии восклицал: “О, в эти последние дни Его гнева нет ни одного человека, который бы, как стена, стоял пред Господом, чтобы спасти Израиля!” Порой Лютеру начинало казаться, что его, оставившего поле битвы, могут заподозрить в трусости. Он упрекал себя в праздности и успокоенности и в то же самое время ежедневно совершал больше, чем вообще в состоянии сделать человек. Его перо никогда не лежало без дела. Враги Лютера, льстившие себе надеждой, что заставили его умолкнуть, вскоре были встревожены и неприятно удивлены очевидными доказательствами его продолжающейся деятельности. Целый поток трактатов, вышедших из-под его пера, распространялся по всей Германии. Неоценима заслуга Лютера перед соотечественниками — ведь это он перевел на немецкий язык Новый Завет. Со своего скалистого Патмоса он в течение целого года продолжал проповедовать Евангелие, порицая грехи и заблуждения современников.
Бог удалил Своего раба со сцены общественной жизни не только для того, чтобы спасти ему жизнь и дать возможность заняться другими важными трудами. Нет, Господь преследовал куда более далеко идущие и возвышенные цели. В уединении и тишине своего горного убежища Лютер был лишен человеческой признательности и лести. Он был избавлен от гордости и самоуверенности, к которым так часто приводит успех. Страдания и смирение вновь приготовили его к безопасному странствию по тем головокружительным вершинам, куда он был так внезапно вознесен.
Когда люди радуются свободе, которую дарует истина, они склонны прославлять тех, чьими руками Господь разорвал цепи заблуждения и суеверия. Сатана старается отвратить мысли и чувства людей от Бога и сосредоточить их внимание на человеческих орудиях и посредниках. Он побуждает прославлять только орудие и пренебрегать Рукой, управляющей всеми событиями. Нередко религиозные вожди, пресытившись хвалой и преклонением, перестают ощущать свою зависимость от Бога и становятся самоуверенными. И тогда они пытаются заставить людей доверять больше им, а не Слову Божьему. Реформа в Церкви часто приостанавливалась, так как приверженцы ее лелеяли в себе дух преклонения перед человеком. Господь желал уберечь дело Реформации от подобной опасности. Он желал, чтобы эта работа была скреплена Божественной, но не человеческой печатью. Люди стали видеть в Лютере толкователя истины, и тогда он был отодвинут в тень, чтобы взоры всех обратились к вечному Автору истины.