Да-да. Ты не ослышался. Я женщина, которая спилась, и, наверное, лежала уже мёртвой, если бы не его величество случай. Вся моя жизнь один большой, неприятный случай, который и привёл меня на эту больничную койку. Я понимаю, что со мной должен работать психолог и психиатр, понимаю, что ты не священник, и исповедоваться в грехах не собираюсь. Ты журналист и поэтому, наверное, сможешь меня выслушать. Мне просто надо выговориться. Хочу, чтоб кто-то выслушал, иначе я умру от того, что переполняет мою голову. Начну издалека.
Я ни кого не обвиняю, ни людей, ни страну, только себя. Мне могли, конечно, помочь, но это другой вопрос. Кто, зачем, почему и именно мне должны помогать?
В свои семнадцать лет я была полной дурой с ветром в голове. Мама пыталась меня вразумить, но тщетно. Правда, понимаю я это только сейчас. А тогда – гулянья, друзья, подруги, бары и танцы. Вот и весь круг интересов на тот момент. Бывал, правда и секс, бурный, грязный, необузданный, компанией ребят и даже девчат. Всё перепробовала. Единственное чего я избегала – наркоты. Боялась очень, а поэтому даже не пробовала. Но всё кончилось в один миг. Как в кино.
Он шёл с работы. Руки серые, от невымываемой пыли, глаза умные и уставшие. А мы шли компанией навстречу, пели и пили. Как и принято было у нас, каждый парень держал одной рукой девушку, а в другой бутылку пива. Мы столкнулись с ним на аллее парка. Он остановился напротив меня. Я шаг вправо, он шаг влево. Я шаг влево, он шаг вправо. Он поднял голову и посмотрел мне в глаза. А я в них, в этих глазах, просто утонула. Какая любовь? Какие чувства? Ни чего этого я не знала и не понимала. Просто поняла – жить без этих глаз, я не смогу. Я освободилась от руки своего парня. Пропустила эти глаза, повернулась и пошла за ними. Мне что-то кричали, звали, а я просто шла. Уже на выходе из парка, под фонарём, он остановился и посмотрел на меня. Я тоже остановилась в нерешительности. Он улыбнулся и протянул мне руку.
Вот с этого момента, я думала, на всю жизнь, мы будем вместе. Но жизнь это жестокая игрушка. Мы души не чаяли друг в друге. Я его провожала до шахты, где он работал. Потом бежала к себе на работу. Да! Я устроилась секретарём, на той же шахте. Вечером он меня встречал, и мы гуляли по нашему парку.
Я это почувствовала. Отпросилась с работы. Пошла в консультацию. Тесты подтвердились. Надо радоваться, у нас будет ребёнок. Есть только одно Но…
Мы вместе только два месяца. А срок уже почти четыре. Обманывать не хотелось и вечером, в парке, во всём призналась. Просто сказала:
- Прости, если сможешь. У меня будет ребёнок, но он не твой. Ещё когда гуляла с компанией, так получилось. Прости.
Он задумался на минуту. И выдал:
- Это было до меня и до тебя. Тогда мы не жили, нас тогда не было. Вот теперь мы есть и надо срочно играть свадьбу, пока не видно наш животик.
Я рыдала от счастья. Он понял и простил. Даже если его не будет, я никогда не изменю ему.
Через месяц мы расписались. Свадьбу большой мы не делали. Его бригада и мои новые подруги с этой работы. Ни намёка на прошлое. Наша жизнь обрела новый смысл. Его любовь безгранична. Моё желание, мандаринку или яблочко и всё у меня в руках. Это не муж, ангел. Вот уже и семь месяцев. Беременность проходит спокойно. Небольшие растяжки, изредка тошнота и головные боли. Все мои капризы исполняются, даже иногда раздражает, и он спит на полу, возле моих ног.
Бабах. Взрыв на шахте. Половина посёлка прибежали на помощь. Меня только там не было. Пришла в себя только на третий день. Большая кровопотеря, выкидыш. Ребёнок недоношен и не жизнеспособен. А точнее, в больнице не знали, кто я и есть ли у меня деньги. Поэтому ни кто не стал мной заниматься. Кровотечение остановили и просто оставили на кровати. Только когда девчонки из бухгалтерии кинулись искать и нашли в больнице, а шахта выделила деньги, то мной занялись. Ребёнком заниматься было уже поздно. Через неделю я пошла на поправку. За мужа мне ни кто и ни чего не говорили, а сама я боялась спросить. Так и мучилась. Муж не приходит, сын (а у меня был бы мальчик) мёртво рожденный. Что делать? Хоть в петлю лезь.
Вот меня и выписали, и я стою на ступеньках роддома. Но одна. Ни кого и ни чего. В опустевший дом идти тоже не хочется, не то, что там ночевать.
Смотрю, нет, не одна я. Две подруги бегут по улице. В руках гвоздики. Поздравляют. Галдят:
- Хорошо, что тебя сегодня выписали. А мы отпросились, Ольга Михайловна как узнала что мы к тебе, то на весь день отпустила. Сказала, чтоб мы полы помыли и помогли с продуктами, даже денег дала. Сейчас в магазин забежим, купим еды, а то завтра Витька вернётся, так тебе его даже накормить нечем будет. А пыли то в доме накопилось много, надо быстрее, чтобы успеть убраться сегодня. Марина. Марина что с тобой.
Пока они болтали у меня слёзы стояли в глазах, ожидая услышать самое страшное. А когда они сказали, что Витя вернётся – так и села на землю. Ноги не держат, а слёзы текут. Сказать ни чего не могу. Держу Люську за руку, а даже дёрнуть не могу, сил нет. Она же сказала, что Витенька завтра вернётся. Значит живой. А Люся всё сама поняла:
- Да что ты глупенькая, жив он, жив и уже здоров. Когда шахту завалило, то он попал под обвал. Сутки пролежал в воде, под кучей земли. Но его быстро нашли. Врачи думали, ему ноги придётся отрезать, но он молодец. Как узнал что ты в больнице, стал по палате ползать. Потом на колени поднялся. Ноги отошли. У него какие-то сосуды и мышцы не работали. Так Витя сам гимнастику по ночам делал, растирал и разминал ноги. Нам это всё соседи по палате рассказали. Вот теперь он уже сам ходит. Только медленно, но, ни чего, всё обойдётся.
И вы знаете, всё обошлось. Ноги его восстановились. Мы и массаж делали и ванны чередовали, то горячие то холодные. Вернулись и чувствительность, и деятельность, а через полгода муж вернулся на шахту.
Дело в том, что когда мы болели и лечились, Витин брат взял большой кредит, для нас. И вот теперь мы переоформили кредит на себя и понемногу гасим его. Из-за нехватки денег я не смогла пройти весь курс восстановительной терапии. Теперь своих детей я иметь не могу. Но и это не приговор, хотя очень тяжело. Посовещавшись, мы решили, что после того как выплатим кредит, возьмём ребёнка из детского дома.
Мы честные и обязательные люди. Недоедая и экономя на всём, кредит выплатили. Но сразу взяли другой. В шахте погиб брат Вити, тот, что нам помог. У него осталась жена и двое чудных деток. Деньги понадобились на похороны. Шахта обещала выделить денег семьям погибших, но когда это будет?
Мы оплатили похороны и стали часто заходить к Ларисе с сыновьями. Иногда они к нам приходили. Мы так хорошо сдружились, что дети порой могли пожить у нас два - три дня. Мы уже подумывали, чтобы старший мальчик остался у нас жить насовсем. И ей попроще с одним, а нам в радость.
Но тут эта война. При первых же обстрелах Лариса уехала с детьми в Россию. Где ее заперли в Нижний Новгород. Правда звонила, сказала, что получила две комнаты в малосемейке. Получила гражданство. Дали ей работу. Старшего в школу, а младшего в садик определили. Говорила что все бесплатно. И лечили в поликлинике бесплатно, а лекарство дешевле, чем у нас. Привирает наверно. Хочет, чтобы мы к ней переехали. Но нам и тут не плохо. Витя отказывается. Уже больше половины кредита выплатили. Поселок наш, правда, иногда обстреливают, но это не страшно. Вся война где-то далеко. Когда к нам в дом постучались мужики, муж как раз пришел с работы. Обедал. Пригласила в дом. Сели они разговаривать, а я на кухню. Приготовить что-нибудь к столу. Нажарила бегом картошки с салом. Взяла бутылку водки с бара. И давай все на стол носить. Накрыла. Поставила рюмки. Витя всем налил, разрезал огурец и говорит:
-Вот послушай родная, что тут говорят. Эти ребята, так называемые борцы за правду, или боевики или сепаратисты, как хочешь, так и называй. Так вот они меня с собой зовут. Воевать. А я говорю, если все воевать будут, то кто вам угля к вашей печке достанет? Зима скоро. Без угля все замерзнете!
Выпили, молча по одной, по другой. Я поднялась и пошла в комнату. У нас бар большой, взяла еще одну бутылку водки, а сама слушаю. Они опять моего зовут с собой идти воевать. Тут стекла в доме задрожали, взрывы стали раздаваться со стороны шахты. Думала что на самой шахте, но взрывы передвинулись ближе. Загрохотало рядом. И сразу все стихло. Зашла в комнату, отдала бутылку. Сразу налили и выпили. Мужики поднялись, сказали:
- Мы пошли, а ты думай. Сколько можно на эту свиноту работать. Если победим, то все наше будет. Жизнь другая будет. Ты сам видишь, сколько из шахты к нам людей перешло. У тебя еще есть время. Но нас давят. Смотри, чтобы хуже не было…
Сказали и ушли.
А мы остались с Витей, сидеть. Налили еще по одной.
- Им хорошо говорить. Они почти все холостяки или безработные. А у меня есть ты и моя работа. Есть кредит, который надо отдавать. Да и жить за что-то надо. Если бросить работу, то, что есть будем? Где там эта свобода, победа? Все это мечта. А реалии жизни, вот они, рядом и вокруг. Не пойду на войну. Буду работать пока это возможно. Дальше посмотрим.
Все осталось на своих местах. Только стали чаще стрелять, бомбить, обстреливать, и стало больше людей с оружием.
Вот в это время я и стала больше выпивать. Витя на работу, а я к бару. Выпью рюмочку и в кровать. Накроюсь одеялом с головой и сижу, дрожу. Все вроде тише, и взрывы и выстрелы, а значит далеко. Не так страшно.
На работу теперь хожу раз в неделю. То света нет, то стреляют. Зарплату всем начисляют, а денег не дают. Продукты в магазине дают под роспись. Продавщица всех живущих рядом знает в лицо. Поэтому дает в долг. Чужим только за деньги или вообще не дает. Продуктов и так уже всем не хватает.
Когда шла на работу, начался обстрел. Снаряды летели над головой. Сразу после этого страшная стрельба из автоматов. Пряталась в кустах. Но все вроде стихло. Вылезла из кустов и пошла на работу. Из-за террикона шел черный дым. Что-то горело на шахте. Поспешила туда. Еще издали увидела, что дым идет из капера. Это строения над шахтами, для поднятия и опускания. Копер был сильно поврежден. Стояли пожарные, но не тушили. Не могли отключить электричество. В шахте были люди. А у меня внутри всё оборвалось. Не знаю что и как, но что-то черное меня накрыло с головой. То ли предчувствие или еще что? Побрела медленно в контору. Люся меня догнала на лестнице. Я медленно поднималась вверх. Она взяла меня под руку и тяжело вздохнула. Я все поняла. Из глаз брызнули слезы, и я во весь голос разрыдалась. Оттолкнула руку подруги, развернулась и пошла домой. Идя по территории шахты, расслышала, что говорили люди. Снаряд попал в копер в тот момент, когда мой Витя с другими спускались в низ. Тросы оборвались и лифт, почти с пятисот метров упал на дно. Никто не выжил.
Пока, качаясь от бессилия, шла домой, заметила, что по дороге поселка ходит много солдат. Едут танки и машина с войсками. Но не поняла, что это такое, кто и откуда.
Шла домой и думала. Всю свою счастливую, семейную жизнь боялась остаться одна, боялась потерять Виктора. И вот это случилось. Как жить дальше? Может и правда стоило уехать в Россию? Сейчас бы еще были вместе. Все вы мужики свиньи. Считаете себя умнее, дальновиднее. Не хотите нас слушать. А ведь я тебя просила, звала хоть временно переехать. Ты поступил, как хотел. Вот он – результат. Ты теперь не сам погиб, ты и меня погубил. Достала из бара бутылку. Так все и пошло покатилось. То пью, то сплю.
Горе то оно не тонет в водке, но затихает. А тебя все нет. И выхода все нет. В часы просвета, то есть когда проснулась и еще не напилась, сидела и смотрела в окно. Там бегали, какие-то люди. Раздавались выстрелы и взрывы. Но это было далеко, за окном и меня это не касалось.
Однажды проснулась и заметила, что в доме, что-то не так. Пошла обходить комнаты. Меня явно обворовали. Денег, правда у меня не было, но вынесли вещи и продукты. Запасы и заготовки. Качаясь, вышла во двор. У калитки стояли трое солдат. У их ног лежал сверток. Я сразу узнала покрывало с дивана, в которое было что-то завернуто.
Я подошла, не осознавая опасности, и потребовала вернуть награбленное. Тут же получила сильный удар в лицо. Упала. Во рту почувствовала солоноватый вкус крови. Стала подниматься. Солдаты стояли и смеялись. Один из них подошел и резко ударил под ребра. Я опять упала. Наверное, потеряла сознание, потому что когда пришла в себя, почувствовала холод и то, что меня крепко держат и тянут. Или нет, не держат. Руки привязаны к забору, вещи на мне разорваны, а за ноги тянут двое солдат.
Этот кошмар, я думала, не кончится никогда. Меня насиловали по очереди, на ворохе тех вещей, что у меня же и украли, до самого вечера. Только когда стемнело, солдаты оставили меня в покое. За это время я несколько раз теряла сознание. Когда пыталась кричать, меня сильно били, но к вечеру я уже не чувствовала боли, только толчки и звуки ударов. Больше ничего. Солдаты ушли со двора, бросив вещи, и меня на них. Через несколько минут я почувствовала, что мне отвязали руки, и голос одного из солдат сказал в ночи:
- Живи сука!
К утру, когда выпала роса и похолодало, я немного пришла в себя и поползла в дом. На столе стояло полбутылки водки. Но пить я не стала. Этой водкой я обмыла свои раны. Все тело было иссиня черным. Где то в крови, а где то в грязи, где раны, где разрывы и порезы.
Пока я пила, все на меня плюнули. Ко мне никто не приходил, а поэтому надеяться мне не на кого. Сама виновата. Лежала в кровати два дня. Когда раны и синяки немного перестали болеть, поднялась. Нашла что перекусить. Помылась, оделась и вышла к магазину. Продавщица очень удивилась, увидев меня. Сказала что думала, что я уехала в Россию. Вон сколько людей уезжает. Каждый день по нашей дороге десятки машин едут на Крым. Попросилась бы с кем то. Довезли бы. Здесь же ничего не держит. Ни семьи, ни работы. А что мне спасаться. У меня уже ничего не осталось. Даже честь и то отняли. А я ведь верной супругой была. Да и после смерти Вити ни на кого не смотрела. Чего мне теперь уезжать? Взять с меня уже нечего.
Так вот и сидела дома у окна. Схожу за хлебом или рыбной консервой в магазин и опять к окну. Телевизор не смотрю, нечего. Веселиться не получается, тяжело в голове от мыслей, новости смотреть противно, все врут про войну. Воюют с мифическими русскими, а трупы раненых и пленных, возят украинских. Это там, в Киеве и далее веселятся. А здесь не до веселья. Здесь смерть кругом. Запах крови и горелого мяса. Запах гниения.
Сидела я так среди дня у окна. Думы свои тяжелые думала. По дороге прошёл строй солдат. Навстречу им едет машина, какая-то иномарка старенькая. Они закричали и замахали руками, но машина не остановилась, а объехав их по обочине, поехали дальше. Один из солдат, что-то кинул, и они спустились с дороги. Тут раздался взрыв, и машина, вспыхнув, слетела с дороги. Прокатившись еще несколько метров по траве, она уткнулась в столб. Факел полыхал до самых проводов. Это было в десяти метрах от моего окна. Жар чувствовался даже в доме. В машине кто-то метался и кричал. Кричала женщина. Так кричала, что волосы на моей голове шевелились. Я бегала по комнате, то к двери, то к окну. Машина горела, но никто к ней не подходил. Солдаты наблюдали издали. Я их видела и поэтому боялась выйти на помощь пострадавшим. Я один раз уже вышла и что со мной сделали солдаты. Теперь я не выйду.
Пока я металась по комнате, крики стихли. Рвались колеса, бензобак. Стекла звенели, провода на столбе перегорели и искрились в стороне. Солдаты ушли, я выбежала, но было уже поздно. В машине не было выживших. Ночь я почти не спала. А на утро, выглянув в окно, увидела машину и четыре обгоревших тела. Это же ужас. Машина еще дымилась. И этот ужас перед моим домом.
Даже когда приехала машина с электриками, то они натянули провода, но не стали связываться с обгоревшими.
Я нашла в себе силы и сходила до поликлиники. Но там мне сказали, что надо идти в поселковый совет, а они трупами не занимаются. В поселковом совете никого нет, да и самого здания нет. Взорвано и разрушено. Реалии войны.
Кое-как дотянула до зимы, выживать все труднее. Сдала все ценное, что у меня было. Снег. Холод. Еды уже нет. Не ела несколько дней. Мне кажется, что я отморозила себе ноги. Они не слушаются и не гнутся.
Я вспомнила, как мой любимый муж стремился выздороветь после первой аварии на шахте. Он растирал ноги, делал зарядку, гимнастику. Я тоже стала пытаться хоть как-то расшевелить свои ноги. Но очень слабо.
Слезла с кровати. Взяла одеяло. Укрылась сверху. На шее повязала платок и поковыляла на улицу. На дороге, попыталась остановить, хоть какую ни будь машину. Никто не останавливался. Да и кому нужна, грязная, оборванная, завернутая в грязное одеяло замазура. Я потеряла сознание. Очнулась я уже здесь, в госпитале. Рассказали, что меня привезли на каком то «Запорожце». Выгрузили у проходной и уехали.
Врачи выходили. Даже ноги мне сохранили. Спасибо им огромное.
Вот теперь я здесь работаю санитаркой. Идти мне всё равно не куда. Вы не смотрите, что я такая страшная и седая, мне всего двадцать пять. Вся жизнь впереди. Ведь то, что я пережила, это урок на будущее и плата за то счастье, что у меня было когда-то. Но это было в прошлой, украинской жизни.
Сейчас у меня есть Сашко. Бывший солдат донецкой армии. И мы счастливы. Мы все оплатили. Все долги жизни отдали. Нам осталось только жить. Полуслепой, седой и безногому двадцатилетнему.
Счастья Вам! Мира и здоровья!