1. Наши дни.
– Здравствуйте, Владимир Сергеевич. Я – Осипова, корреспондент «Молодёжки». То есть, «Молодёжной газеты»... Вам должны были звонить из редакции о моём приезде... В приёмной сказали, что я могу войти… Вы позволите?
– Да-да, проходите, прошу вас, корреспондент Осипова, – человек за столом отодвинул в сторону лежавшие перед ним бумаги и весело посмотрел на вошедшую. – Садитесь, где вам будет удобнее… Фотоаппарат? – вопрос относился к кофру, свисающему с плеча девушки.
– Не только – там много чего напихано. Я, бывает, и сама не знаю, что вдруг отыщется в его отделениях.
– Ну, да… ну, да.., – Владимир Сергеевич изобразил понимание, мол, женщины есть женщины, и строгого порядка от них ждать не приходится. – Из редакции, действительно, звонили – о приезде спецкора… Мне за словом «спецкор» представляется некий необъятный громила, а не маленькая изящная девушка. Удивлён! Да, нет, не удивлён – поражён! И полностью к вашим услугам… Правда, я не совсем понимаю, чем моя скромная персона заинтересовала вашу газету. Зачем столичной «Молодёжке» понадобился никому неизвестный периферийный чиновник преклонного возраста? Таких повсюду – пруд пруди… А вы
– к нам, в дороге почти сутки… Я угадал?
– Двое, Владимир Сергеевич, двое суток. Нелётная погода не позволила воспользоваться вертолётом сразу же по приезде в Энск, а попутного транспорта мне найти не удалось. Пересидела туман на аэродроме…
– Верно, ночью туман был… Так вы прямо с неба и – ко мне? Завтракали?
Девушка смущённо покраснела:
– Не беспокойтесь – у меня с собой есть бутерброды. Поговорим – тогда поем… позже… После вертолёта, знаете ли, ещё немного мутит…
– А к вертолёту привычка нужна – сидишь, как в бочке, и всё время – вверх-вниз, вверх-вниз… Здоровых мужиков, вроде меня, и то, бывает, выворачивает… Извините за напоминание… Но от чая, я думаю, вы не откажетесь? Сейчас сообразим, – хозяин кабинета нажал кнопку селектора: – Света, принеси-ка нам чаю, кизиловое варение и что там ещё есть – печенья, что ли. Чай сделай покрепче – госпожа Осипова только-только с вертолёта сошла…
– Сейчас сделаю, Владимир Сергеевич, чайник я уже поставила, – донеслось из динамика. – А к чаю у меня и лимончик найдётся.
– Вот и ладненько… вот и хорошо… Кстати, госпожа Осипова, а у вас имя какое-нибудь имеется или мне вас по фамилии называть?
– Конечно, по имени зовите. Оксана я, Олеговна. Оксана Олеговна Осипова. Три «О». Это моё школьное прозвище… Всё время приходилось объясняться, почему на тусовки прихожу только я одна – вместо обещанного трио. Немного утомительно… Так что, зовите меня Оксаной, просто Оксаной – мы, журналисты, народ простецкий…
– А меня одноклассники называли «Журавель». Именно так – «Журавель», не «Журавль». Скорее всего потому, что так легче произносилось. Знаете, когда-то стояли у колодцев такие «журавли» – чтоб воду доставать… – Фёдоров вопросительно посмотрел на Оксану, и та согласно кивнула ему. – Я был выше всех в классе и невероятно худой – вылитый «журавель». Как говорится – кожа да кости. Картинки с Кощеем Бессмертным видели? Я тогда запросто мог за него сойти…
Оба немного посмеялись, довольные, что так легко установился контакт. Для серьёзного разговора – вещь немаловажная. Чай же и вазочки со сластями, принесенные Светой, сделали обстановку кабинета почти по домашнему уютной.
– Итак, какова цель вашего визита, Оксана? – спросил Владимир Сергеевич, дождавшись, пока гостья поест и достанет блокнот. – Хоть газета у вас и молодёжная, но приезд столичного корреспондента всё равно для наших провинциалов – важное событие. Кое-кто даже увидит в этом угрозу для себя…
– Вы, наверное, имеете в виду «Ремдорстрой»? Не скрою, их жалоба, на вас, и есть одна из причин моей командировки... Кроме того, сыграло свою роль и ваше выступление на семинаре в Минсельстрое, которое получило неожиданный резонанс – столица быстро делится на два лагеря: ваших сторонников и ваших противников. На рынках уже можно приобрести футболку с портретом некоего главы райадминистрации Фёдорова и цитатой из его выступления: «Защитим природу от нас самих!» Я привезла вам одну – столичный сувенир. Глядите, какой вы красавец, – Оксана вынула из кофра футболку и развернула её на столе. Сверху положила брошюрку с тем же лозунгом в названии и фамилией автора – Фёдоров В. С. – Не знаю, в курсе ли вы, но «зелёные» напечатали текст вашего выступления тиражом в пятнадцать тысяч экземпляров… Интерес к вам «зелёных» – это третья из причин, вызвавших мой приезд сюда. Книжицу с вашей речью в столице уже не достать. Я стащила единственный экземпляр из архива редакции – там и штампик нашей газеты имеется.., – Оксана заразительно засмеялась, и Фёдоров её охотно поддержал.
– А вам не попадёт за это хулиганство? – поинтересовался он, вытирая слезинки смеха в уголках глаз. – Переведут из спецкоров в уборщицы – за хищение редакционного имущества.
– Это будет выглядеть очень глупо с их стороны – меня только что повысили из уборщиц в спецкоры…
Шумное веселье было, наверное, слышно и в приёмной – любопытствуя, заглянула Света, с вопросом – не надо ли чего?
– Кто-то хочет меня видеть? – так её понял Фёдоров.
– Нет-нет, Владимир Сергеевич, в приёмной – никого. Я просто подумала, может, у госпожи Осиповой есть какие-то пожелания, просьбы…Не каждый же день к нам из столицы приезжают…
– Ага, гостеприимство – это наша сильная сторона, – подтвердил Федоров. – Спасибо, Света, мы обязательно что-нибудь придумаем… Вот видите, – добавил он, когда секретарь вышла, – сколько внимания привлекает ваш, Оксана, приезд… Уверен, что Света уже поделилась этой новостью со всеми своими подружками... И я не осуждаю её за оперативность… Ну, что – к делу, госпожа спецкор?
– К делу, Владимир Сергеевич, к делу… Вы не против, если я стану записывать нашу беседу на диктофон?
– А – блокнот?
– В блокноте у меня план нашей беседы, и я там буду делать пометки по ходу разговора – так намного удобнее работать. Отпадает необходимость сосредоточиваться на ваших словах – достаточно не упускать общего смысла разговора. А точность я восстановлю по записи... Не подумайте, что я плохо подготовлена – стенографию знаю и могу обходиться без диктофона…
– На ваше усмотрение, Оксана.
– Спасибо… Тогда – начнём. Вопрос первый: знаете ли вы, во что обойдётся строительство дороги вокруг так любимого вами леса?
– В сравнении с прямой трассой дорога станет длиннее на двадцать пять километров. При средней стоимости одного километра примерно в девять миллионов долларов общее удорожание проекта составит более двухсот миллионов.
– Согласитесь, Владимир Сергеевич, что деньги немалые. Вас обвиняют в нехозяйственном подходе к проблеме. Разве району не нужна хорошая дорога до Зеркального озера?
– Дорога нужна… Очень нужна. И не столько к озеру, сколько к областному Энску. Это ж не дело, чтобы один короткий ливень оставлял целый район без доступа к прочей цивилизации!.. Наши грунтовки после дождя раскисают почти на неделю, и из всей связи с областью остаются телефон да вертолёт. И того, и другого явно недостаточно для нормальной жизни… Но дорога не нужна нам ценой гибели деревьев. Вокруг степь, ровная, как стол – прокладывай дороги, где хочешь. Так зачем, скажите на милость, портить единственный на весь район лес?
– Я смотрела карты, которыми пользовались проектанты – на них нет никакого леса. Откуда же он взялся в ровной, как стол, степи?
– Карты – старые! Картографы работали здесь ещё до войны, в тридцать пятом году. Считайте, восемьдесят лет назад. А проектанты схалтурили, провели трассу дороги, не покидая своих кабинетов. Линейкой по карте. Вот вам и причина конфликта.
– Всё равно, явное несоответствие стоимости сотни-другой спиленных деревьев и дополнительных затрат на строительство дороги, просто бросается в глаза. Чем вас так захватил этот лес, что вы, буквально, стали на пути у бульдозера, не позволив начать валку деревьев?
– Оксана, мы имеем дело с необычным лесом. С лесом, если можно так выразиться, семейным, с лесом домашним. Ещё при Союзе тогдашний секретарь райкома партии решил новым почином обратить на себя внимание руководства. Что-то вроде озеленения степи в отдельно взятом районе. Первые деревья высаживали при нём, на субботниках и прочих мероприятиях, приуроченных к тому или иному событию. Партократ был самодуром, но, по партийному рвению, без души, он начал хорошее и, в принципе, очень нужное дело. Наверное, люди соскучились по лесной прохладе и по ароматной чистоте воздуха. Те зелёные насаждения, что понатыкали по нашему городу работники «Зелентреста», болели и чахли от безразличного государственного ухода. С лесом же получилось иначе: жители берегли – каждый своё дерево. А все вместе – берегли лес. Любое дерево в этом лесу – член чьей-то семьи… И деревья у нас сажают постоянно – по любому поводу и без повода, просто по зову сердца... А вы самоотверженный труд и человеческую любовь меряете на стоимость сотни поваленных стволов. И пытаетесь оплатить гибель зелёных друзей кучкой никому ненужной зелёной бумаги. Прямая дорога через лес пройдёт и по человеческим судьбам – а этого не желают понять ни в министерстве, ни в «Ремдорстрое»…
– Так вот откуда лес!
– И это, Оксана, ещё не всё. Вам следует воскликнуть: – Так вот откуда озеро! Зеркальное озеро тоже недавнее, и я подозреваю, что оно – подарок, сделанный нам лесом. Озеро образовалось на месте рыбоводческих прудов, соединив их в один обширный водоём. Отсюда и название Зеркальное – хозяйства разводили, в основном, зеркального карпа… Хотя, если посмотреть на озеро в утреннюю или вечернюю зарю – оно, и впрямь, напоминает зеркало…
– Чем дальше, тем страньше… Откуда же столько взялось воды?
– Из доброго десятка родников, вдруг забивших под сенью деревьев. Вода в родниках – целебная, и в столице решили строить здесь курорт... Но почему-то не хотят знать, откуда что происходит. Повредив лесу, мы навредим себе – дареное запросто может быть отнято… И не будет у нас ни курорта, ни целебных источников… Вы не представляете, с каким трудом мы добились запрета на неэкологические виды водного транспорта! По озеру теперь можно ходить только на вёслах или под парусом. Никаких моторов! Сейчас пытаемся через Минприроды пробить проект заповедника, включающего и озеро, и двадцатикилометровую зону вокруг него. И наш лес тоже окажется в заповеднике…
– Похоже, что там же окажется весь ваш район!
–Ну, не весь… К сожалению – не весь… А что плохого для людей – в жизни на территории заповедника? А, Оксана? Люди своими руками создали себе чудо, так пусть и воспользуются плодами затраченного труда. Мы любим лес, лес любит нас – вот формула, по которой строятся все взаимоотношения в районе.
– Вы это серьёзно?
– Конечно, серьёзно. В нашем районе почти не болеют дети. У нас самый низкий в стране уровень правонарушений – уже в течение пяти лет. Из нашего района молодёжь уезжает неохотно, но возвращается сюда с удовольствием.
– Рай земной!
– Рай, не рай, но местность для человека очень благоприятная. Так что, не я один готов за наш лес броситься под нож бульдозера. Считайте, всё население района поднимется, как один. И тогда «Ремдорстрою» просто не хватит бумаги – жалобы на нас писать… Мы – люди простые, по культуре от столицы, возможно и отстали… Но своих в обиду не даём! Такое у нас, провинциалов, правило…
– Владимир Сергеевич, вы о лесе говорите, как о живом существе! Не боитесь, что вас поймут неправильно?
– Думаете, объявят сумасшедшим? Не получится. Мы здесь ведём здоровый образ жизни: ни наркотиками не балуемся, ни алкоголем не злоупотребляем. Стрессов, опять же, совершенно не испытываем. О нашу психику – хоть кирпичи ломай. А лес – он и есть живой. Дышит, как мы! Мечтает, как мы! Радуется жизни, как мы! Эх, был бы здесь Ромка – столь малым дивом не обошлось бы…
– Ромка!? Это что за персонаж, Владимир Сергеевич?
– Был у меня, Оксана, в юные мои годы, такой дружок…
2. Юные годы Фёдорова.
Ромка и Фёдоров-Журавель дружили с малых лет. Оба жили, как тогда называлось, в частном секторе – в индивидуальных домах с приусадебными участками. Хотя удобств – центрального отопления и ванны с горячей водой – в наличии не имелось, но – простор-то, простор!
Четыре-пять соток своей земли, помимо самого дома, в сравнении с малогабаритными квартирами в тесных «хрущёвках» – это было целое государство, ограниченное не слепыми стенами с квадратами пыльных окон, а полной воздуха и солнца решёткой штакетника. Над головой – не белая извёстка потолка, а синее бездонное небо, если днём. Ночью же – черный бархат в светлячках мерцающих звёзд. Кр-р-расота, одним словом. Кр-р-расота!
Дома друзей стояли по соседству – их разделял только огород бездетной тёти Даши. И мальчишки бегали в гости друг к другу через её грядки с огурцами.
– Оглашенные! Опять эти оглашенные! – неизменно причитала Даша, завидев кого-нибудь из друзей на своём огороде. Но недовольство было напускное, «для порядка» – соседка любила поучать ребятишек. При этом она, тётка добрая, не упускала случая угостить непосед какой-нибудь вкусной диковиной собственного приготовления – творожником, печеньем или шарлоткой.
Когда мальчишки подросли, тётя Даша отдала им для игр сарайчик, прижавшийся к дальнему краю её забора. С него-то, с сарайчика, и началась, как бы громко это не звучало, история Ромкиного открытия. И причастен сарайчик был вот с какого боку.
Дети довольно часто наталкиваются на непонимание взрослых – те либо равнодушно отмахиваются от доверенных им наивных детских фантазий, либо несвоевременным разъяснением ломают очарование детской выдумки, размывая её красочность до обыденной и скучной серости. Тогда у детей, чтобы сохранить своё видение мира, возникает потребность в недоступном для взрослых уголке. В каком-нибудь заброшенном помещении – на чердаке, в подвале или в сарае.
Так что, сарайчик тёти Даши пришёлся, как нельзя более кстати. Фёдоров-старший провёл ребятишкам свет, и Журавель с Ромкой получили замечательную штаб-квартиру для невообразимых своих выдумок.
Сарайчик легко превращался в любой, необходимый для игр, объект. В зависимости от того, какую книгу сейчас читали друзья, это был то рыцарский замок, то парусный фрегат, то космический дредноут. Книжные миры сменялись один за другим, оставляя реальные следы своего пребывания – кое-что для игр друзья изготовляли своими руками. Мечи и лазеры из дерева, латы и скафандры из старых вёдер и обрезков кровельного железа, машина времени из сломанного трёхколёсного велосипеда… Не сарайчик – музей эволюции детского воображения… Так было до класса четвёртого или пятого, когда Ромка впервые познакомился с мифами Эллады.
Героическая часть мифов прокатилась через сарайчик, как и прежние чтения. Были игры и в подвиги Геракла… И Персей неоднократно отрубал голову Горгоны, глядя в отполированный до зеркального блеска щит – крышку от прогнившей выварки… И «Арго» раз десять сплавал за золотым руном… Но… Один из следов, оставленных мифами, оказался нематериальным – Ромка начал мечтать о знакомстве с дриадой.
Это не была обычная детская фантазия. Ромка обдумывал свою теорию несколько лет, доказывая Журавлю, что дриады существуют на самом деле. Аргументами ему служили школьные учебники по биологии. Строение клетки, например, подтолкнуло Ромку к следующим соображениям:
– У нас есть глаза и уши – мы видим и слышим. Мы умеем ощупывать предметы. Мы различаем вкус и запах. Всё это помогает нам, людям, не только получать информацию из окружающего нас мира, но и поступать соответственно с ней. Любые организмы тоже как-то должны ориентироваться в своём окружении. Пусть не глазами, но свет они должны видеть – чтобы отличать день от ночи. Они должны реагировать на изменение температуры… или состава воздуха… или состава воды. Они должны реагировать на звуки или иные, подобные им, колебания – чтобы избежать нападения врага или встретить пару своего вида… Все эти возможности полезны только тогда, когда воспользоваться ими можно заблаговременно. То есть, до наступления необратимого гибельного события.
– Что ты имеешь в виду? – любопытствовал Фёдоров.
– Должна быть зона безопасности, в которой организм наблюдает за обстановкой, и потому способен вовремя принять меры к обеспечению собственной сохранности. Я назвал её «зоной взаимодействия».
– Взаимодействия чего – с чем? – Журавель снисходительно относился к чудачеству Ромки и поощрял его вопросами.
– Взаимодействия между организмами одного вида. Это предельное расстояние, на котором они ощущают присутствие друг друга. Или наибольшая дальность, на которой удаётся заметить опасность. Но «зона взаимодействия» – более точно, потому что именно взаимодействие одноклеточных организмов стало основой образования многоклеточных. Каждый многоклеточный организм – это симбионт одноклеточных.
– И я – симбионт? И ты – симбионт?
– Любой многоклеточный организм – симбионт, Журавель. Абсолютно – любой.
– И как же они… мы, то есть, этого симбиоза достигли?
– Очень просто. Одноклеточные разных видов заключили договор о разделении функций, и пока соблюдается этот договор – мы живём. Договор нарушается – умираем…
– Ромка, ты нашёл книги одноклеточных или прочёл буквы на боку какой-нибудь клетки? – подтрунивал над другом Фёдоров. – Как в зоопарке: тигр уссурийский, не кормить!
– Ну, букв, как таковых, наверное, нету. А договор записан доступными одноклеточным средствами. Это хромосомный набор, Журавель. И там рассказывается, где каким клеткам жить и что при этом делать. И сколько должно жить клеток одного вида, и какими именно они должны быть…
– Ладно, симбионт Ромка. Допустим, ты прав. Но как быть с тем, что я не чувствую себя многими одновременно? Я – один. И ты – один. Или тебя много?
– На своём уровне я – один. Но каждый многоклеточный организм – это многоступенчатая пирамида. И на каждой ступени – свой «я», который за эту ступень отвечает. Или этой ступенью руководит. Мой «я» – самая вершина пирамиды…
– И откуда же этот «я» берётся?
– Из наложения «зон взаимодействия». Клетки живут, тесно прижавшись друг к дружке, и их «зоны взаимодействия» перекрываются, создавая новую сущность – коллективное «я» для группы клеток.
Ромка рисовал состоящую из кружочков фигурку, закрашивал места наложения кружочков друг на друга и получал то человечка, то деревце, то ещё чьё-то изображение – в зависимости от того, что именно рисовал.
– «Зона взаимодействия» клетки заполнена её умственной энергией, поскольку связана напрямую с работой ума самой клетки. Что-то вроде паутины, невидимой сети, любое прикосновение к нитям которой тут же даёт сигнал уму… Как бы это объяснить проще? Ты, когда везёшь пассажира на багажнике велосипеда, самого пассажира не видишь. Но ты всегда знаешь его положение, и на каждое его движение отвечаешь изменением своей позы – иначе велосипед опрокинется. Пассажир находится в твоей «зоне взаимодействия», и ты о нём знаешь всё, на него совершенно не глядя.
– А моя «зона взаимодействия» откуда взялась?
– Группа клеток из перекрытий «зон взаимодействия» создаёт своё «я». У этого «я» есть своя «зона взаимодействия», как и у других «я» того же уровня, той же ступени в пирамиде всего организма. Перекрытия «зон взаимодействия» этих «я» образуют «я» следующей ступени. И так, по нарастающей, пока не образуется общее «я» всего организма, то есть ты, Журавель. Со своей собственной «зоной взаимодействия». Понятно? – спрашивал Ромка Фёдорова.
– Ага, понятно. Группа клеток обладает отдельной личностью и отдельно взятым умом… Да, Ромка?
– Да, Журавель. Для своего уровня любое живое существо…То есть, любой одноклеточный организм для своего уровня достаточно умён, чтобы выжить. Ему необходимо получить информацию из окружающей среды, осознать эту информацию, оценить, принять решение и действовать согласно этого решения. Вот в чём состоит главная функция ума. В этом, а не в знании таблицы умножения. Ты согласен?
– Ну, да… Но живое существо – это что-то большое… Что-то очень сложное… А ты говоришь сейчас про одноклеточных…
– И – что? Кто доказал, что одноклеточные не поступают аналогично? Кто пробовал установить контакт с той же, например, инфузорией? Или с амёбой?
– А о чём, Ромка, нам с ними говорить?
– О жизни, Журавель, о жизни! О чём же ещё!? Это общая тема для всего живущего. Пусть каждый существует по своему, но жизнь, как таковая, их общий удел…
– Получается, что мой палец, по своему, умён? А рука умнее пальца? А я – умнее руки? Так, что ли?
– Не знаю, умнее ли… Но, со ступенями пирамиды в твоём «я» – так, Журавель, так. Поэтому я и говорю, что дриады существуют. Это вершина живой пирамиды дерева, сложенной из слоёв одноклеточных растений, слоёв корней, ствола, веток и листьев. «Я» дерева по своему развитию должно находиться на одном уровне с нашим «я». С деревом можно общаться, так же, как с тобой… Нужно только, подобно радио, нащупать волну для общения… Я докажу тебе, Журавель…
– Ромка, дриады описаны похожими на людей, а из твоей теории лучшее, что получится – это говорящее дерево…
– Мне кажется, что если «я» достаточно независимо, то оно может существовать вне телесной оболочки, принимая любую произвольную форму... Хотя бы на некоторое время… Дриады в Греции свободно разгуливали вдали от древесных стволов…
Дерево для Ромкиных опытов росло поблизости от сарайчика Даши – на улице, шагах в двадцати, у обочины дороги прижилась тоненькая берёзка. И Ромка часами пропадал возле деревца, прислонившись к берёзке лбом.
– Чтобы привыкла ко мне, – говорил он, отмахиваясь от насмешек приятеля.
А тот предсказывал дальнейший ход событий, совершенно не похожий на Ромкины прогнозы.
– Была берёза – одна штука, и мой приятель Ромка, дуб дубом – тоже один. И они сначала сдружились, а потом и вовсе срослись – в баобаб с человеческим лицом.
– Лопух ты, Журавель… больной – а не лечишься…
…Шутки – шутками, но вскоре Фёдоров заметил, что очертания и берёзки, и его друга иногда становятся нечёткими – словно воздух вокруг них колышется, искажая перспективу. Так бывает над горячим асфальтом в летнюю жару. Любопытство гнало Журавля подойти поближе, но сдерживало слово, данное другу – не мешать. Он и не мешал. И однажды, уже в середине лета, увидел рядом с Ромкой прозрачную девичью фигурку. Тут, пожалуй, никто бы не утерпел.
– Познакомь меня с дриадой, – потребовал Фёдоров у Ромки, подходя к берёзке.
– А мы поспорили, насколько тебе хватит выдержки, – спокойно встретил Журавля Ромка. – Я проиграл, утверждая, что ты сначала поговоришь со мной. И знакомиться будешь завтра… Это мой друг Журавель… А это – Ада… Я ей такое имя дал…
Фёдоров протянул руку, но рукопожатия не получилось – его пальцы прошли сквозь пальцы дриады.
– Извини, ещё не научилась держать твёрдую форму, – огорчённо пожаловалась Журавлю Ада. – Раньше в таком умении не было необходимости, потому что меня защищало это, – и она погладила берёзовый ствол. – Зато теперь столько нового!
Нового было много. Интересного было не меньше. Встретились два мира и увлечённо изучали друг друга. Ромка и Журавель притащили несколько валунов к берёзке – чтобы можно было сидеть. Туда они носили свои богатства, хвастались перед Адой – в сарайчик дриада идти не пожелала. Слишком много там было мёртвого дерева.
Вот и коротали время, сидя на валунах. Друзья читали Аде книги, таскали альбомы с фотографиями, с помощью учебников рассказывали, какими умениями овладели люди. Дриада показывала, что умела сама. Она могла подозвать пчелу и прочитать её танец. Она безошибочно предсказывала погоду. Она могла замедлить или ускорить рост огородных растений. Тётя Даша как-то полдня не верила своим глазам – посеянные ею накануне семена лука за ночь выросли до сочных зелёных перьев:
– Жалко, пакетика не сохранила, не знаю, что за сорт такой скороспелый, – сокрушалась соседка, не ведая, что у берёзки от души рады её недоумению трое проказников.
Дни летели за днями. Близился сентябрь. До школы оставалось всего ничего, когда Журавель проснулся от рокота моторов. Гул шёл со стороны дороги, и там же ослепительно светили прожектора. Фёдоров помчался на шум и увидел: бульдозеры ползли в ряд по всей ширине дороги, срезая старый асфальт и ровняя её обочины. Кому-то загорелось враз, за одну ночь, привести в порядок разбитое шоссе.
А самым страшным было то, что ближний к Фёдорову бульдозер, гоня перед собой волну из земли и мусора, неудержимо наползал на берёзку. И ему наперерез, под самый бульдозерный нож, кинулся Ромка с криком:
– Она же живая!
3. Наши дни.
– …И тут – бульдозер!
– Что поделаешь, Оксана: такое уж странное существо – человек. Один – подвижник, живёт в гармонии с Природой и наслаждается тем, что сам он – часть безбрежного океана жизни. А другой всё норовит по этой жизни проехать бульдозером, уничтожая не только чужое, но и своё будущее. И тогда кому-то приходится становиться у бульдозера на пути или, того хуже, ложиться под бульдозерный нож…
– Ромка погиб?
– Нет, Оксана, не погиб. Один из рабочих успел выхватить моего дружка из-под бульдозерного ножа. Но берёзку мы не спасли. А вместе с деревом умерла и Ада. Во всяком случае, больше я её не видел, хотя мы прожили в том городе ещё несколько лет... И Ромку я тоже больше не видел – у него случилось сильнейшее нервное расстройство, кататония... Местные врачи пытались лечить, но – безуспешно. Родители Ромки продали дом и увезли моего дружка, даже и не знаю – куда. Для меня смерть Ады тоже не прошла бесследно – часто снится бегущий к бульдозеру Ромка, и я просыпаюсь в поту от его крика: «– Она же живая!» Вот почему я не позволю погубить в нашем лесу ни одного дерева.
– Думаете, в каком-то из них живёт дриада?
– Думаю, что дриада живёт в каждом дереве, она – само дерево и есть. Мы просто не умеем общаться с ними. Но, может быть, когда-нибудь…
– Какая печальная и поучительная история, Владимир Сергеевич!
– Да, Оксана, и жаль, что вы не сможете написать об этом – никто не поверит. А то и вовсе не поймёт… Не поняв – испугается... И такого со страху наворотит…
– Владимир Сергеевич, я… Я думаю… В общем, у человечества, как вида, есть своё место в Природе. Именно «в», а не «над». И не где-нибудь сбоку… Я напишу. Обязательно напишу. Фантастический очерк. И назову его – «Познакомь меня с дриадой»! И когда случится, что кто-нибудь, где-то, сумеет повторить опыт Ромки, люди будут готовы, и не испугаются, а удивятся: «– Так это правда была! А я-то, я-то…» И, может быть, человечество вернётся на ту дорогу, с которой сошло, погнавшись за призраком материального обогащения…