Фрагменты из дневника космоплавателя.
«20 февраля 2315 года.
Сегодня я решил: буду вести дневник. Хорошее это дело – записывать каждый день новые события, происшествия, свои поступки и мысли. Когда-нибудь мне, уже старому космическому волку, обязательно понадобятся подсказки для мемуаров. Всего, случившегося за долгую жизнь, удержать в памяти невозможно. Сейчас, например, я уже не помню цвет моего любимого детского мячика. Малиновый? Сиреневый? Бордовый? А прошло всего-то десять лет. Спросит меня, к примеру, репортёр из «Космических новостей»:
– Николай, какие каши вы предпочитали в юном возрасте?
И что я ему скажу? Не помню? Очень содержательный ответ для героя и покорителя Дальнего космоса! А так, записал в дневник: «Сколько помню себя, обожал манную кашу на молоке, с добавлением малинового сиропа». И никаких в будущем проблем с ответом.
Что многие великие люди вели дневники, я узнал от Искина. Искин – не имя, хотя я и пишу его с большой буквы. О, лёгок на помине! Подсказывает мне, что правильно будет не с «большой» буквы, а с «заглавной». Или, что одно и то же, с «прописной». С Искином спорить – себе дороже. Искин – это сокращённое «искусственный интеллект». На военных кораблях и на больших «пассажирах», где искины в десятки раз мощнее нашего, им дают собственные имена. Говорят, там не сразу поймёшь, что общаешься не с человеком. А мы всего лишь БТрББ-0367, что означает: большой транспортировщик беспосадочных барж, порядковый номер ноль три шестьдесят семь.
– Искин, чур – не подглядывать! Дневник – дело интимное, – я не давал команды прекратить запись с голоса, и мой разговор с Искином тоже записался в дневник. Ну, и пусть. Как говорит Силыч, наш боцман: «Запас карман не тянет». Потом сотру, что не понравится, но зато не упущу ничего нужного...
– И не думал подглядывать, Ник, – Искин каждое слово воспринимает всерьёз и так часто без вины оправдывается, что мне иногда его даже становится жалко. – Программа не позволяет мне игнорировать ошибки. Пиши грамотно, и я не буду ничего знать о том, что ты пишешь… Я всего лишь машина, Ник, не требуй от меня многого.
Что ж, буду стараться писать без ошибок. Итак, первая запись в дневнике – ознакомительная: я знакомлю вас с кораблём и с его экипажем.
Большие транспортировщики беспосадочных барж мы, космонавты, называем «бэтээрами» по первым трём буквам в серии. Так что, я, Николай Кучинский, юнга Космического флота Земли, хожу на «бэтээре». Очень важно помнить, что мы, космонавты, хотя и называемся разными словами, вроде «космоплаватель» или «космолётчик», ни в коем случае, при этом, не плаваем и не летаем в космосе. Мы в космосе – ходим. Кто говорит иначе, тот к космосу не имеет никакого отношения. Он – всего лишь обычный планетник, на такого даже обижаться не следует. Ведь, не каждому доступен космос – здоровья, например, или образования не хватает. Я закончил ШКЮ – школу космических юнг, и сейчас завершаю свой первый рейс. Ещё месяц с хвостиком, и я смогу побывать дома, на Земле, увидеться с родными и посмотреть цвет мячика (если он сохранился) – для записи в дневник.
Дома я не был четыре года – с одиннадцати лет на казарменном положении. Это, по словам Силыча, вам не фунт изюму. А всё дело в том, что нельзя стать космонавтом, обучаясь на поверхности планеты. Космосу по-настоящему научиться можно только в космосе. Невесомость, вакуум… Создавать на Земле дорогие тренажеры, чтобы показать, как выглядят эти характеристики космоса в пределах тренажерного зала? А смысл, если подобного добра – полный космос, к тому же бесплатно.
Но «космос – это тебе не игрушки» (снова Силыч), поэтому кое-какие знания и навыки приобретаются космонавтами на Земле. Например, изучаются конструкция и работа космического скафандра, тренируются обязательные проверки работоспособности его систем перед надеванием и герметичности – после облачения. Сдача нормативов «Действия по тревоге» или «Разгерметизация корпуса корабля». Или конструкция и использование ракетного ранца – индивидуального двигателя космонавта. Без множества подобных знаний в космосе делать нечего – «космос не прощает неумех и лентяев» (Силыч, Силыч, я без твоих поговорок уже и двух слов написать не могу).
Раз уж боцман не идёт из моей памяти, расскажу о нём подробнее. Силыч на корабле самый старый – ему уже пятьдесят два года, и на Земле, кроме двух сыновей, его ждут из рейса ещё четыре внука. Не подумайте, я не лезу в чужую жизнь, но некоторые сведения о моём экипаже, извините – о нашем экипаже, я спросил у Искина. Надо же знать, с кем разделяешь пустоту, в смысле – бороздишь бескрайние просторы Вселенной. Силыч – мой непосредственный начальник, поскольку палубная команда находится в ведении боцмана. А я и есть – палубная команда, и драю палубу каждый день. Вот и сейчас спешу к вёдрам, тряпкам, швабрам. Приходится на время забыть о дневнике».
* * * * *
«21 февраля 2315 года.
Перечитал и подправил предыдущую запись. Кое-что, наверное, следует разъяснить подробнее. Не знаю, как это получилось, но, не смотря на то, что первых космонавтов набирали из лётчиков, Космофлот перенял традиции, команды и термины у военных моряков. Я уже говорил, что мы «ходим» по космосу, как до сих пор ходят моряки по водным просторам Земли. У нас и названия видов кораблей морские: дредноуты, линкоры, эсминцы, буксиры и катера. А на кораблях – палубы, рубки, каюты, кубрики, капитанский мостик, кают-компания и камбуз. Я не только палубу драю, я ещё драю «медяшку» – полирую до зеркального блеска открытые металлические поверхности, которым положено блестеть по «штатному флотскому расписанию» (конечно же, Силыч). Когда боцман доволен мной (случается и такое), он говорит:
– Возможно, юнга, что из тебя получится добрый матрос для Космофлота…
– Так точно, сэр! – гаркаю я ему в ответ.
Кстати, «сэр» тоже флотское словечко, потому что армейские в подобных случаях отвечали бы: «Так точно, господин лейтенант»!
Палуба, которую я драю, невелика. Это полы оранжереи, кубрика, кают-компании, капитанского мостика и короткого коридора между ними и каютами. В своих каютах каждый за собой убирает сам. На камбузе порядок поддерживает кок, в медицинском отсеке – доктор.
Большой транспортировщик, «бэтээр», выглядит так. Жилой цилиндр корабля, диаметром десять метров и длиной двадцать пять, на корме заканчивается широкой «пяткой», к которой крепятся грузовые консоли. Консолей девять – осевая (центральная) и восемь радиальных, расходящихся по окружности в шестьдесят метров диаметром (передние вертикали консолей), и затем протянутых на длину сто метров (горизонтали консолей). Для жёсткости консоли соединены между собой на расстоянии в пятьдесят метров (средние вертикали) и сто метров (хвостовые вертикали). На хвостах радиальных консолей размещены двигатели (по одному на каждой – всего восемь), а на хвосте осевой консоли – шарнирный замок для закрепления прицепа.
Прицеп выглядит аналогично «бэтээру», вплоть до наличия двигателей, но отсутствует жилой цилиндр – прицеп сразу начинается с «пятки», в передней части которой на выступе осевой консоли расположен ещё один шарнирный замок.
На каждую консоль между вертикалями крепятся баржи (вокруг консоли, по пять штук по кругу). Баржа внешне похожа на прицеп, только намного меньше. «Пятка», восемь консолей (осевой консоли нет, нет двигателей и нет средних вертикалей), между консолями по окружности натянута крупноячеистая проволочная сетка – чтобы не просыпать по дороге груз. Мы возим лёд из пояса астероидов к базе терраформирования Луны, а там содержимое наших барж рассыпают над лунной поверхностью. Когда-нибудь Луна станет для Земли садом, и в ночном небе люди будут наблюдать не золотистое, а голубое светило. Может быть, это случится ещё при моей жизни. Только создание лунной атмосферы – дело не одного года или десятилетия.
Наш экипаж приближает этот день, как может. Капитан Джолли с Силычем и Жаном Лурье, нашим пилотом, рассчитали и доказали начальству возможность транспортировки не двух, а четырёх прицепов одновременно, и наш «бэтээр» за один рейс перевозит четыреста пятьдесят барж. Во как! Не зря же капитан именует свой корабль «Могучим» и уже направил в Адмиралтейство несколько рапортов с просьбой о присвоении этого имени официально. Есть надежда, что рапорту дадут ход, если ещё два-три сверхтяжёлых рейса завершатся без чрезвычайных происшествий».
* * * * *
«22 февраля 2315 года.
Капитан Джолли застукал меня за терминалом Искина – я перечитывал прежние записи и размышлял, о чём писать дальше.
– Учишь материальную часть, Ники? – поинтересовался капитан.
– Никак нет, сэр! – не осмелился врать я. – Делаю записи в дневник – я завёл его по совету Искина.
– Ну, да, корабельного журнала, который веду я, уже недостаточно…
– Я для памяти, сэр, и чтобы писать без ошибок.
– Я и не говорил, что против. Но только в свободное от работы и учёбы время.
– Так точно, сэр!
Почему-то мне вдруг захотелось не только писать без ошибок, а вообще научиться писать – рассказы писать, романы… книги писать. Что, если я запишу отчёт о своём первом рейсе и разошлю по сетевым журналам? Даже название придумалось: «Здравствуйте, я – Ник Кучинский»! Именно так я назову рассказ, когда поставлю в нём последнюю точку. Или нет, не точку – многоточие, что будет означать: «Продолжение следует»… Мой первый рассказ о первом космическом полёте юнги Ника Кучинского, только что пришедшего из своего первого космического рейса. Здорово, правда?
Потом напишу ещё что-то, и ещё, и ещё. И капитан Джолли когда-нибудь скажет: «Великий Ник Кучинский? Как же, как же, я с ним лично знаком. Кучинский ходил юнгой на моём корабле, и каждый день драил палубу…»
Капитан Джолли и не может сказать иначе – у него ничего, кроме корабля и космоса нет. Бездетный вдовец, по которому безнадежно сохнет наша доктор Лиана. Даже я заметил, что на капитана она смотрит не с нежной добротой, как на всех. На капитана она смотрит с любовью…
Впрочем, это не моё дело, тем более, что я не знаю, чем ей помочь. Нет у меня опыта в сердечных делах…
Не маленькие, надеюсь, сами разберутся».
* * * * *
* * * * *
«25 февраля 2315 года.
Кого я ещё забыл из нашего экипажа?
Моторист Панин, он же – наш радист. Неразговорчивый, хмурый. Правда, не злой. На вопросы отвечает, и даже показывал мне радиорубку – маленькую комнатку, где размещается передатчик дальней связи. Всё управление передатчиком выведено на капитанский мостик, туда же, куда и управление сорока нашими двигателями. Но сам передатчик размещён отдельно – для удобства замены испорченных блоков и ремонта.
Кок Лю Чин – почти что мой друг. Он, конечно, взрослый, но мне всегда улыбается и здоровается за руку, как со взрослым. Вчера сделал мне сюрприз – манную кашу с малиновым сиропом. Объедение!
О семьях Лурье, Панина и Лю Чина я напишу в другой раз – я ещё не расспрашивал о них Искина. Мне не хочется даже у корабельного интеллекта вызывать недовольство тем, что я слишком любопытен.
Есть ещё огромный кот Пират. Он мирится с нашим присутствием на корабле, но не более того, и слушается только капитана…»
* * * * *
* * * * *
* * * * *
«9 марта 2315 года.
Я – один! Я – в открытом космосе. И мне страшно. Мне очень страшно. Представляю, каково сейчас им, на «бэтээре». У меня хоть надежда есть, что придёт «Спасатель», и я останусь жив. Они же знают о себе наверняка – через сутки не останется ни их, ни корабля. Более того, они знают об этом уже двое суток, с восемнадцати сорока пяти седьмого марта.
За полчаса до этого времени нас ударил метеорит, уничтожив антенну дальней связи, радиорубку и спасательный бот. Несколько попаданий крупных камней Искин отметил на баржах, но, к счастью, мы не потеряли ни одной. Вот так: незафиксированный в лоциях метеоритный поток… Нежданный и весьма неприятный сюрприз космоса. Капитан приказал провести тщательное сканирование пространства для уточнения обстановки, и в восемнадцать сорок Искин нашёл ОКО.
Нет, не то «око», которое глаз, и не то «око», которое есть мера веса в один и две десятых килограмма. ОКО – объект космической опасности. Для Земли, конечно, поскольку других населенных планет человечество пока не имеет. Искин обнаружил огромный астероид, свыше пятидесяти километров в поперечнике, скорость и направление которого через две недели выведут ОКО в точку встречи с Землёй. Вероятность столкновения получалась около девяноста пяти процентов.
В восемнадцать сорок пять капитан Джолли сообщил экипажу:
– У нас нет связи, у нас нет спасательных средств. До сих пор зона космоса, по которой мы таскаем баржи, считалась безопасной для кораблей. На Земле не ждут неприятностей с этой стороны, во всяком случае, оповещения про ОКО до исчезновения связи не было. Я не уверен, что обнаруженный нами астероид заметят вовремя и успеют принять меры по защите планеты. Я не уверен, что астероид вообще заметят. А потом будет поздно… Мы не можем предупредить Землю. Ожидать, что всё обойдётся, мы тоже не можем. Девяносто пять процентов вероятности – не та цифра, зная которую, можно спокойно ждать две недели – обойдётся, не обойдётся. Если не обойдётся, это будет наша вина…
– Перехват, капитан? – спросил Лурье.
– Перехват. Я не вижу другого решения. Займись, Жан, расчётом траектории перехвата. Кто-то не согласен со мной? Прошу высказываться, но только по существу.
– Перехват, так перехват, – отозвался Силыч. – От судьбы, капитан, не уйдёшь.
– Другого решения быть не может, – поддержал Панин.
– Я тоже за перехват, – высказался Лю Чин.
Я промолчал, ещё не понимая, о чём идёт речь. А Лиана обдумывала что-то другое.
– Командир, сколько продержится человек в скафандре, если мы оставим ему все баллоны с дыхательной смесью, рационы и блоки питания? И если человек будет не очень большим?
– Объясните, доктор. Чего вы хотите?
– Я хочу, капитан, чтобы мы сбросили радиобуй с пристёгнутым к нему членом экипажа – кто-то должен заснять перехват со стороны и доложить потом в Адмиралтействе о нашей гибели. Нам нужен свидетель и заступник перед начальством за испорченный груз и разбитый корабль.
– Силыч, прикинь с доктором – хватит ли наших запасов на месяц? Предположим, что «Спасатель» вылетит на поиски через две недели. Дадим им на прочёсывание зоны ещё столько же. Шанс есть, и неплохой. Только где мы найдём такого храбреца, что способен в одиночку провисеть месяц в космосе, не снимая скафандра?
Удивительно, но шутка капитана Джолли вернула улыбки на вдруг посуровевшие лица космонавтов. А потом был аврал, и мы двое суток почти не спали, переделав за это время уйму работы. Причём драить палубу мне не пришлось ни разу. Я успел принять участие в осмотре спасательного бота («Безнадежно», – сказал Силыч), в попытке отремонтировать дальнюю связь (с тем же диагнозом Силыча) и в сборке удивительной конструкции из радиобуя, воздушных баллонов, комплектов скафандровых рационов и энергетических блоков питания скафандра. Что за изделие изготавливает Силыч, я сообразил, когда в центр этой смеси из разных предметов, трубок и кабелей поместили мой скафандр.
– Я не согласен! – возмутился я, поскольку уже выяснил у Искина, что означает «перехват» применительно к ОКО.
Самый простой способ защиты Земли от астероидов состоит в изменении их траекторий. Капитан решил таранить астероид кораблём, обладающим вместе с баржами столь большой инерцией, что это позволяло надеяться на отклонение ОКО от направления на Землю. Вот только у экипажа не имелось возможности покинуть корабль до удара с астероидом. Ни у кого, кроме меня.
– Я не согласен! Я не останусь, сэр!
– Отставить, юнга! – капитан Джолли, кажется, рассердился по-настоящему. – Если бы был выбор, мы тянули бы жребий. Но ни одному из нас не продержаться в скафандре месяц – мы и вдыхаем больше, чем ты, мы и едим больше. Даже Лю Чин, который выше тебя на голову, но самый маленький из взрослых членов экипажа, продержится около двух недель. Кроме тебя идти некому. Одного я только боюсь – что тебе не выдержать испытания пустотой. Прожить в вакууме месяц и не сойти с ума, пожалуй, и взрослому не под силу. А ты – ребёнок!
– Я не ребёнок, сэр! Я – космонавт!
– Тогда выполняй приказы командира!
– Есть, сэр!
Вот так я оказался один в космосе, запертый внутри скафандра, и наблюдал изменение курса корабля – капитан Джолли прицеливался в бок астероида…»
* * * * *
«10 марта 2315 года.
Я проспал! Время столкновения проспал! Всё боялся пропустить, когда «бэтээр» ударит в астероид, но не увидел ничего. Заснул. Почти трое суток без сна сказались, конечно, но это меня не оправдывает.
Не увидел, как погибли мои друзья, мой экипаж! Никогда себе этого не прощу. Одна надежда, что камера зафиксировала и записала их подвиг, и на Земле увидят подробно, на что способен большой транспортировщик, когда защищает Землю.
Слёз у меня нет – выплакал все вчера, когда смотрел на удаляющиеся огоньки выхлопов. Едва заметные красные звёздочки на фоне других, белых. Они всё таяли и таяли, и находил я их с трудом, если отводил глаза, и находил только с помощью курсоуказателя скафандра…
Один, в пустоте, но больше нет страха. Только злость и на себя (проспал) и на клятый ОКО, глаз зла, вынырнувший из космических глубин, чтобы сморгнуть Землю.
Я продержусь, я сумею. Хоть что-то должен сделать и я. Подумаешь – месяц в скафандре!»
* * * * *
* * * * *
* * * * *
Эпилог.
Эту печальную историю дописываю я, Ганя Кучинская, младшая сестра Николая. Пишу и плачу, потому что слёз мне не удержать. И не писать нельзя – сразу три сетевые газеты попросили меня сказать несколько слов о брате. Я выбрала немного записей из его дневника, которые расскажут вам о Николае лучше, чем рассказала бы я, и расскажут словами самого Николая. Вы уже прочитали их. Теперь я пишу то, чего не мог написать мой брат. Каждая история должна быть доведена до конца, каким бы он болезненным и грустным не был.
…Николая нашли по сигналу радиобуя через двадцать семь дней. К сожалению, помощь к моему брату не успела. Нет, запасов воздуха, пищи и энергии, оставленных ему экипажем, хватило бы на месяц, а то дольше. Так что, не истощение или нехватка воздуха стали причиной смерти Николая. Брата убил микрометеорит. Мелкий осколок, размером с булавочную головку, пробил навылет скафандр и, по пути, остановил сердце Ники. Декомпрессии не произошло – скафандр легко устранил свои повреждения, заполнив их герметиком. Но оживлять мёртвых скафандр не умел. До прихода «Спасателя» Ники не дожил всего пятьдесят два часа…
Николая похоронили на Аллее Героев – он единственный из экипажа погребён на Земле. Останки других покоятся в неведомой космической дали, там, где несётся сквозь пустоту убивший их астероид, ОКО зла, миновавшее нашу планету. Над могилой Николая поставили памятник всему экипажу «Могучего» – специальным указом Президента Федерации большому транспортировщику БТрББ-0367 посмертно присвоено имя, которое так хотел видеть на борту своего корабля капитан Джолли.
Они стоят в обнимку, все семеро, вырубленные из серого гранита: боцман Силыч, пилот Лурье, капитан Джолли, юнга Николай, кок Лю Чин, моторист Панин, корабельный врач Лиана. Есть ещё восьмая фигура, бесформенная, не имеющая признаков человеческого тела в виде рук или ног, но в верхней части каменной глыбы угадывается намёк на лицо – это Искин. У ног Николая скульптор поместил кота Пирата, разделившего судьбу экипажа.
Когда меня спрашивают, хочу ли я стать космонавтом, подобно моему брату, я отвечаю, что нет, не хочу. Моя мечта тоже связана с космосом, но это работа инженера, а не космонавта. Я решила, что буду участвовать в разработке новых методов дальнего обнаружения космических объектов, чтобы Солнечная система была надёжно защищена от неожиданных «визитёров». И чтобы трагедия «Могучего» никогда больше не повторилась.
На этом я завершаю историю моего брата Ники, в надежде, что память о нём и о мужественном экипаже простого «бэтээра» сохранится в ваших сердцах. Помните тех, кто этого достоин!
Ганя (Гонората) Кучинская,
безмерно скорбящая по погибшим брату и его друзьям.
P. S. Мячик, о котором упоминал в своём дневнике Николай, я за год до трагедии упустила, купаясь в реке. Течением унесло его в море. Цвет мяча я тоже не помню, как не помнят и наши с Николаем близкие. Странно, правда? Наверное, я заведу дневник…