Белобрысая девчонка в распахнутом пальтецо бежала по яркой весенней улице и, что-то громко, то ли кричала, то ли пела. Веснушки, рассыпавшиеся по ее щекам, казалось, излучали больше света, чем солнце, сиявшее на глубоком синем небе. Пригревшиеся в дорожной пыли воробьи испуганно шарахались во все стороны. Из-под ног разлетались мелкие камушки, и вместе с ними брызгами летела радость. Счастье девчонки передавалось идущим навстречу людям, оно летело впереди нее, заражая все вокруг.
Добежав до околицы и, увидев впереди тихую гладь пруда, Светка остановилась на минуту, а потом, свернув с дороги, тихо нырнула в заросли орешника. Пробралась к берегу и остановилась у старого замшелого дуба. Несколько лет назад бушующая гроза расколола его надвое и теперь одна большая ветка почти лежала на воде. Отросшие молодые веточки густо покрывали старую, корявую. Светка любила бывать здесь и часто, устроившись поудобнее в развилине ветвей, мечтала о далеком будущем, воображая себя то свободной птицей, парящей в вышине, то мягким пушистым котенком, свернувшимся клубочком. Раздумывая, залезать ли ей на дерево или просто посидеть на берегу, Светка не сразу заметила мальчишку, стоявшего на той самой ветке. А когда увидела, вздрогнула от пристального взгляда ярко-синих, как небо над головой, глаз.
- Ты... ты зачем здесь? - Только и нашлась, что сказать она.
- Я думал, что ты придешь, хотел сказать тебе... - Он замолчал. Светка смотрела прямо в его глаза и густая краска постепенно разливалась по ее щекам, скрывая веселые веснушки.
- Если хочешь, я уйду, - он спрыгнул на землю. Теперь они стояли совсем рядом, и только взгляд: то упирался в глаза, то прыгал к земле, то искал на чем бы ему остановиться.
В воздухе ощутимо, как перед грозой, чувствовались напряжение, тревога и что-то еще, едва уловимое, нежное, волнующее. Светка коротко вздохнула и полезла в свое тайное убежище. Потоптавшись на месте, мальчишка легко запрыгнул на ветку и сел рядом с ней. Они долго молчали, глядя на чистую поверхность пруда, где отражалось опрокинутое голубое небо и облака, плывшие по нему как по морю, и склоненное, словно в поклоне, дерево.
- Свет, - звук голоса, как легкий ветерок, тихо прошелестел в ветвях, - ты не сердишься на меня?
Она улыбнулась чему-то внутри себя и робко дотронулась до его руки. Сразу ожило в памяти сегодняшнее утро. И громкий хохот одноклассников, и пронзительный, до самых высоких нот, голос учительницы - Веры Павловны, и глаза подружки Наташки, сердито размахивающей руками и что-то доказывающей всему этому школьному буйству. Но самое главное не это, а то - как Лешка встал и на глазах у всех, подойдя к Светлане и погладив ее по голове, как маленькую девочку, сказал, глядя прямо и серьезно: "Светка самая лучшая и я бы, наверное, допрыгнул до неба, если бы она согласилась дружить со мной". А теперь небо - вот оно, рядом, только протяни руку, и Лешка, как был в джинсах и свитере, так и сиганул с дерева в небо-пруд. Вынырнув и расхохотавшись, он громко закричал: Э-ге-гей! - вспугнул воробьев, прятавшихся в густых ветвях дуба, снова нырнул и снова закричал: Э-ге-гей! Светка испуганно посмотрела на него и торопливо протянула руку:
- Вылезай скорее, замерзнешь.
Ухватившись за свисающие к самой воде ветки, Лешка подтянулся на руках и влез на дерево весь мокрый и дрожащий.
- Ты с ума сошел! Заболеешь ведь, холодно еще. - Стягивая с него свитер и подавая сухую куртку, Светка снова ощутила ту непонятную радость, которая с самого утра переполняла ее сердечко. Натянутость, которая слегка чувствовалась между ними, куда-то исчезла, ушло и исчезло чувство тревоги и неопределенности, а та нежность, которая появилась в душе - крепла и росла.
Болтая ни о чем и обо всем, Светка и Лешка просидели на дереве почти до самого вечера: на пригревающем по-летнему солнышке высохли уже свитер и джинсы, угомонились шальные воробьи, от воды потянуло прохладой и свежестью, когда, наконец, они выбрались из темнеющих зарослей и вышли на деревенскую дорогу.
Что-то неуловимо взрослое появилось у них в глазах, наверное, та решимость, с которой они собирались отстаивать свою первую любовь, поселилась в душах и теперь высвечивала и яростно, и робко.
Светка первая распахнула калитку своего двора, влетела, полная счастья, к матери на кухню, прижалась к полным, пахнущим пирожками, рукам и, не зная, как выразить все, что ее наполняло, принялась тараторить о хорошей весенней погоде, о пятерке, полученной по литературе и еще о чем-то, ей самой не ведомом.
Мать с улыбкой, не перебивая, вслушивалась в болтовню дочери, гладила ее по худенькой спине с торчащими лопатками и с нежностью думала о том, что вот и вырастает ее девочка. Пройдет совсем немного времени, и юность закружит ее дочь в своем омуте, а потом и взрослые годы не за горами.
- Ну, давай, раздевайся, скоро отец с Виктором придут, будем ужинать.
Виктор, старший брат Светки, после службы в погранвойсках на Дальнем Востоке, учился в военном училище и был для нее непререкаемым авторитетом. Сколько себя помнила Светка, он всегда был рядом с ней, катал ее зимой на санках, лепил для нее снежных баб, лупил пацанов, если тем вздумывалось задирать ее. И вот теперь ей так хотелось поделиться с ним своей тайной радостью - Лешкой.
Она забежала в свою комнату, быстренько натянула старенький любимый свитерок, юбку, сшитую матерью два года назад, и выскочила во двор. Оглядывая улицу и поджидая отца с братом, Светка не заметила пристальных глаз, следящих внимательно за всем, что происходило у них во дворе. Скрипнула калитка, секунда - и она повисла у брата на шее.
- Вить, ты на сколько приехал? А экзамены скоро? А у меня по литературе одни пятерки. А на пруд пойдем?
- Ну, тараторка, - осадил ее отец. - Дай с дороги умыться, успеете еще наговориться. Неделю будет.
За плетнем еле заметно качнулась тень.
А Лешка в это время медленно брел по улице: домой идти не хотелось. Вера Павловна была их соседкой и частенько по вечерам приходила пить чай, и, конечно же, она просто не могла не рассказать обо всем, что произошло сегодня в школе. Строгий отец наверняка уже поджидал его, подготовив целую лекцию о нравственности и морали. Нет, Лешка любил отца и не обижался на него, но не хотел он открывать своей тайны. Не хотел и все.
Деревенские улицы окутала подступившая ночь. Фонарей нигде не было, только из окон домов желтыми пятнами падал свет на дорогу, да крупные яркие звезды светили с темного неба. И никто на всем свете даже предположить не мог: чем обернется, как закружит в своем водовороте эта первая, эта единственная любовь.
1
Наташка крутилась перед зеркалом, примеривая новое платье. Оно очень ладно сидело на ней, делая взрослее и старше. Густые каштановые волосы струились по плечам водопадом, глаза зеленые, пронзительные смотрели из-под густющих ресниц цепко и немного нахально. И надо же было родиться такой красавице в глухой небольшой деревне! Но Наташка не отчаивалась, она точно знала, что ее судьба не здесь, не в этом, Богом забытом месте.
В сенях скрипнула дверь, и, влетевшая как вихрь Светка, подхватив подругу под руки, закружила с ней по комнате.
- Да ты что, очумела? Что случилось-то? - Наташка сердито поправляла волосы и платье. Плюхнувшись на диван, Светка выпалила:
- Виктор едет! Получил уже назначение, заедет к нам, а потом... - Не договорив, она высунулась в окно и закричала парню, сидевшему на лавочке возле калитки:
- Леш, ну иди сюда, чего ты там. -
Потом снова повернула счастливое лицо к подруге:
- Приходи к нам вечером. Ну, я побегу, - и выпорхнула из комнаты.
Наташа задумчиво присела на диван, потом так же молча встала, стянула новое платье, повертела его в руках, разглядывая и не видя. Мысли вихрем кружились у нее в голове: "Вот, наконец-то, наступает ее час. Все должно решиться скоро, очень скоро". Сердце гулко билось в груди. Натянув старенький ситцевый халатик, Наташка попыталась заняться какими-то делами, но мысли уносили ее вновь и вновь в тот далекий неведомый мир, который она уже давно нарисовала в своем воображении, и в котором ей так хотелось жить. Жить вдали от деревенской глуши, жить в большом и красивом городе, жить так, как уже давно она жила в своих мечтах. Через несколько дней в школе выпускной бал - и она - взрослая, самостоятельная. И она уедет отсюда навсегда. Скорее бы, скорее...
Усадив Светку на раму велосипеда, Алексей быстро ехал по улице. Добравшись до своего тайного места на берегу пруда, они забрались на дерево и, прижавшись друг к другу, молча уставились на водную гладь. Рука Лешки гладила золотые волосы Светланы, знакомый, нежный запах которых дурманил голову, и мысли путались и сбивались в этой голове.
Светка заговорила о выпускном вечере в школе, о том, как они совсем скоро сядут вместе в поезд и поедут в Воронеж поступать в институты. Для себя она уже давно решила, кем хочет быть и что хочет делать в этой жизни.
Профессия журналиста не давала ей покоя уже много лет. И заметки в районной газете были, и стихи, и рассказы, которые, правда, никто, кроме Лешки, не читал. Но никем другим она себя и помыслить не могла. А Лешка хотел стать врачом. Откуда у него эта мечта, он и сам не знал. Просто хотел лечить людей и все. Светка говорила быстро взволнованно, потом все медленнее, задумчивее и вот замолчала совсем.
- Леш, ты меня не слушаешь? Я тебя уже третий раз спрашиваю...
Он слегка вздрогнул, услышав ее обиженный голосок, и будто с трудом отрываясь от каких-то своих мыслей, нежно и ласково посмотрел в Светкины глаза. Как трудно было ему собраться, и как больно было все то, что он должен был ей сказать. Как невозможно это было сказать! Как несправедлива и жестока порой бывает действительность. И как невозможно все это пережить! И крутятся в голове, невесть откуда взявшиеся строки:
- Почему же стынешь ты на ветру?
- Отчего ловлю я капли тоски?
- Светочка, Светочка моя любимая! - тихий шепот растревожил ей душу сильнее грома. Он ласково гладил ее плечи и волосы, шептал нежные слова, а сердце уже почувствовало беду, беду страшную, дикую.
- Что? - это не шепот сорвался с ее губ, а вздох.
- У меня повестка...
Все в мире остановилось: не шелестели листья на ветру, гомон птиц растаял где-то в небе, набежавшая волна застыла, и опрокинулся мир навзничь...
Суета всех следующих дней не оставила в памяти ничего, за что можно было бы ухватиться воспаленной душе. Светлана не знала: жива она или нет, и только одна мысль билась раненой птицей: уезжает, ее Лешка уезжает от нее далеко и навсегда. Почему именно так думала - далеко и навсегда - она и потом не могла себе объяснить. Умоляющие Лешкины глаза - жить и помнить - остались в сердце. А сам он - на далеком и грозном юге, где непонятная война, и чужое слово - Чечня.
Дни тянулись медленной повозкой, Светлана не помнила какой день, какое число. Жила от письма к письму, а они шли, шли, шли... Однажды, ближе к вечеру, Виктор взял ее за руку, как маленькую девочку, и повел за околицу. Светка послушно и молча шла за ним, глядя под ноги. Вздрогнула от голоса брата - Залезай, - увидела старый дуб и старый пруд, и вдруг слезы словно прорвались, полились рекой. Долго плакала Светка, а когда последняя слезинка проложила свою дорожку по ее щеке, глубоко вздохнула и словно вновь увидела мир.
Виктор сидел и рассказывал ей, будто в первый раз, о своей службе, о мальчиках-пограничниках на Дальнем Востоке. О том, что кто, если не они, будет защищать Родину, их, любимых, и если она не будет жить, то как, скажите на милость, Лешке будет служиться? А два года пролетят, и вернется, куда ж он денется от нее?
Почти на рассвете вернулись они домой, Виктор краем глаза успел заметить, как дернулась за окном занавеска - не спала мать, ждала. А утром Светка вышла к завтраку - взрослая, с умными грустными глазами и объявила, что едет поступать в институт.
- Ну, вот и ладно, вот и умница, - мать торопливо переглянулась с отцом, и еле заметно вздохнула. - Давай собираться. Витя вот и отвезет тебя на станцию.
Проводив сестру на вокзал, и посадив ее в скорый поезд "Оренбург-Воронеж", Виктор неторопливо шел домой. Он решил не дожидаться рейсового автобуса, а пройти пешком, привести мысли в порядок.
Отпуск заканчивался. Скоро служба. Виктор сам выбрал Дальний Восток. Этот край приворожил его своей суровой красотой еще тогда, когда он, будучи молодым солдатом, топтал кирзовыми сапогами дальневосточные сопки. Мысленно он уже обдумывал, как приедет в часть, встретит ли знакомых, как-то сложится его военная судьба. Теперь все нужно было рассказать той единственной, которую он собирался взять с собой. Виктор ускорил шаг. Дорога бежала некоторое время вдоль железнодорожного полотна, затем ныряла в небольшой, но густой перелесок, торопливо взбегала на пригорок и медленно катилась вдаль, мимо спеющей ржи, мимо светлой березовой рощицы, мимо озера, покрывающегося ряской по берегам, туда, где был его дом, где ждала его чудесная девушка. Девушка по имени Наташа.
Поймет ли она его, Виктор не знал. Вернее он знал о ее мечте - уехать из деревни. Но там, где ему предстояло служить - глушь еще большая. Захочет ли разделить с ним судьбу его зеленоглазое счастье?
Виктор, минуя дом, пошел к Наташе. Тетка, с которой та жила с самого детства, строго поджав губы, смотрела с огорода на приближающегося парня. Ей, конечно, нравился Виктор, и образованный, и добрый, а главное, она знала, что Наташка будет за ним как за каменной стеной, но не хотела она, чтоб племянница уезжала от нее куда-то далеко. Не хотела и все тут. А у военных ведь судьба какая: куда послали - туда и поехали.
- Теть Вер, Наташа дома? -
- Дома, дома, где ж ей быть-то...- ворчливо ответила тетка. - Заходи.
Виктор открыл калитку и пошел по дорожке к дому. По обеим сторонам цвели крупные белые ромашки. И где только Наташка нашла эти красивые цветы в их деревне? Ведь никуда не уезжала, а ромашки - вот они, цветут и радуют душу.
Распахнулась дверь, Наташка стояла на пороге, с нежностью глядя на Виктора. Он шагнул вперед и задохнулся в ее объятиях, зарывшись лицом в густую гриву волос.
- Наташенька, радость моя, - шептали его губы.
- Наконец-то, - тихо шелестело в ответ.
Они долго стояли в сенях, прижавшись друг к другу. Тетка ушла в огород, хотя ей до смерти хотелось знать, о чем там шепчется ее племянница с Виктором. И тревожно, и радостно было у нее на сердце. Наташка - это все, что у нее осталось от когда-то большой и дружной семьи. Когда-то, много лет назад, ее молодой, здоровый муж Илья пропал на охоте в тайге. Пропал вместе с сыном, которому только-только минуло двенадцать лет, и который первый раз пошел с отцом на охоту. Злые языки поговаривали, что не сами они пропали, что "помогли" им. Но никто ничего не доказал, да и не искал никаких доказательств. А вскоре погибли в жуткой автокатастрофе ее младшая сестра с мужем. Их дочь, Наташенька, которой было всего-то два годика, осталась жива, и только небольшие шрамики по всему телу напоминали о давней трагедии. Тетка Вера вырастила Наташу. И вот теперь, ее девочка, умница и красавица, собиралась покинуть родной дом. И сердце старой женщины дрожало в тревоге от неизвестности.
Через час Виктор вышел из дома Натальи, родная мать с трудом узнала бы в нем своего сына: глаза, в которых бездна, наполненная слезами, недоумение на бледном лице и растерянность. В ушах звенели слова, от которых хотелось убежать, спрятаться. И не отмахнуться от них, и не заслониться. И перед глазами - Наташа. Его Наташенька, его радость - с перекошенным от злости лицом, с ядовитыми словами, слетающими с таких красивых губ. Все было кончено. Будто и не было любви, будто и не было тайны. Казалось, Виктор был один на всем свете, и ему захотелось исчезнуть, не чувствовать этой непереносимой боли, провалиться в небытие. Ноги сами вынесли за околицу, сами привели к старому пруду, к Светкиному дереву. Оглохший, ослепший, неподвижный просидел Виктор в том тайном убежище до вечера. Постепенно стали появляться мысли, он ощутил дуновение ветерка, услышал крик какой-то птицы, увидел муравья, торопливо бегущего по своим делам, почувствовал свой вздох.
Решение пришло... Он уезжает... Уезжает на Дальний Восток, а его Наташка, нет, уже не его, остается здесь жить своей собственной жизнью, в которой нет места ему, Виктору.
2
Солнце садилось медленно, будто нехотя, в багровый туман, расстилающийся на горизонте. Завтра будет ветер. Да к нему уже и привыкли за полтора года службы. Здесь, в ущелье, ветер - обычное дело. Лешка лежал в зарослях орешника с двумя бойцами уже третьи сутки. Они ждали, когда придет Аслан. Этого снайпера выслеживали с полгода, но неизменно тот уходил. Уходил и вновь возвращался... Злость, которую испытывали к нему бойцы, казалось, не имела предела. Нервы звенели в тиши, как натянутые струны. Это было их последнее задание, которое нужно было выполнить, во что бы то ни стало. И они терпеливо ждали, укрывшись в чащобе.
Еле слышный шорох раздался слева от Алексея. Он настороженно прислушался. Да, слева что-то чувствовалось. Неуловимое, непонятное, но, тем не менее, осязаемое. Он... Аслан... Еле заметный знак, поданный Лешкой сослуживцам, призвал к осторожности. Тишина звенела. И вот они увидели, как метрах в тридцати поднялась над травой лохматая голова с повязкой на лбу. Снайпер принялся устраиваться на высотке, с которой как на ладони было видно расположение КПП. Устраивался основательно, видимо готовился ждать долго. "Взять, взять его живым", - эта мысль билась в висках Алексея. - "Стремительный бросок, чтоб не успел опомниться, и...".
Все так и произошло. Не успевший сообразить, что же случилось, снайпер, был в руках бойцов. Он извивался, скулил, страх смерти блестел в глазах. А Алексею хотелось только одного - привести его скорее на КПП и передать командиру, выдержать, и не пустить пулю в лоб этой сволочи.
До дембеля оставалось всего ничего, и он - дома. Там, где любили его и ждали; там, где он помнил каждую улочку, каждый дом; где остались его любовь и юность. Лешка не взял свои чувства на войну, вернее, они были с ним, но так глубоко в сердце, что доставать их оттуда в грязь, смерть, он не хотел. Он очень терпеливо ждал, когда сможет открыть свое сердце и выпустить в светлый мир то, что там хранилось.
Приказ о демобилизации должен был прийти со дня на день. Алексей вместе с другом по этой войне, Сергеем, вклеивали фотографии в свои дембельские альбомы, когда дежурный позвал их к командиру.
- Знаю, что домой, готовитесь, но нужно проверить один дом в Ханкале. Есть сведения, что там прячется Джафар. Не можем мы упустить этот шанс - узнать, там ли он. И послать больше некого, группа на выходе. Пойдете сейчас, ночи не ждать. - Ребята, будьте осторожны, - голос командира потеплел.
Лешка с Серегой шли по тропинке через лес, чутко прислушиваясь к окружающей тишине. Ходу до Ханкалы минут сорок, дом, который им предстояло проверить, находился на самой окраине, и они рассчитывали, что времени на операцию уйдет немного. Впереди показался дом, добротный, ухоженный, с металлическими воротами и кирпичными стенами вместо забора. Не понравился он Лешке. Что-то щипнуло за сердце, но быстро прошло. Сергей уже жал кнопку звонка. Вроде бы обычная проверка. К ним в этих краях люди уже привыкли и открывали сразу. А здесь долго никто не отзывался. У Лешки мелькнула мысль, что не повезло им, и придется возвращаться несолоно хлебавши. Но тут калитка открылась, и женщина в черном платке уставилась на них злыми маленькими глазками. Крикнула что-то по-чеченски вглубь двора, через минуту к ним подошел старый седой чеченец и по-русски спросил, что им надо.
- Проверка паспортного режима, - заучено проговорил Сергей. Чеченец, пропуская их во двор, выглянул за калитку, - Слава Аллаху, только двое, - и торопливо щелкнул замком. А дальше все произошло быстро и непостижимо. Алексея с Сергеем окружила целая толпа бородатых гогочущих чеченцев, шквал ударов – и земля уплыла из-под ног.
Очнулся Алексей в кузове машины, попытался приподнять голову, оглядеться, но боль, пронзившая его всего, снова кинула в забытье. В следующий раз, когда сознание вернулось к нему, Лешка не торопился: попробовал сначала приоткрыть глаза – получилось. Оглядевшись, он понял, что был один, Сереги не увидел. Попытался пошевелить руками, но веревки больно впились в запястья. Ног не чувствовал. Посмотрел, вроде бы на месте, но тепла не было. И тут пришла боль – ошеломляющая, отупляющая, Алексей застонал и вновь потерял сознание. Очнулся от холодного потока воды, над ним стоял человек с пустым ведром.
- Ну что, оклемался? - по-русски спросил тот. Внешне мужчина не походил на чеченца, но и русским назвать его было нельзя. Он наклонился над Алексеем, - Сволочи, ноги перебили, придется лечить.
- Где я? – Лешка еле разжал запекшиеся губы.
- У меня, сынок, у меня. Не бойся, больше бить не будут, а ноги вылечу, – проговорил незнакомец.
И потянулись дни, а может недели, а может и месяцы. Сколько времени прошло, он не мог вспомнить и потом. Казалось – целая вечность. Незнакомец был малоразговорчив, но лечил Алешку старательно. Понемногу перебитые ноги стали чувствовать тепло, слегка шевелились пальцы. Иногда удавалось даже чуть-чуть поджать колени.
Как зовут человека, ухаживающего за ним, он так и не знал. Называл про себя – дядя Петя. Почему именно это имя пришло ему на ум, объяснить не мог, да и незачем было. Много долгих ночей размышлял Лешка о своей судьбе, много вопросов скопилось в его голове. Жив ли Серега? Как из дома чеченцев он попал в этот забытый Богом и людьми уголок? И самый страшный вопрос – жив ли он для отца с матерью, для Светки. Но кто на них мог ответить?
То, что его целитель живет один, Алексей понял давно. Иногда того не было по нескольку дней, но всегда, когда дядя Петя собирался уходить куда-то, он оставлял Алексею кукурузные лепешки, воду, и еще яблоки. Яблоки были лесные, мелкие, кислые, но именно они приносили живительную силу в слабое тело Алешки. А когда дядя Петя появлялся вновь, он поил Алексея куриным бульоном, кормил мясом и настоящим душистым белым хлебом. Много раз пытался Лешка разговорить его, но все было напрасно, тот только отмахивался. Говорил про погоду, про то, что Алексей идет на поправку, но ни о себе, ни о том, как Леша попал к нему, не проронил ни слова.
3
Сначала перестали приходить письма. Потом мелкой юркой змейкой в душу начал заползать страх. Страх неизвестности. Светлана уговаривала себя, успокаивала, но холодок, проникший в сердце, никуда не собирался исчезать. Она старательно сдавала зачеты и экзамены. Торопила время, которое, казалось, остановилось, и не собиралось никуда двигаться. А потом настал этот страшный день и черный час.
С самого утра все не ладилось. Перегорел утюг, битком набитый автобус не смог вместить всех желающих уехать, и Светке пришлось пешком идти в институт. Опоздала на первую пару, а потом целый шлейф всяких мелких неурядиц тащился за ней целый день. После занятий идти в общежитие почему-то не хотелось, и Светлана, решив прогуляться, медленно брела по парку. Весна все крепче брала природу в свои руки. Уже деревья не стояли голыми, а покрывались мягкой пушистой зеленью, на земле то тут, то там сверкали яркие зеленые островки молодой свежей травки. Воробьи гомонили в кустах, а усталая Светкина душа наполнялась покоем и нежным трепетом.
- Все будет хорошо! – звенели воробьи.
- Все будет хорошо! – шелестел ветер в кустах.
- Все будет хорошо! – пела весна.
На пороге общежития Света столкнулась с подружкой:
- А тебя отец дожидается с самого обеда. –
Нежданная радость захлестнула Светлану. Вихрем влетев в комнату, бросилась отцу на шею, затормошила его, затараторила, но, взглянув в усталые глаза, тихо опустилась на стул.
– Что с ним?
Первая и единственная мысль была о Лешке. Это с ним что-то произошло, это у него (и у нее) беда. Отец медленно стал рассказывать, как пришли в дом Лешки из военкомата, принесли казенную бумагу о том, что Верба Алексей, ее Лешенька, пропал без вести. Как кричала его мать на всю деревню, и никто не мог ей объяснить, как такое могло произойти в наши дни, на «нашей» войне. Не вернулся с задания. Его друга через три дня нашли в леске за селом, далеко от того дома, куда они заходили с Алексеем для проверки. Прочесали всю округу, но Лешки нигде не было. Одни говорили – попал в плен, - другие – что убит, и не найти его никогда в тех чеченских лесах. А злые языки вообще поговаривали, что сам сбежал, а друга подставил.
Отец ласково обнял Светлану за плечи. – Держись дочка. – Мы-то знаем, что наш Лешка не подлец. И живой он! И найдем его!
Слез почему-то не было. Горькая удушающая волна разливалась по всему телу, в висках стучали стальные молоточки, а сердце куда-то ухнуло и не хотело возвращаться. И не верила Светка ни одному слову, и знала, что это все правда. Что пропал Лешка, пропал…
- Я взял отпуск на неделю, побуду с тобой, - говорил отец, гладя дочь по голове, как маленькую.
Она молчала.
4
Однажды утром дядя Петя, как обычно, принес ему еду, но сразу не ушел, а стоял и смотрел, как Лешка ест.
- Больше я ничего не могу для тебя сделать, сынок. И уходить тебе от меня надо.
Лешка посмотрел на свои ноги.
- Не бойся, я тебя перевезу поближе к твоим, а там тебя найдут. - И дядя Петя ушел.
Мысли Алексея лихорадочно заметались. Неужели конец близок?! И что все это означает? Но молчун так ничего и не сказал ему.
А потом часы, дни понеслись с неимоверной быстротой. Что-то оставалось в сознании, что-то пропадало. И радости было через край, и горя, и недоумения.
Еще до того, как его осмотрели врачи, зашел в палату молодцеватый майор. Долго и дотошно допытывался у Алексея, кто он, где служил, как попал в плен, что он помнит, как попал к своим. Заставил Лешку повторить все слово в слово несколько раз. У того уже звенело в ушах, когда майор оставил его одного.
Через три дня в госпиталь приехал командир части, где служил Алексей. Он-то и рассказал ему и о гибели Сергея, и о том, что дома его считают без вести пропавшим, и о многом другом, отчего у Лешки кружилась голова и темнело в глазах.
В палате, кроме Алексея, лежали еще четверо ребят. У всех были разные ранения, но только он один не мог ходить. Соседом Лешки оказался шустрый вертлявый паренек, которого все звали Саньком. Он уже бодренько шел на поправку, и все время мечтал, как поедет домой в отпуск, а потом вернется служить к своим же ребятам в свою родную 46-ю…
Утром на обходе, когда седой пожилой врач осматривал его ноги, Лешка спросил:
- Я смогу встать? На что мне рассчитывать?
Тот в ответ грустно посмотрел в Лешкины усталые глаза. Потом улыбнулся:
- Держись, парень. Мы сделаем все возможное, а невозможное зависит только от тебя. Хватит воли, силы, терпения – пойдешь. И спасибо твоему незнакомому лекарю, он многое сделал правильно, не запустил болезнь.
Скулы будто судорогой свело. Перед глазами, как наяву, встала его деревня, мать с отцом. Опираясь о калитку, отец смотрит вдаль, выискивая глазами его, Лешку, когда тот убегал без спросу на речку. И шлепок матери по его голой спине мокрым полотенцем за то, что пропадал невесть где. Ругали его не зло, а просто так, вроде бы для воспитания. А что теперь? Лешка представил себя в инвалидной коляске, увидел измученные печалью глаза матери, натруженные руки отца, толкающие коляску с ним, Лешкой, вдоль улицы, увидел себя, как бы со стороны, нелепого в этой коляске. И до боли стиснул зубы. Затаилась слеза в глазах.
А ночью слышали пацаны, как хрипел он в подушку от отчаяния и боли, как вырывался из груди сдавленный стон. Утро Лешка встретил притихшим, задумчивым, в глазах плескалась решимость.
Во время обхода он остановил врача:
- Павел Алексеевич, можно мне поговорить с Вами?
- После обхода я зайду.
Когда врач вновь появился в их палате, ребята гуськом потянулись к выходу.
- Вы куда это все разом?
- Да прогуляемся перед обедом. Погодка-то хорошая, тепло. - И Санек плотно прикрыл дверь в палату.
- Ну, давай, выкладывай, что надумал? – врач опустился на краешек кровати.
- Да вот… - голос стал хриплым, непослушным. – Не надо обо мне ничего сообщать матери с отцом. И никому… не хочу быть обузой…
- Ах ты, щенок! – голос доктора звенел от гнева и ярости. Не хочет он. А ты подумал, каково им ничего не знать о судьбе сына?! Каково это?! Ты живой! Почти здоровый! Будешь ходить, если за ум возьмешься! В общем, так, - голос стал спокойнее и тише, - я ничего от тебя не слышал. Даю тебе сроку до завтрашнего дня. Думай. Набирайся сил и смелости. Впереди две операции, а потом за работу. - Глаза улыбнулись, большая теплая ладонь опустилась Лешке на голову, и сами собой потоком хлынули из глаз слезы, обжигающие и облегчающие одновременно.
- Ну, ну… А я, между прочим, наслышан о тебе. Тут в соседней палате твой сослуживец лежит, он и рассказал нам, как ты снайпера взял.
- Не один я был, - подал голос Лешка.
- Ребят тоже к наградам представили за ту операцию. И тебя. Не знаешь еще? Ну, разберутся и сообщат, - Павел Алексеевич встал. – Ты сильный, крепкий парень, держись, давай. Операция послезавтра. – И он вышел из палаты.
Через минуту в приоткрытую дверь заглянул Санек – Все? Ушел? – Почему-то шепотом спросил он. Потом открыл дверь настежь – Заходи, ребята.
Лешка не верил своим глазам – перед ним стоял его школьный друг Мишка. Жил тот в соседней деревне, но бегали они в одну школу, и купались в одном пруду. Будто детством и радостью повеяло на Лешку. Перебивая друг друга, перескакивая с пятого на десятое, они пытались рассказать о себе, о том, где каждый из них был, что видел, и что сделал.
- Давай я сам расскажу твоим о тебе, - предложил Михаил. – Меня через две недели выписывают, и я еду домой.
Лешка согласно кивнул головой. – Я им письмо напишу, возьмешь, передашь. Миш, только пока не надо ничего Свете говорить, если вдруг увидишь. Я сам.
- Не знаю, как получится, радость-то какая – живой!
Первая операция прошла успешно. Профессор, делавший ее, удовлетворенно потирал руки и бормотал в усы: - Ну-с, молодой человек, побежим. Скоро побежим.
И Лешкина душа окрепла и наполнилась надеждой.
Вторую операцию должны были делать через месяц, а пока физиопроцедуры, массаж, утомляющий до безумия, и белый потолок над головой, на который Лешка уже не мог смотреть без содрогания.
По вечерам в их палате собиралась целая компания. Вспоминали Чечню неохотно, потому что каждому было о чем рассказать, и в каждом рассказе были друзья, погибшие, пропавшие. Эти молодые ребята, за свои неполные двадцать лет, успели повидать так много крови и грязи, столько боли и горя, что говорить об этом им совсем не хотелось.
А вот школу, довоенную свою жизнь вспоминали охотно. И стоял хохот в палате, когда кто-то рассказывал про ворованные яблоки из колхозного сада и сторожа дядю Васю, гонявшегося за шустрой ребятней между деревьями. Когда спускались сумерки, брали гитару и под перебор струн рассказывали о своей единственной, то ли настоящей, то ли придуманной.
Лешкино сердце сжималось в такие минуты, - Светка, Светочка, где ты? Солнце мое, радость моя. Вот только встану на ноги, сразу напишу, а еще лучше - приеду, сам приеду.
И утопала душа в грезах и желаниях.
5
Шумели весенние ливни. Гремели летние грозы. И вот наступили серые осенние дни, когда мелкий моросящий дождь закрыл пеленой весь мир. И настроение было под стать: серое, безнадежное, глухое.
Наташка сидела на подоконнике и смотрела в тусклый проем окна. Никакого просвета. Ни в погоде, ни в жизни. С тех пор, как уехал Виктор, она только и делала, что занималась самоедством. Первое время злость переполняла душу. Потом наступила острая жалость к себе. Потом ей до смерти хотелось отомстить, а кому и за что неважно было. Писем от Виктора она не ждала, да их и не было. Иногда встречаясь на улице с его матерью или отцом, она старалась обойти их стороной, прятала взгляд. Свою подружку, Светку, вычеркнула из памяти, будто и не было детских лет, печали и радости на двоих. Будто не было тепла и света в ее жизни совсем.
В субботу Наташка собиралась съездить в город. Нужно было купить и привезти тетке лекарства, что-то та занемогла совсем. То ли слишком уж переживала за неудавшуюся Наташкину судьбу, то ли годы и невзгоды брали свое, но расхворалась тетка Вера не на шутку.
Купив билет на рейсовый автобус, Наташка вышла на привокзальную площадь. Еще оставалось минут сорок, и она решила зайти в кафешку, что притулилась на противоположной стороне. Крепкий кофе и вкусное пирожное не подняли ей настроение, и она смотрела в окно угрюмо и сердито.
- Наташ! Это ты? – раздался над ухом чей-то басок. Оглянувшись, Наташка увидела круглое, улыбающееся лицо парня. – А я смотрю и гадаю, ты или нет? – Он сел напротив и весело уставился на нее.
Узнала его Наташка сразу, но как-то растерялась и не знала, что ему ответить. Жил он в соседней деревне, а призывался в армию вместе с ее одноклассниками.
- А я еду к вам, в Селиваново. И знаешь, с хорошей новостью. Помнишь Лешку Верба? Он пропал в Чечне в прошлом году.
Еще бы она не помнила Светкину любовь!
- В госпитале он, в Ростове.
Наташка оживилась: - Что? Что с ним? Как он оказался жив? Как попал в этот госпиталь? А почему в деревне ничего не знают, что Лешка жив?!
Парень рассмеялся: - Да я за тем и еду к вам, чтобы его родителям рассказать, что знаю. Хотя знаю я немного, только то, что подобрали его наши пограничники где-то в горах. Какой-то абрек сказал им, что в лесочке лежит солдат, не может ходить, не говорит ничего. Ну, вот его и доставили сначала в Моздок, а потом в Ростов. Говорить-то он может и помнит почти все, а вот ходить пока… Что-то у него серьезное с ногами.
Странный огонек мелькнул на секунду в Наташкиных глазах, и погас, будто и не было. Она вспомнила, как зовут парня.
- Миш, расскажи мне все-все. Он про кого говорил? Что просил передать? Мишенька! Давай я сама расскажу его родителям про эту новость. Они же извелись совсем. А к тебе они завтра заедут.
Через два часа Наташка шла по деревенской улице, и, впервые за долгие дни, сияла улыбка на ее лице.
Проходя мимо дома Вербы, она ускорила шаг. То, что крутилось в ее голове, уже почти созрело, почти приняло четкие очертания. Но продумать все до конца и решиться выполнить – на это еще надо было время.
Завтра утром она поедет в Ростов. Она найдет Лешку. И тогда… Тогда она все сделает для того, чтобы сердце ее успокоилось, не сжималось от боли, чтобы не стучало в виски при виде счастливых лиц, чтобы это удушающее чувство мести оставило ее наконец-то, и могла она дышать легко и свободно.
Дома в комнате пахло лекарствами.
- Тетушка! Ты чего? Опять плохо было? Приходила фельдшерица? Укол сделали?
Тетка Вера лежала на кровати бледная и изможденная.
- Наташенька! Деточка! Подойди-ка сюда.
Она чуть заметно шевельнула рукой.
Наташка сделала шаг в сторону кровати, и вдруг упала на колени, подвывая, тихонько подползла к ней.
- Тетка Вера! Тетушка!.. Ты только не вздумай оставить меня одну! Не вздумай! Ты поправишься! Вот увидишь. Я привезла все лекарства, что нужно.
Она припала губами к теткиной исхудавшей руке, и так замерла.
По щеке у тетки Веры ползла крохотная слезинка, да так и не скатилась, застыла на середине.
6
Через две недели Наташка с тяжелым чемоданом в черном глухом платье садилась в автобус. Мелькнули деревенские улочки. Скрылся за поворотом и дом Лешки, дом, в который она так и не зашла… Убежала вдаль ограда кладбища, где осталась навсегда ее тетушка…
Уже в поезде, который увозил ее в Ростов, глядя на мелькающие за окном столбы, Наташка почувствовала что-то вроде дуновения то ли совести, то ли чего-то еще непонятного ей, но она быстро заставила себя не думать об этом. Теперь цель у нее была.
Мерный перестук колес успокаивал, убаюкивал. И, казалось, звучал тихой музыкой.
- Все будет хорошо!
- Все будет, как задумалось!
Проплывали за окном незнакомые поселки, города. Убегали вдаль сады, рощи. И неслась Наташкина душа навстречу неизвестности.
Поезд пришел в южный город глубокой ночью. На вокзале, куда пошла девушка, было полно народа. Стояли, сидели, дремали на собственных чемоданах. Небольшой зал ожидания не вмещал всех пассажиров, и люди располагались, кто как мог. Было душно и жарко. Наташка решила, оставив вещи в камере хранения, выйти на улицу, может быть, там найдется местечко переждать до утра. Она побродила по перрону, вышла на привокзальную площадь и устроилась на скамеечке троллейбусной остановки.
Тревожили душу незнакомые звуки ночного города, осенняя прохлада перемешивалась с еще не ушедшим теплом южного лета. Спать не хотелось.
Где-то рядом послышалось сопенье, и Наташка краем глаза увидела толстую тетку, мостившую на ту же скамейку какие-то узлы и сумки.
- Фу-х! Ну, нема бильше моченьки! – тетка пристроилась рядом со своим скарбом.
- А ты, дочуня, далече?- спросила она у Натальи.
- Да уже приехала. Жду утра.
- И я вот дождуся утренька. А потом до свово соколика.
Наташка ничего не ответила на это. Ей хотелось побыть одной, а тетка, как нарочно, оказалась словоохотливой. Из целого потока слов девушка поняла, что тетка приехала в тот же госпиталь, что и она, к сыну.
На востоке небо слегка посветлело. Понемногу нарастал шум просыпающегося города. Наташа сходила за своими вещами, и теперь стояла на остановке в ожидании троллейбуса. Ночная тетка суетилась рядом с ней. То ли предутренняя прохлада, то ли тревожное ожидание, но Наташку пробивала непонятная дрожь.
- А если Лешка не поверит? Бросится сразу сам выяснять. Ладно. Будь, что будет. – Эти мысли крутились в ее голове, и избавиться от них было невозможно.
Послышалось фырчание мотора, и из-за поворота появился пустой троллейбус. Наташа помогла тетке затащить ее сумки, и, тарахтя и дребезжа, покатил он по городу. Девушка вглядывалась в пейзаж за окном. Незнакомые, чужие улицы и дома. Что-то ждет ее в этом городе?
7
- Лешенька! – голос медсестры прозвучал так громко, что он вздрогнул, - А к тебе посетительница!
- Кто? – Пересохшие вмиг губы не слушались.
- Девушка! Красивая! Она сейчас разговаривает с доктором.
Дверь тихонько приоткрылась. Лешка закрыл глаза.
- Светка?!
Фигура у двери качнулась в его сторону. Нет. Темные волосы. Темное платье. Незнакомый запах. Прошла, наверное, целая вечность, пока он сообразил, что перед ним – Наташка, подруга Светланы.
Она вглядывалась в парня, лежащего на кровати. Да, несомненно, это он, Алексей. Но как изменился! Похудел, повзрослел. А в глазах – разочарование. Наверное, он хотел видеть не ее, а кого-то другого. Светку! Конечно же, Светку!
- Лешенька! – голос прошелестел умиротворяюще.
- Ты откуда взялась, Наташка? – парень силился улыбнуться. Потом у него это получилось. И радость отразилась на лице. За столько лет – первый, можно сказать, родной человек.
- Рассказывай! – Глаза ярко горели. – Ты из дома? Как мои? Рассказывай все!
- Конечно, конечно расскажу. Не волнуйся, Лешенька. Твои живы, здоровы…
Уходя через два часа, Наташка сообщила: - Я устроилась санитаркой в госпиталь. Лешенька! Я буду рядом с тобой.
Алексей молча закрыл глаза.
- Значит Светка, его Светик, его жизнь и радость вышла замуж? Не дождалась! Не захотела дождаться… Да не может такого быть! А как же фотография, что показала ему Наташка? На ней смеющаяся Светлана в белом свадебном платье. А на другой - Светка, его Светка, наклонилась над кроваткой, в которой мирно посапывал пухленький малыш. Лешка никак не мог вспомнить, как же Светлана назвала своего первенца, то ли сына, то ли дочку. Наташа сказала ему, а он вот не запомнил. Голова гудела, как колокол, а из глаз ни слезинки…
Утешало одно, что мать с отцом живы. Правда болеют, как сказала Наталья, но это поправимо.
- Леха! – Санек наклонил к нему свою голову, - это и есть твоя девушка? Красивая! Очень красивая!
- Нет. Это не моя девушка! Нет у меня девушки! – голос сорвался на крик, и судорога прокатилась по телу.
Санек выскочил из палаты, и через минуту туда вбежала сестра – Ну, ты чего это бушуешь? Что такое? – Ее рука мягко гладила Алексея по голове. – Криком тут не поможешь.
Распахнулась дверь, и в палату вошел врач.
- Оставьте нас.
Он заходил по проходу между кроватями.
- Я бы мог тебе сказать: «Ты же солдат, Алексей, ты же мужчина, нужно держаться», - но я не стану этого говорить. – Павел Алексеевич присел у кровати. - Знаю, как это больно, узнать то, что узнал ты. Я понимаю, сейчас ты не слышишь меня.
Лешка смотрел в потолок пустыми глазами. Он ничего не хотел слышать, никого не хотел видеть. Удушающее черное безразличие охватило его сознание. Застыло время. А дни бежали своей чередою, но ничем не трогали они Алешку. Наташка проводила возле него все свое свободное время, утешала, убеждала, уговаривала, но ничего не менялось. Казалось, жизнь угасла в Лешкиных глазах.
Вторая операция, по словам доктора, прошла тоже успешно, но и это никак не изменило Лешкино отрешение.
- Да что же это такое? – в гневе Павел Алексеевич чуть не сломал карандаш, который вертел в руках. – Что нам такое придумать, чтоб встряхнуть его, этого мальчишку? – обратился он к коллеге, сидевшему за соседним столом.
- А давай-ка, вызовем его мать с отцом. Этот же ерунда какая-то, что он не хочет никого видеть.
- Пожалуй, ты прав. Что ж я сам-то до этого не додумался. Сегодня же напишу, – Павел Алексеевич посветлел лицом. – Пойду-ка, проведаю нашего героя.
8
- Ой! К нам почтальонша идет. – Лешкина мать выглянула в окно, и тут же села на стоявшую рядом табуретку, прижала руку к сердцу и разом побледнела. – Слышь, отец, выйди-ка, глянь, чего там.
Но в дверь дома уже стучали.
- Хозяюшка! Отворяй! Весточку вам несу.
Ноги будто приросли к полу, ни отец, ни мать не двинулись с места.
- Да вы чего, теть Тань, дядь Миш. Письмо несу вам, из Ростова из госпиталя.
- Оленька, детонька, прочти сама, видишь, мы с матерью переполохались, - отец дрожащими руками мял сигарету. На пол сыпались крошки табака, но он, казалось, ничего не замечал.
- Читай, читай, дочка!
Девушка поставила сумку на пол, скинула шубейку, и взялась за письмо.
- …И последнее, что хочу вам сообщить. Алексей тяжело идет на поправку из-за своего душевного состояния. Вся эта история с его бывшей девушкой выбила его из колеи. И я очень прошу вас приехать и поддержать сына. С уважением Самойлов П.А.
- Сыночек! Живой! Живой! – мать зашлась в плаче. – Слава Богу! Услышал ты мои молитвы!
Из глаз отца тоже катились слезы. Сердито сопя, он вышел из дома. И здесь уже заплакал почти по-бабьи, выплескивая всю свою тоску по сыну, что носил в себе столько времени.
Оленька тихонько вышла за калитку. И полетела вместе с ней эта новость из дома в дом.
- Жив Лешка! Жив Верба!
- Ну что, Татьянушка. Давай собираться. Завтра же и поедем. – Он тихо погладил ее по седой голове. – Живой сыночек и, Слава Богу! Поставим на ноги.
- Мишенька! Я ничего не поняла, что про Светочку-то доктор пишет. Что там случилось? Может, сходим к ее матери, да расспросим?
- Нет, не пойдем. Сначала сына увидим, поговорим. Потом будем разбираться.
- Ну и ладно. Возьмусь я за пироги, а ты, отец, курочку зарежь. Повезем Лешеньке домашнего. – И опять слезы полились по щекам матери.
- Ну что ты, что ты, успокойся. Теперь все будет хорошо.
Утром, как и Наташка три месяца назад, смотрели они в окно автобуса на убегающую вдаль деревню. А потом поезд отстукивал им колесами – живой, живой, живой!
Павел Алексеевич, ожидавший родителей Лешки уже несколько дней, предупредил вахтеров, чтобы провели их сразу к нему в кабинет. Он хотел сначала сам поговорить с отцом и матерью, и уже потом вести их в палату к сыну, но вышло иначе.
9
- Лешенька! – Наташка ластилась к нему как бездомный щенок. – Я помогу тебе. Я люблю тебя, Лешенька! И убаюкивала его память, его боль своими ласковыми словами, своей нежностью, льющейся из зеленых колдовских глаз.
Нравилась Наташка всем в госпитале. И тем, что не отказывалась ни от какой работы, и тем, как упорно она стремилась и добивалась Лешкиного внимания, просиживая у его постели ночи напролет. И почему-то никто не замечал льдинок в ее глазах. Никто не слышал вызова в ее голосе. Никто не чувствовал холода, струящегося из Наташкиного сердца.
Как-то раз утром, словно что-то подтолкнуло ее, Наташка вышла на высокие ступени госпиталя. Стояла, вслушиваясь в утренние звуки, беспокойно вглядывалась в еще темную аллею, идущую от ворот госпиталя. И увидела. Первая. Бросилась навстречу.
- Наташенька! Деточка! Ты? А мы и не знали,.. - заговорила торопливо мать. – Вот письмо получили, Лешенька здесь…
- Я знаю, знаю. Давно хотела написать вам, да он не велел. Все просил подождать. А я все-таки не выдержала, написала и послала вам весточку… - Наташка с лету придумывала, чтобы еще сказать такое важное и серьезное, что б они сразу ей поверили.
- Да мы от…
Наташка не дала договорить, кинулась целовать и тормошить стариков.
- Я вам все сейчас расскажу. Давайте присядем вон на той лавочке. Еще рано, больные спят, подождем немного. – И Наташка торопливо и сумбурно поведала обо всем, что случилось с их сыном. Мать тихонько всхлипывала, отец недоверчиво крутил головой. И не закралась в их думки даже капелька сомнения, что что-то здесь не так, что-то не связывается. Главное – их кровиночка жива, а все остальное тихонько пряталось где-то в подсознании.
- Теперь вы понимаете, что нужно пожалеть, пощадить Лешеньку и не спрашивать его ни о чем. Придет время, он сам расскажет, как все было.
- Да, доченька, наверное, ты права, - Михаил Степанович тяжело вздохнул. – Эк, как все повернулось…
10
Незаметно и быстро пролетела осень. Наступившая зима не дарила снега. Темные и мокрые стояли деревья, остатки жухлой травы неприютно прикрывали землю. И также холодно и неприютно было на душе у Светланы.
Она уже знала, что Лешка жив. Жив. Это долгожданное, радостное известие привез ей отец. Но… Ничего не понимало ее сердце…
- Папка, папочка! Это что, такая шутка? Лешка женится? На Наташке? Кто придумал эту шутку?..
Ничего не слышала она в ответ, и билась в руках отца раненной птицей. И не было горя горше для нее на этой земле.
"Горько!" И летит все в пропасть.
"Горько!" Звон судьбы разбитой.
"Горько!" Кто придумал слово,
Став у чаши неиспитой?
Замкнулась, осунулась Светка. И даже казалось, что ее золотые рыжие волосы потеряли свой солнечный цвет, и веселые веснушки на щеках стали грустными, и глаза… Глаза глядели на мир устало и безразлично.
- Отец! Давай Виктора вызывать. Не справимся, боюсь, сами, - и мать Светы смахнула со щеки слезинку.
- Я уже сам об этом думал. Дам завтра телеграмму.
Закутавшись в шаль, как старушка, сидела Светлана в своей комнате. То ли грезила, то ли вспоминала. В окно стучала сухая ветка старой яблони, как напоминание о невозвратимости времени. Когда-то и она была молодой, цветущей, обещавшей щедрые дары к осени. А теперь… Теперь, то ли доскрипит она свою судьбу на земле до конца, пока буря не свалит трухлявый ствол, то ли раньше времени пойдет под пилу – другого пути нет. И этот скрип своей безнадежностью захлестнул Светлану, заполонил ее душу горечью и болью.
Из кухни доносился удивительный аромат сдобы. Где-то в глубине сознания возникло удивление, - с чего это матери вздумалось печь пироги? – и ушло прочь. Светку окутала густая плотная темная тишина. Время потекло вспять, а тишина становилась все гуще и гуще.
В какой-то неуловимый момент что-то изменилось. Что? То ли какой-то неяркий свет, то ли неясный звук, то ли… Что? Жизнь?..
Быстрым шагом Виктор зашел в комнату и на мгновение замер, не узнавая свою младшую сестренку. Подхватил ее на руки, прижал к себе, боясь потревожить и, в то же время, стараясь разбудить, растормошить, заставить жить.
Мать за дверью молитвенно сложила руки, и одними губами сказала отцу: «Уйдем, оставим их».
Что говорил Виктор сестре, какие приводил доводы, какими словами смог достучаться до ее сердца, это навсегда останется их глубокой тайной. Но через два дня стучали-звенели колеса поезда – жизнь, жизнь, жизнь!!!
11
- Объявляю вас…
- Нет! Нет! Нет!- крик повис над головами.
Медленно, очень медленно поворачивал Алексей голову на этот крик. Будто загустел, затуманился воздух, и не давал ему ни вздохнуть, ни увидеть. А сердце уже рвалось из груди туда, где в дверном проеме, в лучах яркого света стояла девичья фигура. Он не видел лица, не видел глаз, но душа пела и стонала:
- Светочка! Светик! Моя жизнь, моя радость!
Она бросилась ему навстречу, хотела удержать падающие костыли, но Лешка сам сделал ей шаг навстречу, сам подхватил ее и крепко прижал к себе.
- То ли, то было свободное падение,
- То ли крылья за спиной и неба даль,
- Но навстречу души ринулись отчаянно…
Они смотрели в глаза друг другу, и сердца наполнялись радостью и покоем.
- Лешка!
- Светка!
Рука в руке.
Душа с душою.
Медленно, словно еще не веря в случившееся, шли они по проходу к распахнутой двери, туда, где бурлила и кипела жизнь, где свет заливал землю, где ждало их счастье, и куда не было доступа тому черному и страшному, что оставили они позади.