Эшли (Проза)

Меня зовут Мэгги Картер. Уже пятнадцать лет я живу в этом доме для престарелых маразматиков и скоро стану самой долгоживущей в этих стенах. Места пустеют, их тут же занимает «свежая поросль». Да, пятнадцать лет. Сейчас годы пролетают мимо и о них можно написать разве что стихами. По строчке на каждый год. И еще эта дата напоминает об одной истории, которая случилась, когда мне было как раз пятнадцать. Живя здесь, я полюбила вспоминать, правда, тяжело найти слушателя, когда все вокруг живут воспоминаниями. Поэтому я и решила записать эту историю. Только я, бумага и карандаш. Писала долго и с остановками – плакала над каждой новой строчкой. Что поделаешь – старость. Не только тело слабеет, но и мозг становится мягче. И только позже обвыклась и расписалась уже по настоящему. Надеюсь, память осталась прежней, и я ничего не упустила. В любом случае свидетелей нет. Все участники тех событий давно в могиле, одна я задержалась на этом свете. Одиночество дает мне право вписать в текст подлинные имена, как я их помню и пронесла через всю жизнь.
Итак – мое прежнее имя Эшли.  
Тогда у меня было довольно редкое имя – Эшли. Я думала одно такое в нашем городке. Но однажды это обстоятельство изменилось, и я расскажу вам, к каким событиям это привело.
Я жила в обычной семье, ходила в католическую школу и даже пела в церковном хоре. Была девственна и в помыслах своих невинна как ангел. Я и выглядела как ангел – светлые вьющиеся волосы, тонкая светлая кожа с голубыми ручейками вен на руках и лбу, и только губы были сочными и ярко выделялись. Про такие теперь сказали бы – чувственные. Губы намекали - я же не понимала – смотрела в зеркало и обижалась. Хотелось губы строгие и решительные как у нашей старшей учительницы - миссис Хигс. Да, тогда она была для меня непререкаемым авторитетом – всезнающая и не по-женски властная. Ее редкая похвала сводила с ума. Как и ласки. Но о ласках я узнала позже.
Итак – Эшли Уэлч.
Уэлчи были не местные. Ее семья переехала в город откуда-то с запада и открыла кафе у заправки. Гиблое место, но мистер Уэлч поставил дело крепко, и кафе стало приносить прибыль. Об этом заговорили, и тогда я впервые услышала об Эшли, решила сходить, посмотреть из любопытства. Девушка помогала отцу, работая за кассой, и была не такая как я, ну совсем, совершенно другая. Будто из другого мира – так я чувствовала, но не могла объяснить это чувство. Старше меня года на четыре, легкая на улыбку, миниатюрная, с бедрами как у зрелой женщины и вдобавок она курила сигареты. В то время это было очень необычно. И что я сразу заметила - это привлекало к ней внимание мужчин – так я наблюдала сидя за дальним столиком, поедая свою порцию мороженого за десять центов. Курила она очень естественно, не манерничая и вынимала сигарету изо рта, чтобы только стряхнуть пепел. Когда стряхивала, смотрела на меня и улыбалась. Что немного обижало, но обида быстро проходила. Так я сходила несколько раз, любопытство прошло, и я позабыла туда дорогу.
Мои папа и мама познакомились, работая в одной клинике, страстно полюбили друг друга и поженились. С разницей в возрасте в двенадцать лет. Он был доктором, она медицинской сестрой и еще училась. Сколько помню, всегда были очень занятыми людьми, но от этой их занятости я не страдала. Возвращаясь из школы в пустой дом, я обедала, быстро делала домашнее задание и садилась читать. Читала много и запоем. Книги брала в библиотеке. Обычно только одного автора и если нравился, прочитывала всего. В тот день моим автором был Вальтер Скотт.
В гостиной зазвонил телефон. Прошла, не отрываясь от страницы, я так умела.
- Алло?
- Алло? Эшли?
- Да?
- Эшли, любовь моя, я так хочу тебя, котенок! Когда мы встретимся?
Я уронила книгу на пол и быстро повесила трубку на рычаг. Телефон тут же зазвонил снова, но я трубку не поднимала, а стояла и лихорадочно соображала, кто бы это мог быть. Вариант что звонят мне, я отбросила сразу. Значит другой Эшли. И есть только одна другая. И эта Эшли дала этому мужчине мой номер. Телефон продолжал названивать, и я подняла трубку.
- Алло, Эшли, что случилось?
- Прости, я уронила трубку, можешь продолжать разговор.
- Так мы встретимся сегодня? Я хочу обнять тебя крепко, кошечка моя!
- Ну, не знаю... А с чего ты решил, что я захочу с тобой встретиться?
- Но... ты же сама сказала утром, что все было просто супер и все такое и что нужно повторить...
- Я соврала. И знаешь, мог бы и сообразить, что ли. – И повесила трубку.
Конечно я жутко разозлилась, но представила себе лицо этого типа – и расхохоталась. Вечером же не могла уснуть, все думала об Эшли Уэлч, о том, как она необычно меня разыграла. Тогда впервые представила себя в постели с мужчиной. Как он совершенно жутким образом меня ласкает, яростно втыкая между ног, в мою узкую щелочку, свой нечеловеческих размеров член.
Так закончился период невинности в моей жизни.
Школа в то время была для меня всем. Жажда знаний, общение с подругами, сама атмосфера святости наполняли смыслом мою жизнь. Так было. Но к пятнадцати годам я прочла книги, узнав о содержании которых миссис Хигс меня бы отругала. Произошло ужасное, почти преступное – я стала атеисткой. И однажды в моих руках оказалась книга, которую следовало бы сжечь не раздумывая. Я же прочла два раза. Пьянство, разврат, кровосмесительные связи, алчность, мужеложство – вот история римско-католической церкви. Имена пап смешались в моей голове в тошнотворную кашу, и я поняла, что умна. И если не изменю свою жизнь, то обязательно тронусь. Стала напротив зеркала и начала внимательно себя рассматривать. Из зеркала на меня уставилась незнакомка. У меня точно не было такой язвительной улыбки. Грудь ее уже созрела и была заметна даже под одеждой. Девушка расстегнула платье и позволила этой тяжести выйти на свободу. Белоснежная кожа в сеточке вен и совсем уже зрелые соски. Я тяжело задышала. Девушка взяла груди в ладони и сжала их крепко, заставив меня застонать и прикрыть глаза. Почувствовав под губами нежную кожу, я стала жадно целовать грудь, играть языком с ее сосками. И только прикусив отвердевший сосок до боли, я поняла, что ласкаю саму себя...    
Пела в хоре, вдумалась в текст и рассмеялась. Все начали оборачиваться, смотреть, и от этого стало еще хуже – смех рвался наружу, сгибал тело пополам, сочился слезами, и я потеряла над собой контроль. И если бы я не видела этих недоуменных лиц – осуждающих, переглядывающихся, возможно смех бы и остановился, а так мне пришлось выбежать вон...
Миссис Хигс пригласила меня к себе в кабинет, довела до слез и после долго утешала, обнимая и целуя в лоб.
Прошло две недели после того звонка, и я снова сижу в кафе, ем тот же сорт мороженого за десять центов, но с этой Эшли у меня стало теперь много больше общего. И я улыбаюсь ей в ответ. Чуть-чуть – уголками губ. Важно сохранить их припухлость, которая, я вижу, сводит ее с ума. Эшли поняла, что роли неожиданно поменялись, и покраснела. Я оставила монету на столе, а когда выходила из кафе, обернулась и встретилась с девушкой глазами. Шевельнула губами – «позвони». Эшли все поняла и расцвела улыбкой.
Эшли позвонила на следующий день. Я подняла трубку.
- Алло?
- Ой, простите, кажется, я не туда попала...
- Эшли?
- Да...
Я слышала ее дыхание, а она, наверное, мое. Казалось слышно, как стучит ее сердце.
- Я ждала твоего звонка. И тебя в своей жизни. Очень хорошо, что позвонила.
- Нелегко было решиться. Жутко боялась, что мне показалось, что я правильно поняла...
- А кто это звонил тогда, раньше, мужчина?
- Ой, прости. Глупость сделала – жалела после. Так, один знакомый, я с ним переспала, сама не знаю зачем. Была зла и дала ему твой номер... Ты не обижаешься, Эшли?
- Не знаю... – А сама заулыбалась. – Ревную очень.
Наше дыхание по проводам.
- Мы тут с ребятами поедем завтра смотреть на водопад, поехали с нами? Будет здорово!
- Я уже видела водопад, несколько раз... А что за ребята?
- Дональд Тейтельбаум, ты его должна знать, его отец хозяин лесопилки. У Дональда есть автомобиль. – Дональда я знала, видела много раз. – А второй Дейв Сеймур. Он в газете работает корреспондентом. Его новый бой-френд, ну ты понимаешь, о чем я?
Я то конечно сообразила сразу, слышала о Дональде краем уха, но мне жуть хочется поболтать с Эшли как с подружкой.  
- Не-а.
- Ну, они как парень с девушкой. Только скрываются.
- А как ты с ними познакомилась?
- С Дональдом я познакомилась, в кафе. Он подошел и первый заговорил. Сказал я не такая как все. И что он не такой. И что мы можем дружить. Я сначала не сообразила о чем это, и тогда он признался, что ему нравятся парни. А я ответила, что мне нравишься ты, Эшли...
В итоге решили, что завтра сразу после школы я зайду в кафе. Там меня будет ждать Эшли с ребятами. Поездка продлится два часа, так что я успею вернуться домой раньше родителей. Еще одна в копилку моих тайн.
- Я целую тебя в губы, Эшли.
- И я тебя, нежно.
- Пока, солнышко.
- Пока.
Повесила трубку и подошла к зеркалу. Девушка во мне и на отражении стала одним целым и была совершенно счастлива.
Проснулась раньше обычного, такая свежая. Вскочила и сразу к зеркалу – нет, ничего не изменилось - такой буду всегда. Пошла в ванную комнату, умылась, почистила зубы и, став перед зеркалом, распустила халатик – нет, все-таки я себе нравлюсь, такая вся секси, хи-хи. Главное не улыбаться. Хотя смех у меня приятный. Так она сказала вчера по телефону. «У тебя приятный смех» - сказала. А я невпопад – «зачем ты куришь, Эшли?» И тут она рассказала, что вообще-то ей не нравится курить, что это ее отец попросил, сказал, будто курящая девушка привлечет посетителей. «...но если тебе не нравится...» - а я перебила – «не кури больше, Эшли». И тут я расслышала, как Эшли всхлипнула...
Как каждый день до этого я иду с подружками в школу, вслушиваюсь в их разговор и понимаю, что мне не интересно. И что в следующий раз пойду одна. И что это одиночество теперь на всю жизнь. Думаю, я все-таки сошла с ума...
От школы до заправки минут пятнадцать ходу. Я еще зашла по дороге в книжный магазин - книги были очень дорогие и удивительно свежо пахли. Еще останавливалась, смотрела на витрины, представляла себя в красивой одежде. Так прогуливала школу и мне это безумно нравилось.  
На уроках математики и химии еще слушала и отвечала с удовольствием, а вот на гуманитарных откровенно заскучала. С последнего предмета сбежала – так впервые! Вообще-то я люблю литературу, но только настоящую, а не этот тошнотворный поток богословия облеченный религиозными фанатиками в литературную форму.
- К черту все! – «Ой! Это я вслух, что ли?»
Оглянулась – в десяти метрах шел мужчина, лет тридцати, мне незнакомый. Пошла быстрее и он окликнул.
- Эй, мисс?!
Мужлан какой-то. Но остановилась. И представьте - он даже не назвался по имени!
- Эй, красавица, где-то я тебя раньше видел... эй, вспомнил! - в кафе у заправки. Может нам познакомиться, а?
- Мне пятнадцать лет, так что пошел к черту.
Я ждала ответной реакции, и было любопытно, но мужчина вдруг стушевался и молча перешел на другую сторону дороги. Симпатичный, а дурак. Удивилась силе слова. Это Эшли научила меня. Аж руки свело от желания обнять мою красавицу.
У Дональда был хороший автомобиль. Говорят очень дорогой – отец сделал ему такой подарок за то, что Дональд окончил Гарвард с отличием, юридический факультет. Автомобиль привезли по железной дороге в большом деревянном ящике, уже потемневшем за время пути. По стенкам ящика шли косые надписи на немецком. Одно слово врезалось в память – «ахтунг». По профессии Дональд не работал ни дня, только иногда по случаю давал консультации родным и близким. Его отец был еврейским эмигрантом из дореволюционной России и даже говорил с акцентом - хорошей учебой сын доказал что успех отца в бизнесе не случаен. Так говорил мой папа, когда мама заводила разговор об очередном скандале, устроенном в городе младшим Тейтельбаумом. Дональд был горяч и хорошо боксировал. О Дэйве Сеймуре я ничего не слышала.
Увидела их издалека: все дверцы были распахнуты, ребята сидели спереди, а Эшли одна на заднем сиденье и ноги ее были на земле. Я остановилась за углом дома, сердце стучало от волнения и не давало выйти. Тогда еще была возможность повернуть обратно, и ничего бы не было. Даже заплакала от возбуждения, была по настоящему влюблена. Взяла себя в руки и вышла к ним улыбаясь, забыв даже, что улыбаться мне нельзя.
- О, Эшли! – Эшли вышла мне навстречу. – Привет. – Взяла за руку и заглянула в глаза.
Думаю, тогда все и произошло. Ее темные волосы, такие густые, что мне захотелось погрузиться в них лицом, улыбка, тепло ладони... Эшли заметила, что я не в себе и отпустила руку. Шепнула:
- Я так ждала. – И представила громко. – Эшли – это Дональд, а тот забавный парень, поедающий гигантский бутерброд – Дэйв Сеймур.
Мы рассмеялись, Дэйв помахал свободной рукой. Дональд сказал комплимент, сейчас не помню, что-то насчет высокого лба и большого расстояния между глаз, необычно как-то, но я поблагодарила, хотя ничего и не поняла. Дэйв рассмеялся – очень смешливый оказался, но Дональд только глянул на него, и Дэйв извинился, выкрикнув:
- Отлично выглядишь, Эшли!
Все это время Эшли смотрела на меня сияющими глазами.
- Садитесь, девочки, я завожу мотор.
Места внутри оказалось очень много. Почувствовала себя одиноко и передвинулась ближе. Так мы сидели плечом к плечу и наши бедра соприкасались. Жуть захотелось поцеловать, но Эшли вдруг отодвинулась и закинула ногу на ногу. В зеркало увидела глаза Дональда, они смотрели на меня тепло и ласково. Поехали.
Дэйв оказался большой болтун. Говорил без умолку и смешил всю дорогу. Дональд иногда вставлял слово, да так метко, что я совершенно изнемогала от хохота. Водил он очень хорошо. Когда приехали на стоянку к водопаду, мне не хотелось вставать. Я уже легла спиной на сиденье и голова моя была у Эшли на коленях. Я понимала, что веду себя неприлично, но ничего не могла с собой поделать.
Никого кроме нас четверых не было. Ребята стояли у ограждения. Дональд обнимал Дэйва сзади, тот оборачивался и говорил ему что-то на ухо. Нас двоих для них не существовало. Водопад грохотал, в воздухе носилась водяная пыль, Эшли смотрела совершенно заворожено. Я отошла и села на камни, считала вслух, сколько она так не вспомнит обо мне. Досчитала до ста, когда Эшли вдруг заоглядывалась, подбежала ко мне, присела и обняла крепко. А я устало подумала: «Наконец-то». Тут мы и поцеловались. Это был настоящий поцелуй, долгий и влажный. Я почувствовала ее руку на своей груди и испугалась, что Эшли узнает мою тайну. Но она уже знала. Хриплым голосом сказала через шум воды:
- Я без ума от твоей груди, вечность бы ласкала.
И тогда я робко тронула ее грудь. Она была меньше моей и немного мягче. Соска я не ощущала из-за одежды. Странно – мои-то уже торчали как сумасшедшие. Эшли расстегнула пуговицу и сунула мою руку внутрь. Вид у нее при этом был растерянный. Я нашла сосок и сжала его между пальцами. Эшли застонала. Это была победа. Я медленно убрала руку.
Я не думала мстить, я только хотела привязать ее крепче.  
Дональд высадил Эшли и Дэйва у кафе, и я пересела на переднее сиденье. Как-то очень серьезно заговорил, стал расспрашивать, как я живу, про учебу, интересы. Похвалил мое увлечение чтением. Мне не казалось, что он говорит со мной как с маленькой, хотя вопросы вроде были те же самые. Сделал обычный комплимент, сказал, что я очень красивая и что никого не видел красивее меня ни здесь, нигде. Слушать его было наслаждением. Расстались мы большими друзьями.
А вечером он позвонил.
- Эшли! Тебя к телефону!
Что-то было в голосе мамы, отчего я захлопнула книгу, не положив закладки. Когда подбежала, мама еще добавила, передавая трубку:
- Дональд Тейтельбаум.
Вид у нее при этом был тот еще.
- Алло?
- Эшли добрый вечер, это Дональд.
- Добрый вечер Дональд.
Только тут мама сообразила оставить меня одну.
- У нас тут будет семейный обед, завтра. Приезжают родственники из Нью-Йорка, мой двоюродный дядя, он конгрессмен. Я подумал, тебе может быть интересно.
Я пожала плечами и скорчила себе недоуменную гримасу, но в трубку сказала:
- О да! Очень интересно!
- Если ты сыграешь роль моей девушки, я позволю тебе пользоваться нашей библиотекой...
- Что?.. – Я не успела возмутиться, как в моей голове щелкнуло – библиотека Тейтельбаумов! – А домой брать книги можно будет?
Дональд рассмеялся.
- Конечно, но только художественную литературу. Медицинская, юридические справочники, географические атласы, труды по философии и тому подобное только на месте.
Ой, ну он что, нарочно! Атласы!
- Ну, мне нужно подумать...
- Во сколько заканчиваются занятия в школе?
- В двенадцать. – Я прикинула, что смогу освободиться.
- Я буду ждать тебя на машине, тогда и скажешь, О.К?
- О.К.
- Спокойной ночи, Эшли.
- Спокойной ночи, Дональд.
Решила ничего не говорить родителям, ведь я еще ничего не решила? Рассказала родителям, будто познакомилась с Дональдом в кафе, как он угостил меня мороженым и подвез домой. Сочинялось легко, сама себе удивлялась.
- А сейчас он позвонил по поводу книг, сказал, я могу пользоваться их библиотекой.
Родители удивились но, похоже, им импонировало, что их дочь знакома с Тейтельбаумом. То, что он «голубой» им было хорошо известно. Я применила решающий довод.
- Это мне очень поможет в учебе, у них есть учебная литература, которой нет в библиотеке. – Я и сама в это верила. Когда говорила.
- Ну, хорошо. Пойдем спать уже. Дональд хороший мальчик и родители у него уважаемые люди, ничего страшного, если Эшли попользуется их книгами...
Папа не возражал. Обняла его крепко.
- Большое спасибо.
- Ты только вовремя возвращай и аккуратно обращайся с книгами. И не бери больше двух сразу.
- Конечно, пап!
Сколько событий! Я не могла уснуть. Все думала об Эшли, о Дональде, смеялась в подушку, вспоминая шутки Дэйва. Жизнь моя перевернулась. И все благодаря Эшли. Я без ума от нее. От ее груди...
Но приснился мне почему-то Дональд. В комнате с большим столом посередине не было видно стен – везде стояли стеллажи с книгами. Стол был освещен необыкновенно ярким светом с потолка. Мы вместе перелистывали тяжелые листы атласа, и во сне я замирала от восторга. Яркие краски: коричневым горы, голубым моря, песочным, именно песочным цветом – пустыни. А когда присматривалась внимательно, картинка приобретала объем, и воздух над бумагой становился пространством. Время в этом пространстве сжималось согласно масштабу, карта оживала, и от гор по долинам скользили тени.
Проснулась с улыбкой и ощущением магии – никогда раньше я не видела такого наполненного цветом сна.  Что-то есть такое у Дональда от доброго волшебника из сказки.
Долго думала, что одеть и надела свое лучшее платье. Я раньше не гонялась за нарядами и теперь понимала, что одета недостаточно хорошо, чтобы находиться в обществе сенатора. Но вспомнила свой сон и послала все к черту. Не стану же я отказываться от обеда с Дональдом, т.е. я хотела сказать от книг и атласов, из-за какого-то там платья. Я только уложила волосы более тщательно и сунула в карман коробочку с золотыми сережками. Сережки были не очень дорогие – подарок от мамы с папой на день рождения, и бриллианты в них были такие крошечные, что угадывались только по блеску. Сами по себе сережки были очень изящные и шли мне удивительно. Так что я сунула их в карман и сразу почувствовала себя увереннее.
Предчувствия того, что случилось после, не было.
Вышла даже раньше обещанного, но Дональд уже ждал, как и обещал – на автомобиле. Одет он был, конечно, шикарно. Вышел и восхитился моим платьем, я чувствовала, что совершенно искренне.
- Но обед перенесли в ресторан, и это платье не подойдет, возьмем другое.
- Но...
Я поняла, что своим согласием подписала все бумаги – моя воля и желания уже не учитывались. Командовать Дональд умел похлеще моего папы.
- Сейчас я выберу платье, и ты его оденешь. Для меня этот обед очень много значит, ты должна произвести впечатление на мою семью.
В магазине нам сразу выдали платье, и я пошла переодеваться в примерочную. Значит, Дональд уже был здесь раньше и выбрал его. Что ж, я стала большой куклой, лишилась собственной воли. Платье было из плотной ткани и абсолютно черное, что подчеркнуло белизну моей кожи. Руки и грудь были закрыты, но форму груди и ее объем платье выдавало полностью. Вдруг без предупреждения вошел Дональд, посмотрел оценивающе и сказал:
- Браво, Эшли.
Тогда я послала свою гордость к чертям и надела сережки.
Когда на следующий день я вернулась из школы, привычно достала газету из почтового ящика, развернула и едва не упала в обморок. На первой полосе была фотография. Я, Дональд, сенатор Кляйн, родители Дональда и мэр города. Оказывается, Дэйв снимал для газеты. И я, черт возьми, попала в кадр. Мало того – я улыбалась. И хуже чего не может быть вообще ничего и никогда – я улыбалась сенатору. Ну, Дэйв, держись у меня!
По телефонной книге нашла номер офиса редакции и, едва сдерживаясь, спросила Дэйва Сэймура. Держала газету перед собой, поэтому гнев рос неимоверно.
- Алло?
- Дэйв, я убью тебя!
- О, Эшли...
Я расслышала нервный смешок.
- Дэйв, я не шучу, кто позволил тебе...
- Погоди, Эшли, одну минутку.
Слышала, как он просит кого-то выйти.
- Эшли, прости детка, но фотографию выбрал сенатор Кляйн. Было несколько, но он выбрал эту. Редактор звонил тебе, но никого не было дома. Ты текст не читала?
- Нет, а что?
- Прочти третий абзац.
«Дональд Тейтельбаум прибыл к обеду с очаровательной спутницей. Ее имя Эшли Картер. Девушка была одета строго и со вкусом. Молодой человек представил девушку как свою невесту...»
Меня как битой по голове ударили.
- Дэйв, что это за бред?!
- Статью писал Дональд, детка.
- Я убью вас обоих, ясно! – И с треском повесила трубку.
И сразу раскаялась, но перезванивать не стала. Нужно сесть и спокойно все обдумать. Что я теперь скажу родителям? Сказать всю правду? Ой, а что будет завтра в школе!
Взяла стул, поставила его перед зеркалом и села, скрестив руки на груди. Мне нужно было поговорить с этой Эшли. Минуты не прошло, как уголки ее губ пошли вниз. И сразу мысли в голове: «Я говорила с сенатором, шутила, он удивлялся моему интеллекту и эрудиции, мое лицо в газете на первой странице и у меня шикарная улыбка. Чего тебе еще не хватает, Эшли?»
- «Ты лжива».
«Я честна с тобой. Доверяй своим чувствам. Возможно, Дональд сыграл с тобой, возможно - был честен. Поговори с ним, посоветуйся с Эшли. Меньше всего тебя должно волновать мнение среды. Освободись от школы, от семьи, как ты ранее освободилась от веры. Все, и даже я - только в твоей голове, больше нигде».
- «Я не могу!»
«Тогда уступи мне. Только наблюдай, а я все сделаю как надо. Отдай мне свою улыбку, свое тело, свои руки...»
- «Что ты делаешь?»
«Я делаю тебе приятно».
Я очнулась с задранным платьем и влажными пальцами. То чем я занималась, было гадко и по животному бесстыдно. Но остановиться я уже не могла...
На следующий день я не пошла в школу, лежала на полу и по третьему разу собирала паззл из трехсот кусочков. Над городом, над изумленными пешеходами с задранными вверх лицами проплывало гигантское семя «Цеппелина». Снизу у него был подвешен домик с окошками - с этого домика я каждый раз и начинала. С небом было проще всего. На оттенки я внимания не обращала, и небо получалось ненастоящим.
Дональд позвонил вчера папе на работу и извинялся за досадную опечатку. Сказал в газете будет напечатано опровержение. До опровержения я под домашним арестом. Жаль, конечно, в школе было бы весело. Миссис Хигс наверняка захотелось бы поговорить со мной. Самое забавное, что все поверили. Кроме Эшли. Очень смеялась по телефону. Я продолжала злиться.
- Подумай сама, ну какая невеста может быть у Дональда?! Эшли, да никто не поверит!
- Пойми, это напечатано в газете, рядом с именами сенатора и мэра...
- Ну и что? Мало ли что печатают? Я вот недавно прочла, будто одна овца родила младенца, ха-ха-ха...
- Эшли, не говори чепухи.
- Но я читала, правда!
- Спасибо, Эшли, узнав эту рождественскую историю, мои родители точно не станут обращать внимание на такую мелочь, как что их дочь выходит замуж за Дональда Тейтельбаума.
Эшли вдруг посерьезнела.
- Хорошо, я позвоню ему сейчас, увидишь, все будет в порядке.
Я и не беспокоилась. Мне даже хотелось, чтобы это недоразумение длилось как можно дольше. Вчера я была никому не известной девочкой из церковного хора, с последнего ряда, а сегодня обо мне заговорил весь город. Я собирала паззл и думала о Дональде. И улыбалась мыслям. Улыбались обе я.
На последней странице, таким мелким шрифтом, что папе пришлось воспользоваться лупой, было напечатано:
«Редакция газеты приносит извинения Эшли Картер и ее семье, за допущенную в статье неточность. Вместо «представил как невесту», следует читать «как лучшего друга семьи Тейтельбаум». Опровержение составлено со слов господина Исаака Тейтельбаума».
И на этом история могла бы закончиться, если бы вообще существовали истории без продолжения.
Я уехала на месяц к своей тете, маминой сестре, в Нью-Йорк. Родители решили, что этого срока будет достаточно. Тетя была старой девой и жила в Бронксе, в большом доме около парка «Клермонт». Часть здания было отдано под съемные квартиры, и с этого тетя имела доход. Жизнь в большом городе мало чем отличалась от провинциальной. Я и в школу ходила точно такую же, как и старая. Так же много читала. Нью-Йорка я боялась. Он оглушал меня обилием людей, движением автомобилей, лошадиных повозок. Иногда тетя просила меня купить что-нибудь в кондитерской через дорогу, и я переходила улицу с замиранием сердца. Через три недели раздался звонок. Дональд каким-то образом узнал номер телефона, и голос его звучал также далеко, как я думала о нем тогда. Попросила больше не звонить, и он согласился. Передавал приветы и от себя сказал, что очень скучает. Я зевала. Казалось - безумие прошло.
На следующий день выпал снег и сразу на три фута. Вышла во двор, соседские ребятишки заливали каток. Попросили подержать шланг – я замочила себе ноги и простудилась. Ангина едва не перешла в пневмонию, так что я пробыла у тети даже больше месяца. Расставаясь на вокзале мы плакали, и я совершенно искренне не хотела уезжать. Дорога была ничем не примечательна.
На вокзале меня встречали родители. Когда обнималась с мамой, заметила автомобиль Дональда. И откуда он узнал? Но возможно и совпадение. Я оборачивалась – такси он не стал преследовать. Значит показалось.
Вошла в свою комнату, села, вытянула ноги. Так хорошо! На столике стояла коробка с паззлом. Взяла, вытянула наугад – половинка окошка. Опустилась на пол, поковырялась, нашла вторую половинку, сложила их вместе и - вдруг заплакала...
Придя в школу, я сразу направилась в кабинет миссис Хигс. Нарочно пришла пораньше.
- Можно?
Миссис Хигс писала сидя за столом, но, увидев меня, встала.
- О, Эшли, заходи, принесла бумаги?
- Да, вот оценки, и я еще проболела больше недели.
Миссис Хигс взяла бумаги в руки, но смотрела при этом на меня.
- Тебе понравился Нью-Йорк, Эшли?
- О, да! Удивительный город, но мне бы не хотелось, чтобы такой была вся Америка.
- Что так?
Миссис Хигс положила бумаги на стол и стояла, повернувшись ко мне боком.
- Так суетливо, люди заняты исключительно собой, все торопятся куда-то. Богатство соседствует с ужасающей нищетой - в зависимости от квартала. Однажды мы проезжали с тетей через такой, и я своими глазами видела убийство. И ни одного полицейского на весь квартал!
- И... это все?  
- Непривычно и одиноко очень. Вспоминала Вас...
- Ах, Эшли!
Миссис Хигс шагнула ко мне и обняла с силой.
- Я так скучала по тебе, моя девочка.
Ее поцелуи посыпались на меня градом. Сначала в лоб, потом в глаза, в бровь, ниже. И вдруг в губы. Да так крепко. Тут я поняла - прозрела. И когда почувствовала ее язык, ответила тем же.
Наш поцелуй длился одну минуту. Минута невероятной близости с женщиной, которая является для меня непререкаемым авторитетом. Отказаться от всего ради близости со мной! Я восхитилась силе любви, утонула в чувстве признательности. Невольно повторила жест Эшли, там, у водопада, и коснулась груди миссис Хигс.
- Нет, нет! Эшли, нет! Ты не должна этого делать. – Миссис Хигс отстранилась и спрятала лицо в ладони. – Как глупо... – Повернулась спиной. - У тебя уроки, иди.
- Но?
- Этого больше не повторится, не знаю, что на меня нашло, припадок, наверное.
Миссис Хигс вернулась за стол, лицо ее с беззащитным выражением было по настоящему красиво. Резкими движениями она то касалась лба, то прикладывала ладонь к груди.
- Уходи Эшли, уходи...
Я вышла, но была уже отравлена ее волнением и знала, что вернусь.
В классе меня обступили девочки. С того обеда прошла уйма времени, так что я хладнокровно врала: «Да, Дональд сделал мне предложение, я отказала... В Нью-Йорке у меня были дела, связанные с семейным бизнесом...  Да, похудела, так сейчас модно...» Врала, как книгу читала –  самозабвенно. Авторитет мой достиг небывалых высот, и на этой высоте я ощущала себя такой же одинокой, как и раньше.
Даже с пропусками занятий я обогнала программу и поэтому скучала больше обыкновенного. Смотрела в окно и увидала, как подъехало авто Дональда. О, как я обрадовалась! С трудом дождалась окончания урока, с девчонками вышла во двор, попрощалась и под их завистливыми взглядами пошла по дорожке. Дональд вышел навстречу.
- Здравствуй, Эшли.
- Привет! Как дела?
- О. К. – Дональд улыбнулся, и я поняла, что он видит меня насквозь. - Ты злишься на меня?
- Ну, злюсь. Мог бы и не являться так открыто к школе.
- Я привез книги.
- Да ну! Ну-ка покажи!
Забыв обо всем я забралась внутрь и сидела, перебирала толстые тома. Американская литература и переводная. Несколько книг, о которых я слышала и мечтала когда-нибудь прочесть. Нет, даже не так - и не мечтала даже!
- Хорошо, Дональд, ты сдержал слово. Я возьму вот эти четыре, нет, только две.
- Конечно. Знаешь, такое удовольствие на тебя смотреть...
Вертелся вопрос на языке... Но я решила, что это вежливость. Да и какое мне дело до их отношений с Дейвом?
- Тогда я пошла?
- Я тебя отвезу.
- А...
- Не возражай.
Дональд отвез меня домой, напросился в гости, дождался прихода родителей и очаровал их безмерно. Поражалась его двуличности. Дональд Тейтельбаум добил меня окончательно, когда извлек из кармана приглашение сенатора Кляйна на свадьбу его дочери. У меня челюсть отпала от такой наглости! Но не у моих родителей. Они обрадовались! За то время как я жила в Нью-Йорке, что-то явно произошло. Достав плотный конверт, Дональд улыбался как кинозвезда, и у моего папы на лице была точно такая же улыбка.
Кажется, я начинала понимать...
А потом мы все вместе поехали к Тейтельбаумам, я познакомилась с его родителями, и на следующий день, в городской газете, было дано объявление о нашей с Дональдом помолвке.
Тук-тук!
Также громко стучит мое сердце.
- Кто там?!
- Миссис Хигс, это я, Эшли.
- Эшли?
Минуту жду, наконец, открывается дверь, миссис Хигс торопливо застегивает верхнюю пуговицу платья.
- Входи.
Я вошла, миссис Хигс закрыла за мной дверь и сразу прижалась сзади, стиснув меня за плечи.
- Зови меня Норма, хорошо?
Я стояла и повторяла про себя: «Норма, Норма...», а миссис Хигс целовала меня в шею, в висок, и я слабела, слабела...
После я лежала раздета, ее руки на моей груди. Я также позволяла себе многое, чему научилась играя с собой перед зеркалом. Но главное ожидало меня впереди. Миссис Хигс попросила меня развести ноги в стороны, и ее губы тронули самое нежное. Я застонала и заметалась по кровати, стиснув ее голову бедрами. Но миссис Хигс не переставая, раз за разом проникала в меня языком, и я взорвалась.
После она курила, а я гладила ее чудесное тело рукой.
- Что это было, Норма?
- Ты про оргазм?
- Да, пожалуй, в самом конце, как взрыв.
- Ах, Эшли, пока ты меня трогала, я испытала несколько. Но я привыкла быть сдержанной, девочка моя. Во всем.
Я переместилась и ее промежность оказалась у меня перед лицом. Норма прикрылась рукой, но я убрала руку и поцеловала. Этого оказалось достаточно. Миссис Хигс отдалась мне без остатка.
Норма приготовила тосты с шоколадным кремом, и я поедаю их с жутким аппетитом, запивая молоком.  
- Чем ты решила заниматься после окончания школы?
- Ну, не думаю, что это точно, но я хотела бы поступить на дополнительные коммерческие курсы. Там учат печатать на машинке, бухгалтерскому учету, стенографировать...
- А как Дональд?
- О, Дональд очень романтичный, засыпает меня цветами...
- Я не об этом.
- Сказал, что будет готовить меня к поступлению в Гарвард.
- Ты любишь его?
- Он умен, красив. Наверное, я влюбляюсь... – Норма посмотрела на меня испуганно.
- Я люблю тебя, Эшли.
- И я тебя, Норма.
Я лгала. Миссис Хигс была старше меня вдвое. И далеко не так свежа и красива как Эшли. Но с Эшли мне встречаться запретили. И я согласилась на это условие. О миссис Хигс речи не было. Совесть моя была спокойна, а желание удовлетворено.
Влюбиться в Дональда? Конечно, мы теперь проводили время вместе, просиживая часами над книгами в обширной библиотеке Тейтельбаумов, но кроме дружбы и искренней привязанности к нему, я ничего не испытывала. От поездки на свадьбу я отказалась. Сама написала сенатору извинительное письмо, сославшись на учебу и слабость после болезни. Я продолжала худеть и кашлять, но обследование в клинике не показало ничего серьезного. Последнюю неделю чувствовала себя даже хорошо, появился аппетит.
Сенатор ответил, и ответ я сохранила. Не каждый день получаешь письмо от сенатора, да еще с таким обращением: «Принцессе Эшли, произведшей на меня, старого пердуна, неизгладимое впечатление». Шутка понятная только нам обоим, поэтому текст письма я никому не стала показывать, передала на словах.
Когда уже уходила, стояла одетая в прихожей, миссис Хигс опустилась на корточки и стала целовать мои колени. Говорила безумное. Стянула трусики и забралась под юбку. Взрыв повторился.
Мистер Исаак удивительно интересно рассказывал о России и то, что я почерпнула из книг ранее, не совпадало с его рассказами. Он не рассказывал о каких-то конкретных событиях, а всегда абстракциями, от которых становилось жутко, но и понятно также.
- Любое владение формально, жизнь как тяжкая ноша, власть и ее проявления стихийны. Ни одной минуты я не чувствовал себя комфортно, но осознал это только попав сюда, в Америку. Здоровье в России стачивается как клубень о терку – от плохой еды, от неустроенности. Для человека здравомыслящего безумие становится наградой, единственная альтернатива - самоубийство.
- Мне как-то тяжело это представить.
- Ты и не должна представлять, Эшли. Это ужасно. Русский народ жесток к себе и другим. Вот ты красивая девушка, но там твоя красота стала бы проклятием. Ум – смертным приговором. Навеки проклятая страна. Грязь, болезни, и все копошится в нечистотах. Собаки бегают хромые, кривые, тощие. Лошадей бьют смертным боем, но еще жалеют. Людей – нет.
- Но почему?!
- Не знаю. Ненасытная земля. Еще загадка, почему в этой стране живут евреи. Мучаются, страдают, а живут. И не держит ничего, а душой прикипают. И рожают в эту мясорубку детей. С тонкой костью и с Б-ом в сердце.
- Как хорошо, что Вы уехали оттуда!
- Девочка моя, я каждый день встаю и ложусь с молитвой благодарности. И сладок день дарящий свободу. Америка великая страна - она приняла меня нищего, искалеченного, полуживого. И здесь родился Дональд. Хвала Всевышнему!
Я возненавидела Россию. Ту старую, и еще больше эту - советскую. Дональд смеялся и называл меня максималисткой. Месяц каждое воскресенье я ходила в мэрию на собрания антикоммунистов и даже выступила с речью, но там была такая скука, что я бросила это занятие. Еще месяц они по очереди звонили мне домой. Нет уж, хуже коммунистов - только антикоммунисты.
Стала тайно встречаться с Эшли, но не позволяла ей ничего такого. Держала слово. Один раз поцеловались, и я заметила, что стала выше. Встречи были редкими и немногословными. Я заметила - между нами появилось непонимание. Слишком в разных средах мы вращались. Ее манера говорить, одеваться, реагировать на мои слова - отталкивали. Ее тело, красота, грация движения привлекали меня также, но были под запретом. Как оказалось, нас больше ничего не связывало. Назревала необходимость объясниться. Я сама ей позвонила.
- Алло? Это Эшли Картер, я могу поговорить... Да, спасибо.
Я слушала шум кафе, голос отца Эшли, как звякнула касса и испуганный голосок в трубке.
- Эшли, что-то случилось?
Я первый раз ей тогда позвонила, всегда она мне.
- Да нет, я без повода звоню, хочу поговорить.
- Да...
Вдруг поняла – она обо всем догадалась, и ждет моих слов как приговора. Стало жалко девушку, как тех лошадок в России. Она же ни в чем не виновата.
- Эшли, ты могла бы придти ко мне, когда освободишься?
- К тебе?
- Ну да. Я тут купила новый паззл, поможешь мне сложить.
- Эшли...
Я услышала всхлипы. Она там стояла у всех на виду и плакала. Разревелась и я.
- Эшли...
Так мы повторяли друг другу: Эшли, Эшли. Я даже перестала понимать, где я говорю и где она. Слезы будто растопили кусок льда в моем сердце, и я зашептала в трубку горячо:
- Эшли, солнышко, приходи сейчас, я не могу без тебя больше...
- Да, да, конечно...
И Эшли повесила трубку.
С этой минуты я начала жить как в России.
Наш городок расположился в живописном месте. Окружен со всех сторон на сотни километров лесным массивом. Сейчас это национальный парк. Стволы в два-три обхвата, веками ранее вырытые водой котлованы в десятки метров. На их крутых склонах растут деревья поменьше. Однажды мы с Дональдом спустились на дно одного такого. Было холодно и сумрачно, несмотря на солнечный летний день. Но дну тек прозрачный ручей. Я опустила руку – вода была как лед. Мы пошли вверх по течению, но почва под ногами стала вязкой, ручей иссяк. Над нашими головами беззвучно пронеслась сова. Мне стало страшно.
- Дональд, давай вернемся, я замерзла.
- Хорошо, милая, я только загляну за поворот.
Но пройти было невозможно, и Дональд отказался от этой затеи. Только обувь испачкал в грязи.
От города до реки двадцать километров. Не опасаясь чужих глаз, мы купались без одежды. Дональд был хорошо сложен – стройный, мускулистый. Член мне понравился - Дональд позволил рассмотреть близко. Ничего кроме любопытства я не испытывала. Легли, постелив одеяло на землю. Мы были как герои арабских сказок. Он смуглый как раб, я белая, с тонкой кожей как его госпожа. Приложила ладонь к его груди и поразилась контрасту. И его соски были намного темнее моих, грудь Дональда была частично покрыта черным волосом. Очень красивый мужчина. Поглаживала его, думая о своем, запускала пальцы в шерсть и от этих моих поглаживаний у Дональда возникла эрекция. Посмеялись.
Так вымоталась, что обратную дорогу проспала на заднем сиденье.
- Мне мороженое, спасибо мистер Уэлч.
Пришла в кафе поговорить с Эшли. Днями думаю о ней, страдаю физически – больше не могу так жить. Эшли увидела меня входящей, сразу вытянула сигарету из пачки и закурила. Стряхивая пепел смотрела без улыбки.
Я была неотразима – в красивом платье, собранные на затылке волосы открывали шею, чуть-чуть косметики в нужных местах, золото сережек. Если присмотреться, можно заметить белоснежные перчатки на моих руках. Мужчины пожирают глазами. Я ставлю локти на стол и отвожу плечи назад, чтобы подчеркнуть грудь. Над столиками проносится вздох. Эшли с открытым ртом уставилась на меня, тяжело дышит. Я оставляю десять центов и выхожу.
Пришла домой и, не успев еще раздеться, вынуждена отвечать на звонок.
- Алло?
- Эшли, скажи мне, зачем ты приходила?
- А, привет. Захотелось мороженного и на тебя посмотреть.
- Ты очень красивая.
- Я знаю, спасибо.
- Я подумала...
- Да?
- Мне бы хотелось увидеть тебя еще.
Я дождалась, пока успокоится радость. И как могла равнодушно сказала.
- О.К., я тебя жду.
Пришла, заговорили вроде ни о чем, все осматривалась. Повела к себе в комнату. Эшли посадила в кресло, а сама стала напротив, чуть присев на письменный стол. После душа у меня были влажные волосы, и я нарочно оставалась босиком. Надела самый тонкий халатик. Рассказывала, не помню что, перескакивая. Вдруг Эшли сказала севшим голосом:
- Я хочу увидеть твою грудь.
Я распахнула халатик и показала ей все...
С Эшли тогда у меня ничего не было. Она не умела, а я постыдилась настаивать. Почти ничего. Одни ласки и поцелуи. Руками я исследовала ее тело, но когда подбиралась к главному - Эшли зажималась вся. Чувствуя себя жутко испорченной попросила поцеловать себя ТАМ, но Эшли отказалась.
Прощальный поцелуй, я остаюсь одна, минуту смотрюсь в зеркало. Другая привычно входит в меня, я тут же переодеваюсь и ухожу в гости к Норме Хигс.
Каникулы мы решили провести в Нью-Йорке. Я буду жить у тети, а Дональд в гостинице неподалеку.
Ходили в кино, но меня не слишком занимало. Увлеклась теннисом – неподалеку были грунтовые корты, и мы оба ходили туда играть. Девушки играли в длинных юбках и все равно, это выглядело сексуальнее, чем сейчас.
- Сорок долларов?! За эти туфли сорок долларов? Они с ума сошли.
Я снимаю туфли и возвращаю их Дональду.
- Верни, и мы уходим.
Туфли были хороши, нет слов, и мне как раз по ноге, но почти такие же я могла купить в другом магазине за двадцатку. Но Дональд оставил эти, подобрал платье, чудную шляпку, перчатки в тон и все безумно дорогое. Одно радовало – вкус у нас совпадал. Я крутилась перед зеркалом и не узнавала себя – изумительно элегантную. Такой я собираюсь пойти на ужин к сенатору Кляйну. Такой меня узнает Нью-Йорк. Я уже не была той провинциальной девчонкой что раньше и знала себе цену. Дональд многому научил меня – возможно, я захочу родить ему ребенка, физически это не составит труда, главное зачать. Свою личную жизнь Дональд от меня скрывает – отвечаю ему тем же. Правда, с переездом прервались мои отношения с Нормой, а новых я пока не завела.
Пока мы добирались на такси, полил такой сильный дождь, что выйти наружу означало испортить платье и прическу. Дональд пробежал до крыльца под дождем и вернулся с двумя зонтами и мокрой головой, чем тронул меня до слез.
- Подожди.
Стояли на крыльце и я вытирала ему платком лицо и лоб. Поцеловала в губы. Оказалось Дональда целовать приятно. Очень чуткий.
Вошли: сенатор стоял с женой, дочь и ее муж, шум голосов, взгляды со всех сторон, в большом холле человек тридцать. Знакомство меня смутило – дочь сенатора была настоящая красавица с певучим голосом и огромными карими глазами. Ее ресницы, длинные тонкие пальцы, нежная шея, тонкая переносица, гармонично складывались в то, что называется еврейской красотой. Точно о такой я читала в библии. В голове зазвучали слова из «песни песней».
(...)
Ее звали Роуз, заговорила со мной первая.
- Отец рассказывал о Вас, как о красавице, но я даже представить не могла...
- Прошу, Роуз, говори мне ты.
Мы отошли в сторону от мужчин, и это выглядело вполне естественно - как желание узнать поближе будущую родственницу.
- Хорошо, Эшли, я буду говорить тебе ты. А ты быстра. Теперь понимаю, что могло привлечь в тебе Дональда. Насколько мне известно, раньше его привлекали исключительно мальчики.
Обмен двумя жгучими фразами, и мы стали врагами.
- Возможно - до встречи со мной.
Обменялись взглядами способными убить все живое между.
- Этот брак не продлится долго, к тому же ты не еврейка. Зачем тебе это, Эшли?
- Следи лучше за своим браком, Роуз.
Ядовито улыбнувшись друг дружке, мы разошлись. Не чувствовала ни победы ни поражения. Впервые столкнулась с равной по уму и после постоянно ловила на себе ее взгляды. В них было только любопытство. Сенатор раздевал глазами. Дональд смотрел непонятно. На остальные взгляды я не обращала внимания, но центром мужского внимания весь вечер оставалась я. Дональд обратил внимание на мою задумчивость и спросил, как только мы сели в такси.
- Что-то случилось?
- Я говорила с Роуз, о нас с тобой.
- Ясно. У Роуз сложный характер, она пишет стихи и как поэт довольно известна... но это ничуть не оправдывает ее резкости, конечно... И что она сказала?
- Сказала у нашего брака нет будущего.
- Ну да, возможно и так. И это все?
- Да, но и это меня расстроило. Когда у нас родится ребенок, мне бы не хотелось, чтобы он рос в неполной семье, понимаешь?
- И ты думаешь, я смогу быть хорошим отцом?
- Конечно, Дональд. Я в этом уверена.
Дональд сжал мою руку, явно взволнованный моими словами, и глаза его наполнились влагой. Свои слезы я скрыла у него на груди...
Роуз позвонила утром:
- Привет! Я вчера была не в духе, ты меня простишь, Эшли?
- Откуда у тебя мой номер телефона?
- Дональд сказал, но мне все-все доверяет. Еще сказал, что ты лесбиянка, и что у вас уговор, а я такая глупая и не сообразила сразу. Что скажешь?
- Роуз, ты хочешь нас поссорить, сладкая моя?
Я так сыграла голосом, что это привело ее в замешательство.
- Так значит, это правда, и я не ошиблась.
- Да, Роуз, ты мне понравилась, это правда, но с таким характером у тебя попросту нет шансов, никаких.
- Что?!.. Ты... ты...
Роуз повесила трубку, так и не придумав, что ответить, а мне было смешно и, вспоминая наш разговор и ее реакцию, я взрывалась от смеха весь остаток дня.
Еще я вспоминала ее глаза, волосы, губы, выгнутый еврейский носик, и то, как певуче она завершала фразы, чуть повышая тон. Так что каждая звучала вопросом. О чем ты спрашивала, моя сладенькая Роуз? Отчего я никак не могу придти в себя? Отчего хочу увидеть тебя снова?
Влюбилась с первого взгляда – это я поняла к обеду. «Эшли влюбилась в Роуз» - повторяла я про себя, но смешно от этого не становилось.
У Дональда оказалась книга с ее стихами, я прочла и пришла в отчаянье. Писала она неплохо, но о любви так мало, будто тема эта не волновала ее вовсе. Спросила Дональда, и он ответил, что о любви писать не кошерно. И что Роуз выросла в религиозной семье, соблюдающей традиции, и продолжает по субботам ходить в синагогу. Я только уточнила в какую, и тут же возник план действий.
Я знала, как одеваются религиозные еврейки. Все должно быть закрыто, кроме лица и запястий, и это даже в летний жаркий день! Купила темный парик, платье с длинными рукавами у меня уже было. Смотрела на себя в зеркало и не могла решить – похожа я на еврейку или не похожа. Я встречала евреек с такой же бледной кожей, с чувственным ртом и светлыми волосами. Но глаз таких у меня не было, этих вечно страдающих семитских глаз, но я страдала внутри, внутри-то я была еврейкой!
Это была большая хоральная синагога в центре Нью-Йорка, и в ней оказалось не меньше тысячи человек прихожан. Не могла же я ходить там, вглядываясь, выискивая мою любовь. Слушать пение не стала, пусть и красиво – любая религия меня отталкивала. Вышла наружу и села сбоку, так чтобы потом увидеть ее выходящую, стянула ставший ненужным парик и стала дожидаться окончания службы. Солнце жарило, мимо проходили люди, кто-то посматривал на меня с интересом, кто-то равнодушно, я терпеливо ждала...
Что я скажу, когда увижу Роуз? Если она решит оттолкнуть меня? Насколько взаимным окажется мое чувство? До сих пор я сталкивалась только с взаимностью и была больше любима, чем любила сама. Даже в моих нежных чувствах к Эшли было больше плотского влечения, сейчас я это четко осознала. Не осталось ни гордости, ни сил сопротивляться – лишь рабская покорность. С радостью исполнять любое ее желание, не имея своих, ничего не ожидая взамен. Улыбка – не мне, прикосновение – в грезах. Безнадежность, потерянность охватила меня. Горе мое было немым без слушателя, а Роуз не станет слушать меня. На слабых ногах я спустилась по широким ступеням и пошла, едва понимая куда. Прошла немного, прислонилась к стене здания и сползла вниз, теряя сознание. Это был солнечный удар.
Когда пришла в себя, санитары вносили меня на носилках в здание клиники на Западной Пятидесятой, назвалась, сказала адрес и тут же носом пошла кровь. Очень неопрятно, испачкалась вся. Переложили на каталку. Меня везли по подлинному коридору и, от мелькания плафонов над головой жутко подташнивало. Врач осмотрел и поставил диагноз – солнечный удар, и я призналась, что долго стояла с непокрытой головой под палящими лучами и не могла отойти в тень. Говорить было тяжело, и я постоянно путала слова. Поместили в палату. Оказалось очень высокой температура, медсестры оборачивали меня во влажную простынь, а я даже не понимала что обнажена. Казалось смерть уже рядом, обнимает меня, целует в лоб, и все равно я испытывала одиночество. Лучше бы это была Роуз. Или Эшли, Дональд, папа с мамой. Все Тейтельбаумы...
Потом появился Дональд и держал меня за руки, тетя вдруг заплакала и спряталась за ширму. Я так и не поняла с чего вдруг – я уже чувствовала себя лучше, и только голова продолжала болеть невыносимо, не помогал и холодный компресс. Вечером меня навестили Роуз с мужем. Шар счастья неудержимо рос в моей груди. Несколько общих фраз и сестра попросила оставить меня одну – доктор прописал покой. Роуз наклонилась и из-за компресса поцеловала меня чуть ниже – в переносицу. Случайно поцелуй получился влажным. Казалось, Роуз была смущена, но когда уже выходила, то задержалась у двери и обернулась, губы ее едва шевельнулись, будто целуя еще. Шар счастья лопнул во мне, как только я осталась в одиночестве. Он оказался полон горячими слезами.
Ночь провела в больнице, а утром Дональд забрал меня счастливую, полную наивных грез и смутных ожиданий...
- Алло?
- Здравствуй, Эшли...
- О, Роуз! Я так рада!
- Ну, не преувеличивай так, Эшли, не такие уж мы и подружки, правда?
- Но... а в больнице... как же...
- Мне захотелось тебя поддержать... Ты случайно не знаешь где Дональд? Его ищет папа...
- Не знаю.
- Жаль. Ну да ладно... Кстати, я тогда видела тебя, в тот день, в хоральной синагоге. Ты случайно не меня искала?
Перехватило дыхание.
- Да, тебя, захотелось увидеть вдруг...
- Я оценила, Эшли, спасибо, за этим и звонила - Дональда никто не ищет, не беспокойся, пожалуйста...
И повесила трубку.
Железнодорожный вокзал. Утро. Немного прохладно и открытые руки зябнут. Стою в самом центре открытого пространства. Я встречаю Роуз, она должна подъехать будто бы издалека. Так сказала поступить после долгих наших разговоров по телефону. Удалось убедить мою красавицу, что это любовь. И она сдалась устав бороться со своими желаниями, с моей настойчивостью. Но я все еще не уверена, что Роуз придет, пусть и обещала. Я одета как обычно и так же по-обычному причесана. Если ее не будет - так до вечера и простою.
Заметила ее с чемоданчиком и помахала рукой. Не облегчение почувствовала, а боль. Роуз подошла, поставила чемоданчик на землю и обняла, прижавшись вся. Ее грудь легла на мою, ее губы коснулись моего лба. И все. Отпрянула.
- Милая Эшли, а я оказывается выше тебя.
Ее поцелуй горел на коже лба, и я страдала от желания еще раз ощутить прикосновения ее бедер.
- Мы так долго не виделись, Роуз...
И я обняла Роуз, как могла крепко и, наплевав на все, поцеловала в губы. На этот раз я ее обожгла, хотела она этого или нет.
- Пойдем.
Я взяла ее за руку, во вторую взяла пустой чемодан и потянула Роуз к стоянке такси.
- Я сняла номер в гостинице, там мы сможем встречаться. – Обернулась. – Хорошо?
- Хорошо.
И я поняла, что эта красивая девушка - моя.
Роуз стоя читала свои стихи, а я ждала. Она все чаще посматривала на меня, а я лежала, задрав ноги на спинку кровати, и подол платья все съезжал и съезжал, обнажая ноги.
- Какая у тебя белоснежная кожа...
Роуз присела рядом и удивила меня - сразу поцеловала, еще немного сдвинув ткань. Замерла – заметила, что на мне нет трусиков – я нарочно тогда их не одела и от этого была так смела, до бесстыдства. Взяла и открылась вся.
- Здесь у меня совсем нет волос, как ты думаешь это плохо?
Конечно же, я была зрелой девочкой и вполне развитой физически.
- Зато попробуй, какая кожа гладкая.
Взяла ее руку и положила ладонью к себе. Я знала, как рисковала, но только так я могла стать равной Роуз, и так – убить нашу робость.
- Да, очень гладкая...
- Покажи свою. – Я не давала ей опомниться. – Я только посмотрю.
Сжав ее руку бедрами, не отпуская, уже пачкая своим соком, я повторила движение Роуз и задрала ей юбку. Роуз напряглась, но моя рука уже легла под белье. Пальцы прошли сквозь пучок волос на лобке и легко заскользили между горячими дольками – Роуз была возбуждена и даже больше чем я. Ее пальцы шевельнулись, и мы одновременно застонали и тут же не сговариваясь, начали судорожно раздеваться. Раздевшись, обнялись как недавно на вокзале, но уже без поцелуя. Грудь ее снова легла на мою, и я тронула языком ее смуглые соски. Грудь у Роуз была поменьше моей, но так же чувствительна к ласке...
Я научила ее всему что знала и умела. В страсти Роуз не помнила себя и на все соглашалась, все позволяла...
И после мы лежали, на смятой простыне остывая, как падшие дочери богов - она темная, я светлая. И только что без крыльев - но поднимались мы очень высоко - как хватило нам разреженного воздуха...
Я взяла свою любовь за руку, мы посмотрели в глаза друг другу и одновременно произнесли:
- Я люблю тебя.
И испугавшись, что она или я - не расслышала, могла не расслышать, тут же и повторили, так же волшебно слившись голосами:
- Я люблю тебя...
И только тут мы рассмеялись радостно и свободно...
Наши отношения были удивительно теплыми. При всей разнице во внешности и менталитете, мы никогда не расходились во мнениях. И спорили лишь о том, кто сильнее любит. Я была уверена - что я.
Так мы беседовали в моей комнате, лежа под одеялом, после часа наслаждений.
- Ты все-таки решила выйти замуж за Дональда?
- Да, почему нет, я не знаю другого мужчины, с кем бы я была так близка, так уютно себя чувствовала. К тому же я хочу родить, а от одной любви дети не рождаются.
- А я уже два года как замужем и не могу зачать. Не люблю его. Думаю, от этого и не получается. Истерзал меня в первую ночь - волосатый, сильный, настырный. И штука эта у него – ну как мое запястье толщиной. Он и сейчас не сразу входит, а тогда...
- Бедная. Как подумаю... Ну кто так придумал? Я даже и пробовать не хочу, не представляю, хотя у Дональда член красивый, есть посмотреть только...
Тут мы смеемся, и я радуюсь, что моя девочка развеселилась.
- Мы тогда детьми были, и Дональд приезжал на лето в Нью-Йорк, жил у нас, мы много играли одни. Как брат и сестра. И однажды открыли друг друга по-новому, лет двенадцать нам тогда было. Такое нередко бывает между троюродными. Я показывала ему свою пипку, он мне свой стручок давал потрогать. Кончилось тем, что я брала его в рот и сосала как карамельку. Нам обоим было приятно, сладость какая-то и занимались мы этим все свободное время. И вот он выстрелил мне в рот чем-то терпким, да я так испугалась! Думала, это кровь пошла, представляешь, наивность какая? Разобрались потом, конечно, но этой гадостью я больше заниматься не стала - расхотелось. Мы жутко тогда рассорились и не разговаривали до самого его отъезда, и больше он на лето к нам не приезжал. Иногда я думаю, что это я виновата в его гомосексуальности...
- Перестань. Дональд сказал, что это его сознательный выбор, результат работы над сознанием, революция сознания. Он очень хорошо образован, знаешь?
- Дурак он, твой Дональд!
- Роуз!
- Эшли, любимая, дураком надо быть, чтобы не любить тебя, не испытывать желания целовать твои сладкие груди, жить и умирать от твоих ласк, и где-то между жизнью и смертью касаться...
- О, Роуз...
Потом мы уснули. Дональд долго стучал, я все не открывала. Вошел, а мы стоим, едва одевшись, запыхавшись от суеты, кровать заправлена кое-как. Сразу обо всем догадался. Смотрел на Роуз удивленно, она краснела. Спохватившись, извинился и ушел. Роуз обеспокоилась очень, но я успокоила ее – убедила, что Дональд никому ничего не скажет. Он никому и не сказал. И даже со мной на эту тему не заговорил ни разу.
Каникулы подошли к концу и мне пора было возвращаться в школу. Тоска от этого была неимоверная. Последний день перед отъездом мы с Роуз решили провести вместе. Только вдвоем – весь день. Любили друг друга, разговаривая между жаркими объятиями о поэзии, о нас, обо всем. Я смотрела на Роуз и все никак не могла насладиться ее красотой. Как она движется, как ест. Иногда переживание близости становилось настолько сильным, что переходило в отчаяние.
На вокзале мы расставались сухо, и только глаза говорили: «Отчего как страдание наша любовь? Почему мир так устроен странно? И отчего нашей любви не хватило, чтобы сотворить иной, совершенный?..»
Все это я прочитала в ее глазах. Ответа нет от начала времени.
Поезд тронулся. Роуз уходила с мужем, обернувшись только один раз. Я все смотрела и смотрела в окно, пока толпа не скрыла мое счастье. Дональд сказал: - «Все будет хорошо...» И тогда я зарыдала горько.