– Так вот, у Лёши, о чём я? А! Да, да, да. Вот на квартире Лидка, наша однокашница, была в меланхолическом настроении и её всё тянуло заглядывать в чёрное безоблачное небо, на большие мохнатые звёзды, и всё время разводить романтично-мрачную бредятину. Так случилось, что именно в ту минуту Макс оказался рядом с Лидкой и был вынужден выслушать её рассказ. Она говорила: как замечательно было бы увидеть это бесконечное начало вселенной и пройти с ней вместе, и увидеть, как вселенная заполняет пустоту. Макс предположил: ты говоришь о расширении вселенной? А Лидка, как бы давая понять, что в принципе новоиспечённый адепт её секты мысль уловил, продолжала: но человеческое тело бренно, и к тому времени, когда доберешься до края вселенной, уже не останется ни одной комбинации, хотя бы пары атомов того, что именовалось ну хотя бы Стёпой.
Я расслышал своё имя и, насторожившись, подошёл ближе, так как знал этот Лидкин приём начинать высмеивать постепенно. Сначала она как бы объявляет имя из списка, затем проходится по внешности, затем добирается до абстрактных характеристик, и так до конца, пока от человека не останется ничего. Но самое ужасное, что невозможно разобрать, это сарказм или искренность. Как если бы самые честный в этом мире человек сказал бы самую очевидную ложь. Поэтому обижаться не получалось, а оспаривать было бессмысленно, так как, допуская такое, вы становились причастны к абсурдной логике, а не обращая внимания, были вынуждены терпеть её юмор, хотя, надо признаться, у неё это получалось презабавно.
К тому времени Макс, которому нравилось разбирать любые, даже самые бредовые идеи, уже задавал наводящие вопросы. Я услышал их и заинтересовался, заняв выжидающую позицию, Макс спрашивал: другими словами, основная проблема в том, чтобы добраться до края вселенной, оставив при себе возможность соображать, не распавшись на неделимые частицы? Думаю, я бы смог построить модель и даже рассчитать возможность попадания на край вселенной. Лидка на это хитро прищурилась, и я понял, что Макс попадёт в ловушку. Мужская дружба и солидарность вынудила меня сморозить глупость, и я угодил в ловушку вместе с ним. Я тогда сказал – между прочим, тут надо учитывать гравитационное красное смещение, так что возможно за то мгновение, которое понадобится для развала на частицы на Земле, пройдёт не одна тысяча лет.
На лице лукавой Лидки загорелось адское пламя интриги. Она огласила приговор до того, как мы успели осознать, что нас втянули в авантюру: «То есть вы серьёзно готовы составить модель и расчёты? Готовы держать пари?» Но тогда оно казалась шалостью, чепухой. Ну мало ли что придёт в пьяную голову на квартире у ещё более иррационального экзистенциалиста.
Макс сказал, опомнившись: «Но это же чисто теория, даже не теория, а пьяное рассуждение».
А я к тому моменту уже сообразил, что лучше втянуться в группу наблюдающих и смотреть со стороны на агонию Макса. И как я подозревал, почуяв запах крови, наш сартрствующий кьеркегоровец Лёха влез между Лидкой и Максом, дабы придать этому событию некую церемониальность. Обречённый Макс искал меня глазами. А я молился Ньютону, чтобы он меня не нашёл и не втянул в эту западню.
«Итак, чувихи и чуваки», – зловеще начал Лёха, заложив руки за спину и расставив ноги как унтер-офицер. Кто-то иронично выпалил – сам такой, Чувака. Тебя Хан Соло ждёт. Но Лёха не дал сойти затее на нет и прервал провокатора: «Мы были свидетелями того, как Лидка отправила голосовой запрос о пари Максу. По неписаным, но всеми подтверждённым законам этого учреждения, а именно квартиры на Большой Никитской, именуемой Экзистория, в числе обязательно и неминуемо приводимых к исполнению есть и закон о пари. Согласно которому пари принимается, и участниками оговаривается срок его исполнения, исходя из предмета пари, либо отвергается, но отвергнувший пари будет брошен в пучину бесконечного индивидуального позора и игнора на целый месяц, и, может быть, сможет таким образом прийти к самоотречению, став рыцарем…» Тут Лидка сама не выдержала и выпалила: «Ну вот опять начал, хватит нас агитировать». Но Лёха был готов к такому развитию событий, потому что его почти всегда затыкали, когда он начинал углубляться в своё новое увлечение, и невозмутимо продолжил: «Либо обязуется пройти нагишом от этого очага справедливости до Бульварного кольца и обратно, засняв своё триумфальное шествие, которое можно будет удалить после того, как все узреют сей мужественный или женственный, в зависимости от исполняющего, променад».
Народ замер, обдумывая как всегда извращенную идею Лёхи. На многих лицах заискрилось злорадное ожидание. И все как один оглядывали Макса, представляя его нагишом с айфоном, бодрой походкой шлёпающим по асфальту Большой Никитской. Время было удачное, одиннадцатый час пятницы. И люди на улице уже были в предвкушении выходных тусовок.
Короче, все ждали ответа Макса, Лидка ликовала, а я создал вокруг себя вакуум. И тут, как полагается лучшему другу, эта скотина меня предала: «Хочу напомнить, для осуществления этого пари мы будем опираться на все входящие определения. Часть из них предложил Стёпа, с его идеей о гравитационном красном смещении».
У меня всё внутри обвалилось. Я побледнел, посинел, покраснел, иссох, сжался, и всё это под взглядами толпы пьяных студентов НИИ имени Фока, которые мои изменения интерпретировали моментально, и это отразилось на их злорадных физиономиях. Я испепеляющее посмотрел на Макса и с надеждой на Лидку, она, отреагировав на мою мольбу, с ангельским видом прощебетала: «Да, действительно, он сделал точное замечание и без него это пари будет нечестным, не может же Макс всю славу себе присвоить» – всё, приговор оглашён. Я теперь ненавидел всех, кого любил и проклинал свою болтливость. Я вышел к этой коллегии бледный и решительный. «Итак, Макс, Стёпа, вы готовы принять условия пари? Или пусть озарит улицу нагота ваших бледных задниц», – с таким пафосом и зловеще произнёс Лёха, что ощущение было, что нас отбросило в средний век и мы перед толпой крестьян готовились к казни.
«Да, мы принимаем пари», – выдал я, и на лицах отобразилось разочарование, интрига ускользнула. На Лидкином лице - недоумение. Потому как построение модели казалось самой глупой попыткой потратить время. Для себя же я решил, что эта грандиозная задача займёт у нас как минимум год, люди не захотят ждать столько и подогревать своё любопытство, поэтому согласятся на неделю. В итоге мы договорились на месяц. И, конечно, проиграли спор. Скажу, что после этого наш рейтинг в НИИ даже вырос.
Уходя, Лидка не взглянула на Макса, а мне на прощание сказала: «Теперь твой друг знает цену времени».
Много дней спустя я вспомнил эту фразу и передал ее Максу. Он сразу понял в чём дело и объяснил мне. Оказалось, что за пару недель до пари он продинамил её, забыв адрес свидания. Кажется так Лидка отыгралась на Максе, ну а я был приятным бонусом. После всех этих событий они начали встречаться. Они встречались, а мы работали над этой сумасбродной теорией. Время таяло незаметно.
Ночь почти съела очертания корпусов НИИ имени Фока. На стоянке у обелиска заснул ниссан, спрятав свой нос за памятник. Сквозь темноту проглядывали оранжевые транспаранты на выпуклостях НИИ, словно вульгарное бикини на купальщице. Три транспаранта составляли забавную композицию из слов «физика», «чемпион» и изображения ощетинившегося кота.
Несмотря на поздний час, из окон кафедры квантовой механики вываливался электрический свет, рисуя вытянутую проекцию окна во дворе, а из открытой форточки можно было услышать возбуждённые голоса и учуять горький аромат сигарет.
- Стёпа, тебе повезло, что я холостой, задолжавший хозяйке за квартиру студент, – с наигранной досадой говорил жилистый парень в белом лаборантском халате. Вздёрнутая вправо и наверх, и как бы дымящаяся из-за сигареты чёлка, придавали ему озорной вид – А то стал бы я ввязываться в эту авантюру. Ёхарный Бабай, мы с тобой уже второй месяц возимся, – ни на миг не замолкая, пыхтя и при этом, вводя какие-то расчёты в программу на компьютере, продолжал себя накручивать злостный неплательщик.
Тем временем я смиренно сложил свои маленькие ручки на маленьком животе и в порыве самоистязания растянулся на стуле так, что на меня даже смотреть было неудобно, но такая гимнастика мне всегда помогала взбодриться. Я внимательно пропускал через себя слова Макса, похожего со стороны на этакую матёрую секретаршу захолустного детектива. Слова Макса не оставляли в моём сознании ничего кроме раздражающей вибрации. Вообще мы уже давно выработали для себя такой способ бороться со сном, когда кофе и сигареты не помогали.
Вдруг компьютер издал сытый звук, как Пэкмэн, съевший последнюю точку в лабиринте, и монитор зарябил какой-то последовательностью.
Макс ошалело посмотрел на моё раскоряченное тело, в его глазах отразилось такое же лицо незнакомого мне парня или мне так на тот момент показалось, из-за рассыпавшихся веснушек и торчащих в разные стороны как солома волос его выражение напоминало оглушённого падением с соседской яблони шалопая.
Чтобы не спугнуть чавкающий монитор, Макс осторожно, не сводя глаз с меня, убрал указательный палец с энтера и сказал: Всё! - вместе со словом невольно выпустив облачко дыма. Мы ещё секунд двадцать сидели в оцепенении, пока ситуация стала невыносимой и разом, подскочив к монитору, уставились на семенящие строки.
- Слушай, Стёпыч, до сих пор не могу поверить, что провокация Лидки сработала и мы с тобой, в общем-то, два неглупых, подающих надежды молодых самородка, взялись за это дело. Нет, ну ладно, чисто теоретически описать модель зависимости сознания человека от Вселенной, и уменьшение значения одного индивидуального сознания из-за постоянно расширяющейся Вселенной, это ещё можно понять. Молоды, горячи и нечем вечером заняться, но вот так! Два месяца кряду, каждый день, – с плохо скрываемой гордостью тараторил Макс.
Я, раздуваясь как индюк, от затяжки сигаретой и самодовольства подхватил мнимо-уничижительный тон Макса:
– Да, и ещё умудрились математически обосновать и рассчитать эту взаимосвязь. Установить влияние гравитационного красного смещения на изменение сознания индивида, сохранение сознания при перемещении к срезу Вселенной и возможность преобразования сознания в количестве одной штуки в импульсный код. Показать взаимосвязь замедляющегося времени с сохранением сущности и плотности этого замученного нами же сознания, и не рассеивания его же благодаря этому замедлению.
- Ёпрст, да я уже вижу, как с утра приходят дяди вот в таких же халатах, - тыча в грудь Макса, продолжал я, - И забирают нас в обитель спокойствия, в смирительных рубашках. А там, глядишь, и до нобелевки рукой подать, – ну и для пущей важности заложил руки за голову.
- Ага, только в объятиях смирительной рубашки нечем будет подавать, – заметил Макс. – Слушай, а в индексах зависимости, сколько знаков после запятой учитываем?
- Тридцать пять, вроде достаточно, – ответил я настораживаясь.
- А исходную гравитацию взяли от Солнца? – продолжал Макс, поглядывая на экран.
- Да, мы же это тысячу раз обсуждали. Этого достаточно, чтобы рассчитать пропорциональность замедления времени, – пикируя в панику ответил я, и придвинулся к монитору поближе.
- Выкладка загрузилась на восемьдесят три процента, через пять минут будет первый срез, – добавил Макс и, выдержав паузу и разглядывая вновь появившиеся зеленоватые строки на чёрном фоне, продолжил:
– А алгоритм расчёта необходимого квантового значения величины сознания для Вселенной запустили?
- Да, а что? Вот смотри, видишь, интеграл пошёл, ты же сам алгоритм составлял, – автоматом ответил я.
Разговор больше не продолжался. Мы напряжённо ждали результата расчётов. У Макса было такое же чувство, как при объявлении результатов вступительных экзаменов в Санкт-петербургский Государственный Университет, точнее в «Физический Институт», при котором и существовало НИИ имени Фока, где мы сегодня и воплощали этот проект в жизнь. Я никогда не забуду давящую слабость в ногах и руках. Прислонившись к стене в коридоре, он сидел на грязном линолеуме, а руки лежали плетьми на расставленных в сторону коленях. Горло пересохло, как после марафона, и тягучей горечью отдавалась тошнота, которую невозможно было сглотнуть. Он тогда ещё разглядел сосредоточенно ходящего по коридору парня с соломенной копной, напоминавшего мальчишку. Тот мальчишка с важностью цапли переступал через ноги облепивших стены абитуриентов. Мы оба тогда и не предполагали, что так далеко зайдём. В тот день важно было хотя бы попасть в аудиторию в качестве первокурсников. Максу было тоскливо, и в то же время сознание будоражила надежда, что он преодолел это расстояние не просто так, что он победил в марафоне. Его успокаивали размеренные как маятник шаги мальчика-цапли, как будто он вносил в этот хаос что-то разумное, измеримое, распознаваемое. Макс ещё с детства бился над загадкой вселенной, когда дедушка ему читал фантастические рассказы. И теперь подходил к своей личной разгадке тайны упорядоченного хаоса вселенной так же методично, как шаги-метрономы в коридоре.
Компьютер опять сыто пикнул, выведя на экран результат вычислений в сводную таблицу, и заодно выведя из общего морока двух оболтусов, позарившихся на пространственно-временную модель вселенной.
- Не может быть, – я прошептал почти с суеверным ужасом.
- Не может, но есть – сокрушённо кивая и согнув губы в печальную дугу вторил мне Макс.
- Ты представляешь, какой это объём информации? Это ж надо, ну не знаю, весь Китай собрать и объединить в одно сознание… - распаляясь на невидимого врага, возвышал я голос.
- Мелко берёшь, брат, тут Китаем не отделаешься. Как минимум, ещё и Индию надо брать, сколько у них населения? А в общем, какая разница. У человечества нет таких инструментов и хранителей, чтобы это сделать, – безапелляционно добил крохи надежды Макс.
- Да, одному человеку не догнать вселенную, – словно заклинание вырвалось у меня.
- Уже не догнать, – с усмешкой, скрывавшей безнадёжность, дополнил Макс. – Надо было нам родиться хотя бы лет пятьсот назад, но тогда мы не могли даже помыслить такого, ведь не было ни квантовой механики, ни Эйнштейна, ни моего забавного алгоритма.
Сказав это, мы в десятый раз за сегодняшний вечер впали в унылое оцепенение и бессмысленно уставились на чёрное окно и пробегающие огоньки фар на дороге.
- Стёпыч, ты как хочешь, но я беру твоё тело в «Солянку» и натравлю на него зелёного змия, – с вызовом заключил Макс.
- Пожалуй, телу пофиг, а мне и подавно. Запьём горе. Чёрт, а такая задумка!
Макс повесил свой халат на вешалку у входа, и, не оглядываясь, вышел из лаборатории. Я ещё на миг задержался. Окинул пустое помещение взглядом, как бы ища решение, которое спряталось в резких тенях, контрастирующих с жужжащим светом. В воздухе ещё медленно плавал кисель табачного дыма, а кулер у входа булькнул, как недовольный сторож, приглашая на выход задержавшегося посетителя. Монитор опустил чёрное лицо. Всё застыло. Я развернулся к выходу, нажал выключатель над кулером и пространство лаборатории поглотила темнота.
Догнал Макса на лестничном пролёте. Тот шёл с довольной рожей. Как будто сейчас мы не потерпели поражение, а добились всего, чего хотели и возвращаются после долгого дня с любимой работы, где с упоением и сосредоточенностью лопочущих детей строили песчаный замок. С чувством выполненного долга и осознанием грандиозности всего ими сделанного. От таких фантазий мне подкатил ком к горлу и, не выдержав, я выплеснул раздражение на Макса:
- А что ты такой довольный? Мы угрохали столько времени на эту работу. Я отстал от учёбы, да и ты тоже. Лидка забыла как ты выглядишь, и вообще, наверно, уже…
- Но, но, но, – предостерегающе забарахтался Макс.
- Ну ладно, не забыла, а забыта тобой, – сязвил я. – И мы стоим у неразрешимой задачи. Всё равно что начать заново. А ты лыбишься, как Чеширский Кот. Объяснись, ну?
- Что ты заладил, с начала, отстали. Ты сам сказал, что задача грандиозная. Мы не просто развили гипотезу, а сделали физико-математический расчёт по ней. Сегодняшние выводы всего лишь ещё одна ступень, которой надо заняться. И так далеко, и с такой стороны вопрос вселенной и сознания никто ещё не рассматривал. Так что смотай сопли. Завтра нам опять торчать в лаборатории, причём желательно с утра.
- Дак ведь суббота же будет, – жалобно пискнул я, спускаясь по лестнице подземки.
- А у тебя что, шабат? – насмешливо рассекая колом чёлки вечерние сумерки парировал Макс. – Мы занимаемся любимым делом. Понедельник начинается в субботу.
- А помнишь…
Но остаток фразы растворился в ночном воздухе, а продолжение поглотило чрево метрополитена. Вскоре мы сидели за столиком «Солянки». В клубе было удивительно пустынно для пятничной ночи. Но мы не обратили внимание на нестыковку, и обрадовавшись, что наш любимый столик в закутке свободен, уютно разместились в глубине клуба подальше от любопытных глаз. Заказали бутылку водки, селёдки, картошки и сразу же накурили плотное облако в радиусе тридцати сантиметров вокруг себя. Расслабившись, Макс выпустил рубашку из штанов, закатал рукава до локтя. Проделал он это всё с той же миной несгибаемой секретарши детектива, с сигаретой, прилипшей к нижней губе. А я терпеливо ждал, когда Макс окончательно распакуется и нальёт по очередной стопке.
Вечер проходил в нужном режиме. Мы обсудили шаги, которые предпримем для решения новых проблем в модели, перерасчёты, обсудили Лидку, обсудили однокашников, экзамены, лабораторные и лабораторию. И, осоловев от выпитой бутылки и комфортной атмосферы, решили добить сознание второй бутылкой.
Я нацелил косящие глаза в зал, ища официантку, но та, как будто прочитав мои мысли, приблизилась с литровой бутылкой текилы, развернув на подносе ацтекский дизайн этикеткой к нам. Рядом на подносе примостились аксессуары в виде нарезанного лайма, соли, шпажек для канапе, оливок. Она приветливо сказала:
– Это подарок от двух девушек у стойки бара, - и она указала на блондинку в красном платье, с завязанными узлом волосами, и брюнетку в синем платье и шикарными локонами.
Мы естественно что бы не выдать себя, повернули синхронно головы и уставились на данайцев в женском обличии. У Макса непроизвольно вырвалось:
- Спектр.
А я понимающе закивал, как болванчик на панели автомобиля. От наших стремительных движений облако дыма, восхищённо отшатнулось, открывая цель. Уравнение не складывалось. Две модельной внешности девушки, явно из высшей лиги, позарились на захудалых лаборантов, конечно, без пяти минут нобелевских лауреатов, но этого пока никто не знал.
Как бы в поисках решения мы оглядели друг друга повнимательней. Но даже выпитый алкоголь не помешал трезвой оценке. Да, мы ботаны самой высшей пробы, и это генетически выделялось даже в наших обносках, что уж говорить о пьяных мордах, которые от потребленного алкоголя как-то противоречиво приняли интеллигентно-отстраненный вид.
А девушки тем временем недвусмысленно смотрели в нашу сторону с многообещающими улыбками Каа. Девушки как бы ждали какого-то знака, а Макс, как главный плейбой в команде, решил не оттягивать разрешение ситуации и снял с подноса бутылку, сменив мину пьяной секретарши на лицо впечатлённого сомелье.
Девушки, приняв выражение лица Макса за сигнал, направились к нашему столику. Макс, уловив движение, замер с бутылкой на уровне глаз, а лицо расплылось в идиотской улыбке, мэтра любовных дел из порнофильма. Девушки от такой неожиданности прыснули. Затем, чтобы сгладить конфуз, блондинка, которая шла чуть впереди, сразу же начала разговор со мной. Это была ты. Я был к тебе ближе и выглядел как-то естественней со своей застенчивой отстранённостью.
- Привет. Меня зовут Катя, – приятным голосом сказала ты.
- А я Марина, – не менее эффектным тембром прозвучала её короткая фраза.
- Я с Мариной поспорила, – не дав скопиться секундам паузы, ты продолжила, – что вы ядерные физики или что-то в этом роде, или на худой конец студенты физического института.
- Да? – спеша наверстать упущенную выгоду выпалил Макс, пока щелкали лингвистические центры растерявшегося Стёпы. – А в чём цимес спора?
- Если бы выиграла я, то мы должны были бы провести вечер в компании физиков-ядерщиков и текилы. А если бы удача улыбнулась Марине, то мы должны были провести вечер в компании обычных парней и бутылки текилы, – обворожительно улыбаясь, пропела Катя, хлопнув бархатными ресницами так, что их жар волной прокатился по щекам Макса.
Макс сглотнул и ответил ломающимся голосом:
– Получается, мы в любом случае в выигрыше. Мы как и первое так и второе в вашем споре.
Я, среагировав на слова Макса как на команду, принялся суетно рассаживать и крутиться вокруг вас. От этого создавалось впечатление, что макаку вот-вот накормят бананом и она радостно кривляется и паясничает вокруг благодетелей. А вы тем временем, несмотря на все мои усилия помешать рассадке, самостоятельно разместились, причём вышло так, что Марина оказалась рядом с Максом и как бы на небольшой интимной дистанции, а ты рядом со мной. Тем временем, между Максом и Мариной уже шёл разговор, и Макс торжествующе и со вкусом что-то объяснял. А я даже не заметил, как мы сидим держась за руки и ты выслушиваешь моё заумное научное описание проекта.
В голове шумело от навалившихся так неожиданно событий и алкоголя, и мне было уютно, как у камина.
Катя тем временем уточняла непонятные для себя слова – гравитационное смещение? Это как? Ты уже упоминал его, когда рассказывал про пари, но я так и не поняла что это такое?
Стёпа подобрался, пытаясь припомнить как он здесь оказался, почему он всё это рассказывал. Но обнаружил, что его тянет к Кате и неудержимо хочется говорить и он продолжил:
– Простыми словами. Гравитационное красное смещение помогло выявить факт замедления времени. Представь, что к некой Чёрной дыре в космосе отправился пучок волн. И всё что нужно это попасть к крупному объекту на краю расширяющейся Вселенной и тогда относительно всего можно стать почти бессмертным. Физики поняли эту особенность из-за смещения волны в таких условиях к красному спектру, отсюда и название.
Катя взглянула на Стёпу с сострадающей улыбкой. Стёпа понял, что залез в область метафизики, но остановится уже не мог. Он продолжил:
– Так вот, нам с Максом удалось рассчитать координаты. Удалось составить модель, ммм, ну проще говоря посылки. Посылки сознания человека. Понимаешь? Нет необходимости доставлять тело. Тело в нашем случае всего лишь передатчик. И когда сигнал будет отправлен, то по сути передатчик уже не нужен. Главное сохранить сигнал и создать условия, когда по прибытии этот сигнал не рассредоточится. О чём это я?
Катя заботливо погладила Стёпину руку и сказала:
– Ты говорил, что сигнал не должен рассредоточиться.
- Да, да, да. Но самое интересное, что всё это оказалось возможным и мы сформировали тезис, тезис, так, так…
Стёпа на минуту задумался, вспоминая что-то важное. А Катя, чтобы он не терял хода рассказа, добавила:
– Какой тезис?
- Что человеческий разум может достигнуть края вселенной и попасть в темп расширения вселенной. А такой эффект, как красное смещение, позволяет предположить, что разум человека станет, грубо говоря, идти к бесконечности, – всё с той же задумчивостью и отстранённостью продолжал Стёпа.
- Ты хочешь сказать, что вы открыли секрет бессмертия? – удивилась Катя, но удивление было какое-то техническое, неискреннее. Стёпа не стал придавать этому значения и решил продолжить рассказ.
- Дело не в бессмертии. Это скорее побочный эффект. Этот проект поставил перед нами ряд глобальных вопросов, которые мы не сможем разобрать, даже если захотим, до конца жизни. Во-первых, не хватит времени, – усмехнувшись своим словам, сказал Стёпа.
- Во-вторых, для некоторых вопросов пока нет оборудования, - тут на Стёпу накатила волна. Он растворился в ней, мысли разлетелись как мухи от взмаха. Катя потеряла форму и очертания её стали размытыми. Но голос Кати как крючок стал тянуть его из этого света обратно в накуренный квадрат «Солянки»:
- Продолжай.
- Перед нами встали вопросы Мы установили, что можно отправить сознание человека на срез расширяющейся вселенной, которая может напоминать сферу. Это выходит из изотропного свойства расширения вселенной. Мы поняли, что, дойдя до края вселенной, мы можем установить её размеры и центр. Тот самый центр, где произошёл взрыв и ту точку сингулярности, до которой всё сжалось, а затем много позже появились мы. Центр условный, это центр человечества. Так как за исходную посылку мы берём сознание человека.
Также стало понятно, что есть скорость, которая превышает скорость света. Это скорость сознания. Мы считаем, что наше сознание движется не только в нашем измерении. То есть место, в котором оно обитает это что-то вроде мира абстракций, абсолютов. Там нет физических препятствий для движения, и категории движения иные. Там иные закономерности, но они есть, иначе не было бы смысла и вообще возможности выявлять какой-нибудь смысл. Так же установлено, что точка входа и выхода между измерениями - это сознание человека. А так как есть связь через сознание между измерениями, и есть закономерности, которые управляют нашим миром и влияют на наше сознание здесь, то эта связь есть подтверждение, что то измерение не чуждо каких-то закономерностей, но их пока невозможно понять.
Мы думаем, что взрыв был толчком и зародившейся связью между измерениями, кстати, их может быть и больше. Взрыв был тем самым началом движения, хотя опять же может оказаться, что он был лишь очередным началом. Дальше в таком случае, если мы движем сознание через то самое измерение, связанное с нашим, то, возможно, скорость движения будет такова, что попасть на край вселенной можно будет за одно мгновение и обратно так же. Встаёт вопрос: а что же это, как не путешествие во времени, если рассуждать с точки зрения человека с Земли. Нам непонятно, как при этом будет чувствовать себя тело, какой временной и пространственный разрыв. Дальше ещё интересней. Мы смогли составить модель и алгоритм. Не вдаваясь в тонкости и детали скажу, что у нас получилось. Но всегда есть «но». Собственно, мы сегодня здесь именно поэтому. Расчёты показали, что нам нужна не единица сознания, а гораздо больше.
- И сколько же? – каким-то безжизненным и холодным голосом спросила Катя. А Стёпа просто продолжал говорить, как будто прорвало плотину. Он уже не воспринимал Катю как девушку. Это был свет, который повелевал и он говорил, говорил, говорил:
– Нам нужна чуть ли не половина человечества. Только тогда движение сознаний не угаснет. Нужен такой поток мыслей и информации между всеми этими единицами, чтобы обеспечить значимую общность для вселенной. Выходит так, что вселенная настолько расширилась, что сознание одного человека будет для неё как мельчайшая неделимая частица, и вселенная просто впитает его, как строительный материал. И мы не сможем поддержать связь с таким сознанием, получить информацию от него. Оно растворится, но будь это цельная замкнутая система, хотя бы на уровне клетки в пропорциях вселенной, то вселенная будет с ней считаться. Встроит в свой организм и даст значимое место.
Чем больше Стёпа говорил, тем больше его тянуло в сон. Он понимал, что это как минимум подозрительно. Несколько минут назад он увлечённо рассказывал что-то интересное красивой девушке, Кате, а теперь сидит и не в силах пошевелиться, но ощущение было очень странное. Не такое, как от транквилизатора, а как будто тела не было. Не было ничего, ни глаз, ни рта, ни головы, ни туловища, а только одно невесомое сознание. И всё, что он мог и хотел – это говорить несуществующим ртом. Он наблюдал эту ситуацию как бы со стороны. Марина сидела в ожидании рядом с Максимом, на столе стоял странный прибор, очень похожий на живой организм, но девушки давали ему какие-то непонятные команды, на непонятном языке.
Катя опять проступила сквозь свет и смотрела на него. Стёпа, увидев её плотно сжатые губы, не выдержал и начал говорить дальше. Он понимал, что сейчас это его единственная связь с этим миром, и как только он замолчит, то всё исчезнет. Он сделал усилие и заговорил.
– Да, результат вычислений нас разочаровал. Вот если бы был на Земле человек, который бы ехал по Бережковской набережной в свою лабораторию на автомобиле ситроен С4, – слова вылетали как заклинания, Стёпины глаза заволокла плёнка, но он видел всё, что происходит, как-то сверху. Он видел Макса, дёргающегося в конвульсиях, и светящееся существо без чётких очертаний, сидящее на месте Марины. Существо просунуло свою руку, словно свет, сквозь грудь Макса. У него, так же как и у Стёпы, глаза были покрыты белой пеленой. Он видел сверху, что его тело подёргивается, но мыли были ясны, и он продолжал выговаривать слова. Сквозь всё это он слышал разговор двух существ, но это не вызывало в нём никаких эмоций. Он не чувствовал ничего, ни боли, ни радости, ни страха. Он просто говорил и слушал.
Существо Катя сказало: «Объект в сознании, фаза пространства 021 отсечена. Скоро вариативность будет направлена по другому руслу, но объект каким-то образом попал в разрыв и связался с судьбоносной вариативностью объекта Сергей».
Существо Марина ответило: «Не беспокойся. Такое возможно при агрессивном вмешательстве в вариативность судьбы и стыковке фаз чуждых причинно-следственных цепочек. Мы начали расстыковку вариативности их судеб, при которой они бы встретились в будущем. Мы разрезали пуповину, но в нашем случае необходимо её пришить к другой пуповине, так как объекты, можно сказать, ещё не рождены. Как и всё человечество. И при такой насильственной операции, пока ещё не сшиты чуждые фазы, появляется разрыв. Объект Стёпа смотрит в этот разрыв как в окно, но скоро его пуповина будет сшита и сознание вытолкнет эту информацию как отсохшую часть».
Стёпа слушал всё это, наблюдал и продолжал говорить:
– Человек на автомобиле понял, что интернет действует как нервная система. И что в своём роде является схемой коллективного разума. Информация, передающаяся битами по кабелям, по сети – это оцифрованные мысли. Это пока еще механистическое, но потенциальное сознание. Этот человек нашёл бы способ, как синхронизировать сознания людей через интернет и создал бы прототипный образец устройства синхронизации. Он бы ехал в крайнем возбуждении с этим устройством в лабораторию. Готовый и решительный, как и все учёные. Он хотел бы испытать устройство на себе, а затем при успешных результатах подключить коллег. Это был бы такой прорыв. Виртуальная реальность, игры и жизнь в играх, возможности коммуникации. У Сергея разбегались бы глаза от возможных перспектив. Вдруг автомобиль Сергея занесло бы на набережной. Его бы завертело как снежинку на ветру. И он влетел бы на скорости 150 километров в час в стоящий у дороги камаз. Его смерть была бы мгновенной, так как ему раздавило бы голову металлическим бампером камаза, который вошёл бы в лобовое стекло как в масло.
Стёпа закончил рассказывать, слова закончились и потеряли смысл. Тьма наступала со всех сторон, сужая свет. Сознание отступало. Последнее, что он слышал, это слова существа Марины: «Человечество пока не готово, вечно спешат и бегут впереди процесса. Помню, с Теслой пришлось повозиться. Нам никогда не понять аномалию гениальности, которая так искажает ход вариативности».
И наступила тьма.
Был день. Голова гудела, и мутило как с похмелья. Свет казался замыленным. Всё было каким-то чужим и незнакомым. Пол двинулся, и инвалидное кресло покатилась по коридору. Он подумал: а почему я в кресле? Затем его вкатили в общий зал. На окнах решётки, сквозь решётки сочился мороз. Угадывалась зима. По залу ходили неприкаянные. Ходили бесцельно и хаотично. Некоторые смотрели в зарешёченные окна, некоторые играли в настольные игры под присмотром сестёр. Группа парализованных сидела у выключенного телевизора полукругом на своих колясках, туда же и подкатили его. Он через плечо обратился к медбрату:
- Ты мог бы позвать старшего, надо переговорить.
Медбрат ответил с раздражением:
– Опять? Каждый день одно и то же.
- Что значит каждый день, я не помню, чтобы вчера спрашивал об этом кого-то, да и вообще не помню, что бы был здесь, – ответил он в тон медбрату.
Старшая сестра как будто почувствовала напряжение и незаметно появилась возле медбрата. Всё это время разговор с медбратом проходил через плечо, и они не видели друг друга. Так и сейчас сестра оказалась за его спиной.
Она сказала:
– Пациент Фазов у вас всё в порядке? Вы чем-то встревожены? – её голос отдался каким-то низменным возбуждением по всему телу. И дело было даже не в том, что сейчас не время для этого, а пугало, что он совсем недавно чувствовал что-то такое, но что? И где?
- Я вчера с… Ммм… Я был в… Ммм… Красное смещение… Ммм… Не помню, – в голове загудело, виски запульсировали. Тяжесть сотни атмосфер придавила тело к креслу. Он не понимал, что происходит, кто он и как здесь оказался.
Сестра с холодным участием сказала:
– Я вам помогу, пациент Фазов. Вы здесь находитесь уже пять лет. У Вас расстройство краткосрочной памяти.
Медбрат злорадно добавил:
– У тебя день сурка, Фазов.
Сестра одёрнула медбрата и продолжала
– Аналогия с днём сурка несколько некорректна, если вы смотрели этот фильм.
Фазов рассеяно-утвердительно кивнул.
- Хорошо, – продолжала сестра. – Тогда разница между вами и главным героем фильма в том, что все события текущих суток стираются из вашей памяти, вот уже пять лет, но хуже всего, что это случилось после аварии те же пять лет назад. Из-за нее у вас была амнезия. Другими словами, сначала вы забыли своё прошлое, а затем не можете запомнить своё настоящее. Вы чистый лист, на который письмена наносят исчезающими чернилами.
Фазов слушал, и чем больше слов произносила сестра, тем большее бессилие овладевало им. Он замолк и осунулся. Казалось, что он постарел на десять лет. А сестра продолжала свой безжалостный рассказ.
– В вашей памяти сохранились обрывочные воспоминания, мысли, вероятно, которые были для вас очень важны до аварии. Прототипы лиц.
Услышав последние слова сестры он решил свести всё к шутке:
– Да, действительно. Даже этот парализованный парень рядом со мной кажется мне знакомым, какого чёрта, – как бы подзадоривая себя продолжал Фазов. – Он мог бы быть моим лучшим другом!
Сестра выдержала паузу, затем продолжила:
– Я рада, что вы стараетесь оптимистично смотреть на мир, это важное качество и поможет вам адаптироваться здесь.
И нехотя добавила:
- На эти сутки.
Затем она обратилась к медбрату:
– Я выписала лекарства для Фазова, сходи за ними и проследи, чтобы он всё выпил.
Затем они удалились. А он остался один со своими мыслями в полукруге парализованных незнакомцев, запомнить которых, судя по словам сестры, ему было не суждено.
Вдруг слева от себя он почувствовал движение и повернулся. Парализованный, на чей счёт он недавно прохаживался, вскинул голову. Это было как-то жутко и неестественно. Фазова передёрнуло. Оживший на вид был симпатичным малым, если бы его лицо не перекосило от паралича, и если бы не застывшее выражение поблёкших глаз. Его шевелюра озорно топорщилась наверх и вбок. Из полуоткрытого рта натекла слюна. Он заговорил. Видно, связки затекли от долгого молчания, поэтому его голос звучал приглушённо и хрипло. Это было настолько неестественно, что Фазов оцепенел и поначалу не сразу вник в слова ожившего.
- Как-то я гулял по побережью. Давно, уже не помню в каком году. Океан бурлил и выбрасывал голодные волны на берег, я свободно гулял по кромке песчаной полосы, до меня доходила только пена. Это было приятно. Помню, тогда я думал о жизни и смерти. И как их связывает бинарная логика. Я думал, может быть, бинарная логика - это крайне упрощённая модель истины? Другими словами, есть только два исходящих, и они же входящие (например, жизнь - смерть), и прямой путь от одного к другому.
На самом же деле человеческий мозг не способен пока охватить все варианты входящего и исходящего, даже по одному конкретному предмету или вопросу. И обычное человеческое видение прямого пути от той же жизни к смерти - это уже искажённое видение, то есть нам видится искажённый до прямизны путь, а истинный же путь преломляется в том или ином месте.
Как если бы мы смотрели при определённом угле на трёхмерную кривую таким образом, что она выглядела бы прямой. А такое возможно только при отдалении всего предмета на некоторое расстояние, другими словами, мы находимся от истины настолько далеко и смотрим под таким углом, что она нам кажется прямой линией, но при приближении обнаруживаются углы и трёхмерные отклонения, и мы уже теряем ту конечную цель, к которой должны прийти.
И даже если цель остаётся видна, и мы начинаем двигаться к ней, то вынуждены следовать всем этим поворотам, изгибам, оставляя в фокусе цель, но где-то поскользнулись или солнечный блик ударил в глаза, и хитрый незаметный поворот на одну миллиардную градуса чуть сместил фокус. Мы поднимаем глаза и вроде видим ту же цель, но это уже не она. А когда мы подходим к ней ближе, то обнаруживаются изъяны и недостатки, и нам кажется, что это мир изменился, хотя это мы отклонились от цели. И к тому же таких отклонений могло быть несколько. А мы-то и не заметили. Какая уж тут истина.
А ещё возможны дополнительные исходные и входные, как я уже говорил, и тогда поиск истины представляется вообще крайне маловероятным, вот мы и упрощаем до бинарной логики. Я думал, и шёл по побережью. Волны ласкали мне стопы. Впереди метрах в пяти я увидел что-то вроде мешка. Когда я подошёл ближе, то понял, что это мёртвая рыба. Она была сантиметров сорок в длину, толстая, как баклажка Очаковского. Всё тело было усеяно шипами, которые обмякли и болтались. Спина была коричневого цвета, а брюхо уже бледно-розовое с синими жилками. Но самое примечательным было лицо, да, именно лицо. Большие губы, которые открылись в последнем вздохе губительного воздуха, огромные круглые глаза, на которые наползла белёсая пелена. Маленький нос. Это было завораживающее и в то же время отталкивающее лицо. Я долго смотрел на неё. Океан не хотел её забирать. И я подумал, что я и есть эта рыба на берегу, рыба, которая не может разговаривать с океаном, рыба с человеческим лицом…
Фазов по ходу рассказа бессмысленно уставился в телевизор, который успели включить. На краю сознания он улавливал слова ведущего. Ведущий рассказывал о каком-то математике, въехавшем под камаз неделю назад и погибшем на месте от полученных травм.
Потом Фазов понял, что оживший перестал говорить, и инстинктивно, не задумываясь, сказал:
– А что было дальше, Макс?