- Нинка, где мое платье? Ну, сколько это будет продолжаться! Я тебя пристукну когда-нибудь!
Наташа продолжает колотить ногой в дверь ванной. Сейчас лучше ей не отвечать, открыть посильнее кран - пусть вода заглушает ее истеричные вопли. Все равно она опаздывает и скоро убежит.
Не спорю, брать чужие вещи без спроса – «дурной тон, недопустимо для девочки из приличной семьи, почти воровство…» Боже, сколько раз я слышала эти причитания. Да, я не права, признаю свою вину. Но понимать и чувствовать – две большие разницы, как говорят в Одессе.
Плохо быть младшей сестрой. Мне шестнадцать, Натке – двадцать. Все ахают, какая она красавица. Почему только она? А я? Я же вижу себя в зеркале: лица похожи, фигуры один в один, размер носим одинаковый.
- Нет, Владик, я не пойду на ретроспективу фильмов Бергмана, не понимаю, о чем говорят в «Земляничной поляне, - пытаюсь копировать капризные Наткины интонации, - Лучше поиграем в теннис, мне папа юбочку привез: по бедрам облегает, а потом коротенькая оборочка, годе, понимаешь…
Тьфу, у меня не получается ворковать обворожительно-глупо - характеры у нас разные. Грустно смотрю на свое отражение и понимаю, что вечером опять придет Владик, они убегут на вечеринку или в кино, а я буду мыть за ними посуду и учить уроки. Наташенька, не я, ездит по всему миру, носит стильные шмотки, меняет бой-френдов чаще разумного, не надрывается с учебой, по воскресеньям играет в теннис с папой. Без меня.
Папа…назвал Наташку именем первой возлюбленной, а меня – в честь своей умершей сестры, закончившей два университета в Бухаресте, говорившей свободно на пяти языках, писавшей диссертацию. Румынская родня Ротта уверяет, что я копия Ниночки, мне пишут письма, присылают книги, приглашают в гости. Все ждут от меня чего-то необыкновенного. День расписан по минутам: музыка, бальные танцы, элитная школа, репетиторы. Я должна оправдать надежды взрослых, прожить яркую жизнь интеллектуальной женщины, прожить ее за тетю Нину. А я хочу наслаждаться своей: шебетать с мальчишками по телефону, ловить их заинтересованные взгляды, ходить на свидания. Пустые мечты: моя популярность огромна только во время контрольных работ, или парням нужно списать домашнее задание. Тогда - к Ниночке, а если хоть какая-нибудь тусовка, то и не вспомнят, разве с легкой Оксанкиной руки словом припечатают – интеллигентка, девственница, пуританка. Терпеть не могу строгие костюмы, в которые меня наряжают родители, эти блузки, застегнутые на все пуговицы, туфли на устойчивом невысоком каблучке. Еле уговорила купить мне к Новому году черное платьице для коктейля, как Оксанке привезла ее мама из Лондона, - крошечное, облегающее фигуру, и туфли на высоченных каблуках. Серебряный кулон, из остатков фамильной роскоши, мне подарила моя знатная-презнатная бабуля. Ну, не о победах же в олимпиаде или золотой медали грезят девчонки в моем возрасте.
Наташа вернулась из университета со своими однокурсниками, закрыла дверь в комнату, из которой доносится смех, радостные возгласы, музыка. Праздник опять проскочил мимо, усмехаясь блестящим подносом с едой, приготовленной для гостей мамой, ее приказом учить уроки и не высовывать нос из детской.
Ага, конечно! Русский – единственный в мире язык, где два утверждения означают отрицание. Быстро-быстро, пока мама разговаривает по телефону, натягиваю новое платье, теперь туфли на головокружительных каблуках, залетаю в Наткину комнату, включаю верхний свет и хорошо поставленным голосом произношу: «Прошу всех к столу». Танцующим шагом, копируя Оксанку, она же манекенщица, прохожу с подносом, производя сногсшибательный эффект. Неважно, что сестрица сначала от возмущения потеряла дар речи, потом вежливо, но настойчиво выдворила меня из комнаты. Меня заметили: сам Женя увязался за мною на кухню, где я болтала, подражая Натке: очаровательная наивная девочка, конечно, дурочка, но вызывающая умиление. Говорили о всякой ерунде: крошечных болонках, поездке в Карпаты, праздновании Нового года, до которого осталось всего две недели.
Ежевечерние телефонные разговоры, важные, необходимые, дорогие; встречи с Женей у порога моего лицея, настоящая тайна от всех-всех.
Предпраздничная суматоха 31 декабря, переполох перед походом в клуб, который арендовал мой лицей, наш предстоящий праздник с Женькой. Вспомнив сборы Наташи Ростовой на первый бал, не могу удержаться от хихиканья. Я уже в боевой раскраске, наконец-то я не буду походить на сотрудницу из преуспевающего офиса. Но где мое платьице? Я его лихорадочно ищу.
- Мама, где мое новое платье? Ты его не видела?
- Ниночка, его Наташа надела на похороны.
- Какие похороны? Сегодня же Новый год! И это МОЕ платье.
- Ты успокойся, роднуля. Ее сокурсника сбила насмерть машина. Срочно понадобилось черное. Извини, это единственное, что мы с ней нашли.
Через три дня я открыла входную дверь незнакомой, хорошо одетой женщине. Лицо у нее какое-то опрокинутое, со взглядом в саму себя, глаза полинявшие, с покрасневшими веками, никакого макияжа.
- Вы Ниночка Ротта? - Голос напряжено-медленный, с хрипотцой, как если произносишь слова после долгого молчания. Замерев, мы смотрим друг на друга, потом невольно делаю шаг навстречу к ней...
- Да. А Вы кто?
- Женина мама. Я обещала сыну. Вот…
Она вытаскивает из-под шубы маленькую болонку, такую, как описал Женька: «Ты – тоненькая девочка - стрекоза в черном шелке. Я тебе подарю беленького пушистого щеночка. И будете две малышки – black & white»
Postum. Прошло много лет, но я все помню. Новый год – не мой праздник.
nina_rotta@list.ru
