Это можно. Лезвие встречается со сливочной кожей
подробно, терпеливо... Читай, пробуй.
Рисованную кровь с пролитой равнять бессовестно:
она не была пролита, она была собрана,
в пригоршню. Самый сок.
Хочешь, пусть забродит, пригубишь ближе к ночи.
Наслаждайся. Мы одни.
Ты бы знал, сколькие лгут в этот момент!.. Скользкие рыбы.
А уж про эти моменты! Пубертатные буратины, возмужавшие
с пятигрошовых боевичков, нету на них сверчков.
Это убого, цель выставленная предлогом,
сочно преследуемая ради просроченного катарсиса.
Алес омерзительна к крови привязанная мораль.
Будь мне вровень!
Почти мою земляничную кровь,
вскрой и прочти её на лесном выпасе
безмолвными губами коровьими.
Белка цокает мелко...
Мне не выйти за пределы чистой радости,
что бы ты ни делал, пока ты не оправдываешься.
Перигей обнуляет нас до исходного гения.
Ради финальной точки и крестика на мониторе,
пей молча, и тем хвали!
Лиман страницы уравнивает отражения синиц и журавлей.
В железе артериальных течений слышен тон земляничники.
Лоцман, помимо них доверься
- свободе,
- красавцам на взводе,
- смерти
- и красавицам, не прикрытым в дельте, назначенной под любовь.
Кровь земляники, разбрызганной на припёке.
Полдень терзает оводами.
Книга сломана по корешку.
Греется на слепящем развороте ящерица.
Грубого помола хлеб объятий.
В зеркале ножа - его корочка, в обухе - хвойная бронза.
Ангелы одесную и ошуюю различаются только цветом хрусталя.
Поменяемся? Ничья,
несуществующая кровь, утоляет насущное молчание.
Мы вышли за вехи, и вот мы поверх.
Небесная плоть распахивается до лунной кости.
Цикады звенят.
Когда наскучу тебе под этим, я приду под новым именем,
и ты, конечно, узнаешь меня.