Усаживая округлые буквы на первую линейку тетрадного листа, вывела:
НА УЛИЦЕ БЫЛ ДОЖДЬ
И поставила точку. Мысль тут же остановилась. Соня перечитала фразу и споткнулась о слово «был». Она исправила на «шёл», получилось лучше:
НА УЛИЦЕ ШЁЛ ДОЖДЬ.
Но опять что-то мешало. Улица ? Конечно, она ! Разве дождь – только на улице ? Уж если он припустил, – разгуливает, где попало. Шлёпает по реке, и напуганная рыба припадает к илистому дну; скачет по дорогам и дорожкам, ломится наугад через заросли кустов, задирает ветки деревьев. И наконец устав, набегавшись и запыхавшись, уходит в землю, затаясь там до поры. А потом выстреливает в небо упругим зелёным побегом…
Нет, не удержать дождь на улице. Соня зачеркнула предложение и написала по-другому. Вот так:
ЗА ОКНОМ ШЁЛ ДОЖДЬ.
Ей наконец понравилось. Но показалось, что эта фраза уже кем-то написана. Причём именно так – в начале рассказа. И дождь был, и окно в подтёках, и комната в коммуналке – большая и несуразная, как голубятня без голубей. Была девочка с рыжими косицами, с прозрачными пальцами, перепачканными чернилами. Был отец – приходящий, соседка тётя Маша, которая целыми днями толкалась на кухне и выговаривала маме за немытую плиту или невыключенную лампочку в ванной комнате. А мама – другая мама другой Сони – нервно затягивалась сигаретой и выдыхала: «Ой, Мари Санна, ради бога !… Без вас тошно…»
Ночью мама вскрикивала во сне, разговаривала непонятно, жалобно. Соня просыпалась, давила в себе испуг, ворочалась с боку на бок. Думала: «Поскорее бы папа пришёл. Только без той крашенной…» Так мама сказала: «Блондинка фальшивая. Перекись водорода».
Если бы папа пришел без крашенной, мама снова надела бы зелёное платье и подвела губы оранжевой помадой – она редко их подводит.
Но отец давно не приходит: ни с перекисью, ни сам. А мама по ночам делает халтуру, стучит в ванной комнате на своей машинке, и утром от неё сильно пахнет табаком.
Всё уже было, было…
ЗА ОКНОМ ШЁЛ ДОЖДЬ. Первая фраза нерождённого рассказа зацепилась за тетрадную линейку и повисла, как распашонки на бельевой верёвке во дворе.
Соне хотелось написать всё. Ей нужно, чтобы мир полюбил маму, а мама полюбила мир. Но что-то у них там не сходилось. Маму все обижали: соседка тётя Маша и её толстый дядя Вася, на плече которого огромный меч протыкал чьё-то маленькое сердце; обижали на работе – мама всё время что-то доказывала по телефону, даже ходила консультироваться к юристу. Обижали в магазине – продавщицы всегда кричали на маму, хотя она говорит тихо. Даже в прачечной, где потеряли Сонино банное полотенце, и там грубили, что, мол, нужно стирать самим…
Раньше все они были лучше и мама ни на кого не обижалась. Соня помнит, как они вместе пускали зеркальцем с балкона солнечных зайчиков. Прохожие смешно вертели головами, отмахивались. Они и не подозревали, что зайцы падают с неба – скатываются с четвёртого этажа. Догадалась только дворничиха. Прибежала в дом, бранилась, говорила плохие слова. Мама изменилась в лице и сказала: «Постыдились бы ребёнка». Дворничиха постыдилась, плюнула на пол и ушла. А мама показала ей вслед язык и скорчила такую рожицу, что Соня чуть не умерла со смеху…
Теперь мама допоздна задерживается на работе, курит на кухне, стучит на печатной машинке и забывает выключить свет. Она всегда выглядит усталой, даже утром после сна.
Соня хотела написать об этом рассказ, но только чтобы в нём всё было хорошо. Всем – даже той крашенной. Рассказ не получался. Первая фраза – и та откуда-то позаимствована. Да и как здесь придумаешь что-то новое, если писатели всё время пишут ?! Мама едва успевает их перепечатывать. Но не подрабатывать она не может, потому что алименты от папы маленькие – он инженер.
Мама не любит, когда заглядывают в её бумаги. Она говорит, что там всё накручено и одна философия. Да ещё и слова расставлены как попало, но не моги ничего поправить – обижаются.
Что такое философия, Соня в точности не знает: что-то мудрёное, непонятное. А раз так, – зачем читать ? И без того всё в мире запутанно дальше нельзя: не разберёшь, что к чему и зачем.
Соня читала только детские рассказы. Там были хорошие герои и плохие. На хороших нужно походить, с плохими – бороться. Соня никак не могла понять, с кем нужно бороться, чтобы маме было хорошо.
И вот она решила написать рассказ. Но не детский, а взрослый. Чтобы они прочитали, как всё должно быть на свете, и стали бы на это походить. Правда, Соня не знала, как сочиняются взрослые рассказы, и она решила прочесть то, что перепечатывает мама.
В рассказе, который попался ей на глаза, никакой фолософии не оказалось. Даже совсем всё было, как в жизни, будто бы не понарошку. Говорилось о девочке такой же, как Соня. Только у неё совсем не было ни мамы, ни папы. Нет, они, конечно же, были - когда-то где-то, но где ? Девочка об этом не знала. Она жила в детском доме, и в их спальне стояло двенадцать коек.
А потом однажды и вдруг за ней пришли. Воспитательница сказала, что это папа и мама. Но девочка не поверила, её просто выбрали – детей иногда выбирают в детском доме, чтобы жить с ними вместе и чтобы не было скучно.
Но тёте-маме и дяде-папе веселее не стало. Они всё время из-за неё ссорились и потому решили вернуть девочку назад. А она взяла да и убежала из детдома, чтобы отдать тёте-маме колечко, которое меряла и забыла положить на место. Тётя-мама накричала на девочку, мол, нехорошо украдать чужие кольца. А дядя-папа подарил пупсика и отвёз её в детский дом на такси – он торопился на работу. Никто не заметил, но, уходя, девочка тайком взяла дяди-папину запонку, чтобы ещё раз сюда вернуться…
Наверное, это был конец рассказа, потому что дальше слов не было. Но Соне очень нужно было знать, нашла ли потом девочка своих настоящих маму и папу. Или те, невзаправдашние, родители передумали, стали очень по ней скучать, плакать и приехали в детдом ?… А может, объявился старший брат, который работает космонавтом или на северном полюсе ?
В общем как-то всё это должно закончиться. И Соне было очень важно знать, как именно. Так важно, будто в рассказе решалась её собственная судьба.
Нужно дождаться Писателя, который придёт забирать работу, всё у него как следует выспросить про эту девочку и, может быть, даже попросить, чтобы дописал про брата-космонавта. А ещё пусть бы он объяснил, как нужно писать взрослые рассказы, чтобы им подражали.
Писателя Соня никогда не видела. Он мог быть старым. Или очень старым. Ходить с палочкой и поднятым воротником пальто. Зимой он, наверное, кормит белок в ботаническом саду. Как дедушка, который умер так давно, что Соня почти ничего не помнит о нём. Только – как белок кормил. Они брали орехи и тыквенные семечки прямо из рук, не боясь. Чтобы позвать белочек, дедушка стучал орехом об орех или спичечный коробок. А Соня старалась не шевелиться, чтобы не спугнуть их доверчивости…
Писатель всё не шёл, и Соня стала сочинять рассказ сама – но мысленно, не прикасаясь к листу. Чаще всего ночью, проснувшись от маминого стона.
Сперва создавала в уме оболочку из синего моря или синего снега. Потом помещала туда и растворяла в этой оболочке комнату с угрожающе вскинутыми тенями, пасть окна, зияющую чернотой, и беззвучный колокол люстры, шатающийся от сквозняка… Затем вдруг появлялся лес, а листья на деревьях догорали, тлели. Пепел сыпался на землю, и трава казалась совсем седой. Сгорбленные стволы, надломленные ветки маячат перед Соней. Но если всмотреться, то это совсем не деревья, а кони, впряженные в сани. Они несут её через реку по льду – на ту сторону. На какую ? Ведь берега не видно, всё в тумане, в дымке или это просто горит папироса ?
Но вдруг трещина. И зияет – распахнулась в чёрную муть. Уже не затормозить, не обойти её. Один из коней проваливается, хрипит. Но это даже не конь, а маленький рыжий ослик, и на голове у него струпья, глаз загноился…
Сейчас он утянет за собой коней, сани и девочка тоже окажется в ледяной воде. Чтобы спастись, – взять и перерезать ножом уздечку. А нож у неё в руке – острый и блестит. Кто-то наточил. Кто ? Словно знал, что ослик провалится в полынью…
Но Соня медлит. Почему-то медлит. Почему она медлит, ведь ослика уже не спасёшь ?…
От маминого всхлипа проснулась. Вскинулась. Села на край дивана. Думает. Ей хочется знать, что потом. Если сразу постараться заснуть – закрыть глаза и думать о том моменте, на котором сон прервался, – он может продлиться, и всё узнаешь. Но Соня не закрывает глаз. Она боится, что сон продолжится.
Утром приходит мысль, что надо бы всё записать, но получается несуразица: ослик на льду и кони, и лес, и тлеющие листья на деревьях. Стоит ли всё это заносить в тетрадку ?
ЗА ОКНОМ ШЁЛ ДОЖДЬ.
И больше ничего не получалось.
Писатель всё-таки пришёл. Он был не такой уж старый – лет тридцать – и совсем без седины. Держа перед лицом отпечатанные страницы, раскачивался на стуле и щёлкал себя по губам указательным пальцем. Потом сказал: «М–да…» Соня не поняла, хорошо это или плохо. Но мама очень волновалась – теребила серёжку в ухе. Она так всегда делает, когда переживает или волнуется. Соня тоже почему-то ощутила тревогу. Она скорее вышла на кухню, потому что взрослые всегда отсылают её с каким-нибудь поручением, если им нужно договориться о чём-то важном. Папа с мамой последний раз что-то громко выясняли, а Соня сидела на кухне затаясь, как мышка, – боялась их спугнуть. Ей очень хотелось, чтобы папа приходил без крашенной…
Теперь мама тоже говорила громко и взволнованно. Соня слышала, как она твердила что-то про строчные буквы, абзацы, знаки… Одна мамина фраза донеслась отчётливо и пронзительно, Соня даже поёжилась: «Мы так не договаривались ! Мы так не договаривались…»
Неожиданно хлопнула дверь. Соня догадалась, что Писатель уходит, так ничего и не объяснив ей про рассказ.
Теперь он не допишет, конечно же не допишет про космонавта, потому что не знает, что девочке нужно с ним встретиться !
Ах, как нескладно получилось. Они говорили про какие-то знаки и буквы, которые – всё равно ! А девочка так и останется одна. Может быть, снова сбежит из детдома и тётя-мама опять будет бранить её. А дядя-папа уже ничего не подарит, потому что побоится…
Когда Соня зашла в комнату, мама рвала печатные листы и роняла обрывки на пол. Соне казалось, что она слышит, как хрустят косточки.
Писателя она догнала уже на лестничной клетке. И безо всякого вступления выпалила:
— Нужно дописать !
— Что такое ? – он увидел перед собой девочку и смягчился. – Что ты хочешь, малышка ?
— Нужно, чтобы в конце вашего рассказа девочка нашла своих родителей. Иначе – плохо…
Он не дослушал: подошел лифт и жадно разинул пасть. Прежде чем она захлопнулась, Соня услышала:
— Учат ! Все учат… Дети – и те знают, как нужно писать рассказы. Но никто не может их грамотно перепечатать…
Двери тявкнули, лифт ушел вниз. Вместе с ним всё провалилось. Весь мир ушёл под лёд.
Ночью она встала и зажгла свет. Мама спала крепко: перед тем, как лечь, она приняла две таблетки снотворного.
Соня села за стол и раскрыла тетрадь. Первым делом она зачеркнула фразу про дождь. Перед ней распростёрлись линейки, на которых нужно разместить слова и рассказать… Что рассказать ? О чём напишет она в своём первом, может быть, единственном рассказе ? Что поведает миру эта светлая душа, бутон, припорошенный снегом ?
Мелко-мелко сыпала бисером по бумаге – не останавливаясь, не перечитывая и не зачёркивая. Одна страница, вторая, третья… Тетрадь велика, но и ночь нескончаема.
А за окном действительно шёл дождь.
