– Вита, Вита, — женщина в белом халате бежала по аллее, покрытой ровными коричневатыми плитками, и кричала девочке в инвалидной коляске, быстро катившейся к обрыву над морем. Там, у самого обрыва стояла беседка, из которой открывался изумительный вид на море и прибрежную полосу.
– Вита тормози, остановись, наконец.
Девочка въехала в беседку и застыла, глядя невидящим взглядом на расстилавшуюся морскую равнину, нестерпимо блестевшую под лучами солнца.
Женщина перешла на шаг, она уже тяжело дышала, ухватившись левой рукой за бок.
– Виолетта, как тебе не стыдно, — заговорила она срывающимся голосом, лишь только достигла беседки, — мы с тобой уже беседовали на эту тему, ты не должна никуда самостоятельно уходить. — Девочка не пошевелилась, лицо её оставалось неподвижным, как и взгляд, устремлённый в какую-то, только ей одной видимую точку на горизонте. — Виолетта, я к тебе обращаюсь.
Девочка повернула голову и посмотрела на женщину. Сначала на полные ноги в стоптанных туфлях, перечёркнутые синими прожилками. «Вены», отметила про себя. Потом перевела взгляд на выпятившийся живот, в котором увидела опухоль, на одутловатое лицо. Подумала - «пила много, да и пьёт». Взгляды их встретились, и женщина поёжилась, наткнувшись на какую-то холодную синеву больших детских глаз. На лице девочки, испещрённом шрамами, не дрогнул ни один мускул.
– Я поняла, Екатерина Матвеевна.
Вита отвернулась. Она, конечно, могла вылечить нянечку, приставленную к ней заботливым главврачом, могла, но не хотела. Впервые не хотела, и ей не было жаль эту женщину. Это было что-то новое в её ощущениях, новое за весь этот последний год, новое, за два года после того, как она вновь очнулась на этом свете.
Море гулко набрасывалось на берег, словно желая поглотить его, но в бессилии, нехотя отступало, шурша мокрой галькой. Потом, собравшись с силами, вновь повторяло попытку. И снова безуспешно. Виту обволакивала эта неустанная, нескончаемая сила. Эта равномерность и монотонность убаюкивали, рождали из глубин сознания тяжёлые воспоминания.
Бац. Огромный кулак угодил ей куда-то под рёбра, и она полетела в угол, ударившись головой о ножку стула. Отец снял с себя широкий ремень, его глаза налитые кровью уставились на девочку. Он что-то говорил, скривив рот, и приближался, но она ничего не могла разобрать, страх и ужас сковал маленькое тельце. Мать бросилась вперёд, чтобы защитить дочку, но отец отшвырнул её.
– Убью! — Ремень со свистом рассёк воздух.
– А-а-а-а, — вырвался из горла крик, страшная боль пронзила Виту. На маленьком тельце выступили багровые, вздувшиеся от ударов ремня рубцы. — А-а-а-а-а.
Отец опомнился, когда она уже захлебнулась криком, и он перешёл в хрип. Вита ничего не воспринимала, она была без сознания.
Утром проснулась от нестерпимой боли, всё её тело было одной сплошной болью.
Вся её короткая жизнь была одной сплошной болью.
В школу она смогла пойти только через несколько дней, в семье тщательно скрывали эти экзекуции. Отец работал начальником крупного строительного управления, которое числилось в передовых, получало награды, а руководители — премии. "Сор из избы" не разрешалось выносить никому. На работе у отца были постоянные стрессы, это Вите рассказали позже, он часто напивался, чтобы их снять. А по пьянке всегда находил у неё какие-то промашки, и бил зло и больно. Доставалось и старшему брату, но тот успевал убежать, возвращался поздно или вообще не ночевал дома.
Раны на теле девочки едва успевали затягиваться.
Вита жила всё время в тревоге и настороженности, впечатлительная девочка стала заикаться. Мать водила её к логопедам, но они ничем не могли помочь.
По ночам мать выходила на кухню, доставала из своего тайника маленькую, завёрнутую в тряпицу икону, и молилась. Отец был противником всякой религии, а если ему попадалась икона, свирепел и топтал её ногами. А на жену обрушивал поток брани. Но, когда отца не было дома, мама читала дочке Святое писание и объясняла его, как могла.
Однажды, когда отец уехал в командировку, мать окрестила дочку. Это было их маленькой тайной, и крестик Вита носила в кармане.
Неизвестно, сколько времени такое воспитание могло бы продолжаться, и чем бы закончилось, но помог случай.
Однажды, отец пришёл после оперативного совещания на работе крепко выпивший. Видимо, ему там досталось от начальства. Чем важнее было совещание, чем больше возлагали ответственности, тем сильнее пил отец. Казалось, что ему нужен был какой-то баланс, чтобы сохранять равновесие и продолжать жить в таком темпе.
Отец спросил дочку о чем-то, но она уже была в таком страхе, что не могла ничего ответить, а только заикалась, пытаясь выдавить из себя хоть одну букву.
– Что? — Он зло уставился на Виту, — опять ты не виновата?
И уже сделал шаг к ней, кулак был занесён для удара, но тут перед ним вырос сын. Подростку недавно исполнилось шестнадцать, старше Виты почти на пять лет, ростом с отца, но худее его в два раза. Последний год усиленно занимался в секции бокса и добился там больших успехов. Гибкий, мускулистый, уверенный в себе, он стоял сейчас прямо перед отцом.
– Только тронь её, — спокойный, твёрдый голос сына не сулил отцу ничего хорошего.
По инерции отец рванулся было оттолкнуть или ударить сына, но в затуманенном алкоголем мозгу его, видимо, осталось капельку осознания того, что может в этом случае произойти. Он, молча, повернулся, и ушёл.
С тех пор, он Виту не трогал, но заикание у неё не прошло. Она, как и раньше, оставалась замкнутой девочкой. И больше всего на свете желала, чтобы у неё был другой папа.
Море успокоилось, и теперь лениво плескалось, словно мягкий и послушный зверёк. От былой его силы и агрессивности не осталось и следа. Солнце зашло за горизонт, луна появилась на тёмном невосводе и Вита скользила взглядом по блестевшей на поверхности воды лунной дорожке. Казалось, что она ведёт в бесконечность, ведёт в никуда. «Как моя жизнь, — подумала Вита».
– Виолетта, пора на ужин, — нянечка оторвалась от толстого любовного романа, который читала уже много дней.
– Поехали, я готова, — Вита развернула коляску и сделала несколько движений, пробуя крутить руками колёса. От моря тропинка поднималась вверх, и катить коляску было очень трудно.
– Не надо, Вита, тебе необходимо поберечь силы.
От этой, уже навязшей в зубах фразы, Вита передёрнулась. Нянечка встала позади коляски, взялась за дугу за спинкой и они тронулись. За ужином Вита, как всегда, равнодушно жевала котлеты, мысли её были далеки и от этой пищи, и от этой столовой, и от самой больницы. Вообще-то, её давно должны были отправить в Дом инвалидов, или куда-нибудь ещё, в такое же заведение, но молодой и перспективный главврач добился того, что её включили в штат и оставили в больнице. То, что делала она, не мог делать никто. Ей выделили отдельную квартиру в больничном городке, как сотруднику, закрепили постоянную сиделку.
Время от ужина до сна было её самым любимым. В эти три часа никто не мешал ей размышлять, молиться, и призывать небесные силы. И воспоминания, воспоминания наплывали, вытесняя все другие мысли, окружали её плотной стеной, за которую уже невозможно было выбраться.
Из того страшного дня Вита помнила только, как машина, в которой они ехали, провалилась куда-то, перевернулась, и в окнах, сквозь треск и грохот, замелькали земля и небо. Потом сильный удар, и она потеряла сознание.
Она мучительно долго возвращалась к жизни. Операции не принесли желаемого облегчения, она оставалась в неподвижности долгие месяцы.
Чтобы, хоть как-то, загладить свою вину, которую он чувствовал, отец иногда выезжал с семьей на служебной машине в горы. И брал с собой водителя потому, что без водки отдыха не признавал, а сам ехать за рулём в подвыпившем состоянии опасался. Это были редкие дни, когда все они вместе были похожи на дружную семью. Поджарив на огне отменные шашлыки, которые подготовил водитель, вся семья расположилась на широком одеяле, где стояли в изобилии взятые из дому закуски.
Сначала, отец пил сам, мать только пригубила для вида. Потом, после нескольких рюмок, он стал наседать на водителя:
– Выпей, Вася, одну можно.
Вася выпил одну рюмку, потом отец налил ещё, потом ещё. Эх, не ведал он судьбы, не предчувствовал, что смерть свою наливает в рюмку водителя. Да и не только свою.
Сухие строчки протокола потом свидетельствовали: «…находясь в состоянии опьянения, на узкой, горной дороге, водитель не справился с управлением и машина, сбив боковые ограждения, перевернулась, и упала в пропасть…».
В живых осталась только Вита. Она уцелела чудом.
Лёжа долгие дни в неподвижности, Вита перебирала в памяти все свои прожитые годы, и никак не могла понять, почему именно ей подарил жизнь Господь. Ей, а не маме, которая боялась сказать слово поперёк отцу, не брату, который рос смелым и решительным мальчиком, и даже не самому отцу, на которого уже не было обиды. Смерть уравняла всех.
Изменения в себе Вита заметила сразу, как только смогла говорить. Она почти не заикалась, только чуть медленнее выговаривала слова. Но самое главное началось, когда она смогла перебраться из кровати в инвалидное кресло на колёсиках. Она ездила по палате и весело смеялась, в первый раз за последний год; чувствовала, что живёт совсем другой жизнью, что она – это совсем уже не она.
Вита подъехала к женщине, которая лежала в её палате после тяжёлой травмы на заводе, и всё время стонала от боли. И вдруг почувствовала, что какая-то неведомая энергия струится из её пальцев. Вита осторожно положила руку на больной, израненный, порванный бок женщины, и та притихла. Сразу ушла боль.
Женщина смотрела на неё большими, удивлёнными глазами, потом прошептала:
– Не уходи, доченька.
Вита просидела около неё до тех пор, пока та не забылась в глубоком, спокойном сне.
Утром женщину повезли на перевязку, а назад она вернулась на своих ногах. Раны затянулись. Удивлённый врач рассказал об этом случае коллеге, но тот не поверил. Вечером Вита снова сидела около женщины. Теперь она, вызвав энергию, водила рукой над ранами, разглаживая их. А на следующее утро, уже несколько врачей разглядывали совершенно чистую кожу женщины. Потом целая коллегия изучала историю болезни и методику лечения. Так ничего и, не поняв, врачи выписали женщину.
Зайдя перед уходом в палату, женщина поцеловала Виту и сказала:
– Ты — необыкновенная девочка, но я не должна о тебе никому говорить.
Больные из палаты, где лежала Вита, продолжали быстро выздоравливать, но никто из врачей не связывал этот феномен с девочкой в инвалидной коляске. Неизвестно, сколь долго продолжалось бы это неведение, если бы, однажды, Вита не познакомилась с любопытным человеком.
В большой комнате находился телевизор, компьютер, свежие газеты и журналы. Телевизоры были не во всех палатах, но даже и из тех палат, где они были, больные приходили в эту комнату пообщаться, послушать новости. Иногда туда заезжала и Вита. Её уже больше интересовал мир взрослых. Там и обратил на неё внимание пожилой, худощавый человек, как выяснилось из дальнейшего общения, учёный. На учёного он похож не был, всегда шутил и смеялся. Его заинтересовала девочка в инвалидной коляске.
– Как тебя зовут? — обратился он к ней.
– Виолетта.
– О, какое красивое имя, у тебя и жизнь, наверное, такая же красивая, — пошутил учёный.
– Нет, жизнь у меня не такая красивая, — ответила девочка, не приняв его юмор.
– А меня Всеволодом Петровичем, звать.
– Ну, вот и познакомились.
Его удивила необычная, недетская серьёзность девочки.
– А улыбаться ты умеешь?
– Умею, но не хочу.
– А ты знаешь, что смех продляет жизнь, — Всеволод Петрович продолжал в том же шутливом тоне, — ты же хочешь, Виолетта, чтобы жизнь у тебя была долгая и счастливая.
– Нет, не хочу, — Вита, по-прежнему оставалась серьёзной. — А у вас опухоль в животе, внизу слева.
Всеволод Петрович ещё шутил, по инерции:
– Тебе сорока сведения на хвосте принесла?
– Я её вижу. Она плоская, как осьминог, и щупальца свои далеко протянула.
И тут до учёного дошло, что девочка говорит о раковой опухоли в его желудке, и о метастазах.
– А ты... откуда... ты что, в самом деле, видишь?
– Я вижу.
И тут во Всеволоде Петровиче проснулся учёный. Несмотря на то, что он уже прошёл химиотерапию, которая не помогла. Несмотря на то, что рак уже дал метастазы, и дни его были сочтены.
– А как ты, как ты это видишь? Пойдём ко мне в палату.
Он встал, поморщился от боли, и покатил тележку с девочкой к себе в палату. Учёному выделили отдельную палату, там был и телевизор и холодильник, но это мало радовало. Его уже, вообще, мало, что радовало, но он был сильным человеком и пытался шуткой и подтруниванием заглушить неизбежные мысли о смерти.
Всеволод Петрович сел в кресло рядом с девочкой, приготовился слушать, но она, вдруг потянулась к нему и положила руку на живот. Боль ушла. Потом мягко подтолкнула его, чтобы он вытянулся в кресле, расстегнула пижаму. Учёный полулежал, затаив дыхание. Вита начала проделывать пассы руками над местом, где была опухоль. Она нагнетала в себе необыкновенной силы энергию, и находилась уже в каком-то неземном состоянии. Неожиданно, рука её погрузилась в живот учёного, и через несколько секунд вытащила из него кусок окровавленной плоти. Вита швырнула его в ведро с мусором, стоящее в углу. Потом протёрла живот полой пижамы. На животе не было ни следа, лишь едва заметное красное пятно. Вита медленно приходила в себя, все манипуляции она проделывала, как сомнамбула.
– Что, что ты сделала? — Всеволод Петрович, казалось, очнулся от глубокого сна.
– Я убрала опухоль, но щупальца остались... завтра уберу, я сегодня уже не могу.
Вита закрыла глаза и положила руку себе на лоб.
Учёный удивлённо – встревожено смотрел на девочку:
– А я и не почувствовал ничего.
Прошло три дня.
– Больной, вы отказываетесь принимать лекарства и проходить процедуры. В чём дело?
Главврач соблюдал официальность, чтобы показать свою значимость, несмотря на совсем ещё молодой возраст.
– Лекарства мне уже не нужны, да и пребывание здесь не имеет смысла, я здоров.
Главврач недоверчиво смотрел на Всеволода Петровича, он прекрасно знал, сколько тому осталось жить.
– Чтобы выписать вас, мы должны сделать заключение о вашем состоянии, надо сдать все анализы.
– Пожалуйста, делайте всё, что нужно, только побыстрее, — Всеволод Петрович недовольно потёр лоб и нахмурил брови.
На следующее утро учёный опять сидел у Главврача и смотрел, как тот подписывает заключение.
– Поразительно, с таким мы ещё не сталкивались. Злокачественной опухоли нет и в помине. Ведь ещё три дня назад... как вам это удалось, то есть, кто это сделал... то есть... у вас были очень плохие показатели.
Всеволод Петрович улыбнулся:
– А у вас в клинике есть замечательные целители. Только вы о них пока не знаете.
В больницу зачастили различные комиссии. Вита делала операции на добровольцах. Они полулежали в креслах, чтобы ей без напряжения можно было касаться их. Сначала она несколько минут сосредоточенно смотрела перед собой, иногда шептала что-то, потом делала кругообразные движения руками в районе опухоли больного. Она приближала руку к коже пациента, и перед взорами членов комиссии кожа расходилась, появлялась кровь. Ясно можно было увидеть соединительные ткани, тонкие, почти прозрачные, на вид эластичные, залитые кровью. Вита погружала руку в тело больного, и словно отрезала опухоль от тканей, вытаскивая её. Другой рукой кругообразными поглаживаниями как будто сшивала кожу. Потом вытирала немного крови, выступившей на коже больного. Поражённые врачи не обнаруживали никаких признаков хирургической операции: ни раны, ни шрама, ни царапины.
Операция заканчивалась. Выздоровление наступало всегда.
В комиссии был и специалист, который сам обучался этому искусству у филиппинских хилеров. Он подтвердил, что они такие операции делают. Но малолетних девочек среди них нет. Каким образом 13-летняя девочка смогла делать столь сложные вещи, которым обучаются годами и десятилетиями, не мог объяснить никто, да и она сама не могла.
Согласно одной из теорий, филиппинцы произошли от древней цивилизации — Лемурия. Жители этой цивилизации умели воспринимать и генерировать психическую энергию.
Эта энергия концентрируется около рук целителя, а пальцы принимают специальное положение, при котором они проникают внутрь тела.
Эта энергия совершенно неизвестна науке, которая знает только четыре состояния материального мира (твёрдое, жидкое, газообразное и плазма). Главным является не только сама операция, но и концентрация духовной энергии. Она излучается из середины пальцев и центра ладони, проникает внутрь физического тела и устраняет поражённые участки.
Специалист этот сказал, что каждый хилер имеет какое-то повреждение тела: один хромает, у другого рука короче. Природа, как будто, компенсирует физический недостаток, давая возможность целителю помогать другим людям.
Всеволод Петрович активно участвовал во всех этих комиссиях, хотя и не был ни медиком, ни психологом. Он изучил родословную Виты до седьмого колена, но найти какие-то пересечения с потомками лемурианцев так и не смог.
Вита очень уставала от бесконечных вопросов. После каждой операции она чувствовала себя опустошённой, и два-три часа не могла не только говорить, но даже шевелиться. По настоянию Всеволода Петровича, проведение операций ограничили. Но, Вита всё равно снимала боль руками, и пробовала рассосать опухоль пассами над поражённым участком тела больного.
Она уже трудилась как настоящая медсестра. Её рабочее место было в отделении физиотерапии. Нянечка – Екатерина Матвеевна находилась при ней неотлучно, и помогала в операциях. Но с каждым днём заниматься этим было всё труднее. Вита сильно уставала, и на восстановление требовалось всё больше времени. Господь, словно забирал у неё кусочек жизни за каждого излеченного. Она боялась, что в какой-то момент уже ничего не сможет. Этот страх всё глубже вползал в её сердце. Тревожили непрошеные мысли: «А что с ней будет потом? Она так и останется просто инвалидом, маленьким инвалидом, недолюбленным в детстве».
Иногда, её навещал Всеволод Петрович. Это были самые счастливые минуты в жизни.
Они шутили и смеялись, он общался с ней как с равной, и она забывала о том, что ей только тринадцать лет, что она всего лишь искалеченная девочка.
А в последний свой приход, он удивил её:
– Хочешь переехать ко мне жить? Мои дети выросли, и нам с женой очень не хватает такой девочки, как ты. Я смогу добиться этого, ты только согласись.
Вита отвернулась к окну и закрыла лицо руками, плечи её вздрагивали. Ей никто не говорил ничего подобного в жизни, но она знала, что не сделает этого, что не сможет заставить пожилых добрых людей ухаживать за собой.
Сегодня был трудный день. Тяжелейшая операция — злокачественная опухоль в лёгких. Вита делать её отказалась. Но когда она увидела женщину, которая уже не могла ходить, с отёкшими ногами и страданием в глазах, она повернулась к Екатерине Матвеевне и сказала:
– Готовьтесь.
Поначалу всё было, как обычно. Вита сполоснула руки в растворе, потом минут десять сосредоточенно вызывала в себе энергию. Наконец, приступила к операции. Но в самый ответственный момент, когда опухоль была уже в её руке, почувствовала, как слабеет. Она не могла сшить рану, кровь продолжала вытекать. Это грозило катастрофой. Вита напрягла все силы, сосредоточилась. Ну, ещё немного, ещё мгновенье.
В полубессознательном состоянии она упала на спинку кресла и осталась лежать без движения. Екатерина Матвеевна вытерла кровь, которой сегодня было больше обычного, и повернулась к Вите:
– Виолетта! — Девочка даже не пошевелилась, — Вита, Вита, что с тобой?
Прибежал врач, схватил её руку, пульс едва прощупывался.
Виту немедленно повезли в реанимацию, оказалось — сердечный приступ.
Ей запретили делать операции, да и вообще, что-либо делать. Теперь она часами сидела в беседке и смотрела на море. Рядом, Екатерина Матвеевна, читала всё тот же роман.
«Вот бы полететь над морем, как чайка, распластав крылья, стать свободной, оставить за собой расстояния, оставить эту больницу, это инвалидное кресло, эту беспомощность, когда даже в туалет сходить самостоятельно не можешь». Она представляла себе предстоящую жизнь, и сердце сжималось. Кому она нужна, беспомощная, Всеволод Петрович пожалел, и все её будут жалеть, а она не хочет, не хочет, чтобы её жалели.
Сегодня, сегодня вечером, наконец, может стать свободной. Так она решила.
Вечером после ужина как всегда осталась одна. Теперь Вита обращалась к Богу:
– Ты, Боже, Всемогущий, отпусти меня! Избавь от участи — жить и умереть в этом кресле. Неужели, ты оставил мне жизнь только для того, чтобы превратить её в страдание. Всё, что ты дал мне взамен смерти, я уже отдала людям. Боже, Боже, Милостивейший и Всемогущий, отпусти меня. Дай мне свободу.
И спустя минуту ей послышалось:
– Иди, дитя моё, отпускаю тебя. Ты свободна.
Вита выкатила кресло в коридор. В это время там было пусто, проехала мимо комнаты, где дежурила нянечка. Осторожно подъехала к входным дверям и приоткрыла их, двери во внутренний двор закрывались только на ночь. По наклонному пандусу съехала вниз и покатилась по дорожке к морю. Вот и беседка. Всё, назад ей уже не подняться. Можно, конечно, нажать тревожную кнопку и подать радиосигнал. Но не для этого она сюда ехала. Вита выкатилась из беседки и подъехала к обрыву, потом осторожно поднялась, держась за кресло. Поднялась и выпрямилась. Она не чувствовала боли, она сейчас ничего не чувствовала, она стояла, она свободна. Звёздное небо над ней, а под нею море... бескрайний простор.
Вита сделала шаг вперёд и вот уже летит, летит, как чайка, дух свободы несёт её на своих крыльях...
Тихий всплеск, и маленькая звёздочка на небосводе погасла.
Никто и не заметил.
Утром обнаружили коляску на самом краю обрыва, а ту, что была в ней, так и не нашли.
Вознеслась душа её и полетела, свободная, над Землёй.