ЛЮБОВЬ
- Хочу желтую кашу, - сказал я как-то маме. Объяснить, что это, я маме не смог, и она полюбопытствовала о ней в детском саду, когда в очередной раз пришла за мной. Мама всего несколько лет, как приехала с Кавказа, и не имела представления о пшенной каше, которая была там, видимо, не в ходу. И в воскресенье она, вооружившись «Книгой о вкусной и здоровой пище» собралась порадовать меня. Кашу я забраковал – не такая. Мама не поленилась уточнить рецепт правильной детсадовской каши непосредственно по месту ее приготовления. Судя по всему, он был значительно проще.
Кашу нам в детском саду подавали весьма горячей, и ритуал ее поедания был продиктован отчасти практическими соображениями. Сначала потихонечку она объедалась с краю, где немного успевала остыть. Потом она вся делилась на четыре сектора. Канавки накрест, которыми это делалось, все время норовили заплыть, поэтому их приходилось тщательно очищать. В процессе каша остывала, сектора все уменьшались в размерах, и, наконец, их остатки, в виде небольших треугольников уничтожались буквально одним движением ложки. Последовательность при этом строго соблюдалась – от левого верхнего по диагонали, и далее.
Вот эту, внезапную любовь к пшенной каше, я пронес через всю жизнь. (Жуткая аллергия на пшено, обнаружившаяся у нашего младшего, стала для меня настоящей проблемой)
ПИСАТЕЛЬ
Писатель в нашем семействе всегда был один. И это не я. Денис стал писать, как только научился буквам. Но, в отличие от младшего, сразу начавшего с написания требовательных писем в разные инстанции (будто для того письму и учился), старший мой сын писал книги.
И выглядело это так. Сначала нужно было выпросить у родителей несколько листов писчей бумаги, с которыми он отправлялся к бабушке, и та, подслеповато щурясь, толстой белой ниткой сшивала их в тетрадь. Выходило довольно криво, что Денис окончательно усугублял ножницами, в попытках выровнять. (Высказанное мною как-то предложение по-простому использовать в этих целях обычную тетрадь, было отвергнуто, как неприемлемое - на книгу не похоже!)
Далее было проще. На обложке писалось название, а внизу непременно «ДЕДГИЗ» с указанием года, по образцу окружавших его, моих еще детгизовских книжек. После этого тетрадь легко и быстро заполнялась текстом, покуда не уставала авторская рука.
В жанрах царила эклектика. Иногда это бывал пересказ детской страшилки с названием «Окровавленная рука» (в одной из страшилок, под названием «Красный телефон», был гениальный эпизод: мать несчастных детишек, нарушившая страшный запрет приобретать телефон вышеназванного цвета, оказавшись на допросе у главного злодея, дает искренний и совершенно совковый ответ - а других не было… - на что тот, растерявшись, даже не знает, что и возразить)
Но наиболее значительным, и самостоятельным его произведением была эпопея (уместившаяся, впрочем, в тот же формат) «Вовкина мать». Посвящена она была событиям 1812 года, о которых Денис имел очень приблизительное представление. Запомнилась она зачином: «…и было у нее три сына» с перечислением имен и возрастов, только младший именовался почему-то Таней (видно по ходу изменился замысел), а также драматической фразой в кульминации действия: «Кипичная дура! - подумало (sic!) французское войско». (Не вполне расслышанное «типичная» он полагал ругательным эпитетом, так же, как высказанное в его адрес «поразительный» молчаливо воспринимал, как именование паразитом, а скрупулезный человек был в его понимании некто, неизлечимо больной скрупулезом).
Однажды я случайно натолкнулся на незнакомую мне тетрадку вышеописанного вида. На обложке было выведено: «Будь скромней!». Признаться, раскрывал ее не без интереса и даже трепета.
Внутри было пусто. Видно, весь запал был растрачен на заготовку тетради и обложки, а позже к затее не вернулся.
Позже, когда Денис подрос, и иногда заносился, я, бывало, подлавливал его, произнося задумчиво:
- Есть одна такая умная книга, жаль ты ее не читал…
- Какая?
- «Будь скромней!»
ИЗДАТЕЛЬ
В отличие от старшего, младший писал не книги, а письма, причем начал сразу, будто для этого грамоте и учился. Письма, в основном, на телевидение, и весьма требовательные. По виду обычные детские, с большими квадратными буквами, и Я и Е не в ту сторону. Читать их было непросто. Так букву «Ч» он считал полноценным слогом ЧЕ, поэтому его письма с требованиями показать те или иные мультфильмы пестрели многочисленными ПАЧМУ? Мы и до сих пор любые письма в инстанции называем «письмами Пачму».
Но однажды наступила пора издания журнала. Научного характера, правда, с некоторой желтизной. Выходил он часто, но недолго. Все материалы он писал самостоятельно, и были они образцом журналистики, скажем, не в лучшем понимании этого слова. Впрочем, в исполнении мальчика восьми, что ли, лет…
«Дорогие читатели! Мы не можем рассказать о человеке (что, по-видимому, было прежде анонсировано), поэтому расскажем вам о динозаврах… …были стерты с поверхности Земли астероидом. Не станем ли мы следующими биологическими существами в списке жертв космоса?»
Или еще: «…вы все знаете о зелененьких человечках, но это неправда, никаких зелененьких человечков не бывает, но НЛО все же существует, никто не знает, что это, и никто не знает, откуда оно берется, но ученые уже работают над этим вопросом, но они еще не нашли ответ на этот вопрос»
ТЕЛЕВИЗОР
Тех, кто может сказать о себе: я появился в доме раньше, чем телевизор, становится все меньше. Мой отец был большим энтузиастом техники, но все же я удивился, некогда обнаружив среди старых книг инструкцию к нашему первому телевизору. Гарантийная печать была датирована 52-м годом. Это был легендарный КВН-49, с четырьмя круглыми ручками на панели, выглядящими, как 4 пуговицы на парадном двубортном пиджаке.
Ему полагалась антенна в виде двух усов подставке. (Об антеннах на крыше и не слыхивали) И он требовал постоянной настройки. Справа располагалась ниша с десятком тонких рукояток и мудреными подписями под ними: «Частота кадров», «Частота строк» Как самый ненужный орган управления, сзади, рядом с антенным гнездом, располагался рычаг переключения программ на три положения. Он и в самом деле никак не использовался много лет, до появления второго канала.
Помню себя, требующим у мамы включить телевизор, и ее ответ: «Сегодня четверг, телевизор не показывает». Похоже, тогда я впервые и про четверг-то узнал. Вообще же самой яркой характеристикой тогдашнего телевидения с нынешней точки зрения можно назвать, наверное, неспешность. Настроечная таблица могла висеть часами, да и заставки тоже по многу минут. Объявлялось, к примеру, торжественное заседание по поводу какого-нибудь праздника (с последующим концертом). «Трансляция из Колонного зала Дома Союзов» и появлялась картинка зала с пустым президиумом. Было видно, как в первых рядах рассаживаются люди, был слышен стук кресел, обрывки слов (И мой сосед и приятель, Женька Нескоромный, постоянный соперник в гонках на трехколесных велосипедах по коридору, вскоре уехавший с родителями обратно в Киев, уверял меня, наивного, что точно слышал, как кто-то в зале сказал «Здоровеньки булы!») И это шуршание могло продолжаться минут сорок, пока, наконец, не затихало, и под аплодисменты президиум начинал заполняться руководителями. После приличествующих речей начинался концерт. Любопытно, что ход его, и даже последовательность номеров были достаточно предсказуемы. Сначала хор пел что-то вроде «Ленин всегда живой», потом бас пел что-нибудь классическое, потом наступал черед адажио из балета, затем начинались песни и пляски народов СССР. Второе отделение бывало менее официальным, непременный конферансье, исполнялись популярные в то время песни, все разбавлялось куплетистами, читались и басни. И еще почему-то «акробатический этюд». Я-то ждал Райкина, номера которого знал наизусть (и песни тоже - кто помнит - он тогда и пел,- хотя слова я понимал не все, и произносил, по своему разумению: «вогнеопасная»)
А вообще на все интересные передачи приходили соседи. Со своими стульями, которые расставлялись в два ряда (и это в наших девяти квадратных метрах) А экран-то был размером с открытку. Почему-то запомнился популярный комедийный спектакль «Щука-Ага», хотя кроме названия ничего не помню.
МАГНИТОФОН
Если телевизор был редкостью, то объяснить, чем был в пятидесятые магнитофон, мне трудно. Это все равно, как если бы вы сейчас узнали, что у кого-то дома есть небольшой адронный коллайдер. (Я даже не представляю, чтобы мне пришло в голову магнитофоном перед кем-то хвалиться – кажется, мои друзья узнали о его существовании лет через десять, когда такие стали появляться у многих)
Как отец, вдвоем с товарищем, несли по длинному коридору гостиницы (в которой я провел первые годы жизни) большую картонную коробку, я помню. Реакцию соседей, в виде полного изумления и растерянности, когда отец воспроизводил потихоньку записанный им только что происходивший разговор, помню тоже.
ЛОЖЕЧКА
Живем мы просто, возможно даже слишком. Но я из семейства традиционного, даже, скажем, традиционалистского. Поэтому в сахарнице у нас всегда лежит специальная ложечка. А народ в гостях оказывается разный – нет-нет, кто-нибудь и сунет ее себе в чай. Надо сказать, случаются такие, что и не заметят, а то и заметив, скажут простодушно – о, а чего это у меня две ложки? Но чаще смущаются. Я же по этому поводу испытываю лишь искреннее беспокойство хозяина за случайно оконфузившегося гостя, и прихожу к нему на выручку, подавая другую ложку. (Ну, могу поворчать. Но уже потом, после ухода гостей, восстанавливая статус-кво – вернуть в сахарницу можно только идеально сухую ложку)
Но однажды у нас гостила молодая особа, которая почему-то решила строить из себя VIP-персону. И за разговором, сдобренным многозначительными намеками на важные знакомства и близость к высоким кругам, она окунает упомянутую ложечку себе в чашку. Слегка, самым краешком. Но надо было видеть, как сразу сникла, и как из нее моментально вышла вся эта спесь.
ТАЛАНТ
У нас в ванной стоит таз, куда Наталья складывает вещи, которые надо бы постирать как-нибудь при случае (с тем, чтоб они были на глазах). И лежала там пара теплых носков. Долго. Похоже, вторую зиму. Все оказии не случалось, видно.
Смотрю как-то – а носок один. Вот, думаю, куда бы второй мог деться?
А Андерсен бы сочинил сказку…
