НЕ УВИДЕТЬ ЗАКАТ...
Автор: Лев Визен
***
Памяти бывшего штрафника, майора Н.И.А.
Впереди - пулемёт.
Позади - пулемёт.
Пулемётам всегда есть работа.
В наст январский в овраге
вмерзает и ждёт ...
Ждёт судьбу беспогонная рота.
Не увидеть закат.
СмЕртники.
Штрафники.
Власть решила: они - виноваты.
И надежду на рану
хранят мужики,
Как на светлое счастье когда-то.
Им ничто не давалось задаром, легко.
Знали жизни крутые замесы
Подкулачник Иван,
и поэт Датико,
И портной Либерман из Одессы.
Но чекисты статью находили
на всех.
Предъявляли тузом из кармана.
На Ивана -
за двух лошадей, как за грех,
И за "частника" -
на Либермана.
А поэт Датико славил эсэсэсэр,
Но и он загремел по этапу,
Потому что был
"антинародный эсер"
Его, к стенке поставленный, папа.
Не за рупь сорок пять,
не за рупь сорок шесть
Шли срока под пинки вертухаев,
И хотелось им верить, что правда-то
есть,
Просто
Сталин всей правды не знает.
И жгли письма в буржуйках охранники.
В масть
Судьбы зеков не часто ложатся.
И давила обида.
Но только на власть.
На людей-то чего обижаться.
А в разрывах спешивших на юг облаков
Розовели горластые чайки,
И равнялся
живительной пище богов
Положняк, ежедневная пайка,
И металл, для державы добытый, желтел.
Снег не таял,
но таяли силы.
За закон и порядок
сходил беспредел,
И сходили шурфы
за могилы.
Они знали, что те, кто еще уцелел,
До свободы дотянут едва ли.
Датико по-грузински
о женщине пел,
Либерман и Иван понимали.
Шел чифир за коньяк, котелок шел за штоф.
- "Юбилейный". - шутили небрежно ...
По Указу,
"заклятых народа врагов"
Повезли бить врагов зарубежных.
И не грело в пути
"по сезону" тряпьё.
И, картавя в зловещем концерте,
Человечиной брюхо набив,
вороньё
Предвещало
обыденность смерти.
Повагонно конвойные строили их.
Пересчёт. Беглых нет. Всё в порядке.
Дали им
по винту без маслин
на двоих.
И ещё - по сапёрной лопатке.
... Западло ... Нас уроют ... Облом ... Бога мать ...
Здесь амнистии мы не дождёмся ...
Но решили: чужих гадов - надо порвать.
Со своими -
потом разберёмся.
И пошли,
как в последний на волю побег,
Вверх по склону, на низкие дзоты .......................
И окрасила
кровными клятвами
снег
На расстрел обречённая рота.
Гнёзда иволги вьют в тихом майском лесу
И зверьём порастасканы кости.
А в Москве
оркестранты тромбоны несут
И парадом обмануты гости.
И сверкают в три цвета уже кабаки,
И геройски, до дна, пьют мужчины...
И забыт тот овраг, где легли штрафники,
Предпочтя пули в грудь,
а не в спину.
Где ушли,
со статьёй,
за туман-молоко,
За снегов наших долгих завесы,
Работяга Иван,
и поэт Датико,
И портной Либерман из Одессы.
----------------------------------------------
* Погоны появились в 43-м, штрафникам их не выдавали.
* Если штрафник был ранен, у него появлялся шанс "получить прощение" и, после выздоровления, быть отправленным в регулярную воинскую часть.
* "Рупь сорок пять" - ст. 145 УК РСФСР - грабёж. "Рупь сорок шесть" - ст. 146 - разбой.
* "Юбилейный" - грузинский коньяк 25-летней выдержки.
Рассказ сапёра
Автор: Сергей Гамаюнов (Черкесский)
Ночь на исходе, часовые дремлют
И до рассвета надобно успеть.
Саперным взводом роем, чистим землю,
Мембраной клеток ощущая смерть.
Но, хочешь – нет, а с нею мы бок о бок -
В тылу, на фронте, в холод и в жару.
Ползёт рассвет, как первогодок робок,
Сквозь горизонта рваную дыру.
И наготове танки и пехота,
К броску вперёд на вражьи рубежи.
А чтобы кровью не умылась рота -
Сапёрный взвод над минами лежит...
Из инструмента – щуп, кинжал и руки.
Цена ошибки – только наша жизнь.
Шипит ракета. Замерли все звуки
И струйкой липкой пот бежит, бежит…
Извлёк запал - и снова ищешь мину.
Душа в груди поставлена на взвод.
Судьба слепа, а смерть не смотрит в спину -
В лицо глядит! А там – как повезёт…
И вдруг мгновенно над передним краем
Как будто демон смерти заплясал,
И, ткань вселенной в клочья раздирая,
Швырнул он землю к серым небесам.
В размер воронки съёжилось пространство,
Я в ней лежу, обняв земную ось.
И боль в печёнке с подлым постоянством
Пронзила жутко: значит, началось -
Артподготовка, точно, как по нотам!
Теперь – отход. Сто метров – не верста.
Хватай винтовку – и вперёд, пехота!
А весь мой взвод - как будто снят с креста…
Успев настать, рассвет смешался с темью,
У той межи, куда ушла война.
А нам опять от смерти чистить землю:
Здесь людям жить.
И что нам ордена…
17-21.04.2015
Двенадцать вёрст
Автор: Лилия Слатвицкая
(Имена собственные, расстояние и события - абсолютно реальные)
«Да будет вам... Да разве ж это ноша
в сравненье с той, что там, на фронте ждёт?
...Обратно понесёт её Алёша –
большой уже, четырнадцатый год...»
...Двенадцать вёрст от Сретенки, от хаты,
саманной, как везде, где лес – в цене,
до станции, на окрики распятой...
на всхлипы... на проклятия войне.
«Да что в ней весу? Разве что полпуда...
Ну, чуть поболе... Пусть себе сидит!
Глазищи в пол-лица... Не девка – чудо!
Кудрявая... Уснула на груди...»
...Двенадцать вёрст по хлипкому просёлку
до эшелона. Дальше – чернота...
Он поправляет тощую котомку,
«Не разбудить бы... Ах ты ж, мелкота!..
Вон старшие – почти уже невесты,
да только женихов в округе нет.
Повыбивало... Нынче по повесткам –
сорокалетних... Каждый пятый – дед.
...Ну вот, пришли. Пора прощаться, вроде...
Ещё разок на младшую взглянуть...»
…...................
Год сорок третий... Маме – третий годик.
Двенадцать вёрст. Последний мирный путь.
Героическое
Автор: Таня Кузнецова
Жизнь пролетела военною песнею.
Главное, сердце. Сбоит, но старается.
Старый комод. Две десятки до пенсии.
Орден, медали и старая рация.
Помнишь, как льдины скрипели на Ладоге,
как отъедался икоркою паюсной?
Наши герои истории надобны.
И в райсобесе теперь улыбаются.
Жить стало лучше. Вопросы дурацкие.
Всякие кризисы - нам по касательной.
Сказано было: дадут ветеранские.
Пара годков, и дадут. Обязательно.
Сонное царство дряхлеющей истины.
Птицы под окнами - Бог любит троицу.
Долгим стал день, а движенья - небыстрыми.
Что-то фрамуга никак не откроется.
Ветер врывается в комнаты душные.
Только бы выдюжить, только бы выстоять.
Птички голодные хлебушек кушают.
Бедность щедрее державного вымысла.
У обелиска
Автор: Уваркина Ольга
Павшим под Москвой в 1941 году у
д. Курапово Нарофоминского района
Как в карауле,
Шесть елей - вверх…
Вы здесь уснули
В земле навек…
В декабрьской стыни,
Где шли бои.
Под небом синим
Лишь тишь стоит
У обелиска…
Над ним звезда.
С поклоном низким
Приду сюда…
У скорбной грани
К имён числу
Душевной данью
Дополню вслух:
«За свет слепящий,
Что бьёт в глаза,
За смех ребячий
И - голоса,
Хлеба и травы,
Что поднялись,
Не ради славы,
А - славя жизнь!..»
В бараках окна — грязные
Автор: Анна Клюшард
В бараках окна — грязные, но ты
задумайся: в бараках видно небо!
Когда прервется жизнь с приставкой "недо",
Душа из закоулков суеты
Уйдет туда, где обитает Небыль.
Их можно было б попросту забить,
Застроить камнем, замалярить краской —
не высадить ногой, не выбить тряской —
Замуровать и обо всем забыть.
Но, окна есть. И солнце мучит лаской.
Как-будто важно — что же в тех местах.
Как-будто в этом есть особый профит —
Смотреть на Бога в его светлый профиль
И уповать на дьявольский рейхстаг,
И на тот факт, что хангман — все же профи.
Я уповал на Тору. Я — еврей.
Меня везли в загаженном вагоне,
(догруженном на тукумском перроне)
В закатный шелест взмыленных полей,
Пропитанных миазмами агоний.
Осенний ливень вымочил до жил,
Детей и стариков стреляли дважды...
А позже, для оптированных граждан,
Призыв у входа молча объяснил,
Что всем — своё. И свой, увы — не каждый.
И был наш быт до боли упрощен:
Расстрелы, голод, казни; снова голод.
И был Максимка. Был он тощ и молод...
"Что с нами будет, дядя Аарон?" —
Он истерил, беря меня за ворот.
Что мне сказать? Шесть месяцев прошло
С тех самых пор, как каждому — по "вышке".
Но мы живем. Секунды, как излишки...
"Не дрейф, пацан, все будет хорошо" —
Я обещал смышленому парнишке.
И был покой, и не было ста бед,
И стлалась ночь, и выступили звезды.
Приснилась тля в акациевых гроздьях...
А утром он болтался на столбе,
Костлявым телом рассекая воздух...
А через день — волнения, мятеж!
Через другой — пришли американцы...
Я выл навзрыд под флагом чужестранцев,
Мешая слезы с копотью одежд,
Алкая волю с буйством новобранца.
Я постарел. Я справился как мог.
Привык к еде, к теплу... но, смотрит в спину
И бродит по пятам одна картина:
Барак,
окно,
петля...
Великий Бог!
Соврал ли я тогда, солгал Максиму?
* * * (Посвящение)
Автор: ...
За промёрзшим стеклом – необъятная дикая даль.
Раскатилась блином – тем, что масляным комом – по вёрстам,
По времён норовистым ухабам, за здравие тостом,
Удивительно траурно эхом звучащим всегда…
Неизменен страны антураж, сколь ни вьюжься Земля:
Своеволье тиранов, из рабства и в рабство потоки,
И затравленных гениев кровоточащие строки…
И нет смысла пенять. Колыбель. Вот такая. Своя.
И случалось порой (слышишь, дед, я к тебе правлю путь),
Что нашествий безумных плакатной агиткой не смерить
И папахами не закидать бесноватого зверя…
Только в землю врасти. Всем народом – не смять, не согнуть.
Пусть зовут муравьиным инстинктом тот жертвенный ход,
Пусть властители «пушечным мясом» играют бесстыдно,
Нам то что? (правда, дед?!) Надо Дело нам делать! Обидно
Только быть позабытым своими… А впрочем… сойдёт.
Не за славу же меряем жизнями путь на закат,
Кёнигсберга агонию рваною чуя аортой!
Лагеря нарывают по обе сторонушки фронта
Концентрацией боли… И путь в этот ад так покат…
Не рванёшься вперёд – почернеют родных голоса.
А атака раскрутит легко маховик лотереи:
Кто куда – в землю, в небо, в полон… Счёт потерян,
И отписка стандартна: исчез неизвестно куда.
Жди, родная, врагу не навесить покорства хомут.
Дед прорвётся к своим, пусть не с первой попытки, но выжмет
Этот путь… до беды. Снег кружит облетающей вишней…
Снег сибирский – юдоль ледяная – одежды ему…
Слышишь, дед! Слышишь, парень! Сынок (я ведь старше тебя)…
Дотянуть до тебя бы горячие сильные руки
И отнять у безликости смерти! Но горя порукой
Фотография, водка, сухарь восходящего дня.
Восемнадцать им было...
Автор: Сергей Пясецкий
На пригорке - полынь,васильки и чабрец,
Свежий ветер ерошит мне стрижку.
На пригорке сидим только я и отец.
Гордость так распирает парнишку!
Мне отец рассказал, как он здесь воевал,
Показал и окопы, и ДЗОТы.
Всё травой поросло, где шёл огненный вал,
Вдруг наткнувшись на стойкость пехоты.
Здесь у самой реки остановлен был танк,
И Витюха с седым старшиною,
Развернув к немцам дуло, ударили так,
Что их сдуло ударной волною.
Тут убит был Андрей, там - Иван и Сергей,
Зацепило здесь рыжего Мишку.
И лежали они среди русских полей,
Свежий ветер ерошил им стрижку.
И когда говорят, мол, пора поменять
Отношенье к победному маю,
Я всегда вспоминаю тех славных ребят,
И пригорок я тот вспоминаю.
Не забыть мне во веки отцовский рассказ,
Не забыть горький запах полыни.
Восемнадцать им было, и в этом весь сказ!
Восемнадцать осталось поныне.
