***
Утро и Море, – мир акварельный!..
Гаваней крики, рынков соблазны.
Блики на бивнях таранов галерных.
Разноязыки, разнообразны
люди и страсти.
Туда – без опаски,
разом шагнуть… Или просто всмотреться,
как примеряет гротескные маски
солнцем любимая древняя Греция.
Маститый ритор, седой и курчавый,
успешный в искусстве писать доносы,
клиента ждет, опершись величаво
на свой резной кипарисовый посох…
Гроза и горе Пелопоннеса –
пират присматривает подругу…
Купец, спаливший во славу Гермеса
чужими руками чужую фелюгу,
нарядный, идущий смотреть дискобола,
во рту катающий косточку финика…
Ты сам, лицо опускающий долу
с кривой усмешкой старого киника…
Кулачный боец, напустивший лужицу
кровавой слюны и костного крошева,
с песка приподняться напрасно тужится…
Купивший девчонку-наложницу дёшево
поэт, скандирующий на агоре
напыщенный стих о гетере Лесбии…
…Ангел с глазами, таящими горечь,
ангел с меча пламенеющим лезвием…
Ночь над Элладой. Море мерцает.
В мире – ни зла, ни страха как будто…
Лодки, наполненные тунцами,
держат на север, к рыбацкой бухте.
Спящих рабов расслаблены спины,
спят винограда тёмные плети,
а на холме у храма Афины
между колоннами бродит ветер.
В дом проникая сквозь ставни неплотные,
трогает пламя в узорных плошках…
В комнате – две египетских кошки,
слуга, и в кресле – начальник сотни.
Он цедит сок, слугою налитый
из звонкой глины, (стекла? фаянса?)
забыв Кирену, где смял гоплитов
и их убивал, как Ахилл – троянцев.
И он не помнит могильной глины
и мертвых улиц с вороньим граем:
он слушает флейту младшего сына,
а мальчик играет, играет, играет…
Безвестный скульптор на козьих шкурах
лежит, насытившись девы стоном,
лежит и думает полусонно,
как завтра утром, в честь Эпикура
он будет зачатье статуи праздновать,
как будет, оставив горячую талию,
резцами из мрамора пальцы выпрастывать,
тянущие ремешок сандалии…
Три друга, поклонники Демокрита,
в прохладном саду под старой оливой
сидят на траве, холстиной покрытой,
беседой о сути мира счастливые.
Там сыр, и смоквы, и чаши трёхлетнего
в мудрой пропорции с горной водою…
Подсвеченный лунным великолепием,
пастух молоко вечернее доит.
В веревках мускулов руки смуглые,
он стар, ему шестьдесят без малого.
И лунное олово с медью углей
сплавляются в бронзу лица усталого.
Чуть-чуть иного рисунка, чем ныне,
Весы и Дракон, Береники Волосы…
…Тихо смеются ручьи в долине
и ангел, раскрывший Небо над полисом.
***
«Осенний крик ястреба»
И. Бродский
1.
…Наряду с другими – и нашего брата-
поэта смущающий странностью голоса –
он когда-то был persona non grata,
но, возможно, был и посланцем Логоса.
Из статьи о нём, для многих – кумира,
(написанной до того, как его похоронят):
«Противостояние человека жёсткому миру
осмыслено в духе романтической иронии».
Уникальность этого эстетического факта
обусловлена неповторимостью автора.
Уберём же предвзятости катаракту
и оценим факт из ближайшего «завтра».
…Он звучит, привычному вопреки,
игнорируя нормы во многих случаях,
и порезаться можно на сколе строки,
и висят абордажные рифмы-крючья.
Он внедряется в память – и раной саднит,
он какой-то жестокий секрет постиг!..
…оставаясь при этом только одним
из бесчисленных срезов реальности.
2.
…Далеко от Нью-Йорка и Сан-Диего,
и от прерий, затканных ковылём,
где в избытке снега – но только снега,
где скребёт о мели паковый лёд,
где и летом не щедро солнце к природе,
а зимой – лишь складчатые миражи –
…иногда отрешённым сознанием бродит
тот, который с бродяжьей фамилией жил,
той же нации, но не из тех людей,
что опять покупают в Намибии копи;
препаратор фразы, поэт-иудей,
безразличный к попыткам офсетных копий
со стилистики нобелевского лауреата,
равнодушный к всемирному «гран-мерси».
…Голубой бриллиант в девятьсот каратов
на канадском чёрном небе висит.
Льётся чёрная тьма из Большого Ковша,
сыплет с Млечной Тропы молоко сухое
в эту тьму, где неровно мерцает душа,
не нашедшая в жизни себе покоя.
И молчания песня – как долгий вой
над волнистым пространством сухого снега,
под луной, ледяным бессмертьем больной…
И алмазный шип – безумная Вега
умножается в блеске сионских звёзд,
(в мириадах кристаллов, готовых вспыхнуть).
Длятся тени, упавшие в полный рост,
длятся скалы, лиственницы и пихты,
из прорехи времени выпавший цент, –
длится миг между «будет» и «только что спето»,
и почти не заметен рашен-акцент
у равнин, облитых алмазным светом,
но отсюда ближе к цепóчке дюн…
…Там такой же снег с таким же альбедо,
там он был – и был беззащитно-юн,
там живет не забытая им обида –
только память, без доли телесного брутто –
неостывшим, давним, усталым горем…
…Ястребиный пух из Коннектикута
порошит из туч над Балтийским морем.
ИНОЙ АРДЖУНА
Апокриф
Классическая «Бхагавадгита» гласит,
что Кришна, разрешая сомнения Арджуны,
приобщил его к сокровенным тайнам духа…
…И Он воплотился, прекраснейший облик приняв,
со взглядом, который затмил бы любую зарницу.
И два легконогих, как лотосы – белых, коня
по ровному полю неспешно влекли колесницу.
И, мир проницая – от капли до каменных плит,
от градов небесных – до джунглей зелёного лона,
Всеведущий Кришна с печальным Арджуной стоит
о правую руку и с ним говорит благосклонно:
– Ты избран, Арджуна. Пока Я с тобою – внемли! –
замолкли ручьи, и затихло дыхание ветра,
и лист облетевший не может коснуться земли,
и замерло время на глади лугов Курукшетра…
Потомок властителей! Сталь и горящая медь
уже сопоставлены грозным велениям рока.
Но ради чего собираешься ты умереть?
От этого нет никому ни малейшего прока!
Ну, что из того, что сегодня с обеих сторон
готовятся к битве друзья и родные по крови?
Заметь, победитель стяжает и славу, и трон.
Твоим недеянием всех не спасти. Прекословя
судьбе – потеряешь. Ты видишь улыбку Мою,
Подателя истины и Сокрушителя злобы?
Забудь о невечном – и щедрым потоком пролью
всё то, что иначе по каплям тебе низошло бы.
Ты смел, ты отважнее прочих. А всё-таки знай,
что в этом сраженье, где вас уцелеет немного,
имеешь, чего никакая не купит казна:
тебя охраняет ладонь всемогущего Бога.
Я тот, Кто любовь и возмездие, милость и плеть,
Кто зиждет и движет светила, планеты и луны –
и Я говорю, что не нужно о них сожалеть.
Сражайся, Арджуна!
Зачем бы Я дал эту силу и гордую стать
и в плотную массу героев принудил стесниться?
Зачем бы Я луки напряг и заставил блистать
доспехи и сбруи, мечи, человечьи зеницы?
Щиты, колесницы и злая копейная ость –
одна только Майя, игра Всемогущего Гуру!
Направо – эбен, а напротив – слоновая кость…
Всего лишь фигуры, Арджуна, всего лишь фигуры.
Ведь только тела погребальные примут костры,
и жалость тебе не пристала, как дубу – омела.
Возвысившись духом, пойми непреложность Игры!
Ты кшатрий*, Арджуна, и делай суждённое дело!
О, лучший из лучников! Выбери верную цель!
Кому неизменно довлеет невежества гуна** –
достойны ли жертвы в твоём отрешённом лице?
Подумай, Арджуна!
А руки твои – да пребудут, как прежде, чисты.
Во грех не зачтутся колосья, что карма скосила.
Ты Свету угоден – и Света исполнишься ты.
И будет расти совершенная мудрая сила,
и будут радения с теми, кто веру куёт,
рассветы над Гангом и женщин горячие очи!
Ты станешь великим пандитом*** во имя Моё,
ты сможешь вести и учиться!..
И что же – не хочешь?..
Строптивый юнец... Не безумен ли, Мне вопреки
отвергший веление жизни и знания благо?..
…Сейчас зарычат барабаны, взметнутся клинки,
и жутко слоны затрубят, напоённые брагой!
Я лезвие вижу, что гибель тебе причинит –
и плоть затрепещет, и жилы порвутся, как струны…
Мой первый из первых, любимейший Мой ученик…
До встречи, Арджуна!
____
*) Принадлежащий касте воинов
**) Духовный принцип
***) Высокоучёный мистик