Вопреки всему или любовь сквозь время
Моей бабушке Лиски Ольге Адамовне посвящается
Вот уже три месяца как я проживала в квартире доставшейся мне в наследство от бабушки, за считанные дни сгоревшей от лейкемии.
Дед мой был крупным военным, поэтому жилье предки получили в правительственном доме, построенном еще при Александре III.
Здание находилось в самом центре города и по бумагам имело три этажа в высоту. Но видимо в целях экономии третий этаж располагался прямо на втором. Всего пять ступеней отделяло чердак от жилых помещений.
Все строение было поделено на два лагеря, к одному из которых примыкала моя ныне усопшая прародительница. Началось деление еще в начале девяностых годов двадцатого века, когда одна из соседок, уже, будучи в преклонном возрасте, разменяла большие богатые покои на меньшие, но с доплатой. Едва освоившись, новые жильцы начали шалить. То они за полночь включали музыку, то в отсутствии одного из партнеров устраивали Содом и Гоморру, а то попросту сорили на лестничной площадке. Добродушные пенсионеры всячески пытались вразумить неугомонную молодежь, но те с утроенной силой продолжали пьяные дебоши.
Помню, в двенадцатилетнем возрасте, я подслушала разговор родителей, где фигурировало имя моего деда. Как оказалось, молодые соседи, не принятые старшим поколением в ряды «своих», подложили под дверь моим старикам тару из под дорогого коньяка. То ли они тем самым хотели показать разницу в нынешнем достатке, то ли просто выживали с насиженных мест. Ведь большинство квартир принадлежащих бывшим партийным боссам ныне было продано нуворишам, которые в свою очередь ломали былые стены для увеличения пространства, а заодно с этим и традиции принятые членами Политбюро.
Дед же мой, долго выслеживал негодяя, посмевшего унизить бравого военного. После чего, будучи человеком воспитанным он интеллигентно спустил беспартийного товарища с лестницы. Но это был единичный случай рукоприкладства, после которого молодежь с большим уважением стала относиться к почтенным старикам. Было деду в ту пору восемьдесят два года. А буквально через месяц после этого инцидента он скоропостижно скончался.
Бабушка же пережила его на одиннадцать лет и умерла за полгода до своего девяностолетия. Но до конца своих дней она с неимоверным упорством отстаивала родные пенаты с другими долгожителями, пока все они не отдали богу душу, а их апартаменты не перешли по наследству таким же «чужим» родственникам.
Получалось, что одним из таких родственников оказывалась я сама. В наследство от своих дедов мне досталось: две спальных комнаты, гостиная, просторная столовая и библиотека.
Такого обилия литературы как у моих прародителей, наверное, не было ни у кого из моего окружения. Полные собрания сочинений Маркса и Энгельса, Ленина, «Критика практического разума» Канта, здесь же находилась вся классика, начиная от «Муму» Тургенева и заканчивая «Марией Стюарт» Стефана Цвейга. Шикарные фолианты соседствовали рядом с измятыми томами прошлых веков, о которых могли лишь мечтать ценители-букинисты. Все произведения были расставлены в алфавитном порядке, а рядом с полками стоял самодельный ящичек, где с помощью все тех же букв, располагались тематические списки книг. Дед мой кроме высоких офицерских чинов имел золотые руки, посему практически вся мебель в доме была изготовлена лично им.
Однажды ознакомляясь с внутренним расположением библиотеки, я наткнулась на достаточно емкий пакет. Развернув его, я увидела большое количество конвертов, среди которых были треугольники военных писем и прямоугольники гражданских. Несмотря на то, что с детства мне непрестанно твердили, что читать чужую корреспонденцию – табу, я все же осмелилась их просмотреть. Каково же было мое удивление, когда кроме дедовских полевых писем, я обнаружила рукописи принадлежавшие отнюдь не ему. Те же самые треугольники, те же печати, вот только почерк совсем иной, более мягкий, скорее женский, чем мужской. И далее уже без особого стеснения, заинтригованная я жадно глотала чужие строки, пытаясь докопаться до сути.
«Дорогая Надежда! Пишет тебе обычный русский солдат, о котором ты может быть, уже успела позабыть, но, который сквозь грохот разрывающихся снарядов, несет в своем сердце память о тебе. Уже несколько месяцев мы находимся под городом Петрозаводском, о котором ты может быть, никогда и не слышала. Это прекрасный город, с добрыми и понимающими людьми. Молодые девочки, не боящиеся, фашистской пули каждую ночь приносят нам в землянку продукты, в которых мы так нуждаемся. И благодаря таким вот самоотверженным людям, дорогая Надежда, мы и сможем победить проклятого врага!..»
Далее следовало число 19.03.1943 года и подпись Николай Мороз.
Всю ночь я перебирала в памяти знакомых своей семьи. Но никогда до этого я не слышала такой фамилии. Единственная ассоциация, которая непрерывно вертелась в моей голове, была, связана со сказочным Дедом Морозом. Но воспитанная на коммунизме бабушка навряд ли стала бы писать письма выдуманным персонажам. Не солидно как-то.
Последующие несколько дней я полностью провела, изучая эпистолярное наследие своих предков.
«Здравствуй, дорогая моя Наденька! Хотелось бы извиниться за столь поздний ответ, но то письмо, которое ты отправила в Петрозаводск, дошло до меня лишь в июне месяце. У меня все хорошо. В данный момент я защищаю нашу Отчизну уже в соседнем с Петрозаводском городе – Олонце. Очень рад был узнать о рождении твоего второго ребенка и еще более приятно то, что назвала ты его Николаем. Передавай огромный привет Семену Альфредовичу, а также детишкам. Рад был получить от тебя письмо. Если позволят обстоятельства, то непременно приеду к вам в гости…»
Не приехал… Николай Иванович Мороз был посмертно награжден «Орденом Красной звезды», за оказанные перед Отечеством заслуги. Отстаивая оборону Карело-Финской ССР, он храбро шел в бой с врагами Родины, ибо ничего кроме нее у него не было. Уже после полного прочтения переписки и откровенного разговора с мамой я узнала многие интересные факты из жизни своих стариков.
На дворе стоял 1936 год, бабушке моей тогда едва исполнилось девятнадцать. Девушка она была хоть и стеснительная, но уже три года как дружила с соседским парнем Колькой. Семья ее не противилась этим отношениям, покуда из города к тетке не приехал молодой и красивый Семен Пукки. И все бы ничего, но уж больно полюбилась ему робкая и скромная Наденька. Красотой она особой не отличалась, к тому же за душой у родителей было лишь две коровы, поэтому и решили они дочь свою выдать за обеспеченного городского парня, глядишь и семье, что перепадет.
Свататься пришли по всем канонам: «Наш купец, ваш товар». Только мнение «товара» между делом спросить позабыли. Босая по снегу, бежала бабушка к своему Кольке. С коровами в хлеву жила, отказываясь от пищи. В ноги родителям падала, прося одуматься. Да и сам Николай на иконе клялся, что любит и все ради нее сделает. Не подействовали иконы. Коммунистом отец был рьяным, побоялся отдать единственную дочь за сына, репрессированного священника. И выдали Наденьку за Семена.
На праздник Колька пришел без приглашения. Выпив стакан водки начал ругаться, а потом и вовсе уснул где-то под лавкой. Ведь, несмотря на то, что свадьба была финской, русские традиции между делом не забывались.
Едва обвенчавшись, молодожены уехали из родного села невесты, оставив после себя лишь толки да пересуды. Говорили, что бывший жених, узнав о том, что муж Наденьку поколачивает, отвез ее в глухую деревню. Хотя на самом деле дед ни разу за всю свою долгую жизнь не посмел, не то что ударить, а даже голоса повысить на кого-либо из близких. Но редкие встречи с родными, обрастали разговорами. А однажды молва дошла до родителей бабушки, о чем те не преминули сообщить дочери. Недолго думая Семен отправился в село, не смотря на уговоры супруги: «Не придавать значения слухам». Где прилюдно обнял Николая и назвал братом, тем самым, развенчав все кривотолки. После чего отношения между соперниками переросли в поистине братские. Часто после этого появлялся Мороз в городе, и непременно с подарками, то шаль привезет Надежде, то вино грузинское, а когда ребенок родился, сладости и игрушки.
Говорили, что старик ревновал бабушку к бывшему жениху, но всячески это скрывал. Однажды у него на столе обнаружили все письма, которые писал Николай, а рядом листок с датами прибытия и убытия деда на службу. Таким образом, он подсчитывал сроки зачатия второго ребенка, которому, к сожалению, не суждено было родиться. А через полгода бабушка забеременела вновь, и тогда уже на свет появился Николай-младший - мой отец, как две капли воды похожий на Семена. Тут уж у деда, не было никаких сомнений.
Бабушка никогда не говорила о Николае и все те скудные сведения, которые остались о нем были пересказаны моей мамой из уст отцовской тети.
Николай Иванович Мороз родился в 1917 году. Именно в это время власть в свои руки взяли большевики. Мать его Людмила служила при монастыре, а отец Иван был священником, которого в 1920 году расстреляли как «врага народа» работники по ликвидации старого церковного аппарата. Поэтому родительница, будучи человеком религиозным иконку держала под подушкой, а на стене в красном углу повесила плакат товарища Ленина. Ведь не дай бог узнают, что верует... Поэтому и сына она старалась не особо приобщать к православию, и только ночью в молитвах просила у Господа спасения.
В 1940 году мать Коли умерла от брюшного тифа, оставив после себя козу да половину развалившегося дома.
А меньше чем через год началась Великая Отечественная война. Николай одним из первых в селе отправился на фронт, где геройски погиб в конце 1943 года.
Семен же вернувшись с войны в высоком офицерском звании, получил хорошую квартиру, дачу и еще множество других привилегий. Но до конца дней он страстно и нежно любил свою Наденьку, несмотря на то, что она давно уже была Надеждой Петровной.
Говорили что за день до своего ухода бабушка, улыбаясь, сказала: - Мои мальчики ждут меня там, - и указала на небо.
«Мои мальчики»... Она стойко пронесла в себе тяжесть потери сквозь всю свою жизнь, ни на минуту не дав деду усомниться в том, что именно он и есть ее единственная любовь...
Любые совпадения являются случайностью.