мы лично несли его прочь на руках, малахольного,
бдели тяготы интоксикации, врачевали ремиссии, так он нам дорог.
отпаивали абсорбентами, витаминами и бульонами,
клали компрессы на чело бледное, отгоняли морок.
он глазами, тронутыми химическим сном, аккуратно блымал,
а мы повитухами нависали над ним: "как ты, милый?"
эти косточки астенические мы возили в крым и из крыма,
чтоб на солнышке прогревалась отрада наша, надежда.
в питер возили мы прохлаждаться нашего нежного
собирали ему помост, сверху ставили табурет,
выволакивали родимого, в ручки белые клали гитарку,
каждой из нас он отвесил по приглашению в загс
в вечной любви поклясться да принесть священный обет,
правда, одновременно, пока друг о друге не знали мы ни хрена,
а когда узнали, сестринский наш батальон взвыл как одна,
проклинал на четыре колена вперед стервеца в качестве подарка.
его матушка часто звонила жалеть нас, просить прощения,
а нам так хотелось до ссадин кровавых веником отхлестать
по щекам зацелованным юного гения.
посмотри на нас, девочка, мы не бабки-плакальщицы,
мы вполне себе уважаемые и известные женщины,
просто вышло так, выпал твой черед -
пробил час твоей вахты, а баловень взял и набегался
на километры романов и мелких интрижек вперед,
свистнет рак на горе, неужели взаправду женится?
слышишь, вяжи его, полувыдохшегося.
может быть, хоть от тебя не уйдет.