на руинах старой
строю.
Выбрался за границу,
за рамки серого строя
мещанского.
Как бабка на углу с тарой,
душу сдаю за копьё
что бы наполнили
свежей водою, сырьём
и болью сладкой.
А там на солнце бушуют
голодные зайчики,
теней жрут на телах загорелых
девочек и мальчиков,
невыносимо лёгкого
бытия пальчиках,
ах! И я затесался в уют,
и на дно залёг, кокос
там по утрам пьют.
Пятки розовые
на ногах чёрных,
юбки стразовые
европеек разных, и
паронги*
на плечах покатых
рушатся на шезлонги
пока ты
глазами щёлкаешь,
как орехами,
ища прореху
для байка.
Цели были простые:
набраться силы,
шлёпнуть сознание
о гранит науки
и поменять на уги
шлёпанцы и долги,
может быть,
бога раздобыть
где-то в сердце острова
для беседы,
и если повезёт то строфа
бы заискрилась, полилась, запела
до, ля, ре следом.
За дело!
Жизнь идёт, размахивая датами,
я, обжора, ею лакомлюсь,
я впиваюсь в дни матами,
что б текли медленней и не скомкано.
Не хотят, не дают. Ладно уж,
лишь бы стих мне был платою
и поэт гордый жил в моей комнатке.
Паронг* - балийский шаль.