Дроиды. Гелиотроп. Часть 1 (фантастика / фэнтези)

Часть 1
01.01                              

Гелиотроп встал на Улиточий Тракт, немедленно забросивший его в гулкие недра Храма Фортуны.
Где богиня, где её Фавор? Арки, арки, арки... Своды храма - пологой спиралью, сужающейся над головой. Свет льётся сквозь арки. Вверху небо глубокое, бесцветное, с поволокой. Небо космоса.
Конструктор ступил на Тракт, не стерев малые орбиты имитации общей формы. Они и сыграли. Им всё равно, высший ты дроид, автономный... Тракт – это им не всё равно. Если в общей форме стопой коснулся его – стартуй пружиной в зенит. Оттуда Гелиотроп и отправился к себе, долгим путём первой расы, пешком сквозь всё при всё.
Автономные ошибок не допускают, захотел, успел бы орбиты стереть. Сделать же вид, что ошибся, способен кто угодно, и тень безмозглая, и уж конечно дроид-конструктор предпоследней эпохи! Беда, не перед кем ему притворятся. Разве, перед собой. Одним и без того таинственен, кое-кому, напротив, до безобразия прозрачен. От этого, храмового места, непонятного ему, созданного порывом, а не расчётом, тревожного для Гелиотропа места, путь домой втрое дольше, чем с турнирной площади.
Только что с удовольствием и одобрением, затерявшись в толпе трибун, он просмотрел схватку-внушение. Глава Порт против одного из своих, очередного бунтовщика. Спускаясь Трактом, увиденное вспоминал...

У владыки сейчас нелёгкий период. Разброд, неповиновение. Кто-то из приближённых вознамерился покинуть семейство, кто-то приценивается к трону.
Ещё больше дроидов, решивших ловить момент, похулиганить, посвоевольничать снаружи семейства, внутри сколотить остов для личного, будущего трона. Думали, владыке не до них, не заметит... Как же!..
Сильно просчитались и те, и другие, и третьи! Порт – владыка оказался, как есть. Прибрежный, на стыке утверждённый, в обе стороны смотрящий внимательно, внутри себя хорошо организованный контур-азимут сбалансированных орбит. И контроль-азимуты его так же подвижны, как отсчёт-азимуты тверды!
Суета и этот тронный дроид – несовместимые явления.
В стенах семейства он никого особо не удерживал, однако из покинувших его сразу при воцарении, за ничтожный по дроидским меркам срок, уже имелись вернувшиеся. Имелись и те, что просили возврата, но получили срок нейтральной полосы.
Глава Порт не спешил, всё примечал, не придирался к пустякам и не спускал наглости. А тёплые дроиды дерзки! Так что, при устаканивающейся понемногу ситуации, своих дроидов вызывать ему приходилось часто.
Этот дроид, заменивший всеобщего любимчика владыку Там, баловня Фавор, конструктору внушал всё большую симпатию и уважение.
Как делал его высшим, не помнил. Значит, делал одновременно с антагонистом... Значит, они либо имели взаимное отторжение, либо являлись малодифференцированными дроидами, и обнуление точек фокусировки не пугало их... Что из этого следует? Ничего не следует. Широкий спектр вариантов. Располагающий дроид... На сегодняшнем турнире Гелиотроп осознал причину симпатии: они похожи.

Визуально новый глава тёплого семейства слегка напоминал его самого.
Не чертами, но средним возрастом, запечатлённым в них. Ни признаков упадка, ни полудроидской, юношеской свежести.
«Значит, высшим поздно стал, – размышлял Гелиотроп, – становясь, удерживал в уме главные азимуты... Это естественный порыв. Но не удерживал точку фокусировки?.. Любопытно... Тогда азимуты чего? Отсчёта? Влияния? Поиска?»
Азимутом для одного дроида может, а часто и является, контур точек фокусировки определённого слоя орбит другого дроида. Контур, оценённый за постоянство, либо регулярность широких перемен, их связь с азимутами некого третьего дроида, к которому иначе не подобраться... А то и четвёртого, пятого и так далее...
«Доминго строит так иерархию внутри семейства. Возводит дом... Он молодец, Доминго...»
Но что из этого следует? Опять ничего конкретного.
Владыка Порт... Его сутулость, вместе с обыкновением исподлобья взглянуть, пряча полуулыбку...
Весьма необычная деталь – эта осанка. Прямота дроида – его сбалансированность. Ось. Внутренняя Юла. Сутуловатый абрис владыки Порта, напоминал лопатки пригнувшегося ягуара, наводил на мысль о больших и резких скоростях, внезапном старте, принесённой в жертву им пластичности. О маневренности на крутых поворотах, заведомой ориентированности дроида на них. Когда же он в одиночестве сидел на троне, недосвернувшийся броненосец, казался весь воплощением тихой орбиты. Единожды разорванной? В поединке? В предательской схватке? Когда восстановится, когда замкнётся она, встанет с трона преобразившийся дроид. Каким-то он встанет...

Но и это всё внешнее. Гелиотропу импонировал стиль тёплого главы на турнирах, отношение к самим турнирам в целом.
Не случайность, как показалось вначале, не манера, как подумалось следом, а очевидно – характер. Позиция.
Владыка Порт был бесконечно аккуратен с соперником, что из своего, что из внешнего круга. Отношение настолько деликатное, что восхищало постфактум тех, кому довелось проиграть, равно слабых и сильных. Вроде, ни мощью не брал, ни скоростью, ни финтами своего исключительного коня... Порт побеждал как бы невзначай. С каждым играл на равных до какого-то неуловимого момента. «Заведомо уверен в победе...» – всякий раз отмечал Гелиотроп.
Подобно Доминго, для рядовых турниров тёплый владыка предпочитал копьё. Владел им просто виртуозно! Против любого оружия.
В дроидских поединках самое злое оружие - кистень. Некоторые виды мечей. Самое аккуратное – копьё. Реже – шест. И то и другое требует мастерства: прицельности и навыка резкого ускорения. Ведь копьё и шест, они, как сильно растянутые эллиптические орбиты, или замедлившееся до "стоп" время. С этим дроиду нелегко. Копьё, достигшее цели, накручивает балансирующие технические орбиты дроида наконечником. Далее, в зависимости от... Немного смещает, нарушая его чувство равновесия, выдёргивает, парализуя, пробивает дальше, пригвождая к месту, однако не парализованным... И ненадолго. Плоским, широким наконечником копья, стремительно прокрутив, можно разорвать и присвоить некоторую, пустячную часть орбит. Но это и всё, что можно им сделать.
Порт даже так ранил редко. Он обезоруживал, отбрасывал, пригвождал к месту. Приводил к себе. Не стыдно вместо потери части орбит, послужить такому трону! Возможно, остаться подле него... Поединки часто кончались не фейерверком, осыпавшим зрителей, а вопросом: «Ну, что делать будем? Как будем решать?..» Несмотря на такую скупость, зрителей лишь прибывало.
Доминго, едва меч оказывался в руке, разрывался между природной жадностью – всё забрать несравненному себе! И неистребимым позёрством – щедро осыпать огоньками дроидов площадь, зрителей и владык! Окатить блистающим дождём разбитых, ореолами отнятых, серпантинами разорванных орбит, кому что достанется! Вытряхнуть на них чужую сокровищницу! Как правило, побеждала эта вторая страсть.

Стиль турнирный хорош... Но и он – внешняя, правда, характеризующая, располагающая черта, а по сути, по ситуации...
Тот факт, что Порт – ставленник Августейшего на тёплом троне, не мог ускользнуть от Гелиотропа. Ну, а владыка Там чей был ставленник?.. Автономные поменялись. Бросающаяся в глаза разница та, что предыдущий владыка на этом троне был счастлив. И уж как счастлив, отлучаясь с него! А теперешний?..
Отправляя своего протеже, отчасти своё создание, на служение Я-Владыка, Гелиотроп понимал, что не скоро увидит его. Сколько впоследствии ни намекал Августейшему, заполучившему большую часть тронных орбит и человека в «друзья» с отпечатком контур-азимута Там, что разлука в тягость ему, гаер отшучивался. Пожимал плечами: что я могу сделать, Собственный Мир!.. Ну, положим, он много чего мог сделать! Но столь очевидно не хотел, раз предпочёл скрыть существование бывшего владыки Там в принципе, и от драконов, и от второй расы.

Комбинация Августейшего со ставленником не шла из мыслей Гелиотропа.
Интуиция автономного дроида говорила ему, что для начала, Порт единственный, кто знает, что владыка Там не был прекращён. Чисто интуиция: они связаны глубже, чем на первый взгляд, эти дроиды. Воцарение одного с изоляцией другого связаны нелинейно. Не из-за того Порт правит, что Там в неволе, а из-за того Порт в неволе, что Там не прекращён... Сутулый, пригнувшийся, с леопардовой лентой на лбу, с неким ежедневным, ежеминутным напоминанием... О чём?
Ещё громче интуиция говорила: ситуации одного и второго имеют больше сходств, чем различий. Трон великолепного, обширного тёплого семейства может быть не подарком ставленнику, а принуждением. Вполне может быть...
Порядком давно присоединившись к тёплому семейству, Порт оставался до последнего момента на его периферии. Как выяснил Гелиотроп, оставался безвыходно.
Пребывание на краю семейства, у стен и дверей сулит больше службы, чем выгоды. Такое свидетельствует либо о слабости... – эту версию Гелиотроп сразу отмёл, – либо о тщательно продумываемом плане... Либо же, что куда серьёзней, об искренней любви. Преданности трону. К последней версии Гелиотроп склонялся. Но... Бац! С периферии на самый трон! Тогда кто тщательно продумал план? Единолично Августейший? Продумал относительно дроида, не отлучавшегося из семейства?.. Располагая достаточной информацией о нём? С каких же времён следил? И по какой причине?

«Заключив в надёжных стенах своего семейства антагониста ставленника, Августейший подложил Порту большую свинью, даровав трон и отняв того, кто пребывал на нём, так? Порт, по-видимому, закрывает, замещает чем-то недостающий отрезок орбиты, сделавшейся тронной. Разрыв её заживляет... Что и делает его тщательным, боящимся сорваться, скрытным и сутулым».
Гелиотроп, конструктор внутренних структур и внешних видимостей, чертил в уме: «А каким Порт стал бы, замкнув её? Когда броненосец свернётся? Когда ягуар распрямиться в прыжке?..»
Один вопрос. Другой: куда прыгнет? На главу Закрытого Семейства, на того, кто поработил его?
В сражении высший дроид не ровня автономному... Но бывает и то, чего не бывает, а холодный паяц - последний Гелиотропу подобный в структуре и масштабе дроид, друг и побратим... Исчезни он, вовеки не с кем перекинуться словом...
Беспокоился Гелиотроп за Августейшего, молча, чтобы не смешить братишку!
Молча скучал о протеже, лихом, неуёмном нарушителе Там. Оглядывался и разочаровывался, когда на эсперанто произносили название, оставшееся от него семейству: Там...

Время шло, бежало, летело. Симпатия, над коей люди и дроиды не властны, к чужому протеже возрастала – к дроиду, пару минут назад выигравшему сотый турнир от воцарения.
Порт уезжал с турнирной площади неспешно. На чёрном, смоляном коне, без седла и уздечек...
Гелиотроп собственноручно перековал Чёрного Дракона – нарушителя в турнирного коня. Белозубый, с клыками, порывистый... Вбирающей, горячей спиралью зрачка косит... Спираль пульсирует в девственно-голубом белке круглого, драконьего глаза... Лучше, чем быть улиткой! Владыке Порту Гелиотроп отослал коня анонимно, они не были знакомы. Изящный и незаконный жест...
Бой закончен, бунтовщик внушён и перепоручён родственному трону Тепло-От, к удовольствию обоих сторон, с обговоренным сроком...
Напоследок брошенное владыкой копьё, со свистом вращаясь, зависло над трибунами... Увеличилось... Покрыло гудящими лопастями четыре стороны света... И рассыпалось!.. Салют!.. Зрителям маленький подарок.
Порт исподлобья глянул на публику, головы не поднимая. Спокойные руки лежат на чёрной шёлковой гриве... Всадник сутул, а шея коня гордая, прямая...
«Хорошо, что подарил, не жалею...» Хорошо... А дальше?..

01.02
Улиточий Тракт, он же Панцирный Тракт...
Путь вдоль всей Юлы сверху донизу, которым может прогуляться не только первая раса, в трактах не имеющая нужды. От Заснеженной Степи до Горы Фортуны, до безмолвия взмывающих, спиральных арок или голоса птички Фавор над ней Тракт восходит непостоянными, неравномерными, но всегда доступными ступенями.
Мощён Тракт, согласно названию, панцирями улиток, оставшимися с предыдущей эпохи. Где по одному панцирю на уровень, а где, сколько было, столько и бросили. Да ещё они сами, разную плавучесть имея в общем поле Юлы, распределились произвольно, местами потопли, местами всплыли, где-то разошлись, где-то сбились в плотные островки.
Поддерживающее вращение Юлы в некотором смысле агрессивно для орбит. Сваривает соприкоснувшиеся, все испарят чуть-чуть, неизбежный эффект.
На некоем горизонтальном уровне волна, исходящая от Юлы, встречается с орбитами постоянных траекторий семейств, дроидов одиночек, выпей неподвижных, где от перекрёстка отходит больше дорог, там и утверждается панцирь улитки, как ступень. Синий панцирь, похожий на спил толстого дерева, с тесной спиралью годовых колец. Близ четырёх тронов ими мощён Тракт как булыжником. Возле малых семейств, над Туманными Морями одиночек 2-1 случается, надо подождать, чтоб сделать следующий шаг, наблюдая, как мигрирует панцирь, кружимый, подбрасываемый волной.
Шагал Гелиотроп прямо с панциря на панцирь, Тракт выглядит дорогой, а не лестницей, но оказывался уровнем ниже.

Ходить дроиды могут по горизонтали: подножием горы Фортуны, Лабиринтами Бегства, по Шнуркам Сапожков и по ним самим... Улиточьим Трактом – по вертикали. И в зависимости от того, что за дроид.
Для высших дроидов в общей форме панцирь это вращающийся диск, забрасывающий их на один уровень вверх, на периферию. Желая продолжить путь, дроид направляется к центру, где обнаруживает подобный же панцирь, наступает на него, и так далее.
Для Гелиотропа, автономного дроида, Тракт работал не как для второй расы. В имитации общей формы, без скорлупы видимость создающих, изолирующих орбит, дроид наступал на панцирь, и тот не подбрасывал его. Лишь вращение чувствовала подошва, будто она шире панциря, тяжела для его скорости. Но таким образом тракт пропускал Гелиотропа только вниз.
Нижний панцирь дроидской сферы расположен посередине Турнирной Площади. Верхний панцирь – фундамент Храма Фортуны. Крупный панцирь. За размер Феникс и выбрал его.

Пух Рассеяния открылся конструктору при третьем шаге, пух, охватывающий планету.
Слой паутинок перемешивался, всплывал и непрерывно испарялся в космос... Чёрный для высших дроидов, для глаз Гелиотропа пух не имел цвета и блестел яркими, крупными звёздами. Белые лучи – ослепительны и длинны, так что по дроидскому лицу проводят осязаемо, щуриться заставляют. Атмосфера не рассеивает их, ниже она сгустится.
Троп указал бы в вышине сотни настоящих вселенных, тысячи солнечных систем. Любой дроид определил бы навскидку одно постоянное созвездие. Кушак, Пояс. Оно предстаёт то развязанным поясом с пряжкой и вьющимся концом, то застёгнутым. Пояс Фортуны...
От её горы, как из жерла вулкана, из недостающей верхней трети исходил нежный свет и окрашивал атмосферу над головой, где рассеяние уже и не кажется нитями, голубым цветом, тёплым, как пятно на горлышке Фавор. А порой – в зелень... Тогда над горой разносился гул вместо щебечущей песни. Звук и цвет нарастали до трубящего, пронзительно зелёного неба.

Гелиотроп очутился под арками-арками-арками храма и немедленно вышел, оставив гулкий простор за спиной, ступив на улитку порога. Вниз, домой.
Над горой, кружащей сквозными арками, распахнулось пронзительно-ледяное небо, как глаза дроида, смотрящего на него. Совпадение полное, словно морская волна космоса плеснула сквозь арки и глазницы, положило нечеловечески яркий, звёздный блик в зрачке. Тревожное, пограничное место.
Пух, Нити Рассеяния блестели как снег, испаряясь, как иней под солнцем, под звёздами, без таяния, сразу вверх, в ничто.
Внизу они сложатся контурами тех орбит, от которых произошли, семейств, одиночек... Станут твердью лабиринтов и прочего. На верхотуре, произвольно объединялись, пушинки распадались от слабого ветерка. Самые внешние слои всех дроидских орбит, расправившись вертикальными нитями, тихо растрачивались в космос...
Потери ничтожные, неизбежные. Как конструктор, Гелиотроп не думал о них. Думал как дроид: «Уходят, безвозвратно...» Это, кого хочешь, заворожит.
Место, в котором он задержался, тоже относилось к Лабиринтам Бегства, хотя тут – в любую сторону беги. Просматривается на раз, за горой лишь спрячешься.

Когда ещё не было Храма Фортуны, волны в Пухе Рассеяния гуляли туда-сюда свободно. На взгляд Гелиотропа оно было красивей, интересней. А когда Феникс бросил его, свой храм, камешком в шёлковую, прозрачную многослойность, волны побежали согласно. Но не от камешка горы, а к нему. У подножия, не набегая на берег, они исчезали. Внутрь сквозь арки доноситься их размеренный шум. Перезвон, как в Туманных Морях дроидов. Некоторые говорят, что слышат, что он нарушается иногда плеском быстрых шагов Фортуны. Фантазёры.
Плоские волны, медлительные. Поднимаются из недр дроидской сферы, переваливаясь одна через другую, меняя очертания... Достигнув поверхности, делаются тягучи... Теряют цвет, признак второй расы. Заиндевевшая плоскими, медленными волнами равнина...
Неполная симметрия: под океаном Заснеженная Степь, тут – заиндевевшее поле. Не летят на него хлопья снега, напротив, исходит в небо оно само.
Слоёв на десять видно вниз, как идут волны над волнами, неправильные, хранящие память об источнике. Видны синие панцири Тракта, удаляющиеся в направлении Синих Скал, плоть от плоти.
Полупрозрачность всплывающих слоёв сумбурно украшают волнистые параллельные линии, тугими и почти развёрнутыми серпантинами, всплывающие среди них. Контуры путей первой расы, следы двух дроидов: золотого и янтарного, не знающих разлуки. Мимо Тракта, порой вдоль него.

Низлежащий Лабиринт Бегства представлял собой уплотнённые нитяные контуры. Без стен, в которых нужно бежать, что-то вроде слабых, не бурных течений.
Если Пух демонстрировал вперемешку контуры всей дроидской сферы, то Лабиринты по отдельности. Конкретно этот - контуры внешних орбит одиночек 2-1 и 2-2, находящихся вне семейств. Показывал освещённые их стороны, обращённые к Юле, уплотнённые, испаряемые ей. Их бессчётно, но они уже не волны из мириадов тонких как пух нитей, но тропинки. Густая сеть тропинок. Перепрыгивать легко, хотя, возможно, соседняя тропинка окажется скользкой. К тому же издали не разобрать, в какую сторону, с какой силой течёт. Не постоишь и на двух сразу.
Дроид, таким образом послуживший тропой для какого-то дроида наверху, не узнает об этом. Взаимно, дроид, идущий Лабиринтами Бегства, не узнает происхождения тропы. Она скорей часть Юлы. Уплотнившееся отойдёт общему полю, остальное испарится до Пуха и до ярких звёзд.
С этого уровня небо кажется многоцветным, объединённым тёплой синевой. Зелень не проникает. А лучи - да. Если дроид не убегает ни от кого в Лабиринтах Бегства, он может выбрать себе подальше от Юлы небыстрое течение, чтоб дольше несло к ней, лечь на спину и смотреть в небо. В тёплую синеву, проходящую сквозь все цвета. На тончайшие волны... На неведомо чьи контур-азимуты во всей красе и полноте. Личные... Тронные... Бело-Драконьи, хвостатые... Пульсирующие Чёрно-Драконьи круги... Пытаясь по цвету угадать семейство. По величине. С четырьмя главными не ошибёшься, с их постоянными спутниками тоже, прочее - догадки.
Золотистые, медовые – ближе к Там, и само Там. Фиолетовые с зелёной искрой - Сад. Всепроникающая густая синева Доминго. Индиго, нераздельный с ней.
Хорошее место и подходящее время задуматься дроиду: "Куда влечёт на самом деле меня?.. В том ли семействе нахожусь, куда сбегаются точки фокусировки, отпущенные на волю, как сейчас?.." Он возможности не имеет пройти прямо оттуда к воротам приглянувшегося семейства, не узнает даже названия его. Но при встрече внизу узнает непременно. Откликнется память внутренних орбит.

Уровнем ниже тропы становятся шире, течение в них более выраженным. Зато траектории постоянней. При бегстве, запомнив перекрёсток, имеешь надежду обнаружить его на прежнем месте.
Оттуда небо выглядит как сквозь сплетенье ветвей трёх оттенков. Ещё светло, и видны самые крупные звёзды. Пояс Фортуны горит, тянет лучи. Перепрыгивать с тропы на тропу сложно. И рискованно. Высший дроид, промахнувшись, падает на неопределённое число уровней вниз, до какого-нибудь панциря. С того, как обычно – на уровень вверх, на периферию. Умный преследователь способен рассчитать.

Ниже – в значительной мере постоянный Лабиринт Бегства четырёх тронов. Сложный "Вензель" из имён владык.
Крупные течения. Бежать по ним трудно.
Есть имя и символический знак у любого дроида на необщем дроидском языке, не кем-то, а самой природой созданный. В абрисе – круглый с хвостом.
Личными оттисками как бы мощен Вензель, печатью того дроида, к которым в данный момент взаимодействует глава семейства. Можно подглядывать, зная признаки, приметы! По цвету и ритму пульсации. Можно и попасться, если с этим самым дроидом владыка сейчас зашёл в лабиринт. Сбежал если с турнирной площади, так бывает кончаются схватки, герои не все! И не все публично желают обсуждать условия капитуляции.
Свет на Вензель исходит не с неба, но от самих дорог, над головами в густой синеве индиго горят, поясом протянувшись, лишь самые крупные звёзды Кушака.

Пути семейства Там на Вензеле красиво тёплые, как песочные, но либо пружинисты, либо стопа до щиколотки проваливается.
У Сада – нормальные, мощение крупней, то гравий, то брусчатка, хотя песок тоже есть. Изменчивые, век смотри. По ним гуляют для удовольствия, в одиночестве, беседуя с другом или давним оппонентом, отступая на шаг иногда пропустить несущихся вихрем...
Пути Доминго надёжны. Постоянны. Мощение плитами. Он государь, опора дроидской сферы именно по этой причине. К иным тронам льнут спонтанно, в личном порядке, Доминго и его запросы уважают и те, кому чужд сильный холод, чужды стены, как таковые. Дом - не стены, дом за стенами, в чём суть.
А на стальные, гравированные полосы Августейшего лучше не наступать.

Ещё на уровень вниз находятся два Башмачка, два Сапожка, в зависимости от розы ветров разлетевшиеся, связанные Шнурками.
На узле Шнурков – панцирь улитки, но не просто на него ступить.
Сапожки, как восьмёрка, символ бесконечности. Дальние полукружия сила внутреннего течения заставляет быстро проскакивать. Но именно оттуда надо успеть зайти на "Шнуровку", и уже по ней добраться до панциря.
Восьмёркой долго могут гоняться антагонисты, дроиды, покинувшие турнирную площадь в надежде сбежать, Чёрные Драконы за нарушителем. Трудно и ему уйти от них, и драконам, охватить его вниманием, как плащом, чтоб стал частью их орбит внимания, частью доклада Гелиотропу и временной частью их горячих цветов, а именно Смоляного Бурного цвета. Да-да, с ним же поиграл Гелиотроп в подаренном драконе-коне, Георг, чудный дракон... Отслужит, образумится, Порт отпустит его...

Кстати, откуда, промахнувшись можно попасть вместо Шнуровки в «Голенище», вовнутрь Сапожка, где блокируют нарушителей, где принимают неудачливые беглецы навязанный бой. Вариант, кто сильней и хитрее, да ещё и жадный, с публикой не желая делиться, может заманить противника туда, и перекрыть ему выход.
С Голенищем связана одна странная, старая история, до дрожи пугавшая Дрёму из-за беспокойства о Проблеск...

У Августейшего раз случилась беглянка с чужого турнира, с турнирной площади... Думала, подходящий момент. Недалеко убежала. Страж настиг её там.
В одном Голенище пространства, на сколько хочешь, драконов, но... – лишь на двух иных дроидов.
Что происходило там, никому не ведомо. На Вензеле прогуливалось порядком народу... Кто-то немедля прибыл с турнирной площади, досмотреть погоню, кто там и был...
Шнуровка, косичка двух тонких троп, дрогнула землетрясением, сбросив с вышележащего Вензеля праздных гуляк...
Течение восьмёрки замедлилось и остановилось под их ногами, ошеломлённых и падением, и ситуацией: дроидская сфера никогда не останавливается.
Августейший вышел один. В облике Стража. Клещи в карманах передника, суровая ткань измазана блеском металла, как его тропы на Вензеле. Крутая бровь, к переносице сбегая, выражает недовольство любопытствующими. Однако на безмолвный вопрос ответил:
– Недопустимо своеволие дроидов желания недопустимо...
Без выражения так дважды повторив «недопустимо», повторил и в третий раз.
После чего, став огромным, как Тропос, починил, этими же клещами хватая, расплетшиеся тропы Шнуровки. Течение восьмёрки Башмачков возобновило свой ход, унеся зрителей прочь. Труда им стоило после увиденного попасть ногой на панцирь Узла! В Голенище не рухнуть!
Холодный дроид 2-1 из невольных зрителей нарочно зашёл туда. Но ничего не увидел. Почувствовал лишь руку Сторожа на шкирке, схватившую его и вышвырнувшую прочь.
Кошмар. Чем непонятней, тем страшнее. Дроидская сфера не оставила происшествие без внимания.
Исключительный случай, когда большинство тронов по просьбе своих дроидов скопом, не разбирая связей, азимутов и точек фокусировки отправились к одному автономному дроиду с претензией на другого. К Гелиотропу. Безрезультатно. «Нам не очень-то это как-то...» Нет протокола на подобный случай. Что они могли сказать? Что они больше люди? «Мы больше люди, чем ты и он?..» Так это не комплимент отнюдь. «Мы больше дроиды?» Так нет же снова, автономные – больше дроиды, чем высшие... Что слепое пятно на всей дроидской сфере тоже недопустимо? Но на ней полно слепых пятен. Они были напуганы.
– Не трон, тогда кто отвечает за дроидов своих? – спросил пришедших Гелиотроп.
Больше ничего не сказал им.

Под Башмачками – Турнирная Площадь.
От неё и колокольчиком расширяется Юбка Юлы, подол – Туманные Моря дроидов 2-1.
Вокруг Турнирной Площади уровень второй расы 2-2, малых и четырёх главных тронов.
Земля просвечивает облачным небом под дроидскими ногами, как вода под ряской огоньков Доминго. Придверными ковриками, тропинками вдоль крепостных стен, ажурных оград и бесчисленного количества иных вариантов границ огибают их панцири ослабленного свойства. Но нет их вокруг Закрытого Семейства.
В общей форме перемещаться можно ступая по панцирям, эти наверх выбрасывают по желанию, автоматически лишь главный на Турнирной Площади. Их сила невелика подальше от оси Юлы.
Особенно свободно гуляется вокруг Там. Легко гулять с Вепрем. И на Белом Драконе. Одна из причин, по которой высшие дроиды ищут их дружбы.
Вокруг самых маленьких семейств, не обзаведшихся даже одним панцирем придверного коврика, перемещаться сложновато. Иные окоёмы слишком жёсткие, усыпаны острым гравием, иные так пластичны, что трудно быть уверенным, не находишься ли ты уже в сфере чужого влияния. И заблудиться можно, очутившись вдалеке от крупных семейств.
Такие периферийные 2-2 прибывают на турнирную площадь "своими ногами". А те, у кого есть коврик панциря перед дверью семейства, выходят с него сразу на трибуны, тоже мощёные. Как бы с почётом...

Гелиотроп – бац! – перепрыгнув громадный панцирь, оказался под Турнирной Площадью. Внутри Юлы, на её ядре. Сразу под Заснеженной Степью. Вторая половина его пути домой пролегает условно «снизу вверх».
Дальше лишь его личное мощение. Снегопад за маревом цвета индиго... От Заснеженной Степи, прямо шагая, он поднимался теперь по Юле. Снег кончился, началось Великое Море. Стало темно, тракт-труба плотно мощён, светится глубокой синевой... Светлей. Поверхность. Плоть Синих скал изнури... Долгая прогулка.

Ровно над Синими Скалами, под настоящим солнцем, открытым лишь ему, Гелиотропу, его дом. Его «Долька».
Снаружи обитель Гелиотропа представала облачным миром с простой рамой без звонка, к которой не подходит хозяин, сколько ни стучи. Видна прихожая, за ней следующая дверь, приоткрытая, в щели солнце, ничего кроме.
За второй дверью каморка, мастерская. Сектор с прямым углом, две стены и полукруг, долька.
Мест для отдыха в мастерской не имелось. На отрезке периметра - окна сплошные: от низких подоконников на уровне колена, до потолка. Настоящие. Облака за ними и солнце для Гелиотропа. Справа дверь в кладовку.
Мастерская имитировала кабинет человека, которому служил. По набору инструментов – мастерская какого-то странного человека неопределённой эпохи. Сам Гелиотроп обликом – упрощённая копия того технаря, за исключением функционального цвета пронзительных глаз.
Огромный рабочий стол посередине. Стол-верстак, стол-наковальня, стол-склад. Модулятор какой-то объёмистый. Стоят, валяются и привинчены к столешнице по бокам, посредине сквозными болтами приделаны разнообразные тиски, струбцины. Не все и не большинство механические, но такие: излучатели с обеих сторон, отражатель с одной, отражатели с обеих... Изолирующие тиски. Тиски-прессы. Ещё сосуды открытые, ванночки. Присосок много валялось, включая, что к воздуху присасываются. Любимый фокус завсегдатая для новичка на Рулетки!
Тиски Гелиотропу нужнее всего. Тиски - среды. Он, автономный, может руками дроида разобрать, руками и собрать, но во время всего этого удержать где-то надо и недоразобранное, и недособранное, и анализируемое без суеты, без постоянных поправок на вмешательство внешней среды.

За столом на жёстком стуле с низкой спиной сидел крупный, как зубр, покрытый прижатой, жёсткой шерстью юноша. Большеголовый. Предплечья рук, стволами дерева лежали поперёк стола, кулаки, его головы немногим меньше, рядом с тисками – живые тиски. Тоже мохнатые. Кожа под редкой шерстью её немного смуглей. На локтях, на коленях, на щиколотках и каждом суставе пальца – загнутые, толстые шипы то пропадают, то появляются, играет.
В фас лицом юноша ещё сильней, чем осанкой, напоминал зубра. Широкий нос, большие тёмные глаза кажутся невелики. Высокий, упрямый лоб. А в профиль напоминал дракона или орла. Бычье куда-то девалось. Нос не девался, крупный, да. Черты высокомерные, чистые.
Дождавшись хозяина каморки, юноша обернулся зубром к нему, хлопнул, не вставая, по двум плечам сразу и попрекнул:
– Мне что ли оно надо, Хелий?..
Заждался.
Упрёк странен от дроида, не знающего предела бытию? Нет. Если они освоились в миллиардах лет и умеют обращаться с ними, технически верно оценивать и по-человечески остро ценить, то лишь потому, что прежде освоились с миллиардными долями секунд. Иначе не существовало бы никаких дроидов. Прогулка с вершины Юлы была длинна. И беспричинна. Помимо того очевидного факта, что Гелиотроп не спешил домой.

01.03
Хозяин подошёл к окну, толкнул стеклянные ставни, откатив их в стороны, тяжёлые, как двери сейфа, и пристально, придирчиво оглядел небо. Стайка Белых Драконов уловила его взгляд, как внезапно вспыхнувшую, зелёную звезду... Помимо белых ящериц, простор свободен отсюда и выше.
Вернувшись к юноше и к столу, Гелиотроп взял тиски-излучатель. Разомкнутая дуга на массивном основании, в разрыве удерживалось требуемое, сейчас ничего. Тиски походили на рога.
– Пободаемся? – хмыкнул юноша-зубр.
– Мууу!..
Гелиотроп приложил ко лбу основание на миг, а после того внезапно, от плеча со вторым, низким «ммму!..» вписал рога в широкий, мохнатый лоб. Как удар в котёл!
Гул ещё раздавался, а голова уже выросла, словно не ударил, а кнопку нажал, видимость переключил с антропоморфной на драконью. Заполонили комнату, пренебрегли её ограниченностью два беспредельных крыла. Крылья сложились назад, в копьё... Длилась всё та же секунда... Гелиотроп летел за окном, оттолкнувшись в прыжке, не успевая отбросить имитационные орбиты формы... Наконечник копья настиг, ударил, но поддел его между лопаток, подбросил и серпантином первой расы унёс выше облачных миров и дроидской сферы, выше горы, откуда проделал Гелиотроп свой путь.
В просторе без цвета, излучение звёзд ощущалось, как ветер, были они идеально круглы, с монеты и блюдца размером. Некому полюбоваться на них. Для одного обыденность, для другого чужеродность. И времени нет. Копьё стало осью, а руки Гелиотропа, правая - в космос, левая - в сторону, добавили недостающие оси трёхмерно-временному пространству... Образовали новое пространство, текущая секунда, наконец, закончилась. Дроиды разлетелись на несколько драконьих корпусов.
В этих пределах они схлестнулись первый раз, в пределах удобных Тропосу. Как тогда, на дроидской войне... С тех пор каждый год. Каждый...

Дроидская война, далёкое прошлое...
В ту пору автономный одиночка, Гелиотроп не был связан никакими узами и обещаниями, беззаботен, весел и зол. И кое-чем до предела выбит из строя. Это кое-что не дроидская война, его личная, его слепая...
Увидев, что ему уже не затормозить перед огромным драконом и вильнуть, места нет, Гелий ускорился. Он ворвался ядром пушечным, пробив драконью грудину сразу до его центральных орбит. Пике, удар камикадзе. Растянулся, собрался. Пробой дракону - ничто, пустяк, но вблизи сердечника очутившись, враг действительно способен уничтожить этого феноменального дракона.
Конструктор во-первых, боец во-вторых, Гелиос не имел ни таких склонностей, ни таких рефлексов. Крутанулся волчком: полный оборот вправо, полтора влево... Разорванная орбита равновесия оказалась, как вожжи в его руке. Не отпуская, вылетел прочь.
Дракону досадно! И чрезвычайно удивительно...
Тропос повторил маневр волчка, но не отнял орбиты, а лишь притянул дроида ближе к скуластой, орлиной морде... Щёлкни клювом, и не одна жалкая, разорванная орбита, а весь кукольный дроид пойдёт в переплавку, найдёт употребление в жарких драконьих недрах! Вожжей не отпускает...
– Клещи заело? – щёлкнул Троп крючковатым клювом.
Светилась хрупкая рука, и в кулаке зажат разорванный эллипс.
– Бросай, дроид, или всё вместе откушу.
«Давай, давай, открой клювик... Посмотрим, что внутри сердечных орбит, а то и моторчик переберём...»
Гелиотроп прицелился к угловой, всегда уязвимой орбите языка. "Если закрутить и порвать эту..." Но Троп не тупо боевая, стратегически-боевая машина. Отследил. Огненный язык изнутри к нёбу прижал, клюв приоткрывая, вулканами оранжевого огня дракон выдохнул через ноздри:
– Джжжех!..
Что на общедраконьем – искажённое «джем!..» Издевательский зов: «Иди сюда!..»
Гелиотроп так и сделал!

Весь немногим больше его клюва, Гелий уплотнился ещё, каплей, излюбленной формой для моделей и меток, ударился в щель клюва и зелёной звездой проскочил забирающие орбиты. Орбиты-мечи, которые на турнирной площади держат в руках. Не над языком, под язык, в клёкот, в нутро... Гелиос устремился к сердечнику по вибрациям, на звук. Он тонок, автономный, он может так. Тропоса обманула его имитация общей формы. Случайный обман.
Когда собрался в шар, его орбиты с драконьими оказались равной плотности. Шар скакал по кругам драконьих орбит, как мячик.
Одни орбиты смотрят вглубь и вглубь забрасывают, другие наоборот. Жар огромный. Вбирающая тьма. Всё горячих цветов...
Белая видимость дракона в свою очередь обманула Гелиоса. Тоже не намеренный обман. Без поверхностных ледяных цветов чешуи Тропос не мог обходиться. Верней, с ним не могли взаимодействовать! И так-то до беспамятства боялись. До онемения при звуках его голоса, а голос ледяными цветами не покроешь, ха-ха, извините!
Устройство же любого дракона чрезвычайно просто. Если прикинуть, между каких орбит мячик скакал: лапа-лапа, хвост, лапа-лапа, нос... Лапы сжаты в кулаки, не вырвешься.
Но Гелиотроп, сверхталантливый, опытный, что немаловажно, конструктор нацелился глубже. Ему надо было не разогнать амплитуду, а притормозить на конкретным месте, на входе к орбитам расщепления, поглощения, к желудку что ли, иными словами.
Он отверг способ, кинуть пару своих малых орбит в качестве пищи, да вслед за ними и проскочить, выбрал более тонкий.
Гелиотроп, вот так, болтаясь туда сюда, смог обнаружить пересечение азимутов внимания – внутренних азимутов между техническими дроидами. В них и канул, они пропустили его. Не сразу, когда внимание всего дракона устремилось наружу. В поле зрения Тропоса попала группа Белых Драконов вдалеке. А поскольку среди них имелся знакомый, возник доминирующий азимут. Миг, но его хватило. Не чтобы «перебрать моторчик», конечно, чтобы оказаться в нём...
Первооткрыватель внутренней, драконьей вселенной... - не обитатель. Почему? Это пустая вселенная. Там не было никого, Гелиоса тоже не было. Этим она и оказалась так хороша для него... Так своевременна... Сверхъестественно, невыразимо. Горячие цвета, сбалансированные другими горячим, за счёт формы, объединившей статику и динамику, без противоречий.
Драконы вылупляются из яиц и навсегда сохраняют форму яйца в форме центральных орбит. Воспроизводят. Дракон так же дик, свободолюбив, как и постоянен. Он постоянен в своей независимости.

Гелиотроп оперировал за работой горячими цветами многократно, дозировано, как с чем-то эффективным и опасным. Обращался с ними как с приправой или взрывчаткой, с чем-то, что должно оттенить, запустить реакцию, катализировать. Отнюдь не с основным материалом, не с фундаментом. И вот он – фундамент...
Пространство горячих цветов...
Доставленное они расщепляют, расщеплённое вбирают... Всё движение вглубь, всё внимание наружу. Внутрь сами на себя отнюдь никогда не смотрят... Гелиос очутился в месте, где нет предпосылки для смотрения внутрь. В сердечнике у Тропоса нет ни его, ни самого Тропоса, ни дроидской войны... Ни главной проблемы - слепого пятна, приближавшегося к Гелиотропу неотвратимо...

Излучающийся Бархатный Неистощимый... Повторяющийся Бледным... Повторяющийся Обратно... Случайный... Из них Случайный – наиболее неуловимый цвет. Краску сделать из него – целая история. Проникающий Смолистый... Желанный... Этот цвет добывают и люди, если точками наносить, он безопасен... Бездну горячих цветов Троп вмещает.
Сердечник, яйцо внутренних орбит.
Используй Гелиотроп более двух временных долек на атаку: вычислить и кануть, он бы погиб над сердечником. Стал топливом для него. Нельзя над сердечником зависать, нельзя в горячие цвета вглядываться. Ни людям, ни дроидам, автономным тоже нельзя. Потому у технарей дроидов очки – частый атрибут!

Что дальше? С выходом та же проблема? Нет. Сердечник, это поглощающие и смотрящие орбиты. Они опасны вблизи, внутри них – жаркое ничто. Место, где всё свершилось. Место великого покоя, потенциальной энергии. Точка старта. Орбиты наружу от сердечника основные функции осуществляют и поддерживают, он же – задаёт.
Планируют, рассчитывают что-либо драконы, к слову, ну, почти буквально, кожей.
И того, выход через глаза. Сквозь оба сразу, по твёрдому азимуту внимания.
Гелиотроп без труда осуществил задуманное и в небе пред драконом возник.
«Не утончаться, не замедляться...» - вертелось в голове важнейшее про горячие цвета, обращение с ними без очков.
Затем лишь вспомнил, напротив кого завис в небе...
Тропос, ошалев от такой наглости и живучести противника, аж залюбовался... Перед ним играла зелёная звезда. Разматывалась, восходила из остаточного флёра горячих цветов. Звезда снимала их вплоть до прежней имитации человеческого облика, и до тех пор, покуда память не вернула Гелиотропа в исходный момент.
Правда, на борьбу он был уже не настроен, конструктор, ошалевший не меньше противника: «Невероятный дракон! Потенциал его трудно охватить...» Гелиотроп оглянулся во времени, на прошедшие мгновения взглянул и вздрогнул: «Слепое пятно!»
Оно было пройдено, год свободы впереди... Какая ирония: перескочил наиболее опасным способом в предельно опасном месте! Перепрыгнул...
Оно и сделалось предметом связи дроидов, их равной-неравной дружбы.

Все эти мысли, как мерцание лазуритового света сначала в зелёной звезде, затем в рыхлом клубке и затем в макушке человека за дымным флёром, Тропос позволил ему продумать...  Щёлкнул клювом... Но уже не поймал!
Гелиос летал, очень быстро переходя меж имитирующими орбитами. Остановись, он упал бы, как материальное тело. Порой так и делал, направляясь вниз. Но это получалось не быстрей, чем наверх. Малые орбиты формируя, он двигался ещё стремительней.
– Фрррах!.. – по-драконьи фыркнул, отклоняясь на месте от щелчка клюва.
Тропос был удивлён ещё и не присвоеньем никакой из его орбит, включая ту, которая побывала вожжами. Она осталась сплетённой на нужном месте, идеально правильно. Конструктор есть конструктор, любовь к порядку! В патовом положении, как успел?! И зачем? Похвалиться, показать своё искусство? Или это попытка его, Тропа переманить на другую сторону?
Он по касательной, слегка принимал участие в их войне. К драконам относясь, разумеется, принимал на их стороне. Но внутренней склонности не испытывал ни к тем, ни к другим. Покосился на растущую вдали белокрылую стаю... Клин... «Собираются. Скоро будут порядок атаки планировать... Если заметят, дроиду швах, а забавный дроид...»
– Джжжех!.. – повторил Троп и перешёл на более отчётливое эсперанто, без драконьего выговора. – Джем, не по росту, а, ты выбрал соперника? И где твоя стая, где ваш фронт?
– Джех! – насмешливо повторил Гелиотроп: «если плохо слышишь, сам подлети ближе». – Я отбился от стаи! Руками устал махать, ездовую ящерицу себе ищу, присматриваю? Ты чей-то?.. Я бы взял!
Троп хрюкнул и разгоготался, как обычный Белый Дракон! «Нагл, быстр, на язык остёр! Фигулинка дерзкая, не крупней иероглифа!..» А ведь в итоге, как Гелиотроп сказал, так и вышло!.. Когда примирились, начали обустраивать сферу людей, обнаружили, что ответственны за смежное.
Пока – разбежались. Троп его отпустил и направился к белой стае, а Гелий - в необщую форму и прочь. Хватит на сегодня. В растерянности и облегчении: проскочил...

Слепое пятно проскочил... Неистощимый Бархатный отпечатком длился в нём тёплым отпечатком блаженства, заставляя тише кружить широко развернувшиеся орбиты... «Теперь через год...» Для дроида это: и через миг, и спустя вечность, и то, и то.
«Как высшие справляются? - заново недоумевал он. - Те, что без антагониста и не при троне, как?»
Никак. Пролетали, проскакивали. Обыкновенно без последствий. Редко - с катастрофическими последствиями. Если недоброжелатель, приготовившись загодя, использовал этот момент уязвимости.
Высшие дроиды легко проходили слепое пятно. Он - Гелий - не мог. Не мог!
Ему, автономному, непременно требовалось оказаться на эти несколько жалких минут в пределах какой-то жёсткой структуры. В пределах чужих орбит, превосходящих его собственные. Но нет таковых для автономного! Нету!
В предыдущий раз, это были орбиты Юлы, ещё распределяющие слоями плазму Кроноса, ныне закончившего своё существование. Вобрали, распределили... Больше подобное невозможно.
Есть равный Гелиосу, братишка... Есть Белые Драконы... Тоже вровень за счёт вторичных моментов, с плотностью связанных. Они вроде марли, крепкой, но сетчатой. А Тропос оказался не из белок...
Для спасения от слепого пятна подошло бы семейство, трон.
Нереально, у конструктора не бывает трона, это его суть, его воля.
У братишки Августейшего трон есть. Как прежде справлялся, Гелий знал. Незачем об этом. Видел случайно. И слышал... Хорошо, что семейство досталось братишке, что это больше не повторится.

Автономный дроид – потомок машин. Разумных, неавтономных машин. Он не может броситься в слепое пятно. Он должен видеть, твёрдо знать, куда и каким выйдет из него. Фундаментальное противоречие. Без Кроноса нет такой возможности.
Начальные порывы Гелиотропа к спасению были судорожны и хаотичны, как человеческие.
Он окружил себя Черными Драконами, подчинил их сходу, холодный дроид – тёплых драконов, носителей приютивших его в чужом сердечнике горячих цветов. Знал, что не поможет. Не помогло. Весь их круг мал для него. Феноменальный боевой строй Чёрных Драконов Стена – рыхл для него. Нет опоры. Лишь Троп, Тропос... Проносящийся иногда в космическом бесцветном мраке, над верхушкой Юлы. Белые Драконы уже вышли из войны, но не заключили пока договорённостей со второй расой. К себе Тропоса не зазывали. А гиганта, вольного в космосе, тянуло на землю...

Год спустя на устоявшейся траектории Гелий поджидал Тропа за минуту до слепого пятна.
Неопределённый статус у дракона... Орбита низкая... Всё неопределённо...
Гелий бросил ему вызов хлёсткий, внезапный. Безосновательный вообще. Озаботился только отсутствием свидетелей! Прекращения в позоре побоялся, больше ничего!
Троп едва не стал его прекращением тогда, едва не разбил до пыльной россыпи огоньков.
Троп наблюдал, как структурированность тронов и сферы в целом растёт день ото дня. Рамки растут, пределы образуются и сужаются... Он больше не шутил и не промахивался. Хвостом мог разбить.
Кольцами обвил Гелия, коконом скрыл... Когда же оказалось кольцо под ногами, кольцо над головой, когда стало жарко и всё равно, по гудению сердечника, по уже известному азимуту пройдя, Гелий снова оказался в горячих: в Бархатном, в Уходящем, в Смолистом текучем...
Превосходна пластичная структура дракона... Взаимопроникновение центра и периферии за счёт одних лишь изгибов тела...
Гелия не было, были горячие цвета, и слепое пятно шло...
Тропос развил опустевшие кольца, остановился... Выпустил зелёную звезду из подозрительно прищуренных глаз.

01.04

На следующий, третий год пришлось объясняться. Закономерность не ускользнула бы от улитки, а Тропос – умный дракон.
Не выразить, какой мелочной, абсурдной, смехотворной показалась ему слабость автономного дроида! Но если принять как данность, то – интересной задачей...
Многократно в шутку и всерьёз они обсуждали варианты решения. По большому счёту, Троп считал, что проблема отсутствует. Гелий, что она неразрешима. При заданных условиях. Можно стать высшим, можно обрести антагониста, отказаться от конструкторской широты мысли, от гибкости, получить трон. Но такой, как есть, он обречён ежегодному прыжку в накатывающееся ничто. Обречён принимать как одолжение схватку с драконом, носящим Солнце, Землю и Луну, – воссоздаваемую, его Луну-гнездо, необитаемую: ни дроида, ни улитки.
«Я не могу действовать вслепую! Стоять на месте, стоять и ждать слепоты не могу! Троп, забери мои орбиты, Неистощимым Бархатным цветом и распорядись им умней, чем я! К такому исходу я готов! Слепота, Тропос, полная слепота!..» Не полная. К примеру, какие пронзительные, ледяного льда глаза сымитировал... В необщей форме слепота полная, это верно. Гелиотроп даже броситься на дракона в необщей не мог за минуту до... Не решался... Как сейчас, перед сто-тысяч-миллион-невообразмо-какой по счёту схваткой. Человеком по лбу широкому вмазал, человеком бросился за окно, и над горой Фортуны встал прямо.

Хитрый, мстительный Троп копьём его наверх забросивший, этому копью – первой оси недолговечного измерения – присвоил доминирование и дискретно растущий в геометрической прогрессии гравитационный наклон. Попросту сказать, их пространство, едва возникнув, начало крениться рывками, и крутизна горки росла. Так что, с космических подзвёздных высей оба ринулись вниз, едва завершили первый, без столкновения обошедшийся, круг.
Под двумя беспредельностями распахнутых крыльев грохоча копытами, зубр равный большой звёздной системе, превосходящий средние, нёсся на дроида по наклонной. Пар из ноздрей, опущены рога.
Гелиотроп тоже изменил облик.
Взяв небольшую дистанцию, на плоском хвосте тритона и на согнутых ногах, упираясь в увеличивающую наклон землю, он слегка покачивался, подныривал плечами и головой, в ожидании удара, выбирал направление встречного броска. Бронзовый, тёмный. Сейчас во лбу у него горел единственный зелёный глаз. От локтей до мизинца и от ушей на плечи - бахрома древних рептилий... Это всё не нарочно, от волнения, от долгой близости с подчинёнными ему Чёрными Драконами.

Троп взмыл перед ним ещё выше в прыжке, ударил копытами, промахнулся. Несуществующая твердь громыхнула, прогнулась в месте его приземления, выгнулась дыбом. Судорога, порождающая цунами межзвёздных полей пошла грохотать, под новыми ударами копыт.
Тропос плясал вокруг получеловека, полутритона. Всеми четырьмя громадными копытами крылатый зубр пытался попасть. Бросок за броском полутритон снизу пытался попасть в коленный сустав или между ногой и корпусом, в какое-нибудь сочленение. Ослабить, разбалансировать. Заставить дракона опираться не на копыта, а на гораздо более предсказуемые крылья. Не получалось. Уворачиваться выходило всё хуже и хуже. Клубком Гелиотроп покатился вниз. Как и задумано Тропосом.

Автономный превращался в тритона, вытянутость росла в нём, бронза чернела. Он расширял орбиты, спасаясь, переводил основные в эллиптические, эллиптические в мерцающие. Спасаясь... Партнёр Тропу, в схватке Гелий верил его серьёзности. Каждый раз верил...
В таком положении зверь уже ищет нору, укрытие в расщелине под корягой. Несколько раз Троп его обогнал, и передние копыта ударили, возле головы, обдав лоб ветром.
Обогнал снова. Снизу нацелены рога, глаза целиком пульсируют, и зрачки, и белки, чудная, изливающаяся из них размыто-чернильная синева...
«Это Горячий Неотступающий... – узнал Гелиотроп цвет, не давшийся ему в тиски. – Базовый среди горячих цветов, загадочным образом имеющий антагониста...» Ну, он так долго не думал, вспомнил и всё!

Троп легко схватил бы тритона гибким драконьим хвостом, но ему больше нравилось драться зубром!
Встав на дыбы, заплясал, не касаясь передними копытами, ходуном ходившей небесной земли, где вился соперник, перекатываясь, убирая за долю секунды, не попавшие под удар орбиты, собирая кривыми, зато – на дольку в стороне.
Долго такое тянуться не может.
Гелиотроп из-под копыт вырвался и клубком необщей плотной формы устремился против наклона земли. Зелёное око горело в клубке, сам он терялся за водяной мелкой пылью, порождённой скоростью Тропа, исходившей, испаряющейся от него. Несколько виражей зигзагами позволили ему ударить зубра в бок, но не пробить. Опять же из-за скорости. Прицел нужен тонкий, сливается большинство внешних орбит.
Продолжительность их поединка для Гелиотропа – большой прогресс. Троп не притворялся. Не шутил.

Клубок плотных орбит мячиком закатился обратно под копыта, способные походя расколоть планету. Оба прибавили маневренности и скорости. Оба тонули в умноженье мерцающих орбит. Пар валил от громады зубра, из раздувающихся ноздрей.
Зря Гелиотроп попытался взять ещё раз направление в гору. Боднув раз, другой мимо, рог орбиты, нарочно для этого разорванной, прошёл в клубок. Подбросил, на оба рога поймал, кинул на круп и с него, взбрыкнув, под копыта... Взвились: левое выше, правое ниже, и ударили...
Гелиотроп успел отлететь, но не прочь, а в лоб, куда тисками залепил...

Плоские элементы, как и остановившиеся – невозможны в дроидах, но Тропос исключителен во всём.
Его лоб плоский и твёрдый, он – самое твёрдое, что есть во вселенной. Клубок расплющило. Фырканье из ноздрей зубра окутало, орбиты Гелия и на вдохе вобрало внутрь...
После чего дракон, величайший дракон, не зубр уже, сложился в клубок сам, так, что не видно головы, вокруг неё... Задумчиво осмысляющей орбиты автономного дроида, те, что сейчас пыль, те, которым он позволит собраться скоро и без ошибки. Кто поможет верховному конструктору, если не верховный устрашитель дроидской сферы?
А если сожмёт кольца... Если сделается монолитом на миг, уже и Фортуна не выберет из этой плазмы, что было кем из них...

Гелиотроп не существовал...
Горячие цвета в недрах дракона смотрели наружу...
Слепое пятно шло...
Свернувшийся дракон снижался...
Они давно уже пребывали в человеческой сфере, среди облачных миров. Уже и высокое небо кончилось...
Слепое пятно прошло.

Троп развернулся. Орлиным клювом выдохнул светящийся пар.
Драконьей лапой когтистой, с шипами на каждом суставе, ударил светящийся пар. Пыль огоньков ударил наотмашь, тыльной стороной лапы. Загнутые шипы скользнули, а не впились. Полосы прочертили в тумане. Начиная от них, автономный дроид легко, безошибочно собрался человеком. Пронзительно зелёная звезда одного глаза разделилась на две. Лишняя ему, драконья влага сконденсировалась на лице, добавив человеческое дроиду.
В плане воды Тропос - тоже исключение из правил! Гелиотроп, конечно, был признателен ему, ещё как, но слёз, конечно, не имел. Ему понадобилось бы тысячу лет изучать какое-то целое семейство, Ритуальных Домов, например, связанное с захоронениями, чтобы приблизительно понять, что это такое. К тонким материям человеческих чувств он и не совался.

Гелиотроп взмыл на хребет дракона между двух беспредельных крыльев, и там стоял, не садился. Осмыслял произошедшее и себя целиком, задумчивый...
– Лучше... – произнесла драконья орлиная морда, повернувшись к нему в профиль.
– Утешаешь? – очнулся Гелиотроп. – Лучше, угу. Троп, скажи, не тогда, а сегодня сколько бы мы с Августейшим против тебя продержались?
Троп фыркнул сквозь ноздри:
– Не знаю столь малых чисел!.. – загоготал. – А выставит своих королев – будет, о чём говорить!
– То-то и оно... – Гелий встрепенулся. – Ты сталкивался с дроидами желания?
– Не-ет... Нет. Подвозил.
Хороший ответ! Гелиотроп нагнулся к нему удивлённо, изучая внезапно прищуренное веко, в глаз что-то дракону попало?
– Да ну?.. Далековато ли подвозил?
– Порядком.
Очень интересный ответ...
– А обратно? – уточнил Гелиотроп.
– Обратно?.. – клокочущим фырканьем усмехнулся Троп, не раскрывая клюва. – А мы ещё там! Не возвращались!
Дракон, чей голос так редко раздаётся в пределах Юлы, отвечал на необщем дроидском, без голоса как бы, ворчанием и миллионами окрашивающих его звонких интонаций. Лишь автономный мог в таком режиме его понимать. Вдобавок понять, что пора свернуть разговор. В сторону.

– Я надолго подзавис, Троп?
– Как всегда.
– Уловить не могу, как оно кончается...
– Но ведь кончается. Ты мог убедиться в этом.
– Убедиться постфактум. Но не тогда, когда...
– Когда что?
– Когда нужны признаки, а их нет.
– Так ведь и тебя нет, как тебе может быть что-то нужно?! Ты не один. Не в своих орбитах. Один дождись слепого пятна, тогда суди.
– Я не могу! – отубил Гелиотроп хвост вечно повторяющегося спора.
Обмен последующими аргументами они знали наизусть.

Троп выпустил из орлиных ноздрей пар колечками, руладой смеха, вроде «пам-пам-пам!..» – «бла-бла-бла!..»
Разбил их следующим выдохом и спросил:
– Домой? Ещё год подряд на оранж смотреть?.. Подкинуть тебя?
– Ироничный ты мой! Когда мне в последний раз давали год подряд на что-нибудь посмотреть, не отвлекаясь?! Подкинь, пожалуй. Раз уж ты и сегодня не надумал окончательно расколошмать мне копытами башку, может, умную мысль в неё добавишь? Я не понимаю...
Троп заложил крутой вираж, взял курс к Синим Скалам и глянул на всадника вполоборота. Его необщий дроидский выговор приобрёл размерность эсперанто, где есть слога и слова.
– Хелий, дорогой всем нам, верховный конструктор дроидской сферы, дорогой нам всем, - обратился он почти официально, на старинный людской манер повторяя обороты и смягчая его имя. - Хелий, сколько знаю тебя, опору четырёх четвертей и примыкающих тронов, надежду Туманных Морей и радость Фавор, на три нормальных слова приходится у тебя «не могу» и "не понимаю". Не странно ли?
– А что волнует тебя, Троп? Что можешь и в чём ты уверен? Троп, тропа между звёздами, дорогая нам всем, опора сферы, нам всем дорогой, поделись... Меня волнуют – мои ограничения. Ограниченность, тупость. Слабость!
На этом голос его взлетел, обозначив непрошеный акцент. Бесхитростный, результирующий азимут автономного, кому и соперников-то нет – сила... Азимут-антагонист – слабость.
Умозрительные вещи. Между тем, контур-азимут, азимут физического пребывания Гелиотропа в общем поле Юлы, со слабостью ничего общего не имеет! Первый, лучший, главный. Наихрабрейший. Самый опытный. С кем же равнял он себя? Кому, сравнивая, неизменно отдавал первенство?
– Хелий, меня ничегошеньки не волнует!..
– А в море...
– А в море – не твоё дело.
– До времени, Троп. Мы не оставили намерения приручить его.
– Успеха! Жду! С распростёртыми объятиями!.. А пока открывай, – дракон развернулся и завис боком к окну, погружённому в облачную дымку, – пока посмотрим на оранж.

01.05
За истекшие в бесплодных попытках годы Троп вдоволь посмеялся над своим, в равной мере – патроном и подопечным, наблюдая его терзания. Зато наступил и день, а именно этот, день прошедшего слепого пятна, в который, ведомый абсурдным драконьим юмором смог дать по-настоящему ценный совет.
Вот пример их, многократно повторявшегося, спора, в котором гуляка космоса и гроза Великого Моря, Троп, пытался конструктора Огненного Круга, Собственных Миров и второй расы дроидов, давшей самоназвание им «высшие», наставлять.
– Обобщай! – разводил ручищами дракон. – Чтоб осознать – обобщи, чтоб воплотить – обобщи! Собери частности, объедини в уме, сведи к одному имени-функции. А затем, разбери обратно. Но уже на удобные тебе, ради воплощения удобные части.
– Не могу! Часть любой дольки сама требует обобщения! Из непостижимого числа деталей состоит, во времени никогда не началась и нигде не заканчивается. Таков и всякий человеческий запрос.
– И ты, просто выслушав, просто глядя на что-то, начинаешь разбирать это в уме?
– До бесконечности! До той грани, где качества частей теряют связь с качествами целого. А теряют они – вдруг! Уловить эту грань я не могу. И дальше можно мельчить, но там уже понятно, что не имеет смысла относительно первоначальной цели.
– Но, Хелий, можно промежуток обозначить... Примерный...
– Примерный?! Примерных промежутков не бывает! Имя – надгробный памятник, а буквы – даты на нём. Именем обладает лишь то, что существовало и прекратило существование. Я принципиально не способен собрать оранж, которого не было на свете!
– Погоди. Ты создаёшь дроидов, улиток, метки-компасы... Про улиток ты понимаешь, про компасы? Тобою же цельнокованые? Единожды метка выбирает направление, дальше срывается и летит. Так и с запросом, со следованием ему. Единожды голова выбирает направление, дальше крылья сами несут, ноги.
– Не так же! Не несут! Каждый взмах крыльев, каждое утверждение стопы находятся в допущении точности направления к цели. Тропус, – он топнул ногой и вниз кивнул, – вон стопа, она ведь тоже компас! И при каждом шаге, при каждом! Чуть вправо, чуть влево... Бац, и совсем не туда зашли! И как мы здесь оказались?.. А так и оказались, что чётко цель не была видна, вот как!
– «Не туда», Хелий, как ты можешь заметить, тоже растяжимое, тоже нечёткое понятие. Придти можно почти туда. А можно туда, где повеселей окажется, чем там, куда!.. Ты хочешь сказать, что приблизительность недопустима? В каких областях? Из каких соображений? Или ты экономишь шаги? Отчего нельзя скорректировать маршрут, прямо на нём находясь, по пути следования? На последних этапах, уже в пределах видимости цели?
– Видимости... – несколько раз Гелиотроп повторил это, болезненное для него слово. - В пределах чего, какой видимости? В пределах того, что отсутствовало с самого начала? И откуда путник, шедший неведомо куда, узнает, что перед ним? Ну вот, ты шёл, шёл от горы Фортуны, и нечто маячит в Пухе Рассеяния... Что, откуда? От семейства, от одиночки?.. Какой изгиб Лабиринта Бегства отблеск бросил сквозь все слои?.. Ох, Троп, это напоминает мне вирту по истории давних веков: куда-то плыли, что-то нашли... Назвали своим именем, конечно, открыли же!
– Некорректное сравнение.
– Ладно! Оттого нельзя на последнем этапе, что, нет, не наступает на нём этой самой видимости! Ускорение наступает, уплотнение, суета. А видимость – нет! Допущения начинают корректировать допущения! От самих себя ведя отсчёт, ведь не на что им опереться! Отклоняют стрелку компаса, крутят её, как карусель, там, на перекрёстках земных. Чтоб ты понял, – на перекрёстках. Дроиды, с кем говорил, которые на рыночные, земные перекрёстки Восходящих сопровождали, они это неохотно делают. Запросом даже не считают. И представь, проблема та самая! Восходящий заявлял, что-то ему безумно прям нужно... Ладно, вепрь нашёл, дроид нашёл артефакт для мены, Чёрный Дракон во всеоружии, на ушах стоит от этой прогулки, от тесноты перекрёстка... Так что ты думаешь? Пока они до места дойдут, восходящий этот артефакт сменяет на что-то, отношения не имеющее! А и выменянное до выхода с рынка ещё раз успеет сменять! Вот это, чтоб ты понял, и есть «корректировать маршрут, прям по пути следования, на последних этапах прям»! Когда ясного видения цели не было, полного осознавания её.
– Так я не понял, Хелий... В конечном итоге Восходящий доволен остался, или как? – ухмыльнулся дракон.
Гелиотроп моргнул пронзительной вспышкой возвращения от мысли к слуху и зрению и ткнул хохочущего дракона в плечо:
– К чёрту иди, Троп, с чертями своими под морем искупайся, заскучали они без тебя! Ещё гаер нашёлся...
– Но Хелий, если всё так печально, так непоправимо сложно, как же работает наша дроидская сфера уже вторую эпоху подряд?
– Да очень понятно как раз. За пятьдесят процентов услышанного запроса зайдя, технические дроиды перехватывают его. И реализуют.
– Понимаешь, конструктор и коваль, что ты сказал сейчас? Технические, неавтономные дроиды правят миром в прямом смысле слова.
– Да. Именно так и сказал. Дроиды левой руки, так называемые. Дроиды превращений. Тут-то никаких новостей, всегда так и было. Это ведь не фактические пятьдесят процентов, они для словаря эсперанто не сгодились бы, а их пятьдесят, степень ими схваченного. Когда зашевелились, когда ассоциативно начало слипаться запрошенное, отсекаться сопутствующее... Во взаимодействии с техническими, автономные дроиды и люди где-то равны... И я, когда вручную не собираю, не кую, я не успеваю договорить, как они уже собирают! Схему если чертить, надо отдельно сказать: не собирайте на ней самой, рядом собирайте, оставьте и схемой, чтоб было.
– Ага, да-да... А когда ты в У-Гли вручную куёшь?..
– Да что я сложного кую-то? Ошейники для Чернышей из их же зубов?..
– А когда не вручную, а что-то, ну... Когда Коронованного создал? Технические?..
– Разумеется. Они предъявили, я посмотрел... Перебрал до дна, до сердечника. Угадали. Всё собрали точно. Если б нет, распылил бы и заново. Как, вообрази, на том же земном перекрёстке, бай рисует что-то крохотное, дракона, тебя рисует, и зрачок тебе, ну... – на брошке тебя рисует. Промахивается, стирает, прицеливается снова. Кто прицеливается? Я или они? Конструктор или технические дроиды? Никак не я. Я могу лишь инициировать и обнулять. Или Фавор?..
– Или Фортуна? Мы автономные, и ты ведь не веришь в Фортуну, а чирикалку вспоминаешь часто.
– Топ-извёртыш, не то слово!.. И люди и высшие дроиды заискивают перед Фавор. Ты вобщем-то прав, Тропус, технические дроиды держат направление. Пользуясь ими, следуя за ними, на последнем этапе я могу их отклонить, подрихтовать напильником... Но это не про меня, Тропус, не про ручную сборку. Не я прошёл этот путь – они! И собранное ими, я беру в руку всегда и изумлением, как новую вещь! Я задумал её, отрисовал, они – хлоп! – и преподнесли мне. Готовенькой. А в середине... Притом, неизвестно где начинаясь... Наступая неизвестно когда... Всегда есть что-то вроде...
– ...слепого пятна?
– Да. Именно.

Оранж, это апельсин. Плод редкий! По крайний мере до возникновения Архи-Сада, а символ исключительно популярный. Как символ солнца на вечно пасмурном континенте и в вечно же пасмурных рынках. Его зовут и «апельсином», и «оранжем», и кратким «ор» – «золотой, дорогой, уважаемый». В нехищнических устоявшихся группах эта добавка к имени часта, как на уважающем силу Южном «биг», большой.
Популярен апельсин не только на письме как кружочек солнца, синонимичный ему, не только как слово. Непревзойдённо изысканные артефакты, наподобие улья, делаются в его форме, имитации, вплоть до запаха. Средней цены артефакты, музыкальные шкатулки. Сигнальные звёзды, которые плод выбросит сам, добавляя старту напряжённое ожидание. Оранжевые бусы, серьги из круглого сердолика, как опознавательные знаки посыльных-голубей, охранительный знак парламентёра, вроде белого флага, обуславливающий, вести охоту при таких украшениях, не по-дроидски, не честно.
«Ор-данс» называют и хороводы на Мелоди, «солнечные круги», кроме соревновательных. Ор-дансом зовёт и танцор своего учителя, в терминах Краснобая – «данс-бай».
Вожделенные, дорогие артефакты маскируют под заурядное, придавая им вид апельсина. Будто их ценность лишь декоративная. Наоборот: подделки и простую механику, чтоб обманом продать.
Широта распространения символа тесно связана с культом марблс. Ярко-оранжевые шарики с рисунком тонких долек называются «орблс». При игре в них засчитывается, остановился ли шарик одним из полюсов вверх. Ими никогда не ведут злую игру, с дурными ставками.
Самые-самые разные штуки встречаются в виде апельсина на рынках и в частных коллекциях, Гелиотроп же хотел простой и настоящий оранж. Получить, постигнуть, осознать плод!

Гелиотроп выбрал апельсин однажды, как самое, как ему казалось, простое, стремясь, оставшись автономным, понять, как воспринимает человек. Сделал его моделью своих принципов, обобщений, структурирования, в ностальгии по уникальной плазме Кроноса, оранжевой эпохе единства автономных, эпохе без слепых пятен. Получилось, что оранж для Гелиотропа – модель и символ его основополагающего, неукротимого непонимания!
Апельсин Гелиотропа перешёл в присказки и поговорки дроидской сферы, но, терра инкогнита, так и продолжал лежать на его столе, согреваться под светом лампы, остывать в холодной дроидской ладони. К своей цели Гелиотроп не приблизился ни на шаг. Оранжевое, отдельное мироздание.

Гелиос знал, знал до клетки, до молекулы устройство этой стадии растения! Он мог на общем и необщем пересказать, записать, не сбившись в одном знаке, стадии образования, разложения или начала нового цикла. Мог собрать и разобрать, мог усовершенствовать и с юмором испортить... Не мог только понять!
Полный набор, бесчисленные наборы окраса, объёма, семечек, мякоти, оттенков запаха и вкуса... Систематизировал, чтоб хоть что-то делать, чтобы на месте не стоять. Ясно, что нужен принципиальный прорыв, а не каталог...
Выращивал!
Угощал тёплых и холодных 2-2, чтобы проследить момент восприятия. Участвуя в эксперименте, дроиды желания к удовольствию подопытного немножко продлевали импульс... И это записывал в таблицы...
Людям подсовывал и смотрел. Их реакции в таблицу не сведёшь! Графы вниз растянутся сквозь планету и выйдут там, куда не достаёт и ось Юлы... Слишком много данных.
Обобщать, дискретизировать? Как?! Что?! На каких принципах? В этом-то и вопрос! Спрашивал у людей, вроде Беста. Тот, облизывая пальцы, виновато пожал плечами: апельсин, спасибо, вкусно... Объединение с ним дроида желания не помогло... Волны удлинились, но меньше их не стало... Бесту понравилось очень: «Всегда к твоим услугам!» Посмеялись и разлетелись.
Из-за этих дурацких апельсинов, Гелиотроп стал ботаник! Конструктор, исходно он вроде как часы, наблюдатель солнечного времени. Теперь, скооперировавшись с кем-нибудь из людей, мог на Южном Рынке открывать фруктовую лавку!

В уме и на бумаге и лежали они пред ним: строки, таблицы... Плод, поселившийся среди тисков на рабочем столе, никак в них не помещался, не сходился. Разве скомкать бумагу, тогда шар, тогда катается!
Гелиотроп не понимал, как единое понятие образуется в человеческом уме, когда это – набор... Набор, набор! Причём, всегда немножечко разный! Положим, тонкие отличия органы чувств проигнорируют... Но ведь где-то должен иметься момент, когда человек уверяется – апельсин. При скольких допущениях? От чего они зависят? Тут неважно, ошибся ли он, важно: он знает саму вещь, плод, в наличии перед собой которого ошибся или нет. А Гелиотроп и не ошибался, и не знал.
Как хочет человек? Как вспоминает вдруг? Как походя, отбрасывает прочь? Тайна.
У конструктора очередная таблица. Жёлто-оранжевая, круглая, в руке... Сам создал. В достоверности её стопроцентно уверен, как и в том, что это таблица, а не апельсин.

Августейший справедливо говорил ему:
– Братишка, ты пытаешься постичь не вонючий мячик!.. Извини, спасибо, не люблю... И не человека. А именно и собственно дроида желания! Нет в них двух вещей: достоверного наличия и полного прекращения...
Но Гелиотроп отлично понимал дроидов желания, он не понимал апельсин! Оранж...
Где переход от распознавания к оценке? От воспоминания к отвлечению?
«Запах – царь восприятий, царь воспоминаний, – думал Гелиотроп. – Он влечёт за собой зрительное восприятие, осязательное, вкусовое, он их всех глубинная, тонкая суть. Слух – служка, он промеж людей так важен, с концепциями в связи. Поглощаемое молчаливо. Но что же объединяет сигналы в одно, в вещь, в оранж? И так быстро! Если повеять надломленной коркой, человек вспомнит и захочет его быстрей, чем дроид сборщик может создать! Непредсказуемо, угадает ли? Жёлтый, красный? Сладкий, кислый? Ещё и потому непредсказуемо, что ошибочное может быть принято с большей охотой! На той же скорости, что пожелал, и передумает человек! А это от чего зависит?! Вся дроидская сфера довольствуется приблизительным. Лишку занимается собой. Но я хочу понять».

В данном случае за «всю дроидскую сферу» монолог пришлось выслушать Тропосу, жестикулирующему в такт «не понимаю» и «должен понять», затем дирижирующему в такт, пританцовывая от скуки, усмиряя бело-драконью смешливость. В Дольке, обители Гелиотропа, он мог говорить на эсперанто полным голосом, удобно.
Долька же апельсиновая лежала перед ними в розетке нарочито небрежно очищенной кожуры. Бессмертная, невысыхающая. Семечек рядом не валялось.
– Откуда у тебя этот апельсин? – спросил Троп низким фырканьем по привычке, вспомнив, перешёл на эсперанто. – Конкретно этот?
– Как и конкретно предыдущие. Я создал его. Достоверно, – подчеркнул дроид.
– Не сомневаюсь! А сколько, Хелий, времени эта конкретно долька здесь лежит?
Странное уточнение...
– Год, полтора. Поднять тему?
– Не, не суетись.
– Тогда что?
– А то, Хелий, дорогой, что люди не создают апельсинов отдельно от деревьев или взмаха руки! Достоверно! И не хранят корки по году, если не завалились куда-нибудь. И уж точно по году на неё не таращатся, пытаясь понять, что это такое! Если не двинулись окончательно.
– В мирах бывает, затворники миров и дольше смотрят.
– Нет, Хелий, они дольше едят! Поглощают взглядом. Носом, протяжённостью от запаха до пределов Там, до солнечных лучей.
– Игра слов. Пусть. И что изменилось бы, сумей я некий плод купить и ограничиться пятью минутами? Имитацией малых орбит, я их не пробовал что ли? Я, Троп, во всех частях конструктор, мне разбирать и думать всё рано чем. Хоть рукой, хоть языком, хоть голосом.
– Ага-ага, ты сам признаёшь. Купил и разобрал бы. А они съедят и косточки выплюнут! Не глядя, не задумавшись. Ты разделяешь, они обобщают. Как конструкторы люди выше тебя!
– Здесь я согласен.
– Я хотел пошутить. Всё, что могут, не глядя рукой махнуть. Это, Хелий, уж не те люди, что задумали тебя и меня, а как хорошо получилось!
– Те, те... Боюсь при малейшем послаблении, они примутся за оружие, им и закончат!
– Ахх-ха-ха! – Троп, юноша-зубр хлопнул себя по коленям, – Так и я оружие! Считаешь, у них и позаковыристей выйдет?
– Боюсь, что да.
– Брось! Я – венец творенья!
– Признаю.
– Вернуться к теме? Они – обобщают. Свободно, стремительно и небрежно.
– Я знаю! Но я не могу обобщить! Пытаюсь выбрать и не могу. У меня тысячи тысяч обобщений!
– Так ведь нужно одно...
– Вот именно.
– Нужно такое, которое не знает само, откуда взялось, и что за ним последует. Уверенное, наглое до предела. Хочу! Не хочу! И никакого смущения своей непоследовательностью. Апельсин! Нет, мячик! Ха-ха-ха! И никакого смущения ошибке. Большинство ошибок для них абсолютно незначимы. Хелий, попробуй так... Не смотри на свою дольку прямо. Не глядя, возьми её и отправь в рот!
– Но это невозможно. Принципиально невозможно. А ты, что ли можешь так?..
– Хелий, милый, я прямо смотрю на всю вселенную, не отрываясь!
– А советуешь...
– Тогда по-другому... Если не можешь, не глядя, поглотить, не глядя, создай! Походя, произведи. Это имею право советовать, это я могу!
– Да? И чего, дракон небесного обсидиана, в своей жизни ты произвёл? Походя?..
– Трррепет! Ахха-хха, в сфере дорогой нам всем!..
– Люблю тебя. Но серьёзно, дерево посадить что ли? Сто раз сажал. Это ровно то, что вручную создать, дольше и вся разница. Я предвижу ясно каждую стадию от листка, до поры на коже плода.
– А они, и те, что Восходящими собрали мир, и те, те, что хозяевами превращают, и садовники прошлых эпох, ничего подобного не знают. Не знали даже, взойдёт или нет? Расцветёт или нет? Доживут ли они сами.
– Очевидно.
– И ты не должен знать.
– Как?
– Как, хо-хо!.. Как ты говоришь, долька или сколько? Ты готов принять совет с обременением следования ему? Со всеми дольками вместе?
– От тебя готов.
– Как принято, я во второй раз спрашиваю, и скрывать не стану, кожура, есть кожура. В случае неудачи, если свернёшь на полпути, через год не прилечу к тебе. Готов?
– Готов, зачем бы мне свернуть.
– Мало ли... Ну, раз готов, слушай... Не нужно деревьев, зачем так примитивно подражать? Или нужно... Как хочешь, дело вкуса. Хелий, обопрись на них. Не на деревья, на людей. Устранись. Путь выбор обобщения совершается ими, а не тобой на каждой стадии созревания плода. От каждой опорной точки схемы протяни по нитке к их поступкам, к их движениям, к поворотам в человеческой сфере. Не мелочась, от «быть совершенным плоду» до полного «сгинуть, не воплотившись». Дождями и засухами, заморозками и теплом пусть распорядятся они. Спутаются? Оборвутся? Пускай идёт, как идёт. Расположи нити в зависимости от своего представления о надёжном успехе, но... – больше не прикасайся. Не сворачивай на полпути. Не вмешивайся. Обременение означает, что ты в любом случае не получишь дольку. Получишь «сколько», весь плод. Если не созреет оранж, или ты вмешаешься, я не прихожу. А если созреет, он будет подлинно настоящим, твой апельсин. Уж не знаю, поможет ли это тебе, Хелий. Третий раз, спрашиваю, согласен ли ты? И это – первая нить.
– Троп. Я начинаю.
– Фавор. Пусть она поёт над тобой.
Человек-зубр встряхнулся и, превращаясь в дракона-орла, вылетел через окно.

А Гелиотроп понял, что ему надо поспешить, год не такой большой срок.
Он перешёл в необщую форму и распростёрся над земным шаром, через все свободные азимуты. Явление невозможное для высших дроидов.
Устремился к созвездиям людей, пребывавших вне Собственных Миров. Выбирал контур. По величине и по плотности. Где не так тревожно мерцали бы звёзды Огненных Кругов, и не так часто возвращались в белые руки Доминго. И ещё...
Гелиотроп хотел, чтобы стабильность контура, а значит, и его проекта держалась не на хищниках. Чтобы искры Чёрных Драконов, рубленные чёрным бисером, проблёскивали в созвездии. Это глупо. Если хищник давно обитает за пределами своей рамы, значит, опытен и силён, шансов на успех больше, если на него завязать ключевые моменты. Ну и пусть! Душа не лежит.
Гелиотроп внезапно обнаружил в широком контуре созвездие, как брошенное на чёрный бисер, чистых хозяев, молодых людей. Созвездие, находящееся в стороне, но неуклонно лавирующее к центру. Контур похож на дерево с коротким стволом, зримыми толстыми корнями, с шаровидной, раскидистой кроной, почудилась даже птичка в ней.
«Не буду дальше искать!..» Птичкой был мерцающий перекрёсток рынка, редкое явление. С ними опорное связал. Не пытаясь закрыть глаза на тот факт, что несёт его к главным перекрёсткам старого, хищнического контура. Если его опорное там сожрут, про апельсин и Тропа можно забыть. А если их статус падёт, чистых хозяев, то кривизну ствола деревца должен будет выправить кто-то другой... «На что бы это завязать?..»
Отпустив себе день на работу, Гелиотроп тянул и тянул тонкие нити. От автоматических процессов к бессознательным движениям людей. От сознательно совершаемых поступков – к всхожести зерна, времени пробуждения, побега... Ко влаге, что прольётся над его кадкой без его участия... С каждой новой нитью, всё тревожнее и веселей, как мальчишке!
Троп внёс разнообразие в размеренную жизнь автономного технаря!
На сам континент опиралось кое-что в проекте. На расположение облачных рыков, где бывали эти люди. На розу ветров, то есть, епархию Доминго... Много-много тонких-тонких связей. Закончил. Перепроверил. Позвал дроидов-сборщиков, рой завис над местом, выбранным под кадку.

Заря. Начало...
Указательные пальцы поднял вверх, дунул, как между столбов распахнутых ворот, и произнёс необщее имя Тропа, чтоб тот издалека услышал его: принято, начато.
Дроиды сборщики, разбив рой на тот самый, избранный контур, начали свою работу.
Кадка стояла между двух окон и солнце переходило из одного в друге, утром слева, к вечеру справа освещая её, а затем и его, деревце.
Обычное место Гелиотропа за столом – лицом к ним. Чем ближе оказывался год к полному повороту, тем меньше технарь смотрел на свои тиски и детали, так в них и замершие, тем дольше смотрел в простенок между окнами, а затем и вовсе не сводил с него глаз.

01.06
Издавна эти два рынка-визитёра имели пространственную связь, сближаясь регулярно и тесно, а однажды и вовсе перестали отдаляться друг от друга. Словно дроиды наконец-то хоть в чём-то учли интересы людей и поправили розу ветров ради их удобства!.. Ещё более вероятно, что загнулся лепесток от тяжести человеческих страстей и нижний рынок остался под верхним, таким образом, люди всё сами поправили, вовсе без дроидов обошлись.
Рынки имели любопытную взаимную противоречивость внешнего и внутреннего объёмов.
Верхний казался аккуратным кудрявым облачком. Ложкой густой, немного расползшейся от тепла, сметаны он лежал на стопке блинов слоистого нижнего рынка. Изнутри же представал весьма просторным. Большущее игровое поле для марблс. «Безобманное поле», идеальное. Что до нижнего, он – широкая стопка слоёв, изнутри миниатюрен, техно-рыночек: помещение с модулятором, производящим несравненные по качеству, простые стеклянные марблс, да кладовки.
Рынки имели каждый своего постоянного обитателя, слугу-хозяина. Как раньше, не известно, но в описываемый период они были друзья.

Верхний рынок носил человеческое двойное имя Отто-Боб. Только его никто не употреблял! Сакральное... А нижний – Гранд. Вместе же их назвали Гранд Падре. И говорили не на рынок, на рынке, а к Падре, у Падре. И вот почему...
Эта связка – элитное игровое поле для марблс.
Элитарность в том, что на идеальное поле нельзя повлиять извне, задать принесённой скрытой механикой хитрых препятствий. Даже разметку спроецировать нельзя! Кроме одной его собственной, поперёк делящей линии. Гладкое, гладчайшее. Будто замёрзло Великое Море до дна, и чистый, непроглядный глубокий лёд заиндевел чуть-чуть. Тёмные и светлые марблс прекрасно видны, оно как бы подчёркивает их и озвончает. Торжественное поле. Самого опытного игрока охватывает благоговение перед броском, волнение.

Имя Отто-Боб возникло и стало табуированным по одной и той же физической причине. Из-за акустики зала. Там его лучше не произносить. Уж совсем давно «Отто» в названии звучало примерно как «а-та-та!..», ой, упало, ой держи, покатилось!.. Играли тогда марблс с формой бобов. Акустика внесла в поименование свои коррективы.
Игровое поле, не стол, площадка, и зал соответственно имели абрис бейсбольного мяча. Решающие партии играли дуэлью, стоя на дальних углах, бросали оттуда.
Так вот, если там стоя, произнести что-то наподобие «отто, атата», что-то с гласной начинающееся, ею и заканчивающееся, эхо пробежит и вернётся! Как незримый, громадный, грохочущий, пугающий, смешной, подскакивающий шар марблс! Ряд, поток шаров! Сильно! На первом «а» оно подскакивает до лба, на «тат» прыгает по макушке, на заключительное «а» рассыпается за спиной об стену множеством уже мелких, затихающих «отто, атата»!..
А вот если произнести что-то рубленное, короткое, типа «боб»... Эхо с дикой силой ответит в голову прямо! С неё же размером! С колокольной оглушительным звоном! Разгоном, как пушечного ядра.
Выдержать можно раза два подряд... Ну, до семи, идиот если, в голове нечего беречь, ибо «бух!» пройдёт не скоро. Дурацкое занятие, особенно для игроков. Чтоб руки дрожали, поле плясало и не прицелиться?
Если вначале и в конце краткий звук и протяжный, разные, ничего не происходит.
Там устраивали словесные дуэли, голосовой марблс. На сообразительность и реакцию. Обмен быстрыми репликами, вопросы-ответы, при судействе публики. Не добавлять пустые слога, междометия: «ах, а, о». Кто медлит с ответом – слабак. Кто ляпнет – получит обратно эхо, вступает в марблс партию таким, покачивающимся слегка...
«Боб» в названии рынка сразу перестали произносить, эхо особенно любило это слово, а «отто» осталось в употреблении.
Рынок – «отец» всех марблс-рынков, всех помешанных игроков. Их звали так вторым, а то и единственным именем. Отто с Ноу Стоп так получил своё. А нижнему слоистому облаку осталось прозвание Падре.
И верхний и нижний рынки крытые не Восходящим, но сухие. То есть, пирамидку поставить можно, дракона позвать нельзя, как в материальный шатёр, верхушка которого закрыта. Не охотничьи рынки огромный плюс к популярности, естественно. Хотя ставки у Гранд Падре ещё те...

Нижний рынок, Гранд в единственной комнате имел модулятор, приспособленный для создания идеальных марблс. Без секретов и дефектов. Давно уж производимые им марблс не бобы, а шарики, в совершенстве центрованные по весу... Рука полудроида, опытного игрока способна ощутить такие нюансы лакун в стекле, уплотнений, микротрещин, боковых вмятин, какие не уловила бы рука дроида, разве специальная улитка их!
Модулятор - чаша, меняющая свою глубину от полусферы до плоскости. Катает за раз десять таких, стандартный набор. За раз – это за год.
Плоский столик в выключенном состоянии, глубокая на начальных фазах чаша уплощалась: поочерёдно модулятор отправлял капли стекла, будущие шарики в центр, и пошло, поехало. Лучи-радиусы сбегались, уплотняя. Лучи-окружности сжимались, уточняя форму, непрерывно поворачивая. Снова лучи, снова радиусы. Иногда они расходились, разбрасывали шарики, значит, к процесс близится к завершению. Тогда шарик словно исходит аурой и лучами. Ничего к нему, всё от него... Пленительный. Юное солнышко, предназначенное к одной партии. Затем в обыкновенном качестве скатится на Морскую Звезду.
Слуга-хозяин знал, как закладывать стеклянную породу, как вынимать готовое. Следил за чистотой помещения, в том числе звуковой, чтоб без сильных вибраций. Сам модулятор, в отличие от производимого им, не идеален и тоже нуждался в присмотре. Иногда останавливаясь в произвольном месте любой стадии, он нуждался в том, чтобы заново набрать задачу. Но к счастью, перезапускался не с начала, а с места остановки.

Из-за длительности приготовления, по-крупному играли у Падре дважды в году, на стыке сезонов. О том речь впереди, с кем и на каких условиях она игралась... В остальное время - обычными марблс, которые примет поле. Пребрёхивались из углов зала. Мечтали, кто попадёт на ближайшую, крупную партию. Спорили, ставки делали, всё как обычно.
К серьёзной игре в гостях у Гранд Падре люди прибегали ради окончательного выяснения отношений, как к способу, исключающему подтасовку.

Как бы филиал Гранд Падре имелся на континенте.
Вход на Рынок Мастеров, Краснобай, спрятавшийся за высокой каменной стеной, обращён в сторону Рынка Техно, что естественно, на старшего брата и покровителя смотрит Краснобай, сколько бы не хорохорился. Арка вычурная. Направо от неё, сотни за три шагов есть дополнительный вход, чтобы сразу попасть на марблс-ряды, в других не путаться и не мешаться там.
Вечно распахнутые, не запирающиеся ворота. За ними площадь, окружённая торговыми шатрами, вдруг кто марблс-набора не захватил, можно купить.
С той стороны площади параллельно сене Краснобая идёт притягательная, прославленная Марбл-стрит! Озирая площадь и распахнутые ворота в пыльную, пустынную равнину за ними, стоит Арба, Гранд Падре приёмная дочь. Кто из них старше? Он - главней.
Арба, как ей и полагается, сооружение деревянное. Домик крытый, прямые похищения в Собственный Мир невозможны. Двухэтажный. От теней прилично защищённый сорбентом рассыпанным стружкой, опилками по полу, как и вся Марбл-стрит. Наверху несколько комнаток, внизу игровой зал. По жёлобу вдоль дальней стены на уровне локтя скрытая механика непрерывно гоняет смесовую воду Впечатлений. Отчего Арба журчит лесным ручьём и благоухает свежеспиленной древесиной. Ни вода не испаряется, ни деревянный жёлоб не гниёт, приятная атмосфера. Это дополнение, освежиться, умыться. А угощение – соломинки в ведении хозяина заведения.
По сторонам зала два круглых игровых стола, идеальных, как у Падре, разделённых на сектора, как спицами колёс. Отсюда пошло – Арба. Средство передвижения...
Поговаривали так про одержимых игрой: «Засидевшись в Арбе, рано или поздно приедешь к Гранд Падре...» И это – осуждающая поговорка. Хоть облачный рынок и Арба – не охотничьи места, на них часто редко проигрывали меньше, как жизнь.
Идеальные столы Гранд Падре и Арбы оживлялись, становились доступными броску приложением ладони. Особенно важен постоянный смотритель, «возчик» на материке, потому что на эти столы можно повлиять механикой, элементарными магнитами снизу. Но лишь той рукой, что включила, оживила их.
Возчика иногда просят задать специальные условия, приносят механику. Он применяет открыто, при всех. В остальных случаях, он гарантирует, что стол «пуст-снизу» – официальная формулировка, игра честно. Его не просят говорить, свидетельство – его присутствие, будучи пойман на мухляже, поплатился дорого.
Должность разыгрывается заново после гибели возчика, отсутствия его дольше трёх дней, – это очень долго.
Возчиков-жуликов не случалось в Абе. Заведение – мечта, кто станет рисковать, заполучив такое? Хобби рядом каждый день, пропасть интересных знакомств, статус, предполагающий защиту. Крупные континентальные группировки уважают стабильность. Равновесие. Полностью нейтральный человек хорош в Арбе, даже необходим в ней. Скромный человек.

Светится тихим силуэтом под яркими спицами раскрытая рука, четыре пальца вместе, большой отведён в сторону. Такой флюгер-фонарь имелся у Буро, и не только у него. Сообщал кое-что этот флюгер всем заинтересованным, но не очень умным, лицам... Прежде, чем пытаться наводить свои порядки в Арбе, надавить на её смотрителя, затеять драку, очень неплохо, а напротив, весьма правильно, подумать, кто вообще катается на Арбе, сколько их и какие они.

Казалось бы, как можно по-особенному встать в дверях? Ан, сколько людей, столько и способов, манер. Эти двое... Среднего роста и сложения, они разом перекрыли собой и широкую Марбл-стрит и площадь за ней, и выход с Краснобая, и радость, мир-покой в сердце нового возчика Арбы, ещё и в права не вступившего.
Шагнувший за порог парень, с узкими, как против ветра сощуренными, глазами небесного охотника, сказал приобернувшись к приятелю в проёме дверей:
– Тук-тук, мы забыли постучаться... Ай-яй-яй... Но счастливчики обычно щедры, нам простят, как считаешь? Везунчики не жадничают, всегда готовы поделиться выигрышем с друзьями...
И этими «друзьями», как ни был нагл, сухо поперхнувшись, без юродства в тоне закончил:
– Перепадёт нам денёк узкой компанией прокатиться на Арбе? Один вечерок от тысячелетий ожидающих её хозяина?
Парень уголок рта поднял лениво, вопросительно, на Пачули глядя в упор. Повторил ему, застывшему между тёмными, не ожившими кругами игровых столов:
– Тук-тук?.. У нас предложение к везунчику. Деловое. Ма-а-аленькое...
Он пальцами показал, насколько маленькое, сопроводив угрозой:
– Не пришлось бы разыгрывать Арбу дважды подряд...

«Отребье недроидское, подлое... Против всех обычаев и законов!»
Пачули отступил шаг назад, и словно мешал посреди зала, тогда гости прошли внутрь. Кривляясь, переглядываясь, друг другу и ему показывая открытые, без оружия ладони. У каждого запястья обвиты тонкими удавками, за браслеты их не принял бы и Восходящий, с дракона упавший вчера. Разноцветные, шёлковые, скользкие. «Этого цвета для друзей, этого – для врагов. Для случайных людей... Для людей уважаемых!..» Обычные их шутки. «Недроидское племя... Пропал я».
– Вы видите. Видите, что я – не охотник... – тихо сказал Пачули.
Потрясение. Совсем не тех посетителей ждал. Да и от пришедших – не шантажа.
Жребий вытянул вчера, о каком мечтать не смел... И не переставал мечтать! Пачули, чистый хозяин, с чистыми хозяевами и водивший дружбу, готов был ко многому на преимущественно хищническом континенте, малознакомом... Но не к тому, что подаренное судьбой здесь немедленно вырывают из рук! "Зачем тогда жребии эти?.. Если силой берут, что им надо? Из которых они с Южного?..»
Как зачем? Да кто ж к разбойникам, к ним-то марблс катать пошёл бы?! С Южного они – от Секундной Стрелки...
Пачули не грабили, хуже.
Ухмылялись и ждали какого-то другого ответа, дополнительных аргументов не приводили.
Ещё тише Пачули повторился, отступая:
– Вы видите, что я не хищник...
– Дай мне твою ручку... – сказал второй парень.
Быстро, но недостаточно, намечая удар в лицо, давая время на отмашку, жёстко схватил его за руку. Приложил ладонь к ладони, померить. Неожиданно артистичные длинные пальцы. «Тошнотворно длинные... Да это же из-за ногтей! О, фу, ещё и накрашенные?..» Да, тёмно-красным, облупленным лаком.
Игнорируя очевидное несоответствие с его небольшой рукой, парень довольно, победоносно задрал подбородок и заявил:
– Каури, гляди! Один в один!..
Наклонился к Пачули:
- Мы не видим, кто хищник, кто нет, мы не дроиды... Зато видим, что ты ещё не прикладывал ручку к столам... Позволь мне! На вечерок... Я сразу верну... Никто и не заметит...
Отступая, Пачули выдернул руку, длинные ногти легко, отвратительно скользнули по ней... И приложил к столешнице вместо ответа. Ко второй уже не требуется.

Толстое, полуматовое стекло осветлилось, показало спицы радиусов и отпечаток его чистой ладони. Личный в форме и цвете. «Приложи к левому колесу, гад, и путь оно переедет тебя! И пусть все узнают!..»
Похоже, вечерней игры действительно сегодня не будет. Парни помрачнели, не ожидали отпора. Прямого и быстрого.
– Вы видите, – в третий раз повторил он, – нет! Арба не подаётся. Я тоже. Поводья в моей руке.
Оттолкнул плечом Каури и вышел на Марбл-стрит. Быстрей и быстрей, бегом - в проулки, в проулки, в проулки. Всерьёз он не надеялся оторваться. Искал друга, континентального, тоже марблс-помешанного, тоже азартного, близкого друга, так непохожего на него. Может, хоть совет получить успеет. Однако Отто не нашёлся, ни у себя, в Бесповторном Шатре, ни на излюбленной им дорожке Кривульного Марблс... Пачули и не догнали к его удивлению.
До ранних сумерек Пачули метался, то уходя на Краснобай, то обратно на стук шариков, на Марбл-стрит возвращаясь...

Ситуация разрешилась в его пользу. Ещё не успокоившегося Пачули, циничный Отто затем со смехом наставлять будет, не скрывая удивления:
– Какая охота, Пач?! А они богаты... О, богаты, дурилка!.. От тебя требовалось не охотиться для них, не толкать на пирамидку, не превращать тем более, а всего лишь – отвернуться! Ну, выйти, прогуляться вечерком, по Марбл-стрит или верхом... Кружочек над Морской Звездой, кружочек над Краснобаем... И можно возвращаться в Арбу!.. Разве это охота: учтиво встретить гостя, учтиво проводить оставшихся?! Обнаружить на столе случайно забытый подарок... Ради чего отказываться, скажи мне, дурилка, от мечты всей жизни, от мечты всех краснобайских марблс-маниев? От жизни, наконец?! Пач, разве это сложно – отвернуться?!
Очень. Практически невозможно. Требуется навык, как и во всём.
К цинизму друга, насквозь легкомысленному, напускному, Пачули привык. Но прозвучало нечто большее, чем цинизм. Нечто вроде искушения. Со стороны взглянул, как Отто, и признал: ему не предлагали обменять Чёрного Дракона на деревянный шатёр, с двумя игровыми столами... «А если бы речь шла о чём-то значительном? Не о свалившемся на голову приобретении, а о чём-то, что хранимом, лелеемом давно?.. О той же Арбе через сто, двести лет?.. Когда уже свыкся с ней, полюбил её, когда она уже не заведение, а второй дом?» Вполне вероятно, Пачули ещё предстоит ответить на этот вопрос. А может быть, не ему предстоит, может, самому искусителю, не задумывающемуся до поры, который смеётся ему в плечо, телячьей ласковой привычкой надо и не надо обниматься, уткнуть в кого-то нос. Безумно контрастировала эта привычка со всем, чем Отто хотел казаться.

01.07
   Как разрешилась проблема.
Парень, меривший ладонь Пачули по своей руке, носил, полудроидам ни о чём не говорящее, но тревожное имя – Чума. В круг Секундной Стрелки он был принят недавно. Примкнув исходно не ради нескольких пробежек в году, а ради постоянных охот, он, естественно, хотел выслужиться перед группой, вызываясь на все авантюры подряд. Чужие, пробные, разведка боем, репутационно зазорные, откровенно недроидские. Имя данное за характер – чумовой, бешеный, пристало к нему, подошло. Где ни появится, там резко убывало людей.
Чума посещал мирный Рынок Рулетки, ради игры "жмурки-пауки", закрывающейся для трёхдневной игры.Сначала проигрывал и, как «раненый», одежду вывернув наизнанку, сняв маску, получал право «паука-без-паутины», внося панику, принося паукам победу. Узнан, но уже неотвратим.
Про внешность...
Он одевал с юбками рубашку косоворотку, широкие рукава, в китайском стиле. Пуговиц нет, закалывал булавкой на плече – косой. Чума, так чума, чего там... Такой косой, настоящей, остро заточенной. Кода-то на облачном рынке он выиграл в Когти "против всех". Когда все одного ловят. Чуму ловили. Не слишком удачная мысль.

Механика в Когтях разрешена, обычно выкидные пилки и ножи. Он пронёс косу, что раскрылась из короткой палки. Как хрупкие стебли травы коса одним взмахом разрезала нити, где хитро были размещены когти, сигнализации, где он должен был пробираться как сквозь лес, лианы, колючки, змей... Против них действуют аккуратно, распутывая, думая, где можно резать, где нельзя, потому что канат держит сеть... Чума не распутывал и не гадал, а прыгнул наверх, не глядя, за какие шипы хватается, как неживой игнорируя боль, пробрался, взмахнул и обрезал несущие... Накрыл игроков всех ярусов их же ловушками. Связал, сбросил... Внизу пирамидки. Его...
Около двух десятков человек играли.
Чума никого не отпустил.
Его право, но так не принято. Когти обычно затеваются ради торга...
Приобрёл специфическую известность. Не тушевался. Булавку сделал себе вручную на Краснобае и с тех пор носил.
Можно подумать, Чума игрок. Чумовой игрок. Нет... И не гонщик. И не позёр, в общем-то. Он реже улыбался, чем шутил. Очень странно стригся... Тёмный шатен. Стригся короче, чем ёжики на Техно, кожа видна, оставляя до плеч дугами свисающие пучки волос. Будто случайно пропущенные, будто вставшие дыбом.

Если какой-нибудь художник с Краснобая дал бы себе труд задуматься о Чуме, о том, что именно отталкивает во внешности безусловно отталкивающего, жёсткого и непонятного парня, об имени его, то мог заметить... Это не Человек-Чума. Это человек перед чумой стоящий, вплотную к ней. Окаменел и смотрит... А на что смотрит, видно только ему... Как спасти? Как его спасти, если не видишь от чего? Безнадёжно. И честно, подходить не хочется. Отсюда глухое отторжение. Так полнокровный, здоровым нюхом наделённый зверь не подходит к заражённому, смертельно больному зверю.

Пачули, распрощавшись с жизнью, как ситуацию на поле, когда чужие марблс уже брошены, одним взором окинув стол, правильно оценил свою безрадостную перспективу. Он даже с цветом удавки угадал, посторонний человек! И Чума, приглядываясь, где побезлюдней, примеряясь к быстрым путям исчезновения, уже шёл за ним рядами. Но человек, когда он смесь гнева и паники, бывает несколько непредсказуем в ускорениях и странен в логике запутывания следов. Преследователь же мыслил логично и зря, в какой-то момент добычу он упустил. Нагнал бы, но в это время кое-что происходило и за его спиной...
Пачули искал Отто, а Отто – Пачули, сначала в Арбе, они разминулись, затем возле Арбы. В шатёр разминочных игр и изысканных угощений зашёл спросить, куда подевался сосед. К Халилю, зашёл, и завис у него в погребке, проведённый туда чёрным ходом живо, с неожиданной настойчивостью:
– Побудь, занят, вернусь к тебе.

Хозяин, Халиль, давно обосновался на Марбл-стрит. Погребок предназначен для подсматривания и прослушивания Арбы и своего шатра. Но только через очки. Для остальных – обыкновенный тайничок торговца водой впечатлений.
Механика шпионская лобовая, примитивная, построенная на системе зеркал. Только вот, никак не угадаешь, что эти блёстки на тканях и древесине – датчики, в совокупности – зеркала. Очочки хозяина не украшение и, конечно, не очки. Снаружи, по рядам гуляя, Халиль менял их на другие, чтоб поддерживать легенду, выгодную ему, будто зрачки Морского Чудовища скрывает за дымчатыми круглыми стёклами... «Ха-ха, догадливые, фантазёры!..»
Владельцы же, возчики Арбы традиционно бывали в курсе дела, им с надзором безопасней, удобно. Пачули пока не знал.
У соседа Арбы в гостях находился особо ценный поставщик. Визит двух разбойников Секундной Стрелки не остался от них тайной.
Чума рванул за неподкупным возчиком. Каури, не торчать же ему после облома в Арбе, направился в соседний шатёр выпить чего-нибудь, Чуму дождаться...

До появления Отто в погребке Халиля сидел парень...
Поставщик глубоководного, скромный, некрупный парень, безоружный, вечно в рванье, которому очочки, как раз таки, пригодились бы, скрыть тинистую пелену в невыразительных, полуприкрытых глазах завсегдатая Рынка Ноу. Кому такой может представлять угрозу?..

Паж когда-то очень давно, настолько давно, что оба затруднились бы сосчитать прошедшие с того момента годы, выудил Халиля с океанского дна.
Над раскинувшимся салютом щупалец, догорающих, доживающих своё актиньих дёсен, Халиль парил как в невесомости. Ужаленный, отравленный...
Щупальца не имели координации для простейшего: разделить энергию, которая выбрасывает их вперёд, и которая хватает, притягивает. Извивались беспорядочно. Невозможно поверить, что это – когда-то было человеком... Последняя стадия чудовища, самая последняя. Под густым салютом трепещущих нитей ещё теплится Огненный Круг, а над ним, на спине парит, не падая, не удаляясь, человек, раскинувшись, как в глубоком сне, расслабленно и свободно...
Паж его вытащил. Да ещё и отогрел по схеме, которую знают лишь опытные ныряльщики.
Будучи уже в курсе его биографии и пристрастий, Халиль порой спрашивал:
– Кто тебя самого-то ужалил тогда? Начерта я тебе сдался?..
Паж молчал и пил, хрустел ледяным песком, веки подрагивали нервно, сонно... Ну и тип, благодетель... Если бывали довольно охмурены коктейлями, Паж, заикаясь, придумывал стандартную шутку, с большим трудом излагал:
– Мим-карлы знаешь?.. Да, для... Да, для них я тебя приберегаю!.. Готовься, скоро. Да-да, ага, готовься... Бегать на кулаках учить и задом глядеть!.. Озираться задом, принюхиваться!
Мега-брехня! Про то, что чудовища способны перекусить человека поперёк так, что обе части живут и двигаются на потеху им на Столовом Мелководье. Будто их стравливают, чтоб верхушки грызлись, и низы бегали вокруг, свою половину ища. Если две части, найдя друг друга, соединятся, то в награду их склеят, как было, и отпустят. Не говоря про технические моменты, и места-то подобного в океане быть не может, где перемирие, где развлекаются чудовища, пусть так зверски, глядя на мимов! Как есть, запредельная брехня!..
– Ты, Халиль дли-и-иненький... А башка с кулачок!.. – Паж бесцеремонно совал для убедительности под нос ему кулак, сложенный в фигу... – Мим-карла из тебя, ухохотаться до-смер-ти, до-о-о смерти!..
Оба ужасно грубо и ужасно редко беседовали! А выпивали вдвоём, сог-цог, часто. Странно для Пажа, что на земле выпивали, не на Ноу, но Халиль не из тамошних. Так что, приятель, разделяя, сог-цок, чистые коллекционные редкости, лишь время от времени прикладывался к своей, для ноу-стопщиков типичной, фляжке.

В тот день они успели пригубить самый обычный связный коктейль, подводным холодком слегка замедленный, как Халиль схватился за дужку очков, ухо закрыл ладонью, настолько откровенно, что при чужих бы рисковал быть разгаданным. «Двое... От Стрелки? Ох... К Пачули, из нехищнической Аромы-Лато?! Это – Арба!.. Это – Марбл-стрит! А не вонючий тайник на задворках Южного, стыд у них есть или как?! К Гранд Падре бы ещё заявились с угрозами! Небось, не заявятся, там-то есть, кому мозги им вправить!..»
Паж терпеливо ждал изложения вслух.
Прекрасные, как тихая звёздная ночь, чернейшие глаза Халиля расширились до тонкой, круглой оправы очков... Изложение его было неудобосказуемо в приличном обществе и кратко. Паж кивнул. И на суть, понял, и на оценочный тон, согласен.

Когда Каури зашёл в шатёр, незнакомый бродяжка в рванье подмигнул хозяину, и Халиль исчез из собственного шатра со скоростью ветра между сезонами. Схватил Отто на пороге и утащил по ступенькам вниз.
Бродяжка остался... Уже интересно.
Каури присел за деревянный, когда-то игровой, щербатый стол. Раз так, он не уйдёт, не выпив чашки...
Паж встал и, с противоположной стороны перейдя, сел к нему ближе. В лицо не глядя, улыбаясь трещинам столешницы, головой покачивая, словно на шее-соломке она у него. Посидел и сказал:
– Вечерком на Арбе рассчитывал прокатиться... А в ней намечается закрытая вечеринка... Да?
– Подслушал, считай, приглашён, – мрачно и откровенно среагировал Каури.
– Велика честь для меня.
– Скромняга...
Узкие глаза Каури стрельнули по перепоясанным лохмотьям одежды, по треугольному дверному проёму. Не фазан ли маскирует оружие? Кого в подмогу на улице оставил? Не похоже на то.
– Придёшь сам или вместе вечерка подождём?
– Ну, если ты настаиваешь... Подождём. Халиль нас бросил...
– А ты, оказывается, тут завсегдатай?
– От времени. Время-от-времени... Но коктейль смешать могу. Парочку...

Паж подошёл к обычному вращающемуся барабану для разных вод.
Незаметно бросил в щель верхнего отсека с самым широким краником мутный шарик марблс, щелчком отправил. Крутанул барабан задумчиво... Затем крутанул несколько поясов по отдельности, останавливая, пальцем трогая, выбирая...
Среди множества посуды на соседнем барабане взял пиалки тончайшего прозрачного стекла, дешёвые, не желая и в мелочи повредить чужому хозяйству. Имелось у Пажа такое свойство, внимательности, подробности, идущей параллельно любым ситуациям, или сказать - поверх.
Лил одинаково в оба коктейля, из того, верхнего отсека тоже, в последнюю очередь, пиалы держа низко под сильной струёй, слегка вспенившийся. Об стекло одной пиалы что-то ударилось, но почувствовала это только его ладонь. Ни дзинь, ни всплеска.

Предположение, что он возьмёт из чужих рук чёрт знает какую оливку показалось Каури забавным до крайности. Неужели он так наивен на вид? На слабо что ли?..
Соломка у него с собой. Классная, в маленькую воронку дунешь, она раскрывается ровной трубочкой. Жерло воронки, опущенное в оливку, заставляло ядовитую тень бурлить, сопротивляясь затягиванию, прежде чем в трубочке распадётся. Соломка, чтоб в злонамеренности уличать. Он не успел раскрыть воронку...

Оказавшись в руке Каури, ядовитый марблс глубоководного льда почуял тигель ладони. Тигель мягкий, как брюшко скального слизня, несознаваемый, не умеющий лепить, и устремился в него с ударной мощью пирамидального актиньего жала...
Пояснение для сухопутных: с мощью за одну секунду выкидывающей шип от подножия Синих Скал до поверхности Великого Моря.
Каури даже не вскрикнул.
Осколки тонкого стекла выстрелили лезвиями, размазав руку по столешнице, разрезав пальцы так, что рука скелета, в бешено быстрых огоньках дроидов осталась пригвождена матовым ледяным марблс к столешнице. Ледяной шарик не изменился ничуть...

Когда разбойник Секундной Стрелки смог поднять глаза, мутная пелена встречного взгляда открыла самонадеянному наглецу: этот далёк от фазанов, да и вообще от материковых людей.
Регенерация не всемогуща при морских ранах. "Прижечь оливкой", сразу выражение припомнил, казавшееся образным до сего момента.
Шок позволил произнести единственное:
– Больно...
– Пройдёт. Ты не хотел, чтоб я сбежал от вашей компании? Взаимно. Вот я и подстраховался.
Разглагольствуя, Паж всё-таки вылил свою пиалу на его горящую руку, снял шарик, и боль сменилась каменной тяжестью полного бесчувствия.
– А теперь послушай меня. Зайчик континентальный, попрыгунчик... Секундная Стрелка - приспособление для тех, кому не хватает проблем, да? Кто заскучал, верно? Зайду как-нибудь... Но пока предпочитаю Марбл-стрит. Что же до Марбл-стрит... Хорошо, когда такие популярные места, вроде Арбы, имеют постоянных хозяев, да?..
Паж всё время переспрашивал и продолжал, не раньше, чем услышав ответное согласие, речь крайне занудную, с повторами, не оратор вообще, про свою и всеобщую любовь к стабильности. «Да?.. – Да, да, да...»
– Перемена влечёт не следующую, а две следующие перемены... Но они покороче, они умещаются в срок предыдущей, вот так дела... Кто думал, что нельзя, задумается, вроде бы можно?.. А им можно, так, значит и мне... И сколько таких задумается?.. Хаос начинается с конца... Он вдруг начинается. Неуловимо... До него не он, и после него не он... Да?.. А посередине вдруг все решили, что он... Он и получился... А почему они так решили? Кто-то подал им дурной пример? Не ты ли?.. Нет, не ты. Он так, вдруг случился... Или нет?.. Рукой больше, рукой меньше, – без перехода произнёс, глядя на замедляющиеся, редеющие огоньки.
– Больше, – сипло прошептал Каури, – рукой больше.
И Паж вдруг резко, несвойственно для себя расхохотался, откинув голову. «Не понял зайчик сухопутный, как хорошо пошутил! По-морскому!..»
– Попрыгунчик, ты сомневаешься, что я могу и третью пришить? Осторожней с просьбами, я отзывчив!.. Значит так, ты Чуму догоняешь, раньше чем... И приводишь сюда. Где мы и обсудим количество чьих-то рук. Да?
– Да.
Паж своей рукой поднял его, скелетообразную, указав, что тяжесть – полностью иллюзорна. Бесчувствие стало невесомым.
– Поспеши.

Догнать Чуму потребовало не труда, но везения. Яд, кочующий резкими толчками от раны до Огненного Круга, рубил слова в горле на односложные. Каури, не скрыл от Чумы поворота дел, поневоле не был и многословен.
Их возвращение совпало с тем моментом, когда Отто решительно наскучило перебирать этикетки к водам в погребке... Халиль развлекал его изо всех сил, удерживая.
«Ведь, как на зло, столкнуться. Не надо бы Отто их видеть, лишнее свидетельство неудачной и недопустимой охоты на Марбл-стрит...»
Халиль рассказывал, что от кого досталось, почём куплено. Как сочетать в коктейлях эпохи, как нарушать эпохи по теме артефакта, как делать сквозное повествование на основе его... Незадача, для держателя питейного заведения ему бы быть поязыкастей.
Крутые ступеньки из погреба выходили рядом со стенкой шатра, снаружи, за углом постоянно откинутого полога. Драпировка расправлена уютным закутком. Лавочка, плетёное кашпо. Цветок в горшке распространяет лимонный запах. На лавочке места – посидеть вдвоём, помолчать или, языками цепляясь, позадираться к прохожим.
То есть, поднялся и уматывай влево, к Арбе... Или же сделай вид, что на основной Краснобай собрался, направо, а в заведение Халиля чисто случайно заглянул...
Халиль, болтая с Отто, всё время поглядывал через очочки свои, что наверху происходит... И отвлёкся! Не подгадал.
Чума вернулся. Паж выгнал Каури.
Поднявшись из погреба, Халиль и Каури столкнулись нос к носу. Оба вздрогнули и прочь.
Каури успел в ответ на упрекающий взгляд чёрных, звёздных очей, скрестить указательные пальцы, сцепить крючками живой и неживой. Означает: «Вытащи меня, не бросай! Не согласишься ли ты выступить оплачиваемым посредником?..» Халиль добрый, он согласится.

А Отто поворот направо предъявил в шатре Халиля незабываемую картину...
Чума стоял перед Пажом – «...мои глаза, перед Пажом с Ноу!» – на одном колене!
Очевидно не впервой. Церемониал зримо отличается от порыва. А искренний порыв, облечённый в церемониальное, от неловкой торопливости спонтанного... Паж и Чума предстали одной скульптурной группой, ни прибавить, ни убавить. И предмет встречи - не предмет обсуждения, побоку.
Будучи влюблён не в человека, а в окружавшую его тайну, Отто рядом с полудемоном Великого Моря раз за разом, как за руку тащимый, лбом налетал на новые и новые ревности. Паж давным-давно отпустил бы... Так не он держал, за него держались! Оттолкнуть?.. Как-то не отталкивалось у него... Наоборот, даже где-то...
Ревности и обидности! Всё время обидно непонятные! Прямо-таки непостижимые. Тайна... «На одном колене!.. А разбойник не с Ноу. Да откуда же он тогда?!»
Они оба были из Шамании.

Долька.
Ошарашенный конструктор.
Кадка полна землёй, свежей, влажной, рыхлой, подходящей землёй.
Есть ли в ней семечко, нет ли? Взгляд автономного конструктора – что его рука. Не заглядывать.
Трещины по глине шли узором?.. «Нарисованные!..» Гелиотроп перевёл дух. Зря, в дальнейшем и кадка и содержимое вытворяли финты Белым Драконом под стать!

01.08
Образовавшаяся самопроизвольно кадка с землёй немедля замшела снаружи! При первом же повороте дел человеческих. Будто сто лет ей и не в мастерской дроида проведённых, а под открытым небом.
Этот факт, этот не первостепенного значения штрих так поразил конструктора, что о косточке апельсиновой Гелиотроп на какое-то время забыл! Есть она там, когда появится?
Выступившая на боках грязно-меловая патина перемежалась с изумрудными, бархатными пятнами. Гелиотроп вперился в них ярко-зелёным взором, того гляди, начнёт как на кофейной гуще гадать, на форме пятен.
А трещины? Новых нет... Нет разнородности в материале кадки, глина, керамика без глазури. Значит, группа, на которую завязал результат, плотна, однородна? Пальцем провёл... «Топ-извёртыш, заплутавшей улиткой выгрызенный – я в безумной этой затее! А если люди что учудят, вся она глиняная расколется целиком?! Треснет и развалится?..»
Потрогал землю, земля понравилась растерянному дроиду, не холодная. Под кадкой сырость. Вздохнул. «Поддон нужен. Имею я право по условиям на поддон? Нет, чего и спрашивать. Если влага должна уйти, она уйдёт. О, Фавор, люди так и живут что ли, вслепую, в бессилии?! С другой стороны, им-то поддоны ставить никто не запрещает! Я окончательно запутался. Всё-таки эпоха высших дроидов принадлежат высшим дроидам. Они хоть как-то на людей похожи, хоть в чём-то их понимают».
О собственноручно перекинутом между эпохами мосте, – решение было общее, реализация его, – Гелиотроп секунды не сожалел, как и о том, что сам, по сути, в прошлой эпохе остался. Имя Кроноса, бывало, срывалось с его губ, бесцельной ностальгически крутилось по необусловленной орбите. В таких орбитах дроиды артефакты носят. В необусловленной от того, что не нужной, автономному дроиду и одиночкам 2-1 артефакты несродственны, не нужны, правильнее оставлять их под Йош, отдавать второй расе, Гелиотроп оставлял в Дольке и в У-Гли. Но не это имя. Где оставишь имя?
Теперешняя Юла – ось и только, а Кронос, он был, как...

Чем был Кронос, единый координирующий центр? Да элементарным передатчиком запросов, основанным на числе предыдущих совпадений требуемого с выданным. Кронос направлял запрос от личного дроида, от технических, ответственных за жизнеобеспечение всей популяции людей, к перекодировщикам и сборщикам, основываясь на банальном преимуществе совпадений, учитываемых в лоб, бесхитростно.
На протяжении всей истории запросов одного типа после скольких был получен аналогичный запрос немедленно, столько, значит, минусов на подобные заказы этому сборщику. Результат, скорее всего, неудовлетворителен, ведь для компании, скажем, бутылки колы не заказывают по одной. Раз повторён заказ, что-то не устроило. Не будет Кронос к нему подобное направлять. Принят – сборщику плюсик. К нему пойдут этого типа заказы чаще. А в нюансы дроиды не вникали.

Частички Кроноса остались в первой расе. У людей – в левой руке, той, которая превращает в Собственном Мире. Там имя перекодировщику – сосредоточение. Насколько хорошо представил себе желаемое, настолько хорошо сборщики поняли тебя. И воплотили его. Сборщики – дроиды низшего порядка, чисто технические, сознания в них нет.
В Юле остались, возводят первую расу и обратно позволяют снизойти, чтоб не прекращалось движение, чтоб тепло и холод пронизывали всё.
Кронос являлся ничем иным, как идеальным проводником. Таким местом, где нет преграды для связей. Не тот, кто решает за тебя, а кто стремительно свяжет тебя с дроидом, уже решавшим похожие задачи, со всеми прецедентами прошлого. Воплощённая мечта о беззаботности.

Настолько проста формальная сторона дела, субъективная для дроидского восприятия тоже проста, но... – нечто особенное.
Ведь как подавался запрос? Ведь не на бланке с печатью! Не в метке, меток в помине не существовало тогда, они, кстати, тоже содержат немного Кроноса.
Дроид с запросом в уме канет в оранжевую плазму Кроноса, на непременную долю секунды зависнув над плазменными песочными часами, над верхним их шаром, и канет. Весь – запрос, весь – текущая процедура. Для одних Кронос – только верхний шар, для других – только нижний. Плазма, магма, оранжевое горнило яркого света. С той стороны дроид выйдет ровно таким, как вошёл, но без запроса, свежий, освобождённый.
Сборщик, вынося сделанное, вылетает вперёд спиной, лицом в оранжевый свет, чутко внимая, угадал ли, есть ли повтор запросу.
Шар для человеческих глаз. Величественные песочные часы без каркаса, с плазмой вместо песка для дроидского взгляда, таков был Кронос.

Много-много раз из лаборатории Гелиотроп отправлялся туда, в оранжевую безошибочность, зная, что выйдет свободным от запроса, не ведающим, придётся ли повторять, уточнять и сколько раз. Да, падал, как в слепое пятно. Охотно, свободно. Постоянно, безоглядно. Прямая противоположность наступившему порядку вещей. Теперь лишь раз в году наползает оно само, автономный бежит от него, незрячего момента бессилия, ни с каким запросом не связанного. Эпоха сменилась его руками, результат - есть слепое пятно, а Кроноса нет.
Гелиотроп стоял у абсурдной, замшелой глиняной кадки между двух широких окон, которой он почти боялся, в несомненной и не подвластной её материальности, – уже избыточной, а что будет дальше? – и шептал это, предмета не имеющее имя: «Кронос... Кронос...»
Имя, не обозначение. Высшим дроидом Кронос не стал, но автономным был. Сознание его было по первой расе чудно, гармонично сбалансировано, и облик соответствовал ему.

Верховный конструктор дроидской сферы выглядел таким растерянным, стоя пред кадкой, когда Августейший возник за окном со своим обычным, громогласным:
– Братишка, автономный!..
Восхищённый хриплый рык, будто сию минуту этот факт обнаружил!
– Да, – признал Гелиотроп, – несомненно, братишка и всё ещё автономный. По крайней мере, на год...
Задумчиво проговорил кадке замшелой, поднял глаза и сменил тон:
– И почему вас, автономных, через окно так и тянет заявиться?! Обязательно вам надо отличность подчеркнуть! Мне отчего-то не требуется, человеком обернулся, человеком и пребываю, копыт не наращиваю, в окна не вхожу...
– ... кого насквозь вижу - тщательно скрываю!.. – подхватил Августейший с грубым хохотом, уеденный за пустячное несоответствие: пребывая в облике паяца, постучался он в окно копытом.
– А скрывать нечего! - возмутился Гелиотроп. – Не вижу! Сам же упрекал меня. Да и что толку видеть буквы незнакомого языка? Тебе-то с дроидами желания одновременно тяжело и просто. Они постоянно провоцируют, ты постоянно учишься понимать. А я только ящериц в чёрной броне перековываю. Они хоть шипят откровенно, если клещи посильней сожмёшь, а вторая раса слова не скажет, что называется, в простоте. Поверишь, сущий пустяк им надо, а сделают вид, что за другим пустяком пришли, этот же вскользь упомянут! До смешного доходит, правда. Какого подвоха они ждут от меня?
– Гы-гы... – сказал Августейший.
Вместо ответа постучался в окно... Кулаком... Причём, естественно, снаружи, стоя внутри рядом с хозяином Дольки... Фокусник автономный!
– Так учтивее? – переспросил, и снова разразился хохотом.
– Ненамного. Попробуй ещё раз.
Шут ведь он, сколько угодно!
Августейший пощёлкал пальцами так, что раздался стук в дверь снаружи... И в дверь кладовки особенно отчётливо! Скрестил руки на груди, на взъерошенном белом жабо, а незримый, несуществующий некто продолжал ломиться из кладовки наружу...
Воздев руки, Гелиотроп покачал головой: нету слов!
– Что?! Ужели и чуточку не лучше?
– Хуже. Перелёт.
– Ох, гы-гы-гы!.. Это моя вечная проблема!
– Заходи, – буркнул Гелиотроп и улыбнулся, отворачиваясь.
Серые крылья взмахнули, и плешивый шут в кургузом пиджачке возник с той стороны стекла!.. Оставшись и с этой!.. Почесал в затылке... Огляделся вправо-влево... Тихо, как мышка поскрёбся в окно, поёжился от холода и, шикая, сделал знак: эй отодвинь-ка раму, и я погреться зайду! Но шут с этой стороны стекла демонстративно отвернулся, не знаю тебя, и у смеющегося хозяина спросил:
– А что, братишка, Троп потише стучится?
– Знатный шутник ты, этого не отнимешь! Если Троп постучится, тут не останется и вихря Юлы!
– А от других у тебя в Дольке легко затихариться? От высших вообще молчу, но, подойди я к двери, ты б сделал вид, что не ты, а облачко пустое летает, а? Или не притворяешься? В окно-то, стоял, не видел!
Справедливо, Гелиотроп боролся за уединение всеми силами. Позволял себе в мастерской быть рассеянным.
– Что это за горшок? – наклонился Августейший, уперев руки в боки. - Чем он интересней братика на пороге? Ты та-а-ак уставился в него... Оттуда что-то должно выскочить?
– Н-да... Желательно... Хотелось бы.

Вкратце Гелиотроп изложил ему суть дела, умолчав об условиях Тропа.
Основное изложил, что каждая стадия роста будет определяться поступками группы людей. Вначале заданного числа людей, а после – произвольного, как сложится, как переплетётся...
Неожиданно, вместо едкого сарказма, он получил едва не завистливое одобрение. «Горшок» с этой поры уважительно именовался «Полем Фавор». О судьбе проекта при встречах братишка не забывал осведомляться, словно Гелиотроп домашнего любимца завёл себе, а не роковое пари заключил с могущественным и непреклонным драконом.
– Удивлён, – сказал Гелиотроп, – твоей реакции. Ждал, что покрутишь у виска, мол, орбиту соображалки подтяни. Я-то сам себе понимаю – авантюрист. Что выйдет?.. Зачем?..
– Первый настоящий апельсин выйдет за много миллиардов лет.
– Вот, очень сомневаюсь! Не что настоящий, а что выйдет, что Фавор ему созреть. С каждым днём всё сильней сомневаюсь. Да не суть... Зачем? Вот я представляю, как держу его в руке... Что мне скажет артефакт, насквозь, это да, прозрачный, насквозь видимый? Что?..
– Тогда и узнаешь!
– Да, но...
– В том-то и суть, как я понял, чтоб заранее не знать? Чтоб мыслить, как люди, обобщать, как они? Можешь порадоваться! Сейчас ты – ровно как они – уверен, что не уверен, что получишь, но если получишь, то вещь банальную, известную.
– Да, но... Топ-извёртыш, как непривычно!

«Топ-извёртыш» или просто извёртыш – «перевёрнутый топ», это негрубое дроидское ругательство, как обзываются не чем-то дурным или грязным, но странным и мало к чему годным. Вещь отчасти легендарная, отчасти реальная. Парадокс за счёт чего возможен...
Извёртыш – топ лазурита, который добывает из Синих Скал улитка по ошибке запущенная туда. Не грызущая, «плавная» – сплавляющая. Эту работу в норме она выполняет на поверхности, подготавливая топ к чему-либо. Но ей вообще-то всё равно, где выполнять... И куда приносить, откуда – тоже всё равно...
Подготовить же топ, означает превратить его материальность в сумму направленных полей, в сумму орбит с заданными лёгким намёком точками фокусировки. Не на цель конкретную цель направленными, её задаст конструктор, а на категорию целей.
Так и получается, что по синей, отвесной скале «плавная» улитка выносит не камешек-топ, а лишь связи частиц прекративших существование. Как бы топ, вывернутый наизнанку.
Запущенная по ошибке, улитка не имеет указания обратного пути. А дроиды, не имеющие его и не удерживаемые специально, стремятся в центр Юлы, в основание, в ядро земного шара, где топ пропадает безвозвратно с улиткой вместе.
Если же кто, указание на возврат ей задаёт, то улитка скалу не плавит, а сразу, брошенная возвращается, ибо ей нужен тогда ограничитель размера.
Парадокс: либо пустой - наверх, либо с добычей - вниз навсегда.
Ну и конечно, ходят легенды, что если дать ей задание сплавить что-то, знать бы что, феноменально особенное, наступит миру конец. Особенное, то есть, такое, что может получиться изо всех Синих Скал целиком, как из огромного топа... Она превратит в это нечто Юлу, а значит, и весь мир, вместо того, чтобы, как обычно, проплавить себе путь навстречу погибели. Другой вариант легенды: окажется, что для задания малейшей частицы довольно, с ней улитка вернётся, и дроид получит топ-извёртыш, готовый полуфабрикат для этого, угаданного нечто...

Гелиотроп не такой уж зануда, а экспериментаторство у технарей в крови. Включая дроидских, у кого и крови-то нет!
Он запускал вниз по Синим Скалам плавных улиток не единожды, снабдив грызущей, как ограничителем, и не дав конкретных указаний. Что выйдет? «Плавная» начинает, грызущая останавливает её в произвольный момент. К чему «плавная» улитка топ плавить начнёт, к чему готовить?
Очень, очень скучны бывали результаты, Гелиотроп забросил это занятие. Единственный стоящий вывод: сплавленный в солёной воде извёртыш, отличен от сплавленного на воздухе. Даже при наличии точек фокусировки, орбиты его были мерцающими, дрожащими, тихими становились внезапно и непредсказуемо... Но общее в них банально, топ предлагал себя как подобие отправленного, заготовку под очередную улитку, бесконечное самовоспроизведение, да ну... Это и не настоящий извёртыш. Настоящий - крушение мира или крошка тайны.

– Непривычно, что подглядеть нельзя? Понимаю!
Августейший обернулся Стражем, рабочий передник, клещи, карманы... Присел перед кадкой на корточки на четырёх ногах, и четырьмя руками обхватил её, лбом в глиняный бок упершись, так что Гелиотропа мороз продрал по спине... Не образное выражение, внезапное доминирование холода в первой расе, замедляющее орбиты неравномерно, да, как мороз вдоль хребта.
– Дык-гы... – протянул Страж. – Вроде, ещё и смотреть не на что...
– Или уже не на что.
– Вряд ли... А ты глазами-то, Хелий, наблюдаешь этих людей? Слетай, погляди не вмешиваясь.
– Нет! – резко ответил Гелиотроп и даже руками отмахнулся. – Нет-нет!..
А между тем, он летал и смотрел!.. Уррса приводило на перекрёстки орбит этих людей регулярно. Не в само перекрестье Арома-Лато, там Гелиотроп действительно не бывал и не собирался. Но рядом. Заполучив подопечным именно этого необычного уробороса, к одному из этих же людей привязавшемуся, Гелиотроп никак не мог поверить, что такие совпадения бывают!
– Смотреть не на что? – возразил он. – А что на ладонях у тебя? О, и на лбу! Откуда оно взялось? Зачем оно такое?
Глянув на ладони, Августейший Страж обтёр их углом передника, тыльной стороной провёл по запачканному лбу и рыкнул, припечатывая:
– А это не на что, это в чём смотреть. Это называется – внешние обстоятельства!
– Для меня они все – внешние. По условию.
– Не для тебя. Для них.
«Для тех, чьи поступки станут апельсиновым семечком, может быть, Хелий, и апельсиновым деревцем, может быть... Хелий, как можно ставить на людей! На улиток ставь, как те люди, которые играют ими, нашими счётчиками устраивают забеги на перекрёстке Рулетки! Ставь на крепость стен моего семейства, что метка Порта их не прошибёт... На турнирные победы Доминго! Примерный дроид, даром что не изначальный. Дроид что надо, порядочнее некоторых... А на людей, Хелий, не ставь даже по мелочи, это глупо, братишка...»
Вытер руки ещё раз. Не понравилось. Что-то... Встревожило, запачкала дроида мысль о неподвластных ему обстоятельствах.
Короткая перчатка без пальцев, льняная на правой верхней руке осталась совершенно чистой.

01.09
Августейший заявился с целью: пригласить загодя Гелиотропа к себе, в Закрытое Семейство.
Без особой охоты, событие не радостное, но редкое, а он обещал. Да, хоть бы и не обещал, знал, что Гелиотроп давно хотел посмотреть.
– Хелий... Амаль раздаёт облачения. Если тебе ещё интересно...
Да.

Дело в том, что дроиды желания конечны. Смертны.
Срок их эффективного функционирования заканчивается насколько раньше фактического прекращения дроида. То есть, орбиты – облачения ещё есть, но на ослабленных связях. Внутренние орбиты чересчур уплотнились, внешние разошлись, а несколько пограничных между теми и теми утратили ориентацию – плавают, и граница приобрела расплывчатость.
В любом случае не оставаясь самим собой в качестве суммы активных свойств, при наступлении такового срока дроид желания имеет выбор... Изменить функцию или «раздать одеяния» – прекратиться.

Мощней утраченной новая функция не будет, и равной не будет, возврат к прошлому величию закрыт.
Но... Следует помнить различие, дроид мощней – может быть! Функция – аспект узкой специализации. За счёт универсальности дроид может сделаться стать куда мощней, а затем личной эволюции, универсальность к новой своеобычности свести.
Если согласиться на схему послабей, позаурядней – возможно продолжить существование практически любым иным дроидом второй расы, сохранив даже азимуты, ориентиры, можно сказать, память личных моментов. Азимутов, которые терять жалко, тотальных, определяющих общее тяготение дроиды желания, понятно, иметь не могут. Августейший им азимут! Отсекающий. Стена семейства.

Уходящая от Закрытого Семейства королева должна озаботиться схемой будущей себя заранее, согласовать эту схему с четырьмя главными тронами, с Гелиотропом и вручить ему, либо иному знакомому конструктору.
Впрочем, не обязательно вручать.
Опустившись, как в купальню, в Стократный Лал, королева способна протанцевать новую схему и выйти обнулённым дроидом, лишённым азимутов и точек фокусировки.
Прелесть этого варианта – отвлечённая гордость, в отрыве от резонов. Дроиды желания горды как Белые Драконы, вторая раса им не ровня. Согласовать ещё ладно, но позволить колдовать над собой... Может быть ещё в У-Гли? С клещами, в тисках?.. Нет уж, как-нибудь самостоятельно!.. Это плюс, минусы всё остальное.
Выучить схему нелегко. Её воспроизведение по мере погружения даваться станет всё тяжелей, каждый следующий командный жест вспоминать всё труднее. Велика вероятность, что кончится авантюрный порыв тем же самым - страхующим вмешательством Гелиотропа.
Последний аргумент против... Над лазурной гладью Стократного Лала воспарив, сквозь конус граней в заранее выбранное место дроидской сферы попав, преображённый дроид ведь даже не вспомнит, почему эту форму выбрал, эту функцию, зачем. Если глава семейства таким образом хочет заполучить дроида, этот вариант не выгоден ему. Что толку в договорённостях, о которых давший их не вспомнит?
Беспечный дроид желания, вовремя не задумавшийся о завтрашнем дне, должен экстренно обратится к Гелиотропу. Положиться на его опыт и мудрость. В наглую изложив свои пожелания по поводу новой функции. В этом случае с четырьмя тронами согласовывает всё сам Гелиотроп.
Итог всёх трёх способов – новый дроид.
Но есть и четвёртый вариант.

Дроид желания просто раздаёт свои орбиты. И прекращается.
Как раздают наследство. Приглашённым, чаще подругам, королевам, остающимся в семействе, чтобы подлить их век.
Легко догадаться, что добровольное прекращение дроида не такое уж частое событие. При большинстве тронов 2-2 запрещённое. Гелиотропу видеть его не доводилось.
Амаль, полное имя которой – Аномалия-Августа, выбрала именно этот, третий вариант.

Она давно так решила. Какая разница, в конце концов, продолжить существование иным дроидом или суммой орбит? Дроидом, лишённым всех прошлых азимутов, или сохранившим их как тоску по невозвратному? А раздавать - приятно и увлекательно. Торжество, проявление дарящей власти...
Дроидам желания "власть" не пустое слово. Как их, так и Августейшего власть.
Хоть дроиды желания мало дифференцированные в сравнении с иными представителями второй расы 2-2, их имена указывают на предпочтительный аспект. Область, в направлении которой их влияние осуществляется точней, как выстрел – более кучно.
При влиянии такового, не вихрь желаний захватит человека или дроида, как в торговом шатре нищего изгнанника, а одна вещь на полке высветится концентрацией внимания. Поиск желаемого при помощи соответствующего дроида будет успешней и быстрей, меньше ошибочных поворотов, меньше отвлекающих, лишь на вид подходящих вариантов. Продлятся импульсы в правильном направлении. Импульс ведь не монолитный, и даже не вполне однонаправленный поток, а цепочки импульсов, чья перепутанность создаёт суммарное направление. Некоторые отрезки, угадав, полезно вычленить, вмешательство других исключить.

Аномалия Августа была в этом отношении совершенно уникальным, очень эффективным существом. Владыка Закрытого семейства понимал, что в ближайшее время никого равноценного в свою оранжерею не добудет. Потому с лёгкостью принял решение приближённой. И даже обрадовался ему. Пусть её акценты и характеристики не уйдут совсем, останутся, рассеявшись среди королев, ну и ему, наверняка, перепадёт. Прагматик. Самоуверенность очень вредит прагматикам, уж они-то должны ежесекундно помнить, что твёрдых оснований в помине нет.
Амаль не была бы дроидом желания, если б не отследила импульс самого владыки.
Бесконечно суровый в форме Стража, выдержав подобающую паузу, он сухо кивнул в ответ и пообещал открыть двери семейства для всех без исключения избранных ею свидетелей и наследников. Но удовлетворение владыки не скрылось от Амаль. Осталась ли тайной для него её секундная горькая усмешка? Самонадеянность один раз поможет, десять повредит...
Королева верхней ступеньки трона... Так звал их, королевами. Но если на ступеньках, придворные, свита всё-таки. На троне он, и только он. На ступеньку ниже – она, не знавшая отказа.
«Что ж, – кивая, обсуждая детали с ним, усмехалась Амаль непобедимой улыбкой дроида желания, – по моему слову, по твоему обещанию на церемонии раздачи одеяний будет порядком гостей. Будет и сюрприз для владыки...»

Помимо облачений у дроидов желания имеется, что раздавать.
Они, пожалуй, наиболее зажиточные из дроидов! Да-да, в смысле обладания артефактами!
Дроидская сфера в целом бедна на материальные предметы, потому что... Они не нужны трём расам, они практически не нужны и людям! Что для трёх рас – определяющий момент. Третье же – дроиды не любят артефакты создавать. Какова причина? Фундаментальна.
Замечательный фундаментальный казус. Когда приходится создавать, смирившись, они ругаются словом «извёртыш», весьма подходящим тут.
Это не сложно, создать артефакт элементарно просто. Среди обитателей дроидской сферы вряд ли найдётся настолько бестолковый, что б самый мудрёный артефакт явился проблемой для него, будь то воплощение по схеме или кратко изложенной функции. Обращение к перекодировщикам и сборщикам вместе с их работой займут долю секунды.
Однако и в том случае, когда Восходящему потребовался артефакт сейчас, а не по завершении мира, или когда приятель дроида нарушителя, якшающегося с людьми, сильно желает какую-то штуку, дроиды предпочитают искать, торговать, на опасные рынки провожать, но не создать! Вепрей просят найти... Порой у Августейшего просят, у красавиц его... У Чёрных Драконов осведомляются, не мелькало ли что-то подобное при фильтрации запретного. Словом, задействуют все доступные ресурсы.

Разгадка проста. И непреодолима.
Дроид может создать только дроида! А уж из него – артефакт.
Дроиды не машины, не роботы, они высшая форма жизни, и полудроид – не наполовину живой человек, а дважды живой!
С нуля сначала возникает простейший, неавтономный, но – дроид. Множество таковых. Из них – усложнённый. И чем сложнее, тем артефакт удастся лучше, на окончательных стадиях сборки – быстрей. Но у такового, материалом ставшего, дроида потенциальность уже ближе к автономным! Потенциальности в нём – вплоть до высших дроидов и до тронных!
Честно говоря, и улитку-то жалко перевести на бездыханную, без сознания вещь. И хотя в плане заготовки под артефакт, любой дроид – универсальный пластилин, отверждаемый единожды. Потратить его на что-то конкретное, надо ещё решиться.

А у королев Закрытого Семейства, у Доминго скопилось море разных штучек! Ещё у Тропа, да он не хвастался. Сложновато безмолвно хвастаться.
У Доминго богатая сокровищница, оттого что – во всех отношениях, до неразборчивости жадный! До щедрости тоже. До почестей. До власти. А уж подкуп – это святое!.. Тут разница, Доминго алчен, но не скуп. Легко, то есть, выпускает кошелёк из руки, легко меняет меньшее на большее!
У королев, оттого что – богато ли развлечений за глухой стеной? Но они любезны вепрям, выдумщицы, всезнайки. О чём вепри и не подозревали, расскажут, попросят найти. Те услужить рады. И королеве и поисковику интересно.
Августейший же не видит проблемы в дружбе королев именно с дроидами-поисковиками. Сам часто гуляет с ними, особенно в Туманных Морях второй расы 2-1. Когда, хрюкнув в тумане, вепрь рылом указывает в океан, Гелиотроп одолжит Чёрного Дракона, нырнуть, поглядеть. Скорее всего, там не затонувшая вещь, а связное Впечатление о ней сложилась из Свободных Впечатлений, согрелось тем самым и поднимается к поверхности. Всё равно интересно, дракон расскажет вепрю, а тот вспомнит, находил ли такое, требовал ли кто подобное недавно, за какую раму оно ушло в эскиз. За информацию можно поторговаться с тронами, координаты облака им оставить.
Из самого себя, из части себя автономный дроид способен создать артефакт, заполучив в помощники, как минимум, перекодировщика, он же буфер кратковременной памяти, функционирующий на размерностях технических дроидов. Способен, но это так глупо! Что можно до такой нелепой степени возжелать? Не для себя возжелать, сделать для приятеля-человека?.. Нарушение выйдет средних, непустячных дробей. Скрыть нельзя. Возмездие на Турнирной Площади ослабленного дроида настигнет без промедления. В общем, и нарушители для людей собою редко жертвуют.

Другой источник материального достатка... – сильно другой.
Он пересох, не пополняется. Но когда-то из него били ключом и живые артефакты. Птичка, к примеру, была у одной из королев по имени Фортуна-Августа. Имя для сферы дроидов особенное, вроде как Мария когда-то на земле, «Фортуна» часто берётся вторым именем, на необщем дроидском – третьим, учитывая непременно упоминаемого антагониста.
Источник такой...
Дроиды желания, прежде чем остановили ту, последнюю войну, вполне себе участвовали в ней. Ближе к финалу, ими же обусловленному, присоединились ко второй расе. Прежде того, воевали третьей стороной, налётчиками и мародёрами. Шакалы желания, вороны войны. Она ничего так усилила и обогатила их...
Помягче сказать, на войне дроиды желания были опять-таки конструкторами. Экстренными сборщиками прямо на поле боя. Что-то враждующим сторонам передали, что-то себе забрали... А из кого-то артефактов наделали! Им достаточно было перекодировщика выпустить, возможно, пленного и крикнуть: «Лови!» Чтоб тот уже не смог остановиться, прежде чем выполнит приказ. Если не союзник, а пленный был, то обычно становился составной частью артефакта... Для себя схему перекодировал, сам ей топом становился...

С тех времён дроиды желания осторожны с голосом, как Троп. Вот часто и смеются. Рассеивают, заглушают мощь импульса. За исключением Гелиотропа и его подданных телохранителей, это характерная черта всех автономных: Августейший, дроиды желания, Белые Драконы только и знают, что фыркают и хохочут. Царь-на-Троне серьёзен, телохранители тоже.
Артефакты по дроидской сфере кочевали с той самой войны.
Кто-то стал тогда колечком для дроида под вуалями... Кто-то превратился в Четырёхгранный Гвоздь, на который владыка Сон, восходя на трон, вешает «уличное» одеяние длиннополое... Вешает и орбиту движения, приглянувшегося ему дроида, не спрашивая, намерен ли тот его подданным стать. Особенный гвоздь, артефакт с тихой орбитой, вещь и не вещь... Непорядок, но у него, у бывшего дроида желания, объединившего тронные азимуты с владыкой Кошмар, кто сможет отнять? Не имеется таковых, издержки непропорциональны.
Превращались дроиды, погибшие на войне, и в живые артефакты, в певчих птиц... У иных разлетелись, наскучили... У Фортуны-Августы долго жила варакушка, соловей с голубым, светящимся пятном на горле, далеко не улетала. Взовьётся, покружит, и вернётся на плечо.
На турнирной площади варакушка не расставалась с королевой. Обычно пела, сидя на плече. Раз – взвилась, расчирикалась, разлилась над площадью... Заворожила трибуны: не умолкала бы... Но время поединку, где же плечо, чтобы вернуться, коготками вцепиться Фавор? Где королева, беглянка где?..

01.10
Когда ты известный, с полным правом можно сказать – незаменимый, в каком-либо отношении дроид, конструктор, к примеру, иметь широкий круг знакомств и бурную светскую жизнь несколько обременительно. Да и узкий-то обременительно, как у Августейшего, не конструктора даже, но братишки, близкого к нему... Миллион дроидов – квадриллион пожеланий, давнишних и мимолётных, крошечных и принципиальных. Откровенно эгоистичных, и – «всей сфере на пользу!..» – ну, срочно необходимых улучшений...
Плохо ли быть востребованным? Превосходно! Радует, даже идя в ущерб личным, уединённого размышления требующим, планам. Которые тоже ведь – «всей сфере на пользу пойдут, клянусь!..
Совсем было бы хорошо, излагай дроиды честно и прямо Гелиотропу, хоть одну из тысячи задумок, вместе с последствиями.
Кто дальновидности лишён, разумней излагать мечты-мечты, не изображая бескорыстия. С конструктором вместе пройти цепочку логических связей и допущений, прежде без утайки заявив о своей мотивации! Она-то вполне им видна, не скрыта? На какие азимуты опираются из имеющихся, на какие надежду возлагают, какие желают сменить?..
Эх, вдвойне пустые мечты автономного конструктора. Не даст им сбыться лукавая, столь же незатейливо, сколь упрямо лукавящая перед его лицом, вторая раса...

«Не читаю я ваших мыслей, интриганы застенчивые, не могу! Но и мог бы, чего там читать?! От меня вы таите истинно желанное. И от себя таите! Искорки пляшут в вас, репейные к дроидам желания... Августейший крепок, в том вижу огромное благо. Юла у Тропа под крылом. Страшно представить, что без них началось бы...»
Чего тут читать, в их мыслях? Либо к поисковикам льнут, либо от поисковиков надеются прятаться, да так, чтоб им всё видно, лишь они не видны. В одностороннем порядке. Великая хитрость, да. Главное, оригинальная, свежая.
Гелиотроп ворчал...
«Высший дроид – замечательное создание, мыслит через один ход вперёд. Ровно! Ни меньше, это была бы уже искренность, ни больше, этого и не жду! Если заявил, что хочет изменить приоритет личной функции с «обнаружения» на «удержание», считай, на «классификацию» надеется перескочить. Если с «удержания» на «обнаружение», значит, оружия турнирного ему не хватает, решил орбит несколько освободить!.. Врут безбожно!.. Каждый второй под любыми предлогами надеется стать на турнирах ловчее, остальные метят прямо на троны или возле них на тёплые места... Так цепочку выстройте, я же не против! Через что пытаетесь перепрыгнуть? Через себя?.. Подробный, с хорошими опорами мостик к трону надо навести, чтоб и правда им пользоваться смогла вся дроидская сфера. Я помогу, но я не могу пройтись по азимутам за вас! Это же ваши азимуты!.. Вы смотрите на них, оглядываетесь, а делаете вид, что нет. Врунишки... Фортуна вас благослови, милые, люблю...»

Представлялось ли самой второй расе их лукавство мелкой проблемой, пустяком для якобы всепроникающей прозорливости автономного? Конечно. Для него – не мелочная.
Элементарная просьба о щитовой орбите для дроида, не вписанного во взаимосвязи сферы должным образом, ложилась полным грузом на совесть и ответственность Гелиотропа. Кто скроется и кого скроет рыцарь за этим щитом? Кого столкнёт с коня?.. Ни мысли их, ни будущее конструктору не открыты, в этом смысле Гелиотроп так же легендарен для второй расы, как Аволь для обитателей моря, как Фортуна с Фавор для всех, кроме дроидов желания.

В общем, Гелиотроп избегал новых знакомств под своим настоящим именем. Появлялся в скорлупе имитации общей формы. Для скорости оборачивался дроидо-меткой, какой Троп срывается в небо: крупной, ординарной, закрытой каплей. Ясно, что дроид, но не понятно, какой.
Так, но с четырьмя главным тронами он всегда был лично знаком. Личными метками связан. К ним ведь стекаются новости, включая неприятные, форс мажор, вдруг живо отреагировать надо.
Большие прожектора: Дом, Сад, Там и Закрытое Семейство субъективно, в цвете своих лучей, но ярко освещают дроидскую сферу.
Глава Порт победил на своём сотом турнире, настало подходящее время для официального с ним знакомства. Прежде смысла не имело. Из претендентов на крупные троны, совершив прорыв успешно, единицы доходят до этого числа турнирных побед. А если каждодневно его не отвоёвывать, что такое трон? Стульчик, который не сегодня, завтра выбьют из-под твоего седалища! Ближний круг стоит не патрулём, а сомкнувшейся волчьей стаей.
Глава Порт дошёл до сотни, «лал-числа» стремительно, благодаря неугомонности подданных, и своей турнирной доблести благодаря. Владыка, бесспорно. Время признания, откладывать незачем и несправедливо.

По традиции, когда на одном из четырёх главных тронов сменялся правитель, собирались они впятером, с Гелиотропом вместе, чтобы, формально или фактически перезнакомиться, обменявшись взаимными представлениями, возможно, тайными именами, и сделать улитку. В восемь рук, при паре содействующих, высочайше-конструкторских. Ритуал. За знакомство. Улитка достаётся новичку.

На верхнем ярусе облачного рынка дроидов сиял лазурной землёй открытый к лазури ясного неба Стократный дроидский Лал. Гранями его, на нижний ярус сходящимися прицельно, голубой звездой над Йош сияющей в ночи, звенела глубокая тишина. Сейчас там, внизу день и солнце, переплетенье дроидских страстей, тугих и ровных, по силе, по разбегу, человеческие срасти превосходящих...
На жаргоне дроидского эсперанто их рынок назывался Йош, испорченное – «ёж», он колюч сближениями необоснованными и тесными. Некомфортен, многоперспективен и волнующ. Вариантов знакомств – как иголок у ежа. Звучание слова претерпело смягчение, обычное для дроидского языка.

На гладкой лазури Стократного Лала разместились пятеро...
Двое – автономные дроиды, причём один из них – трон, владыка.
Августейший не взял тронного облика. Пребывал в форме Стража. И не сел в кругу, над точкой схождения неисчислимых граней. Высился, ходил над ними, четырёхногий... Цокая копытами, когтями скрипя... А то вдруг перемещался настолько тихо, бесшумно, что высшие дроиды усилием воли сдерживали порыв резко обернуться, когда Страж оказывался за спиной.
Гелиотропа братик огорчил, недружественный облик, немирный. Обе пары рук скрещены на груди, большой палец заложен за лямку рабочего передника. Льняная перчатка без пальцев, как раз таки на этой руке... Жест самоконтроля. Но в случае автономной машины, удерживающей дроидов желания в узде, скорей – жест контроля. Как тут отличить направленье наружу от направления внутрь? Чистая перчатка, всегда чистейшая... Пропасть инструментов, на хлястиках и в карманах, есть промасленные, есть начищенные. Ржавые, в непонятных пятнах... Проводит по рукоятке, перчатка остаётся чистой. По маслу – та же история...
Саркастичный, лысый, суровый. Продольные впадины – от скул по щекам. С комментариями до поры не вмешивался, хмыкал и цокал, да с места на место переходил.

Замечание.
Широко - бытие, уже - сознание, ещё уже - дроидское бытие. Плоть всего этого - непрерывное движение. Чем могущественней, крупнее троны, тем короче их досуг, посвящённый чему-то одному. Если владыка встречается с владыкой, краткость их встречи удваивается. Как очень занятые правители, словом обменяются, редкий визит нанесут... Доминго с владыкой Сад могли дружить, потому что один из них - неизначальный, его остаточная плотность позволяет выкроить время для дружеских уединений.
Дроидское бытие – непрерывное движение.
Йош не случайно заимел человеческое обозначение «рынок» - перекрёсток, перемешивание.
Внутри семейств то, над чем смеются Белые Драконы, стояние при троне, передразниваемое в играх, выглядит отнюдь не стоянием, а вращением сплетающихся канатов. Шнуров, нитей, паутинок, и так далее до истончения...
Турнирная Площадь тоже – дроидский «рынок», перекрёсток, получающий динамику частью от сражающихся, частью – от трибун, отдающих ей волнительное сопереживание.
Всюду движение, везде в тесных берегах. Нечастые приглашения куда-либо дроидов в количестве, достойном назваться званым приёмом, проходят, как рауты на ногах, в танцах. Но поскольку причина встречи – отсутствие гармонии в некоторых вопросах, то танца именно и не получается. Происходит шатание, прогулки вдоль тех линий дроидов, что решили не участвовать, не вникать, слушать и смотреть. Они как бы деревья аллеи, колонны портика, для спорщиков – нейтральные азимуты...
Встреча на Лазурном Лале – редкий момент, когда владыки сидят, людям подобно, тихи. Динамика отдана Лалу. Времени вдоволь... Редкие, редчайшие обстоятельства.
Августейший сидеть не пожелал.

Доминго, мраморноликий дроид сильного холода, облачающийся при конденсации орбит безыскусно – в свет, на сей раз был в тоге цвета индиго. В ауре орбит Индиго, его необщей формы. Таким образом фаворита с собой взял.
В необщей форме Индиго полноценно видеть и слышать не мог, откликался на совокупные импульсы окружающего, как складки тоги на отсутствующие порывы ветра, обнимая возлюбленного и владыку. Через него, как через рифлёное стекло происходящее воспринимал.
Все поняли, никто не возражал. В иной день Августейший от души бы поиздевался, разоблачил и выгнал. Но – проигнорировал. Запрета нет, на самом деле. Лишь на жилистой ноге коготь Стража, хватающим, ястребиным движением опускаясь ниже копыта, ступил невзначай на оторочку, на складку тоги... Скрипнул, потоптался и отошёл... Они имели взаимную неприязнь, с той ещё встречи, когда Индиго был человеком.
Немного иное значит на человеческом эсперанто неприязнь... Ну, как для тигра сожрать – присвоить... Гнев это или наоборот? Без разницы, итог – поглощение...
У дроидов приязнь – отказ от притязаний, такая степень уважения, которая называлась бы верой в то, что трон – владыка по праву. Пребывание рядом. Отсутствие атаки. Со стороны трона приязнь к подчинённому – благожелательное наблюдение, ожидание, когда близкий дроид превзойдёт тебя.
Неприязнь - презрение, жажда заполучить дроида. Лучше целиком, но можно частями. Неприязни как таковой, враждебности у них нет, и быть не может.
Индиго – малодифференцированного дроида цвета, чужого любимчика, Августейший этими же когтями с превеликим удовольствием отрихтовал бы только так... Немножко клещами и совсем чуть-чуть молотком поправил до дроида желания, заполучив и целым, и по частям! Из бывшего человека – получится.
Но – не светит... Не светит Августейшему любимчик Доминго! Достаточная причина неприязни?

Разные они четыре трона...
Сад в многослойных, рабочих, дорожных одеждах-артефактах. Как всегда – часть велика, часть мала ему.
Гелиотроп в постоянных малых орбитах имитации. В полном костюме тройке, сером, мягком на вид. Рубашка блистает снежной белизной, ворот расстёгнут, галстука нет. Консерватор.
Тот, из-за кого собрались, владыка Порт, был в турнирной одежде. Жест близкий к неприличному, пренебрежительный. В чёрном и хромовом. Короткая кожаная юбка, разделённая на широкие лоскуты кожи с металлическими пластинами. Цельнокованая кольчуга, японский узор - каждое кольцо схвачено тремя вокруг, весьма надёжные доспехи. Поножи. Браслеты с сюрикенами. Под кольчугой чёрная куртка. Но без оружия, помимо сюрикенов, кажется.
Держался владыка скромно до застенчивости. Знакомясь с Гелиотропом, встал, едва завидел его на входе-лапе с нижнего уровня Йош. Встретил не пожатием руки, а своим именем и низким поклоном, как отчёт давая, сутулый.
«Что прячешь, – подумал Страж, – ухмылку? Или атомной силы в зрачке прицел?..»
Когда глава Порт распрямился, глаза его были печальны отрешённой, не ищущей надежды вовне, меланхолией. Что бы то ни прятал, но не усмешку.

01.11
Безо всякой видимой причины, едва собрались, между дроидами повисло напряжение.
Поэтому они шутили больше обычного и усложняли проект улитки сверх необходимого, сверх всяких пределов, будто всерьёз ради неё пришли.
Но прежде тёплый владыка отстегнул с браслетов сюрикены. До чего тонкие, оказывается! И тяжести неожиданной, звякнули чисто и глухо! Не две штуки – две стопки сюрикенов положил на глянцевую лазурь перед Гелиотропом. Четырёхконечные с равносторонними углами, трёхконечные, закрученные как свастика. Сказал, вновь кланяясь, извиняясь за свой костюм:
– С площади прямо, как хулиганам откажешь. Год не вылезал из кольчуги, того гляди прирастёт.
Гелиотроп кивнул с понимающей улыбкой:
– Не беда, приходи в кузницу, эту оставим, а новую поверх скуём!
И похвалил его турнирный стиль, к сюрикенам пока не прикоснувшись.
– Это не оружие, – поблагодарив за одобрительные слова, указал на стопки владыка Порт. Я периферийный дроид, но не такой уж провинциал, чтоб с разобщающим на Йош заявиться. Взгляни любезно. На досуге сковал. Если я не стану исключением в четвёрке тронов, с тобой связанных метками, то не подойдут ли эти?

Тогда Гелиотроп поднял стопку, примагнитив за центр указательным пальцем...
Восхищённое удивление разлилось по строгим, механистичным чертам автономного дроида. Кто в чём спец, остаться безразличным к чужому успеху в своей области не способен.
Это его, Гелиотропа, – метки!
Дроид взошедший над непокорным, обширным Там, нашёл время изобрести, воплотить их совершенно независимо! Сомнению не подлежит факт независимости, так как материал, а значит структура другие абсолютно, но принцип - его! Отпущенная метка подгоняет себя сама. И дроид, противу его капли-компаса, дал каждому сюрикену три, четыре стрелки направления. Есть преимущества? Таки есть! И недостатки, разумеется, тоже. Гелиотроп, возможно, отверг бы в итоге этот много-магнитный вариант, подробно обмозговав. Но в том-то и дело, что ему не приходил такой вариант в голову! Ревность и восхищение.

Метки обоих конструкторов полетят к цели на хороших скоростях, но – отличия...
Время ориентировочного установления метки Порт легко и непринуждённо сократил в три-четыре раза! Сверх того, скорость полёта увеличиться тоже в разы. Что даёт не только выигрыш по итоговому времени доставки, но и неотслеживаемость, что вначале, что в середине пути, неперехватываемость, гениально! Чёрт-первёрнутый-топ! Именно за эти два аспекта идет среди немногочисленных конструкторов и многочисленных тайных и явных заказчиков постоянная борьба. На таких меточных скоростях разрешаются сложнейшие, судьбоносные коллизии в дроидской сфере. А ведь ещё и в полёте обыкновенную метку можно прочитать... Из сюрикенов, что держал он в руке, – Гелиотроп поклялся бы, – считать вложение невозможно!
Капля-компас Гелиотропа, прежде чем установиться, делала не менее одного полного оборота, обычно - несколько, отвергая, как рука шелуху, препятствующие прицелу орбиты в пространстве. Сюрикен владыки Порта производил один доворот, максимум на сто тридцать градусов, и всё, цель обнаружена! Углы не магнитные в данном прицеле, отстают, как корона венценосного дракона при рыке, а нагоняя, сообщат метке их: ускорение и непредсказуемость.
«Они сломаются быстро, – утешил себя Гелиотроп, – починки регулярной и настройки требуют. Моя догоняется в русле луча, ни того, ни другого не требуется. Моя надёжней! Но какой дроид!.. Казалось бы, тема не его... Порт... С навигацией связан, точно. Отсюда удача. Принёс похвастаться...»
Исподлобья, меланхолично, удовлетворённо владыка Порт следил за переменами строгого лица. Ожидал, как младший, от непревзойдённого конструктора дроидкой сферы оценки. Похвалы.
Гелиотроп на похвалу не скуп, языком прищёлкнул и показал большой палец:
– В высшей степени подходят! Печать приложу, и птичками отпущу к тебе обратно. Выше всяческих похвал!
– Спасибо. Я наблюдал драконов, наблюдал тобой созданное, Гелиотроп.

Грохнувший, так падает что-то неподалёку, тяжёлое, к падениям не предназначенное, голос прервал их:
– Как откровенно!
Лицо Стража, претерпевавшего их взаимные любезности, застыло в каменном сарказме. Таких не бывает шутов. Каменные идолы такими бывают, те, которые дождя пошлют не за пролитое молоко, но за перерезанное горло пленника. «Братик, в чём дело? – недоумевая, беспокоился Гелиотроп. – Твой ставленник... И действительно, полная откровенность...»
Действительно зол, вертикальные складки щёк обозначились глубже и темней, на лысой голове уши отстоят, вроде острых рожек по сторонам.
Порт не отреагировал на его выпад. Сад и Доминго сделали вид, что пустяки: облик Стража, язвительность шута... Перешли к делу.

Вносить свою лепту в задуманную ими улитку Августейший отказался:
– Без меня. Дайте поглядеть на творчество высших, ха.
Как угодно. Творчество высших? Отчасти. Воплотит Стократный Лал. Гелиотроп Лалу станет командовать, то есть воплотят две его руки, а не три пары высших. Ему улыбнулось нечётное число. Диссонанс.
– Грызущая? Измерительная? Прекращающая?.. – перечислял Доминго варианты.
– Молот и наковальня? Горнило? – дополнил Сад.
Задумались, и Августейший бросил:
– Измерительная!
Гелиотроп простёр руку: передумал, садись к нам в круг. Но Страж зацокал в сторону: всё-всё, дальше не вмешиваюсь.
Измерительные улитки многообразней и многочисленней всех других категорий, вместе взятых. Одновременно проще и интересней. Для дроидов они – расширение органов восприятия, могущих быть не только личными, как у людей, но и ничейными, общими, передаваемыми.
Измерительная... Принято. И пошло веселье!

Лал им, как костёр лазурный, от которого не нужно отодвигаться. Команды опускала рука Гелиотропа в горнило преображения, сквозь лучи. Каждый стократен оттенками голубого, навстречу конструкторской руке распыляясь, пляшет чуть-чуть, изгибается.
Лучи ожившего костра наглядно проявляли дроидов, как бесплотные формы соответствующих оттенков. Доминго – индиго, пронзительно, леденяще зелёный Гелиотроп, Сад фиолетовый с тёплой зелёной искрой. Владыка Порт – цвета смуглого янтаря вдруг оказался возвышенным над ними и отдельным. По контрасту. Прекрасные...
Августейший за их спинами просвеченной серой сталью, инородный, иной.

– Что же станет она уточнять, наша улитка?.. – вслух подумал глава Сад.
– Ммм... Уточнять за кем-то? - переспросил Доминго. – Или всё-таки мерить?
– Всё уже меряно-перемеряно! – Сад обратился к Гелиотропу. – Верно я говорю?
– И да, и нет, – улыбнулся тот. – Как прицелиться, откуда посмотреть... От начала времён одна долька измерена, а от конца - одну осталось уточнить, улиткой обползти...
– Где же девяносто восемь потерялись?
– Чего не знаю, того не знаю! Я же не улитка, чтобы достоверно знать!
Доминго запрокинул голову к Августейшему:
– Владыка, Гелиотроп отнимет у тебя трон, как только дроиды желания прознают, что он шутник получше тебя!
– Это была не острота, – возразил Страж без улыбки и переиначил, ударение поставив на последнее «а». – Острота.

Владыка Сад спросил Гелиотропа:
– Действительно? Принципиально нетронутое замерами ещё есть? Если да, то какой измеритель такие области для начала обнаружит?
– Есть, поле непаханое, одна такая область, – пожал плечами конструктор. – Только её нет. И да, и нет... Я не шучу, я вынужденно повторяюсь.
– Удивление-синь-Фавор... – пробормотал Доминго, сознавая, что в балансе накопленных знаний и турнирных навыков у него образовался нежелательный перекос.
Ещё менее ловко спросил:
– Но чем же целиться? И куда? Если с прошлым порядок, и над будущим рожки улитки уже наклонены...
– В настоящее, полагаю!

Гелиотропа развлекала и радовала их беседа.
«Непродуктивно сплошное уединение, - подумал он, - успехов мизер, одичания короб. А они такие... Я уж и забыл, какие... Свежие. Ходишь, как маятник, от Дольки к У-Гли, на драконьей чешуе ошейник чёрный поправить, покрепче затянуть, и обратно иди... Кто угодно в конец одичает».
– В настоящее... Откуда?
– С любой из двух сторон, полагаю! Логично?
– И да, и нет! – вернул Доминго Гелиотропу его же слова.
Конструктор засмеялся:
– Логично!
А Сад сказал:
– Но так можно прицелиться только в себя... Ни в кого, и ни во что, кроме...
– А разве это не подходит? – откликнулся Гелиотроп. – Или тебе в тебе всё известно, всё померено? О, не говори, уже знаю: да и нет!
Все трое владык закивали и рассмеялись вместе с ним.

В том же духе продолжали дроиды, после каждой фразы хохоча, анекдоты травили!.. Кроме шута.
Возникла пауза, и глава Порт, слова неспешно выпуская, Лазурному Лалу рассказал лучший анекдот дня, а может быть, эпохи...
– Пускай же она меряет, – задумчиво произнёс он, – то, чего нет на свете, нет и в нас, дроидах.
Паузу нарушил Страж. Переступая, он так ударил копытом, что Стократный Лал вздрогнул и лучи взвились, как будто он камыша подбросил в костёр или поворошил пламя.

01.12

Мерить их дроид будет... – дроидскую тишину. Не ползать вдоль-над-под измеряемым, а иметь беспрецедентное по скорости и охвату движение как основу бытия, при конкретном исполнении запроса, станет замедляться до найденного результата. Перед найденным – отсутствующим – останавливаться. Останавливать на нём взгляд.
Дракон-уроборос, вчера узнавший про бытие, заметил бы в подобном устройстве несомненную параллель с королевами Августейшего. Гелиотроп, поняв, до чего они дошутились, попытался найти в своей обширной памяти аналогичным образом функционирующие устройства и не смог. Добро, тем интересней.

Дроид нацеленный на то, чего нет в мире... Смелый замысел. Да, и для частностей не бесполезен, для замера того, чего нет в дроидах – активности определённых орбит. Тихих орбит... Счётчик определит продолжительность их молчания, силу влияния на соседние и отдалённые. Её знаки обнаружит в имитационных, малых орбитах формы... Рассчитает природу азимутов, проявляющихся непостоянно. Укажет пределы существования точек фокусировки на орбите при постоянных азимутах... Отследит, к примеру... движение слепого пятна. Упс.
Вероятности-вероятности-вероятности, допущения. Кроме – слепого пятна.

В какой-то мере каждый из дроидов, не исключая Индиго, осмыслил всё это.
Застопорились на форме! Обычное дело – на вкус и цвет!..
Перебрали: геометрию, стилизацию, растения, животных вымышленных и нет, символику разных эпох, надписи, шрифты... И прочее, и прочее. Не столько выбрать, сколько остановиться на чём-то надо решением воли.
Общая форма... На чём отобразятся значения и в какой кодировке: цвет, звук? Вибрация, как среднее между ними?
В числах дроиды не считают, очень уж неточны, они – часть алфавита и словаря, используемая, как степени чего-либо, указатели, как люди используют абстрактные понятия.

Сошлись на элементарном – диск, набранный дисками.
Дроидское волшебство заключалось в том, что при идеально круглой форме зазоров между собой они не имели. И не пересекались, будучи круглыми и заполняя круглую форму полностью.
Изнанка не предполагалась. Диски станут прозрачными, когда улитка достоверно обнаружит пустоту, признав тем самым, что запрос действительно относится к области её компетенции. Дроид увидит сквозь прозрачный счётчик свою ладонь. Люди, господствующие на первой расой, слышат её ответ, таким образом: неравновесно ощущая тепло и холод в руках. Дроид в одной руке услышит итог измерения...
В которой?.. «В левой?.. Пусть в левой». Сошлись без спора. Воспримет итого подсчётов, как вибрацию, пускай по коже течёт... Насколько тёплая или холодная, жидкая или густая – суть результат измерений.
Неполная прозрачность – сигнал приблизительных результатов. Цвет? Не узнать цвет счётчика в покое, пока не измеришь первый раз. Потому оттенкам значения не задавали. На долю Фортуны положили. Измерит, будет ясно, какой цвет – о чём свидетельствует.

Счетчик назвали – Айн. Первый в мире!..
По тонкому ободу на необщем дроидском, обрамляя, круглые и хвостатые, росчерками огибая друг друга, пусть идут слова: «пустота, отсутствие», всяческие синонимы.

Договорились.
Гелиотроп положил топ, над точкой схождения граней в бездонной перевёрнутой вышине, забравшей его без всплеска. Излучение лазурного света утихло. Бывшее как бы огнём, оно стало колебаниями воздуха, по периметру – сильными до миражей. Вдалеке «лапа» спуска на Йош, изгибалась, прибавляла, убавляла побегов.
Из внутреннего кармана пиджака Гелиотроп извлёк объёмный стилус, на средний палец левой руки надел ластик-напёрсток, с начала эпохи не пригодившийся ему, и тем не менее... Во всеоружии.
Топ достиг глубины, сделавшей его податливым, разбитым на координаты, готовым к работе. Но поскольку не Лалу отдана, работа предстоит ручная, он начал всплывать.

Дроиды начали соревнование. Три высших – против одного автономного, конструктора их самих, «высших»!
Виновник торжества, Доминго и владыка Сад поочерёдно, ни слова не говоря, плоскостными стилусами словами необщего дроидского писали задачу на глянце лазурита.
Гелиотроп переводил её, не имея секунды промедления, на язык понятный Лалу. Пока бежит преобразующее указание по стократным граням, сообщает его, фиксирует в координатах, топ воспарит на условную ступень, где время следующей команде...
Слои, слои, слои... Командные, смысловые. Структура веществ, конструкция датчиков, срок отклика, распределение приоритетов замера. И – отбрасывание, отбрасывание, отбрасывание. Того, и того, и того!.. Что бы лакуна образовалась, чтоб счётчик обнаруживал не наличие, а недостачу, как факт. Затем – как явление с замеряемыми характеристиками.

На необщем дроидском, на этом протоязыке никакое понятие дважды не повторяется. Дроид, пишущий «я» тысячу миллионов раз подряд, двух одинаковых слов не напишет.
Технических терминов полно на эсперанто, но владыки же собрались пообщаться, развлечься! Они не проясняли, а запутывали командные строки, протаивающие в лазурь, распускающиеся на нити, расходящиеся кругами.
Кругами стремились стать командные строки от камня брошенной идеи... Пять-семь орбит на одно понятие. Разбежаться до берегов, отразившись, вернуться под стилус Гелиотропа, и тем принести хитрецу выигрыш десять очков.
Ну-ну... Не в этой эпохе!
Объёмный стилус конструктора настигал их легко, примагничивал точкой смысловой фокусировки к зерну острия, и переписывал в окончательную команду.

Взмах конструкторской руки начинался вертикальной спиралью, взлетающей, сужая круги. Прицел. Установление смыслового акцента. Пикирующим зимородком стилуса акцент настигнут и схвачен...
Непрерывную строку держа, стилус не отпускал её в бесконтрольное расширение. Сматывал той же самой спиралью, сужающейся вверх до капли на конце пера.
Затем спешно, но чётко Гелиотроп переписывал команду в схему воплощения. Лишь Лалу понятны элементы кода: четыре варианта по первой расе, два одиночные, два парные, пятый – знак разрыва, шестая – пауза без разрыва.
Гелиотроп успевал ещё и уточнить, усложнить разгадку пойманной мысли!

Результирующей точкой, – визуально, призмой двояковогнутой, – отпустив схему в схожденье лазурных граней, стилус взлетал над поверхностью без спиралей, по-прямой.
Когда стопка из пяти-семи призм бывала сложена, Гелиотроп серьёзно вопрошал задававшего параметры владыку, насмешливым взглядом: так ли понял, ничего не упустил... После чего стопка схем становилась по «надводному» мановению стилуса цельной линзой, двояковыпуклой и тонула бесповоротно.
Всё в тишине.
Опорное чередовалось с расширяющим, динамичное с конденсирующим, пары - с необходимыми препятствующими элементами... Работа шла. По людскому счёту весьма долгая, с их точки зрения – стремительно пролетающие минуты беспечной, дружеской радости.

Дроиды начали придуриваться под конец.
Отдалённо подходящим словом они намекали на характеристику, остальными, к делу вообще не относящимися, пытались сбить конструктора с толку.
Ну, ну... Не в этой вселенной!
Пока рисовали лишние слова, Гелиотроп успевал демонстративно заскучать. Дроидским жестом, барабаня пальцами по губам, с тихим, неожиданным для серьёзного человека в строгом костюме, отрывистым клёкотом – "Тактами Тропа", прочищая горло... Звук, которым зовут Тропа, когда и правда надо, смертельно, жизненно необходимо. Которым Троп упреждает свой приближение. Поёжившись, увлёкшийся дроид улыбался смущённо и убирал руку: готово, записано.
Гелиотроп не только ни разу не ошибся, он из вежливости не замедлился, секундного колебания не изобразил.
Глава Порт, кстати, придуривался менее других. Задавал быстрее, сосредоточенней. Чертил раз за разом – не принципиальные вещи, не костяк схемы, а структуру этих костей, в общем-то, вариативную... Не вёл, но следовал. Сутулый, выпрямится и глянет исподлобья, мельком, иероглиф дописав.

Гелиотроп без предварительной спирали занёс стилус... Нарисовал символ – клещи Августейшего, два параллельные отрезка упираются овалу в бок, – поверх заготовки. Сомкнутые.
Делу конец.

Рукоятки разошлись. Овал разомкнулся.
Топ лазурита, под символом и линзой ему показал готовую схему, посветлел, слился с лазурью, как не бывало.
Схема начала взлетать в надир, к перевёрнутой лазурной вершине. Окончательное воплощение счётчика Айн, грани Стократного Лала взяли на себя.
Рябь волнения пробежала по глади. Дроиды покачнулись на ней, Августейший бесшумно переступил копытами.
Гелиотроп улыбался в ожидании всем сразу, глядя под утихающую рябь. Всегда волнительно... Возникает то, чего не бывало.
Рациональный, холодный ум романтичен. От масштаба создаваемого этот священный трепет ожидания не зависел для Гелиотропа. Был связан с непостижимым, восхитительным фактом преумножения бытия.
Редко кто из дроидской сферы мог сделать Гелиотропу подарок, сюрприз. Да он и опасался, наученный горьким опытом их сюрпризов! Зато сам себе конструктор – сколько угодно. Над Стократным Лалом оба источника соединились.

Из лазоревой бездны Айн поднимался к ним. Уменьшаясь. Взлетел над, и обыкновенным образом, звонко упал на стеклянную поверхность без намёка на волны. О!..
– Айн...
Никто не потянулся к нему. Доминго, Сад и Гелиотроп, улыбаясь, кивками указали тёплому трону: бери, твоё.
На суховатой ладони Айн лежал, словно крупные капли дождя на осеннем листе. Многоцветно-прозрачный вне запроса, удивительный. Итог запроса заставит капли слиться. А процесс обработки - менять их размер.
«Эта улитка весьма цельна, притом, что весьма и сложна, – подумал владыка Сад. – При некоторой доработке она может стать автономным... Да что, автономным, высшим дроидом. Дроидом числа Айн».
Так и есть. Но пока это всего лишь улитка-счётчик.

Капли были и сенсорами, и выходами информации. В покое крупные капли располагались ближе к центру, мелкие – к периферии.
При обработке запроса изменение этой закономерности на противоположную будет сигнализировать о пропорциях первичных и вторичных влияний на небытие некой лакуны, объекта поисков. Грубо говоря: случайна она, как результат совпадения многих разнонаправленных факторов, азимутов. Или же она – продукт факторов выстроившихся в линию, намеренных, закономерных.
Кодировка... Изменение размера капель – первое, миграция их – второе, температура – третье, вибрация – четвёртое, вязкость – пятое, оттенки – шестое... Сложный дроид. Капли, при всех изменениях круглые, заполняли Айн без промежутков, сплошь, удивительно.
Близость оттенков к одному из трёх цветов показывает близость природы... – отсутствующего, да!
Ближе к чему лакуна бытия? К жёлтой устойчивости, к преображающему пурпуру, к рассеивающей синеве? Убывать они должны в некоторой последовательности вплоть до прозрачности конечного итога подсчётов.
Инструмент великолепный, людям бесполезный, дроидоувязанный на девяносто восемь процентов.
Владыка пустил Айн по рукам: любопытствовать и любоваться.

Затем они много шутили про своих подчинённых, подопечных и подопытных, в хорошем смысле слова: у кого чего бы замерить?! В основном – безрассудную решительность. Шутки про знакомых 2-1 были ровно противоположного плана, померить бы им решительное безрассудство!
Оттенки этих не двух, но четырёх противоположностей только дроидам ясно видны, как и оттенки Айн.
Что ж, пора расходиться?

Цокая, скрежетом когтей каждый шаг отмечая, Страж подошёл у Гелиотропу. Владыка Порт не вставал, будто ждал чего-то.
Их дела.
Сад и Доминго тепло распрощались с тёплым троном, а именно - на расстоянии, без холодных поцелуев и рукопожатий. Поклонились Гелиотропу, Августейшему, и радостно удалились, предвкушая время неспешного пути, отданного на личные, дружеские сплетни, без автономных взглядов, пронзающих насквозь.

01.13
Страж застыл, скрестив на груди обе пары рук, та, что в льняной, короткой перчатке, оказалась сверху. С владыкой Порт они друг на друга не глядели. Столь разные, столь всё перепутано...
Дроид в рабочем переднике, мастер контроля, знаток истории по узкому, ограниченному аспекту: войн, откинув голову, кривя уголок шутовского, скорбного рта, смотрел в пространство и время.
Дроид в кольчуге, как выяснилось, знаток инженерных дел, привычно опустив голову, пространству и времени под ногами у себя невесело, незаметно усмехался.
– Ну, говорите... – пресытился электричеством в воздухе Гелиотроп.

Владыка Порт сказал Августейшему:
– Я вовсе не имел этого в виду.
Язвительность зазмеилась по губам паяца, но дальше того не пошло, форма осталась прежней – стражеской. Копыта сделали «цо-цок...», выразительно, как «ну-ну...» Плешивая голова откинулась ещё, впадины на щеках стали глубже, скулы острей.
Над Йош сейчас, как в своей исходной, бестелесной форме игрового персонажа, он – Страж! – проиграл только что своему же ставленнику, заурядному периферийному дроиду! Которому соображения не достаёт перед входом снять кольчугу, превращаемую одним щелчком!.. Фавор, отвернись, предательница, раз так! Страж, не изменивший автономности, Белым Драконам подобный, независимым навсегда, он, Страж, проиграл обыкновенному высшему дроиду! Терпя поражение, лазейки не нашёл свернуть!
О, как он был зол на себя! «Умный, да, зазнался, да, расслабился?! Решил: на черта мне и моим клещам лазейки?!»
Августейший намеренно выбрал тип улитки – счётчик. Не предназначенный к активному вмешательству. «Разобщающие» счётчики имеют форму мечей, их улитками не назовёшь, аргумент против их создания заготовлен. Не пригодился. Чья-то, но не его, Фавор, щебетала, указывая непредвиденный поворот.
Страж скрипнул зубами, не ответил. Тогда владыка Порт, сидевший, ноги скрестив, поднялся с юношеской лёгкостью, одним движением, и молча же, протянул ему улитку, дроида Айн.
Гелиотроп встал между ними с возмущением и недоумением:
– Братишка?

Братишка швырнул братишку в какой-то запредельный внутренний раздрай.
Гелиотроп видел недроидское в дроидской сфере на своём веку, понятное, недальновидной глупостью достойное назваться, сталкивался часто. А такого, дальновидно несправедливого – нет.
Автономным ведь высшие дроиды, как высшим - люди: предмет неиссякаемой, любознательной нежности и заботы. Со сложностью – хрупкость прибывает во всём, дроиды не исключение... Отсюда и интерес, и забота. Но что бы автономный с высшим дроидом обращался – так... Со своим протеже, успешным ставленником?..
«Фавор и впрямь, увидав такое, надолго замолчит!..» – с упрёком подумал он. Страж ухмыльнулся широко и плотоядно, без смущения восприняв мысленный, громкий упрёк и ответил:
– Сейчас братишка всё тебе объяснит. Но сначала... Вот у этого дроида спросит, не ошибиться бы!.. А ты послушаешь...

Послушал...
Взятый обвинителем тон послушал, и тон взятый другой стороной, безмолвным обвиняемым...
Страж изъяснялся рубленными, скупыми фразами. Но не как человек, теряющий самообладание, отнюдь. Как рубят дерево, чтобы добраться до зверя, вцепившегося в тонкую макушку, болтающейся туда-сюда, как раскачивают с берега верёвочный мост.
Звучала очень грубая дроидская речь, расшатывающая орбиты переходами с необщего на эсперанто внутри фразы...
Говорить так, как форму менять стремительно, многократно с необщей на общую. Свою и насильственно – чужую, ведь чтобы слушать, надо менять форму тоже. Тактика не для Турнирной Площади, а для реальной драки в небе человеческой сферы. Для дроидской войны.

Не слушать Порт не мог, он должен был отвечать.
Пропуская вопросы: первый, второй – риторический, обвинительный... Отвечая на третий – предельно конкретный вопрос. Без запинки, это важно. Кратко – ещё важней. Не давая развернуть цепочку дополнительных вопросов. Не дать повод.
Дроиды имеют голос не только для слов, но и для молчания. Интонации, тембр.
Какой тон избрал обвиняемый для двух третей молчания? А как балансирует мим на верёвочном мосте! Ожидая, не противореча. Следуя, лишь следуя - взлетая, приземляясь.

На эсперанто:
– Вообрази, Хелий, порядок, какой тебе и мне не снился!
Порядок среди чего? Предмет обвинения?..

На турнире выбор оружия и тактики определяется для начала предпочтениями сражающегося.
Если дроид выступает против трона, намерен ли он сыграть в поддавки? Это обычное дело.
Если нет, на что рассчитывает? Чем из отнятого ему впоследствии удобней распоряжаться: готовыми орбитами, отрубленными виртуозно, при сохранности точек фокусировки, дабы за них и держать? Целыми системами орбит, при условии некоторой вины за травму? Так как, системы хранят и азимуты, а дроид без этих азимутов будет «страдать», в смысле помнить и нуждаться в них, при их недоступности?
Или предпочитает отнимать мелкие составные части? Орбиты, за их исчислимостью называемые «созвездиями огоньков»? Распорядиться ими тем сложнее, тем мельче приобретение. Больше вложение личной энергии, пропорция – как поверхность к объёму. Зато потери энергии на их отрубание турнирная площадь отдаёт раненому. Куда удобней: отрубив целой, в тишине и покое разобрать орбиту... Но орудуешь созвездиями огоньков, как с чистого листа. Без топов лазуритовых, делаешь что угодно, без договорённости на Стократный Лал. Без вообще каких бы то ни было согласований! Ради того и вступают в схватку. Соблазнительно.
Можно предположить, что созвездия огоньков наименьшая из травм. Неправильно. Наименьшая – всяческие целые орбиты. Их можно отнять и вернуть. Системы орбит можно вернуть, но не прежними, изменившимися, «запачканными, чужими», притянуть за них можно, примириться, к лучшему повернуть. А созвездия огоньков – рана, травма, убывание в чистом виде. Сквитаются за такое – тем же способом. Компенсируют, отняв у того, кто слабей.

Гелиотроп потемнел от огорчения...
Прежде воцарения, Порт, как выяснилось, предпочитал третий вариант... На Турнирной Площади отнимал созвездия малых технических орбит, которые уже орбит имитации внешнего. Технических дроидов от седьмого снизу и до предпоследнего уровня. Вот так...
Годится и требуется подобное конструкторам-универсалам. Не уровневым, а "сферным" инженерам. Гелиотропу, например... Но он не отнимал, в Туманных Морях собирал, у одиночек 2-1 заказывал, улиток отправлял вдоль по Юле...
И оружием дроид Порт имел в те времена не копьё, а, да – сюрикены, турнирные с функцией – бумеранг...
«Что ж из того? – поморщившись, оправдывал другого Гелиотроп. – В конце концов, многие так поступают. Брат автономный, они же, высшие, не лезут в дела людей? Не дело и нам с тобой устанавливать порядки на их Турнирной Площади».

– В какой же формы сосудах, – перескакивая с эсперанто на необщий, оглушив тёплого дроида, Страж продолжал допрос, – напомни мне, Порт, в чём хранится отнятое тобою? О, метка-глаз!.. О, маленький мой, шпион, скорблю по тебе!.. Что смогла, то передала!.. Какой, говоришь, формы сосуды? Под какими Печатями?..
Владыка Порт взлетал над верёвочной переправой, над пропастью, над глухотой, и приземлялся ответом:
– Без сосудов...
– А под чем?..
– Ни под чем... В форме чего.
– Чего?
– Печатей.
Понятно? Не под Печатями – в форме Печатей.
Мало того, что универсальное хранил, так ещё и в универсальной форме! Это как пистолет хранить заряженным, со взведённым курком. Запас, мобилизуемой стремительно ко всякой задаче. Однако сама форма, на задачи как бы намекает...
– Печати назови! Тип их!
– Припои... И Дополнения...
Ответил Порт негромко. Их улыбки соревновались кривизной.
«Упс... А вот это уже откровенно оружейно-наступательная тема».
Страж замолчал, склонив к плечу плешивую голову. Уголок рта полз вверх всё выше мрачней, от улыбки всё дальше.

Гелиотроп сделал под зловещее молчание обоих недостающий логический шаг и полетел в бездну...
Единожды пережил подобное. На стыке эпох, когда Кронос автономных прекратил существование. Не во что заглянуть, нет связующего дроидскую сферу плазменного ядра. Смотри отныне прицельно, на единицы дроидов, на их устройство, на их союзы...
Тогда Гелиотроп вдруг ощутил взгляд, направленный на него самого. Из этой, атомизированной сферы. Фасеточный, нейтральный, сквозной.

Причём тут какие-то Припои невинные? Конкретике назначенные, соответственно, никак не главенствующие в системах, Дополнения?
Да к тому, что связующее дроидской сферы главное в ней – метки и поисковики.
Связующее дроидского существа – наиважнейшее в нём. Припои, Дополнения, Стяжки-Распорки. Это всё инструменты дроидов, уровнем ниже улиток – связующее дроидского организма, "клей". Как болт и отвёртка являющиеся одним целым.

Нет возможности высшему дроиду прочитать внутренний мир орбит другого высшего. Автономный может более-менее прочитать по точкам фокусировки.
С вышеупомянутыми Припоями и Дополнениями можно прочитать и вмешаться, заполучить огромную власть. На сосудах они крышки – Печати. Как инструменты они одновременно - импланты.
Поставь датчик из Припоя, и отследишь пульсацию орбит. Как на ладони карта дроида раскроется перед тобой. Карта времени покажет, когда он будет слаб, когда силён, при каких азимутах быстр, при каких условиях сближается с троном, удаляется от трона... Теряет трон...
Не над высшим обретёшь власть, над любым! Хоть над Белым Драконом! Но эти, на их счастье, так просты, откровенны и бескомпромиссны, караулить нечего! Предугадывать? Когда перекувырнётся? Чего в драконе предугадывать?! Рискуешь - за хвост лови!
«Надо мной... – подумал Гелиотроп. – Его инструментарий даёт власть надо мной... Вероятно, на дольку и над человеком? Я как-то не задумывался, не пробовал... Мне-то зачем?.. А нарушителям?.. Боюсь, что и над человеком...»

Гелиотроп вгляделся в меланхоличные, опять склонённые черты...
«Э, как... Ты и самоё – Клеи: Припои и Дополнения - хранил в виде Печатей?.. Силён».
Клеи характеризуются сложностью держать их в сосудах. На дроидском эсперанто «в сосудах», означает – в какой-либо форме. Трудно придать им стабильную форму. Универсалы, кто умеет потратить на Клей часть топа или отнятых созвездий огоньков, его тут же используют. А уж сделать из Клея Печать, форму, собственно, и предназначенную для подавления хаотичной активности в таких именно веществах...
«Дроидская сфера в тайне обогатилась способом хранить Припои и Дополнения небывалым способом... В тайне обогатилась... О, Фавор...»
Однако это не обвинение. Это открытие. Формальной претензии к держанию чего-либо в тайне быть не может.

Августейший догнал вопрос вопросом, чтоб окончательно устранить сомнения:
– В каких же пределах лежит количество Печатей, сконструированных тобой, Порт, тёплый дроид, четвёртый владыка? Ответь нам!
– Сто-двести в динамике...
«В динамике... Эу... Нестандарт. Ну конечно, на самих себе хранятся, ни на чём ином, так и выходит, что в динамике. Молодец он, всё ж, как бы оно ни повернулось!..»

Разговор Стража, диссонирующий со всей вселенной, как дискретное гудение его стрекозиных крыльев в полёте, острейший из существующих звуков, утомил и Гелиотропа окончательно. Он довольно услышал.
– Фавор над тобой, нежный голос Фавор, пусть звучит над тобой! – перебил он допрос, обратившись к тёплому владыке. – Ты мог не скрываться, зачем? Давно уже, как иные конструкторы 2-1, стал бы одиночкой выше, чем тронным! Поисковики тысяч чужих нужд крутились бы подле тебя!.. Но, Порт, милый, столько хранить... Зачем?!
Милый... Всё ещё?

01.14
Прямо противоположное мнение имел Гелиотроп об этом дроиде до последней встречи. Услышанное, как за закрытой дверью пасторального домика обнаруженный склад разбойничьего, воровского инструмента. Выдаёт умысел – именно количество! На грустные сомнения наводит. Особенно, упомянутая Августейшим, категория Дополнений, подкатегория Припоев – Клеи-Мом, «мои-мосты»...
Мом – клеевые участки, наращиваемые с одной или обеих сторон разорванной орбиты. Как вариант – прикладываемая заготовка – мост. Нормально хранить такое в количестве нескольких штук для себя, на всякий случай. А в количестве нескольких десятков, Мом указывают на намерение дроида закручивать и рвать чужие орбиты, отняв – склеивать. На себе. Не возвращать.

Мосты – часть дроидской механики чрезвычайно сложная, наверное, самая сложная, и вот почему...
Не только дроидские орбиты, ни какая вещь в мире по большому счёту несчитываема. Как дроиды любовно говорят о человеке, бесконечно плавной бесконечной сложности: «Из волн и волн, из волн волна...» Произносят аккордом мелодичным, тавтология. Припой, Клей-Мом – считывает её! Правда, секрета не выдаёт, не улитка он и не имеет каналов вывода информации. Но для себя – считывает, потому что иначе, как бы он склеил? Мом не остаётся чужеродным, он вливается в кружение орбиты на все сто...
Есть злой приём, осуществляемый на предельных скоростях...
Если хочешь узнать чей-то азимут, и выяснил, точка фокусировки какой орбиты указывает на него, надо Мом вложив в оружие... – «Например в сюрикен?..» – разорвать эту орбиту так, чтоб Мом её склеил, но не оставлять, а с мясом выдрать. Для этого используют сюрикен-бумеранг. В нём сохранится отпечаток, направление к азимуту, как в метке с запросом.
Выдаст, что планировал дроид, кому антагонист, есть ли у него возлюбленный...
Орбита в раненом, если он не припас своей клеевой заплатки, останется сильно повреждена... Примерно как репутация дроида, напавшего таким недроидским способом. Как доверие и уважение к нему, со стороны ли его трона, если он в семействе, подчинённых, если он сам трон, зрителей, всей дроидской сферы, если имел глупость совершить подобное на турнире.
И так, Припой считывает концы разорванной орбиты. А к Припою прикладывается, что захочет конструктор, сочтёт нужным. На пользу ли дроиду, в пику ли его прежним намерениям... Зыбкая почва.

С Чёрными Драконами, а именно с их темпераментом, Гелиотроп регулярно такое проделывал. Он и не скрывался, в том числе от них, знают для чего и за что!
Велика важность, дракону, повреди, попробуй! Отряхнётся и свеженький, как огурчик, а эти, чёрные, так отряхиваются под водой! Возвращаются бочком, бочком, без никаких следов Припоя. Глаза ясные, зрачки спиральные, взгляд честный: «Мы??? Не отряхались!!!» Вся работа насмарку.
Или делали вид, что случайно... «Надо было нырнуть! Я же телохранитель!..» Но в свободное от службы время Чёрные Драконы для развлечения в Великом Море не купаются!.. Потому что там – Троп... Летает на беспредельных крыльях, белый, как сон в начале сна, без сновидений. С него же спросу нет, и взятки гладки с Тропа.
Иногда верил, иногда прощал. А кому-то возвращал, вчера снятый, ошейник на место, добавив шипов!
Они сильней боялись отвержения Гелиотропа, с его разумной деспотией и готовностью к диалогу, в конструкторе – ценность немыслимая, – ведь дроидов из дроидов конструируют дроиды! – а с материалом не всякий снизойдёт поговорить!.. Боялись лишиться подопечного. В произвольный момент телохранителя можно заменить. И особо – отлучения от Юлы, общего поля Юлы. Гибель, катастрофа... Одинокое кружение год за годом над Пухом Рассеяния, в ожидании, когда Троп проглотит, милости его ради.

Есть ещё подкатегория Стяжки-Распорки. Они применяются, когда что-то по логике развития должно разомкнуться, чтобы зафиксировать его в этом положении, ради наращивания Мом, к примеру, подходят – Распорки. Чтобы сократить, ликвидировать этот момент, без моста, применяют Клей Стяжку.
Что именно разомкнётся? В высших? Да что угодно!
В автономных... Где их разрывы, неуязвимых?.. Разве что, слепое пятно?..
Владыка Порт сидел перед Гелиотропом спокойный и сутулый, не поднимая головы.

Совсем, совсем не так Гелиотроп думал об этом незаурядном дроиде. Грустно.
Августейший продолжал:
– Слушай дальше, Хелий! Новость, братишка, в другом. Неспроста же моя метка-глаз в его чертоги залетела, хоть я её, веришь ли, туда не посылал!.. Не подозревал о них, позор на мою лысую мою голову...
И вдруг отвлёкся...
– Хелий, напомни, а почему я не должен ходить без головы? На заре эры совместно обсуждали, запамятовал.
Гелиотроп просёк, что с темы хотят сбить уже его.
Вопросом на вопрос ответил:
– А почему, автономный брат мой, из всех пустых слов ты выбираешь каждый раз это, самое неподходящее "запамятовал"?
– Не всё ли равно? Ведь ты понимаешь, и я понимаю?
– Э-эх... Да ладно. Отвечаю наново: малые орбиты видимости мало на что влияют. Отсутствие их - влияет сильней. Особо когда нет солнечного-перекрёстка-сплетения, и лунного-головы. Хочешь, чтоб троны покачивались когда ты мимо них проходишь? Или намерен развлечь старой, страшной сказкой мир людей? Признайся, голова просто мешает тебе?!
– Нет, Хелий. Я хотел обратить твоё внимание на особенность некоторых вещей быть не влиятельными при их наличии, но влиятельными при отсутствии. Только и всего.
– Отлично. Я обратил.
Неплохой, грубоватый приём.

– Так о чём я... Повествую... Моя меточка-деточка с его меткой столкнулась, с глазом же! За ней и увязалась. Как увязалась – как летит под воронку Юлы! Во как сильно захватил обзор его метки мою, будто общее поле Юлы! Распрощался я с меточкой. Ну, промахнулся, подумал. Сбита была внезапным изменением чьей-то траектории. И вдруг – бац!.. Вернулась! Показывает не вспышку лазуритового индиго, а склад! Чертоги! Произнеси-ка вслух, тёплый дроид, владыка Порт, каков же процент собственно клея в Клеях-Мом в статике...
– От единицы до топа...
Стремится к нулю. Макеты клеить.
– И соответственно охват ими пространства...
– Достойный охват, Августейший, - Порт прямо взглянул на него. – Не ты ли успел немножко присвоить?

Штрих за штрихом проступала картина. Ничтожное содержание клея и огромный охват пространства, вещи неразрывно взаимосвязанные. Подобно связи летучести с эфемерностью хрупкой ткани. Оружие сильной поражающей мощи действует на близком расстоянии, а шпионы летают далеко, но не могут даже защитить себя. «В метку-глаз клеёв пока что никто не клал. Но в природе оно существует, как свойство вепрей, высших дроидов...»
– Присвоил?! – взрычал Августейший
В его рыке явственно проступили нотки невыносимых, зудящих крыльев.
– Или отмахался от них?! Скажешь, случайность?! На кого, скажешь, ориентированы они, в «достойном охвате», на улиток, быть может?!
Взаимоисключающие задачи для метки: искать автономного дроида или неавтономную улитку.
– Нет...
– А на кого?!
Гелиотроп с трудом выдерживал рычащий голос, каково же тёплому дроиду.
– На кого?!
– На высших...
– Точно?! Подумай, только на них?
– На них - в частности...
И предупреждая новый удар зудящего, жилы вытягивающего вопроса, договорил:
– ... в целом – на автономных.

Тогда Августейший замолчал. Не дал воли мстительности ради неё самой. Он же не так давно выбрал Порта... Себе азимутом, семейству Там - ставленником... Как способен симпатизировать, ему симпатизировал... Дичайшем оскорблением для всепрницательного гаера стало открытие вышеизложенного, сам факт, что заурядного, периферийного дроида проведя на четвёртый трон, он, паяц... – он, Страж! – масштаба его не разглядел! Зато как увеличил...
«На автономных...» – мысленно повторил Гелиотроп. Окинул пронзительно-зелёным взглядом обоих, улыбнулся Августейшему:
– И чем же ты заслужил такое внимание?
– Не я!.. - рявкнул Августейший. – Ты!

Глава Порт снова не смотрел ни на кого. Ждал.
– Да! Да, именно! Братишка, именно за тобой он следил с оружием в руках! Порт!.. Так, нет?!
Картина проступила полностью... «Не долька, а сколько. Все дольки, целый оранж, и очищена кожура...»
Слепое пятно автономного дроида наступает, когда разрывы всех орбит до единой, – всех абсолютно! – ничтожно узкие, выстраиваются вряд, и он – прострелен насквозь... Он слеп. Не может знать даже надолго ли, ни времени, ни пространства, полная слепота. Да... Клеи, Распорки, Припои... Да... И метки-глаза, с капелькой клея, отследят момент слепого пятна...
Бездна, с которой Гелиотроп знаком до полного сроднения... Понял, узнал, и сорвался... Слушать надоело.

Лапа, спускающая с Лазурного Лала на Йош, накрыла двоих автономных по мановению руки Гелиотропа, Августейший лишь хмыкнуть успел, от троповых скоростей, очутившись в Горсти, меж Лалом и рынком.
– Не рычи на него!.. – сорвался Гелиотроп. – Он высший, мы автономные! Он будущее, мы прошлое! Не смей!.. Претендует на мои орбиты? Отдам! Как-нибудь разберёмся... За дроидами, вручёнными тебе, следи!
– Ой-ой-ой, щедрость какая!.. Отдай мне! Я не хуже распоряжусь!
– Повторяю, не смей! Это не улитка и не дракон!.. Хочешь братика защитить? Заходи в У-Гли на огонёк! Покажу тебе, как Чёрные Драконы кусаются, всего перекусали! Защищай братика, на них рычи! Придержи за хвост, пока ошейник меняю! А на высших я запрещаю тебе нападать!.. Как старший брат я тебе запрещаю!
– Мы немножко увлеклись... - тихо, сипло и жутко в коконе, зависшем над Йош, отозвался гаер.
– Да... – Гелиотроп резко сбросил напор. – Я ценю, я... ценю тебя, я понимаю. Но это лишь ряд совпадений. Вернёмся.
И Лапа выпустила их.

– Фавор, тёплый трон, милый, ты следил за мной? Для чего?
– Мне было интересно... Как вы устроены... Те, от которых произошли мы... Которые сами произошли от людей... Стоят на шаг ближе к ним.
– Нет, вы ближе. Но я понял тебя...
«Отчего ты сутул, – подумал Гелиотроп. – Кто и что ранило тебя? В которую именно неведомую, давнюю пору?..»
Интуиция подвела его, не весьма отдалённую.

Допрос, начатый Августейшим, не возымел продолжения. Смысла нет, нет и законных оснований. Отношения автономных с высшими по сути никак не регулируются.
Гелиотроп выразил сожаление о грубости своего брата, о скрытности Порта. Пригласил ради инженерных дел заходить без сомнения и смущения.
Прозвучало, как – заходить в У-Гли, в кузницу, ради ковки. Что, конечно, могло вызвать лишь одобрительную усмешку Стража! Гелиотроп в расстроенных чувствах не заметил двусмысленности своего приглашения, он-то Дольку, скрытую мастерскую имел в виду.

На том дроиды разошлись.
Теснота кокона Лапы, столкнула их лбами за долю секунды. Напряжение, росшее на Лале, загудело струной и лопнуло, пропало, наконец, в непередаваемом, гармоничном оживлении дроидского рынка.

Йош ищет удачи, высматривает её, рассчитывает на неё. Йош - подлинный Храм Фортуны!
Фавор в каждом новом лице. Йош успел важное понять: одной Фавор ведомо, кто сделает тебя счастливым. Юный или не очень? Похожий на тебя или чужой? Звонко хохочущий, суровый?.. Нежданный, всегда нежданный. Он?.. Вот он?.. Фавор знает!..

01.15
     Рынок Йош представал перед посетителями не торговыми точками какого-либо сорта, а липовой аллеей. Местом прогулок, местом знакомств. Себя ведь предлагают дроиды, чего ещё им предлагать и искать?
Прямая, очень-очень широкая аллея, длинная настолько, чтоб сойтись в точку, но не продолжиться за неё, собственно, там Лапа. Горсть. Кокон раскрывающийся и берущий.
Аллею прорезали косые солнечные столпы, вокруг неё парк, состоящий из солнца. В парк уходили, более группкой тесной компанией переговорить.

Жаль, что нельзя выразить словами уединённость в ландшафте, состоящем из одного только солнца!.. Ну, как... Поляна солнечная, лучи прямо в глаза деревьев не разглядеть. Зато лицо напротив – смуглое от тени, полуденно-летнее в контражуре, и тишину слышней. Нюансы раскрываются, рынок ведь нарочное для этого место. Расположились под липой раскидистой, сотканной из лучей, под её сенью – в шатре её света...
Уединение, как отсечение постороннего не стенами, а сиянием солнца, что изливается и на гору Фортуны, и на Турнирную площадь, в Собственные миры, из рынков же - лишь в этот, дроидский.

В полдень на Йош лучше всего, многолюдней, переговоры глаже идут, интриги напротив – хуже. Если кто кого присмотрел, а уже дело к вечеру, встаёт вопрос – подождать следующего полудня, благоприятного для взаимопонимания? Или не рисковать тем, что выбранного дроида перехватят?
К вечеру Йош тоже не пустует. Он полон парочек и групп, рассевшихся на песке и разлёгшихся на траве и лавочках, в ожидании утра, что будет вечера мудреней, а следом того полудня, который свяжет их на долгие годы.

Первичное своё намерение что-то предложить: идея, вопрос, желание образовать семейство, приглашение от трона, готовность быть найденными троном – дроиды выражали абсолютно спонтанно и весьма разнообразно. Символической одеждой, танцами, походкой, песенкой, свистом, прямым вопросом тому, кто показался подходящим. От тронов часто приходили с поисковиками, иногда – с дроидом желания.
Аллея уставлена скамейками, плетёными, как плетут ротанг. Дроиды сидели и лежали на них, сидели подобно дриадам – среди ветвей, на траве обочины, на песке аллеи, что-то палочкой рисуя.
Перед некоторыми разложены артефакты, словно они впрямь торгуют на рынке. Безмолвный вопрос: «Кому-нибудь ведомы происхождение и смысл этих артефактов?» Дроид ищет того, кто раскроет ему его же собственную тему, на основе вещицы, найденной во Впечатлении, воплощённой в эскизе, но не пригодившейся в итоге. Когда закончен эскиз, первые дни новоиспечённый хозяин Собственного Мира вручную подгоняет его и чистит от лишних деталей. Их, выбрасываемые, дроиды ловят, умножая познание своей темы, что же именно под ливнями нашли...
Сидящие окликали гуляющих, в руках которых артефакты имели гораздо чаще символическое значение, заговаривали, улыбались. Вставали пройтись. Заговаривали с соседями и делились сведениями.
Публика присматривалась, прислушивалась на фоне столь тесного места прежде всего к себе, к своим желаниями и антипатиям, размышляла о перспективе своей функции, своего имени.

Когда заносило на Йош Доминго, а уж вместе с владыкой Сад... О!..
Благолепие гармоничного перезвона необщих голосов, мурлыканья на эсперанто, замолкало... Волной от Лапы, катящейся тишиной отлива, чтоб возвратиться цунами неприкрытого:
– Доминго!
– Доминго!..
– Доминго!..
– Выбери меня, владыка Дом!..
– Выберименя-выберименя-выберименя!
– Вы-бе-ри-ме-ня!.."

Приятели шли в обнимку и улыбались. Трое, Индиго уже в общей форме – одесную, Сад с левой стороны. Улыбались, свободными руками разводили: не так всё просто...
Останавливались порой! Присматривал кое-кто подданных себе на будущее... Индиго сжимал его и глядел, голову запрокинув, в солнечно-жёлтое небо Йош. На выбираемых не смотрел.
Доминго на Йош этим бешеным, откровенным признанием бывал лихорадочно счастлив. Потому и редко заходил, что бесстыдно, лихорадочно счастлив. Равновесие, порядок в Доме первоочерёдны, ограничивал себя. Нельзя же так, сразу. Надо место приготовить, прежде чем дроида к себе брать, в будущее посмотреть, в прошлое его заглянуть не помешает. Порядок прежде всего.

Вовсе не значит, что все предлагавшие себя стремились принадлежать семейству Дом всерьёз и надолго. Владыка и не подозревал их в этом! Но они стремились к нему. Неизначальному. Главному трону. Царственному дроиду...
Кто-то на Дом, на владения Доминго изнутри поглядеть. Кто рассчитывал сбежать и стащить какую-нибудь мелочь ради провокации, ради турнира, в результате которого семейство Дом заберёт его в желанном ему статусе. Великое число дроидов 2-2 и одиночек мечтали на Турнирной Площади отдать, преподнести Доминго часть себя, публично и торжественно, это так!
А кто-то просто хотел крикнуть неизначальному, царственному дроиду: «Выбери меня!..» И получить, до сих пор человеческую, не удержанную, сияющую улыбку!

Августейший покидал рынок в форме шута, его красные губы змеились, серые крылья тесно и высоко сложены за спиной. Его взгляд заставлял потупиться. Иных же гипнотизировал.
Не желая быть узнан, отстав, Гелиотроп затерялся в толпе.
Привратник-человек, Змей курсировал вдоль аллеи по требованию, а так оставался при раме, созерцая то дроидов тут, то там – облака. Глубокие синие глаза, кажется, и зрачки в них не черны, а тёмно-тёмно-сини. Лицо сохранило печать Великого Моря в непроизвольной властности.
Перед Августейшим взгляда он не опустил, поклонившись со всем почтением, провожая. С Гелиотропом, угадав его желание, Змей попрощался едва заметным наклоном головы. А владыка Порт вышел прежде, и гаер успел отметить нечёткую реакцию привратника, знающего, кто это... Будто человек не признаёт его четвёртым троном... Без высокомерия, но неуверенная какая-то реакция.

Августейший провожал Гелиотропа.
– Чтоб оставался на виду! – отрыкивался он от вопросов. - На троне - значит на виду! Зачем возвёл... Зачем пропихнул... О тебе, братишка, забочусь!
– Ни дольки себе? – усмехнулся Гелиотроп.
Больно уж гнев его очевиден. Личен.
– Ну, это было бы странно! – захохотал паяц.
– В твоих-то замыслах Порт тебя не разочаровал, полагаю? Вот и прекрасно. Не обижай его. Посмотрим, подумаем.

Переступив порог мастерской, Гелиотроп остался наедине со своими тревогами. Новыми, старыми. Неразрешимыми.
Слепое пятно для автономных совсем не то, что для высших дроидов, оставшихся без антагониста. Для высших, это плавающее совпадение небольшого, разорванного отрезка в противоположном направлении точке фокусировки орбит. Разрыв в нескольких смежных слоях. От десятка до трети существа.
Широко взглянув на вопрос, можно заметить, что дроиду сложнее всего изменить общую сумму уязвимости.
Если его антагонист прекращён, не существует вовсе, а очень мешал, то слепое пятно достигает трети, влияет ощутимо. Если антагонист просто вошёл в чьё-то семейство, то его влияние ограничено стенами семейства: тормозящее, обнуляющее притяжение, отторжение, выталкивавшее от нужных азимутов. Принципиальная возможность этих неприятностей никуда не делась, она в руках у трона, зато слепое пятно неглубоко, орбит десять-двадцать.
Автономный раз в год – все, прострелен. Насквозь.

«Для высших одиночек пятно в течение года не растворяется полностью, трансформируется, течёт, впрямую – слепотой не угрожает им. Где-то что-то дроидом упускается из виду... Для меня редко, но метко: полный провал... Да вышел ли хоть из одного такого провала?!.. Я или новый Гелий?! Много-много последующих меня? Фавор, это игра слов! Отчего же не возникнет последующий я, которого это бы не волновало?!»
Игра слов, ведь слепое пятно не вредило его памяти.
«Уйти в полный затвор? Осмыслить в новом аспекте точку своей уязвимости?»
Что-то могло понадобиться от него дроиду второй расы. В годовой затвор?.. Мечты-мечты.

Громкий стук. Причём, копытом. Причём, в окно.
«Августейший надумал вернуться ради очередного объяснения, – каковых никто у него не просил! – своего эпического промаха?»
– Георг!.. – удивился и обрадовался несостоявшийся затворник.
Тех, кто мог постучаться к Гелиотропу в окошко, по пальцам одной руки пересчитать. Снаружи не только людям, дроидам его окон не видно.

Смолью блистающий, с гривой до колен, ясным драконьим глазом из-под чёлки косил вороной конь. «Ах, удался! Могуч, покоритель просторов! Какой я всё-таки... – неплохой конструктор!..»
Откатив сворку окна, Гелиотроп фыркнул ему по-драконьи:
– Привет!..
Затем фыркнул недоумённо:
– Что значит, вернулся?..
Не громче птичьей трели ржанием ответил ему конь-дракон и головой тряхнул. Его лоб был украшен бляшкой серебра... В каплях росы...
– Дроид Айн. Я так и знал...
Гелиотроп снял украшение, на изнанке обнаружил простейшую записочную метку – лист липы. И прочитал на ней: «Я всё понимаю».
«Хорошо тебе, владыка Порт! – подумал он. – Я вот чем дальше, тем меньше понимаю, а уж до всего...»
– Жди, – сказал он, – Георг, обратно поскачешь.

Не сразу отыскав обыкновенный писчий стилус, прокатил его, стёр записку и ответил строками по начертанию острыми как клинопись, а по смыслу мягкими, как пёрышки на горле Фавор...
«Тёплый владыка на троне дорогого мне семейства, дар, это дар. Там, значит – Там!.. Глава Порт, не для себя, так для подвластного тебе семейства, распоряжайся моими дарами во благо ему. Во благо себе прими сейчас или завтра моё участие. Хотя бы ради того, кто прежде танцевал на этом троне, и у кого, я уверен, ты не помыслил бы свергнуть. Фавор да поёт над тобой».
Наспех проставил личные печати на метках-сюрикенах, соединил их временной орбитой, повесил ожерельем на шею коня и бляху вернул на место.
Поболтали минутку о новой службе. Георг – из Чёрных Драконов, невыносимый и очень близкий Гелиотропу ящер-нарушитель. Неисправим!
После очередной выходки, временное решение службы турнирным конём, в такой вот, шикарной и необычной форме устроило всех.
Создатель потрепал, пожурил и отправил обратно к трону вороного коня, насладившись зрелищем его небесной иноходи.

Впоследствии, узнав о случившемся, Августейший оживился:
– А что ты забацал в Айн?
– На форм-орбиту? – растерялся Гелиотроп. – Ответ, записку... Чего ещё?
Порядочно времени требуется побыть тронным владыкой чтоб насквозь пропитаться денным и нощным ожиданием подвоха и неповиновения... Это время прошло, и настолько разница между братишками автономными стала велика, что простодушное недоумение ускользнуло от проницательного паяца.
– А выудил чего? Что Порт успел добавить за столь короткий срок?
– Ничего... Наверное... Я не заглядывал за форм-орбиту...
Страж возмутился:
– Хелий, радость Фавор! И не заглянул, и отпечатка не снял?!
– Не... Да и что дало бы?..
– Хоть что-то! Слёзки Фортуны ты, Хелий, радость моя! Уверяю тебя, Георг возвратившийся был воспринят с трепетом! Как шпион и одновременно вызов!.. А ты даже и не знаешь, в ответ на что! Твой возврат Айн – прозрачный вызов на дуэль конструкторов! Хелий, Хелиос!.. Одно меня радует и веселит...
Веселило наглядно.
Шут... Жабо пышное поверх бортов кургузого пиджачка топорщиться, как перья птица ерошит... Серыми крыльями хлопает. Руки потирает...
– ... смешит меня! Долго ему искать чёрную, как говорилось, кошку, в тёмной комнате! В прозрачном Айн – пятно коварства! На голубом, как говорилось, глазу драконьем, пятно!.. Выискивать подвох!.. Георг для него теперь, что ни фыркает: на голубом глазу врёт! Я уже хвалил тебя, Хелий? Георг, пропасть мне у Тропа в глотке, превосходен!.. Георг тебе удался. На сколько уговорились, сколько он в Там служит?
– Как сложится. Удался, подлец! По-справедливости улитку бы из него сделать за все выкрутасы! На месте панцирь содрать, да тракт замостить поплотнее. Не могу! Сил нет, как хорош дракон!..
На этом они сошлись. Сил нет, как хорош. Тропу на один зуб, а вспоминай целую вечность, каков был, да каков мог быть.

01.16
Всё не само по себе... В связи, на фоне. В контексте, по контрасту. Короля играет свита? А пажа?
Отто с приятелем, признанный марбл-асс и Пачули – новый возчик Арбы вместе отправились в отеческое ей заведение, в гости к Гранд Падре. Где ни безобразий, ни суеты. До утра пусть тёмной постоит Арба. Несчастливый день для начала, для рассвета второго колеса. Отто друга увлёк. Отвлечься, успокоиться. На этот раз, Паж, отнекивавшийся прежде, согласился лететь с ними. За знакомство.

В просторном, как для боулинга, зале Гранд Падре среди мастеров игры, изощрённых знатоков и ценителей Отто царил вполне.
«А за котлом Ноу Стоп – он странен, как щелчок искры в хаосе, огонёк дроидов – в хризантеме актиньих дёсен, обмораживащих, ледяных щелчках. Как если б два из сотни щупалец игрались искрой, пока остальные изрыгают лёд!.. Неуместен...» – в очередной раз отметил Паж про себя.
Настолько случаен, что тусуясь на Ноу порядочно лет, Отто имени-титула там не приобрёл. Настолько, что и пятна не оставило на нём, мутное, обезличивающее питьё запретной воды. Ради спокойного места и секретной общности Отто бывал на Ноу. Любопытный, скучающий. Общительный, но замкнутый стиль, господствующий на секретном рынке, готовый с лёгкостью перенять. Попытаться... Инородность сам не замечал в упор, местные списали на личные загогулины характера.
На Ноу всё прощается, что не мешает, что не выдаёт их чужакам и дроидам в небе и на земле. Остальное на твоё усмотрение.
Кому-то нравиться спать в котле. Кому-то перец под язык, кому-то дождь из струнных лезвий. Для некоторых травматичные прибамбасы – чересчур, вытягивают из наблюдения воды к реальности... Кому-то нравится неглубокий тычок стилетом и быстрая регенерация. Другому – надрезы бритвой с ядом и медленная регенерация. А кому-то – обниматься...
Прятать нос в сгибе локтя, садиться вплотную к людям и обниматься. Что ж, чужое тепло тоже сочетается с запретным. Не хуже и не лучше глубоководной, ядовитой ледышки под язык.

Но Отто не только на Ноу такой. Он везде такой. «Ласковое, глупое теля... Тень-телёнок...» – морские ассоциации Пажа.
Тень-телёнок – последняя стадия исходно несложной тени, что всё толчётся у соляных надолбов восточных берегов, у Горького Залива. Её привела тяга к успокоению, к прочности, к земле привела тыркаться в соль лобастой головой. Потеря функции упрощает очертания. Тень-телёнок становиться на какой-то промежуток времени трогательной и совершенно безвредной рыбкой. Пока не уплотниться до каменой полностью недвижимого, не сделается сплошной солью... Из таковых останков, продолговатых и круглых булыжников состоит, если смотреть с высоты, с драконьей спины, как жемчужная под огоньками дроидов, под вуалью Туманного Моря, прибрежная полоса залива меж двух больших и вдоль малого восточного мыса.
«Телёнок...»
В чертах – живинка молодости. Светлый шатен. В меру упрямое, в меру открытое личико, не в меру тренирующее пренебрежительную мину.
Впрочем, Отто постоянно отвлекали и увлекали самые разные вещи, мина стиралась, не успев закрепиться.
Из выражений, не из черт состоят лица, и лишь те проступают до кожи, которые проступают из глубины характера, от сердца. Что в его случае? Трудно сказать... Но что-то очень простое, полудроидское. А значит, и дроидское. Скруглённый брусочек плотно сомкнутых, мягких губ, отчасти да, делал Отто похожим на ласкового, недоверчивого, лишку доверчивого телёнка. Манера обнимаясь, прислониться носом, губами. К кому-то или к себе, в плечо, в колено, в кулак сунуть.
Когда валялись на Ноу, захмелев от запретного с оливкой, когда слушали речитатив рассказчика там же, певца на Мелоди, в парном танце... Пажу в лопатку, за котлом, за кругом ноу-стоп, будто секретничает или прячется. Привычка.
Оставить его в таком положении – хороший способ прекратить поток расспросов и подколов! Приобними в ответ, и болтливость покидает телёнка на время
Друзей у Отто полно, приятелей ещё больше. В близкие друзья закономерно попали наименее похожие на него самого: полудемон и марблс-партнёр из чистых хозяев. До последних событий эти двое не только не общались, но и не были знакомы, общих мест не нашлось. Такая Отто разноплановая личность!

Чуть что не по нему, – а Отто ужасно не любил когда выражали недоверие его словам, даже когда он пересказал, услышанное от незнакомца пять минут назад, – лоб наклонял, обретая ещё больше сходства с телёнком. Сердитости не излучалось ничуть, даже если, правда, сердился! Наверное, потому что не дрался ни на правом крыле, ни по-жизни, выражения тела для него не часть действия, а только жесты, выражения.
Критичность к чужому и своему, необдуманно сорвавшемуся слову никак не приживалось в Отто. Ведь он же слышал! От реального человека! С этого момента оно – существующий факт! В давние эпохи не избалованные информационной свободой люди имели похожее слепое, – ну, подслеповатое, даже в разумных кругах, – доверие к печатному тексту. Это же напечатано? А раз так, то правда!.. А Отто своими ушами слышал!
Нет, он не был дурачком, торопыгой да. Обижался и начинал спор скорее, чем осмыслял недоверие, заявленное ему словом или жестом. Чем меньше такового выражал человек, тем ближе телёнку оказывался.
Некритичность косноязычного флегматика – Пажа превосходила самые смелые мечты, приближаясь к абсолюту!
Пачули же просто не склонен ни ехидничать, ни выдавать эмоции. Его улыбка, замершая слегка, улыбка затворников миров, не по-континентальному спокойная. В ответ на нелепости, на бредовое и тысячу раз перевранное она не выдавала ничего, кроме нежности к другу.
«Ненастоящий» хищник, статус чистого хозяина Отто утратил по глупости, обманом вовлечённый в чужую охоту, и не любил об этом вспоминать. Дома стало тоскливо. А на Ноу Стоп оказалось круто!.. По-своему уютно... А у Гранд Падре – он был крут!

Крут. На это и удивлялся Паж, наблюдая мгновенно преобразившегося за игрой приятеля. Не телёнок, – дроид!.. Венценосный Белый Дракон!
Из тех, что плывут иногда, бросками, упругими рывками, без взмахов крыльев в самом высоком небе. Присмотрись – свет венцов отстаёт, будто против сильного ветра. Стремительно, без кувырков в высоком небе плывут... Не видали их ездовыми драконами, у людей таких не бывало.
Таким, обходил поле Отто, преступая плавно, сосредоточенный и лёгкий. Марбл-асс, Отто, заполучивший имя самого рынка!
«Туц!.. – тудц!.. – туц!..» – стучали шарики, вылетая из его горсти. Полосатые, сине-жёлтые... Они летели, подскакивая. Останавливались, окружая непрозрачный тёмный шар, шершавый, как с окалиной по железу. «Гнездо», ориентир. Отто бросал, на корточки не присаживаясь, не «закатывая». Бросал, не тратя времени на прицел. С высоты роста отпущенные стеклянные шарики допрыгивали куда требовалось ему! Где он хотел, останавливались, чуть замирая перед самой остановкой, будто это полуоборот к игроку: правильно мы поняли тебя, на нужном оказались месте? Взаимопонимание полное!
Тем он и прославился, тем и приобрёл имя рынка - Отто. Лёгкой рукой, непринуждённой манерой.

Со звонкого «туц!..» шарика, открывающего партию, Пачули ходил за Отто по пятам след в след, раскрыв рот. Опомнился, решил понаблюдать напротив, с той стороны поля. Отто успевал улыбнуться ему перед броском, а Пачули не успевал ровным счётом ничего особенного увидеть!
На континенте, на всём Краснобае нет таких огромных, совершенных столов, игры на них, соответственно, тоже. Случается широкое поле, начерченное прямо между шатров, в пыли. Есть немаленький стол в игровых рядах Южного. Но там – подделка, обман, подтасовка, хитрые поля. Ценители туда не ходят.

Отто играл несколькими комплектами без противника показательную партию, задающую статус на день или ночь, смотря, когда пришёл. Необязательная процедура, для игроков уверенных в себе.
Здоровался, обнимался, перешучивался за игрой, огибая поле... Заранее договаривался о стартах с разных комбинаций.
Пачули ходил следом, наталкивался на людей, спотыкался о низкие бортики, забывшись, о приподнятые на высоту ладони края. Пытался секрет мастерства уловить, хотя бы на след напасть? А не имелось секрета! Как не имелось следа от лёгких, босых ног, как от «тудц-туц!..» стекла по стеклу. Отто любил игру, любил марблс и великолепно чувствовал их. Чего разгадывать? Не секрет. Открытая партия весила для него не меньше, чем сумма всех оставленных за пределами поля дел, но и не больше, чем душная тяжесть страсти, за которой начинаются ошибки глаза и руки.

Окружив «гнездо» тёмно-ржавого шара «птенцами» результативных бросков, Отто мог удовольствоваться этим, и объявить, что закрывает партию. Но он не побоялся рискнуть испортить мастер-класс...
Подбросив на ладони оставшийся белый шарик, Отто повернулся спиной к полю и... Бросил его по высокой дуге... «Тыдц!.. Тук-тук-тук!.. Тук-тук-тук... Тук-тук...» Пал и запрыгал шарик...
– Тыц!.. – прокомментировал крайне неосторожно Пачули его фантастический бросок, как раз из угла зала.
Зря!.. Оглушительное: «Тыдых!..» вернулось ему в голову, так что сел, закрывая её руками, утонув в хохоте зрителей и аплодисментов игроку.
«Тук-тук... тук...» – закончил шарик угасающие прыжки. На чём же? Так на гнезде же! Белый птенец цокнул и утвердился на окалине тёмного, крупного шара, слегка магнитного для них, но действительно – слегка, в невидимой точке сцепления. Шар на шаре! Птенец вылетел и вернулся!..
Пачули выбежал из опасного угла и рукоплескал другу громче всех!
Мастер раскланялся на четыре стороны, не забыв отдать поклоны и полю – Падре, и нижнему рынку - Гранду, где скатается однажды десятка марблс, предназначенная для решающей какой-то игры, о которой мечтал, неподкупная десятка, братская той, что ляжет в руку противника.

Марбл-асс вышел не просто покрасоваться, они ведь прилетели на всю ночь, до утра, партий будет несчётно. Его просили... Он не любил отказывать и ломаться тоже.
Отто часто просили войти в игру за себя. Когда ближе к развязке партии свежим взглядом оценив ставку, соперника, когда нервы сдают, рука дрожит. Из интереса просили, вырулит марбл-асс из того, что я напортачил? Есть стратегия «топких ставок», затягивающих, как болото, когда начинают с малого, на каждый следующий бросок – своя цена. И оказывается, что повышать страшно, а терять предыдущие жалко... «Отто-марбл, закрой партию за меня!..»
Делать же это, не спросив разрешенья соперника, имеют право лишь те, кто, заявившись на день или ночь, собрал какое-либо гнездо. Что Отто и сделал.
Благодаря подобным гнездам он имел статус, при котором получают ставку просителя, но не риски. Алчным, честолюбивым игрокам это важно. И доверие лестно, и выгода. Отто доверие крайне приятно и лестно, а выгоды безразличны.
Бескорыстное отношение марбл-асса посетителям Гранд Падре было очевидно. Так воздушными мелочами, а не чем-то особенным завоёвывают симпатию, воздушную, лёгкую, без зависти, разве что с белой завистью, как птенец на гнезде. За это Отто любили. А за что нет...
Сверх мастерства и «отто» прозвали за это, с упрёком. Он был «отто» многим, находившимся тут, привёл их. Он брал с собой на небольшой, элитарный рынок едва не каждого, кто просил, и хоть сколько-то умел играть. Многолюдность ему в радость. Старожилам рынка – отнюдь.
На Пажа косились... «Вон, гляньте, опять кого-то притащил... Чего поставит гость, битую раковину, судя по лохмотьям?..»

«Интересно у них получается, – думал Паж, вникая в местный жаргон, – заход, зайти в партию... Сыграв, закрыть. Но не выйти. За собой что ли дверь закрыть? Будто там остался...»
Покоя не дают людям его лохмотья... Паж куда чаще самых завзятых пижонов менял наряды. Беда – всякий последующий мигом приобретал стиль предыдущего! Тряпки не выдерживали того, что выдерживал он, ныряльщик – глубоководной, ледяной соли и перепадов температур. Леденели, ломались. И Паж заново подпоясывал хламиду из лоскутков широким, армированным поясом, от которого давно уже осталось само армирование и ни клочка псевдо-змеиной кожи. Пояс с карманом, с хлястиками для разного прицепляемого. Да, нищеброды, бродяжки небесные так именно и выглядят.

«Этот, в лохмотьях» сунул руку за пазуху, вынул и положил на бортике игрового поля, на углу, где Пачули сразило коварное эхо, одновременно марблс и ставку...
Сверкнули, запахли морем на весь зал десять, - десять! - "птенцов-пингвинов", морских, коктейльных марблс!.. Без фантиков.
– О, дроидские гнёзда!..
– Пинг-марблс!
– Без фантиков...
– Экстра!..
Обычные кокт-марблс не подходят для игры, липкие, быстро тают...
Зрители с пробежавшим шёпотком тянулись посмотреть не столько уже не пинг-марблс, сколько на предлагающего ими заход в партию. Такие вещи и Гранд Падре приносят редко, богачи или, собственно, демоны моря. Но они приходят сыграть против своего брата демона, когда что-то не складывается промеж ними в волнах и на побережьях. А этот пришёл с Отто...
– И каков он в смысле игры?
– Нет предположений?..
– Чего запросит?..
Ещё сомневались: не странно ли будет при неудаче звать Отто на закрыть партию против...
– Кто ему демон?..
– Друг, случайный знакомый?
Чего вдруг разволновались? Боишься, отступи, никто не неволит! Ага... Эти конфетки, они очень вкусные, и хоть вкусностями полудроиды не обделены... Пинг-марблс неповторимы.
Шарик проглатывается легко, как любая коктейльная конфетка, выбивая в полное небытие. Экстра состав подчёркивает какую-то малую деталь в крошечном, заключённом там моменте Впечатления, не во время поглощения лакомства, а после. Кажется, будто ненадолго улетел из бытия, а через паузу, как проснувшись, вспоминаешь. Явственно. Не как сон, а как явь, как, пройдя что-то в задумчивости, оборачиваются рассмотреть.
Если повезёт, фрагмент связан с любопытным артефактом, на основе такой чёткости Впечатления его легко создать даже бездарному гостю или хищнику одним взмахом руки. Не приблизительно воспроизвести, а до материалов, до послойной структуры точно. Пинг-марблс во всех смыслах – шик-блеск. Но и ставки должны быть соответственны...
– Ясно, оборванец – демон...
– ...или демонов прислужник.
– Наверное, что-то у них стащил и за новенького пришёл, с угощением.
– Чтоб не погнали...
Это Гранде Падре одобряет... Побольше бы таких.

Паж невозмутимо разглядывал публику.
– С чем предлагаешь зайти? – ступая к полю, бросил высокий, крепкий парень с некоторым гонором.
Кожаная одежда, причём, не типичная полудроидская - с короткой юбкой, а из эпох: куртка, штаны, не сапоги, но видимость их – голенища, брусок танцевальный щёлкает по пятке. Шипы, вроде как намёки на шпоры. Украшения из серебра без камней.
Гром, изгнанник.
Ему не сиделось на континенте, не сиделось нигде. Не нырялось в море, и у борцов не задержался. Марблс же – общее для всех статусов и сословий. Он средне играл, но был нетерпим к любому вызову или тому, что ему таковым представлялось. Публика обернулась к нему, оценивающе... И Паж пригляделся. Руки борца, осанка тоже. На обоих борцовских крыльях Южного Рынка смотрелся бы органичней.

– Без особых требований, – ответил Паж. – По ставке на бросок. Я выбиваю – ставка мне. Вы выбиваете – птенец вам.
Ну, да, логично. Не обязательно одному сопернику против десяти играть. Да и больно шикарно при удаче! Такое лакомство, несмотря на устойчивость состава, лучше не хранить, а сразу съедать. Жаль остроты, пропадающей без фантика.
Но... проглотить и пропасть... И так десять раз подряд... Сохраняя для игры нужную концентрацию?! Лучше эхом «боб!..» в голову!.. После одной пинг-марблс попасть в само поле птенцом затруднительно, не то, что в стеклянного птенца!..
– Я первый, – сказал Гром, снимая широкий браслет.
Пытаясь снять. Сам он большой и всё у него массивное. Серебряный крючок зацепил за перстень-печатку, который даже Грому был велик. На стекло игрового поля сбросил. Резкий Гром, не смотрит, что дёргает.
Лёгкое, недоумевающее поднятие брови, вся от Пажа реакция. Случайность он заметил, но в целом выглядело как-то... Двусмысленно.
Кольца и в эпоху высших дроидов ассоциировались с «обручением», со связью. Пустые особенно. А это не вполне печатка и не кольцо. Удвоенное обручение. Круг на круге. На месте герба, символа – тоже пустое кольцо...
Гром чертыхнулся невнятно, плечами пожал и застегнул браслет на запястье. Так, значит так.

Паж взял первый пинг-марблс на ладонь, ему-то всё равно, как бросить, лишь бы не близко к краю... Хоть щелчком. Задумался. Прозрачная сладко-солёная сфера отразила болотную, тинистую пелену его глаз.
«Зря они шепчутся, что прислужник, – пробило Грома, повидавшего Чудовищ Моря... – Это он самый, демон и есть... Бррр... Сам кокт-марблс и сделал, тиглем, Огненным Кругом своим, паром и болью... Противно. Не хочу пробовать».
Отступать тоже некуда. Не из-за перстня же мелочиться.
Гром так резко расхотел конфетку, до которых жаден, вспомнив Чудовище Моря, поломавшее уклад изгнаннической и без того несладкой жизни. Змея вспомнил. Невыносимую унизительность двухгодичного плена, выбившую Грома из равновесия, которого он так и не обрёл.
Омерзительного и реально, объективно превосходящего их, людей, в силе, уме, таланте, монстра никто с той поры Грому так явственно не напоминал, как этот непредставительный, странный бродяжка... Чем? Неужели только полуприкрытыми веками?..

Паж играл плохо до никак. Всё проиграл на радость Гранд Падре.
Единственное из ставок, что досталось ему, перстень серебряный. Гром промахнулся.

01.17
Перед одним выделываешься, а оценили все, кроме него!
Когда не загадываешь, идёт вроде гладко, стоит захотеть, стоит порассчитать на что-то, как – упс!.. – невезение двумя пальчиками поднимает тебя, как бугу-жучка над беговой дорожкой, на сто восемьдесят градусов разворачивает... Честно, нет?
Отто выпал долгожданный случай показать Пажу, где и в чём крут. Подрасти слегка в глазах загадочного приятеля с Ноу... И Паж бы тогда рассказал ему, где обитает. Взял бы с собой... А не дёргал плечом, когда заплетается язык от вязкой, придонной ледышки, когда, от неё же осмелев, носом ему в плечо Отто шептал: «Откуда ты? Расскажи...» Ледышка взрывалась во лбу вяжущий холод. Паж не отвечал, журил, отталкивал, больше не давал, заставлял фигнёй какой-то запить...

Откуда он? Откуда его странные песни? Феноменальная чувствительность ко всему, что происходит вокруг котла, под навесом, да и на всей территории Рынка Ноу Стоп? Вокруг облака...
Бывало, люди ещё на подлёте, а Паж просит кого-нибудь, Отто, например:
– Не в службу, а в дружбу, покружи на драконе чуток... Если наш, да не один, скажи – ноу, пустой день...
И впрямь оказывалось, что не требуется за котлом этот гость! За сплетнями летел, или по сугубой глупости, где не следует, надеялся выстроить охоту! Предупреждающий жест Пажа для рынка и для чужака оказывался к лучшему в итоге. Но это радикальный пример. Паж необъяснимо уместен по мелочам.
Когда собравшихся много, удобнее с виночерпием. Паж мог ходить и наливать с закрытыми глазами, кому, сколько надо, перешагивая через тех, чья чашка пуста, но полон человек, паузы требует, задерживаясь возле тех, кто хочет опрокинуть две подряд. Феноменальный.
Замечали другие ноустопщики такую особенность Пажа или Отто лишь? Он не знал. На Рынке Ноу Стоп избегали Пажа обсуждать... Избегали обсуждать и необсуждение! Хотя... На всех распространялось... Молчаливый рынок. И сплетников Южного не надо на нём. А уж с дроидами связанный человек оказался бы катастрофой.

Откуда песни его?
Когда не слушается язык и два слова не встают рядом, второе вспоминаешь, а первое напрочь забыл, песня, речитатив длится и длится... Меланхоличные перечисления... Названия какие-то, какие-то имена... Всё незнакомое, перемежаемое словами прощаний... Клятв... Паж сам придумывал так, сходу?.. Или дико древнее, в самую глубину сердца запавшее, повторял, такое, чему не препятствуют всплыть запретная вода и ледяная оливка?..
А голос такой откуда?
При разговоре, нет, вовсе иной! Тихий, суховатый, бедный интонациями. При пении же голос Пажа словно на драконе летел, на музыкальном тоне из глубины... Тот же самый и совершенно иной...
Как с мелководья уходит тень ро, подрагивающим, хвостатым ромбом уходит на глубину, над сапфировой, синей бездной у Синих Скал летит, плывёт, переворачивается... И бездна сопровождает её, её же собственным вздохом... Оу... Оууу-у... От сапфировой глубины к прозрачности аквамарина... Обратно в глубочайший синий сапфир, где пропадают, густея до фиолетовой черноты скалы... Та же самая тень, тот же самый голос... Но над бездной...

Паж пел не громче разговорной речи. Обыкновенно еле слышно - на границе тишины. Почти про себя.
Пел непонятные, незнакомые слова – одно за другим, одно за другим... В линию... Завораживающая дорога, петляющая чуть-чуть... Идёшь по ней, вечно бы шёл... Пейзаж не меняется, она не меняется...
Слова, помещённые в глубокий, тихий вздох, абсолютно без... Обещанья? Надежды?.. Голос не понижался и не взлетал, и по смыслу слов не понять. Песня кончалась всегда внезапно, как жизнь.
Не было предупреждения, не было надежды, никто их не обещал, всё кончилась. Кончилось и всё.

Отто ценил, восхищался его пением. Но пару минут по прекращении, в тишине... Чувствовал себя как-то странно: «Голос прекратился... Остался?.. Нету... Ещё больше нету... И совсем-совсем прекратился, и ещё раз...»
Предчувствие этих минут заставляло его сжиматься заранее
Когда пустел котёл, Паж, приоткрывая глаза, соизволял заметить, что его очередь на байку, угощение или куплет... Тогда, улетая и переворачиваясь тенью ро в синюю бездну, Отто цеплялся за тихий голос, длящийся, длящийся, чтоб исчезнуть непредсказуемо, как Белый Дракон под всадником, накрытый внезапной волной. Сейчас оборвётся внутри.
Куплетов же с Мелоди Паж не пел, кроме одного коротенького, последнего из «пяти прощаний».

Если Отто докажет, что он тоже где-то и в чём-то ого-го, Паж откроет, откуда всё это?
На континенте скучно. Скучно и на Ноу Стоп, но хотя бы нет хищнической суеты, которая не развлекает, а лишь подчёркивает однообразие, монотонность дней.
Нырять с Пажом Отто не просился, море казалось неприятно ему, враждебно. Волны пугали. В глазах людей, глубины не попробовавших, они так и идут до дна, высокие, вечные, злые, отнимающие дракона волны... Нырять не хотел, да и зачем? За ядом? Его надо уметь собрать... Но Паж ведь не там пропадает. Откуда в нём всё это? Когда не ныряет, куда ныряют его дни?
– Кому ты паж? – осмелев от оливки, тыркался он телёнком под локоть, выбивая пустую чашку из руки.
В губах побелевших от холода – готовность усмехнуться отказу.
Но Паж – ни то, ни то...
– А кому ты – «отто»? – парировал он.
И Отто смеялся, сплёвывал донный песок:
– Ты знаешь, откуда прозвище! Рука верная, птенцов крепко держит. Да в гости к Гранд Падре живых птенцов гуськом привожу.
– Да? Приведи что ли мнея... Менее я... Меня! Тьфу, меня!.. Приведи ещё птенчика... Оу?
– Не, что я слышу? Тебя?! Не ты ли вчера, а, твоё пажество, со мной отказался лететь!..
– Что, правда? – циник. – Передумал, сегодня прошу...
– Провожу! А ты?
– Что я?
– Проводи тоже.
– Куда?
– Пажество!..
Так разговаривали.

Тайну про удивительный голос Пажа раскрыл для Отто совершенно случайно один изгнанник Архи-Сада.
Раскрыл или углубил?.. К тому моменту Отто уже довелось слышать и другие морские голоса, так что, он мимоходом упомянул о преображающем свойстве Великого Моря, не демонической черте демонов: дивных, глубоких голосах. Амиго горячо согласился.
Но узнав, что речь именно про Пажа, воскликнул:
– Нет, что ты! То есть, да, конечно, голос его глубоководен, но то, о чём ты говоришь, эти несуществующие паузы, где светится Аволь, и Фавор успевает свить гнездо, они не с моря! Эти паузы сливаются, да, когда песня исчерпана, и пропадают, сливаясь да? Их не хватает, хотя они не уходят? Из вокруг, из всякого, из тишины, да?.. Это не от моря!
– Но отчего тогда?
– Стиль...
Амиго заметил недоумение и повторил:
– Стиль же!.. Вайолет. Есть обычный, сог-цок, парный...
– Знаю.
– ...есть «ай» – общий. А это одиночный – «майн». Майн-вайолет, песня памяти. «Мой», то есть. «Тебя уже нет на свете, но ты по-прежнему навсегда мой». Второй голос поёт в сердце у того, кто повторяет однажды случившуюся между ними песню. Этот безмолвный голос ты и слышишь, он изумителен, да? Он не уходит...

Отто сидел: нос в кулак, зрачки, как ночь над континентом... Амиго добавил к его открытиям деталь, много превзошедшую объяснение стиля.
– Майны чудесны и редки... – произнёс он задумчиво. – Мелоди Рынок не желает грустить! А желает скакать козлом! Эх, это жаль. Я записываю за ними, но оригинального мало. Разве чары поймают кого! А Паж... Дело в том – с кем – он пел... Чьи майны повторяет, а не что голос глубок.
– И чьи же? – ревниво переспросил смешной Отто, вынырнув из задумчивости. – С кем он пел?
– С дроидом. Это как бы получается, паузы дроидской тишины...

Отто поднял челюсть с газонной травы, подпёр коленом и замахал руками, черпая на себя: продолжай, рассказывай!.. Поверил мгновенно! И в этот раз не зря.
– А... Амиго, откуда? Как налаживают такие знакомства?
Амиго фыркнул своим мыслям, внезапно обнаружив параллель...
Он лично сам вытащил из волн, из щупалец тени этого полудемона, о ком разговор, который однажды вытащил того самого дроида... И не только его. Но своих добрых дел Паж не афишировал, как и злых.
– Налаживают?.. Признательность такого масштаба не нуждается в налаживании, Паж вынес его с глубины.
– Дроиды тоже боятся теней?!
– Нет. Они, удивись, не умеют плавать. Где Белый Дракон тает, все, кроме Чёрных Драконов, тонут, погружаются. Ни плыть, ни на огоньки не разойтись. Мне говорили, что разойтись на огоньки, называется – необщая форма. Если принять её под водой, никто никогда этого дроида не найдёт, а так есть шанс, хоть призрачный, что его выловят. Он дроиду и выпал...
Амиго, помолчав, оживился:
– И знаешь, как звали дроида? Так и звали, Вайолет! Певец легендарный. Понимаешь теперь, какой вайолет-партнёр был у Пажа!..

Отто пал в смятенье... Ревнивый язык опередил скромность:
– Паж любил этого дроида? Стиль вайолет, это такое сог-цок... – Отто сопроводил вопрос характерным жестом, как будто посолив, но не вниз, а вверх.
– Любил? Не знаю... В смысле?.. Нет. Нет, дроид имел возлюбленного – человека. Но он же дроид, он был сог-цок, близок со многими, с огромным количеством людей в песне. Понимаешь теперь, что за майны Паж напевает... Из их дроидской сферы наполовину...
О, да... Отто не понимал только, есть ли в обеих сферах, дроидской и человеческой, какое-либо обстоятельство, не способное причинить укол ревности ему! Что-нибудь, что мимо прошло, да и ладно? Партия, что сыграли не с ним? Вайолет, что не с ним пели? Рынок тайный? Что-нибудь – в прошлом, в будущем, в примстившемся?.. Относительно Пажа – точно нет!

На безобманном поле Гранд Падре мысль когда-либо открыть Шаманию ласковому телёнку, в своей стихии, грациозному и уверенному, как венценосный дракон, у Пажа не только не зародилась, но ушла в глубокий минус. Отто почувствовал это. Что на поле марблс в гнездо попал, а за межой опять промахнулся. Куда целиться без поля, где снаружи гнездо?
Марблс жизни играют с завязанными глазами... Если припомнить, один случай всплывает, когда Паж сам обратился к нему, а сколько ночей Отто провёл на Ноу Стоп...
Единственная поправка: если б не ревнивое беспокойство предвзято освещало для Отто прошлое, припомнил бы, что к остальным Паж с вопросами и разочка не обращался!
Было так...

Было тесно, потому что холодом тянуло под навес, не имеющий стен. На мрачном Ноу случаются ночные заморозки.
Все теснились к котлу. Пили одно, цельное Впечатление, не микс.
Отто ещё новичок, к обычаям рынка присматривался, чисто технических обстоятельств многих не знал. А тем, что и слышал, пренебрегал по молодости, по беспечности. В первом ряду оказался и на него выплёскивался свет от бока котла, сквозь толстое стекло, за которым бурлит, пузыриться влага. Молнии скрытой механики почему-то били чаще в его сторону, на новенького заглядываясь, указывал на него незримый громовержец Ноу. Молнии раз в сто лет – губительны, блики же ловить просто неполезно, нехорошо.
Паж, уже смирившийся, что этот оказывается всё время рядом, толкнул его в бок:
– От котла отодвинься.
С чего бы вдруг?
Что в пустом котле, что под светом от него, кипящего, есть некий особый, подавляющий уют толстого, тяжёлого одеяла. Отто не послушался. Тогда Паж, которому легче на дно Великого Моря нырнуть, чем лишний раз рот открыть, покосившись на упрямца, сел немного вперёд и оставил его в своей тени.

Пили...
Через час, наверное, возвращаясь к реальности с трудом, Паж обернулся за своей фляжкой. Вода кончилась в котле, а предплечье его осталось располосовано. Плеснуть из фляги, регенерацию ускорить. Ощутил препятствие... Тяжёлое и тёплое. Отто пригрелся у него на спине, где-то в полудрёме витая. Нос и губы, сопящие влажным теплом, уткнулись Пажу в лопатку. Теперь её захолодил сквозняк. «Телёнок...» Ноу-стоп пить забыл, чашка в руке на отлёте.
Очнувшись, Отто протянул ему воду с предыдущего круга, вылил на руку, на порез струйкой.
Яркое, как из позвоночника одним рывком выдернули нерв, зрелище сдираемой кожи прошло через рану, с запахом крови вместе, с криком, который звенел в голове, когда уже рана сошлась, и впиталась вода... Ничего не скажешь, подходящее пойло, чтоб витать в облаках и обниматься!
– Зачем ты на Ноу? – в упор спросил его Паж.
Редко он спрашивал, ещё реже удивлялся.
На рынок запретных Впечатлений без приглашений, проверок, чуть ли не допросов и не попадёшь. Отто ещё не забыл их и не был уверен, что они закончились. Он вдохнул, собравшись заготовленный с вариациями, пространный ответ выдать про нецензуру прошлого и независимость от дроидов...
И вдруг ответил:
– Да я и сам не знаю...
Развеселил.
Пажу, как Морском Чудовищу, пришлась по душе его бестолковая искренность. Сблизила их.

А последующее любопытство – нет, не пришлось. И тактичность его не искупала.
«Тактично, исподволь... Предложил бы сыграть по-крупному, как делается, ели уж заклинило на артефакте или тайне! Марблс-дуэль, бросающая на пирамидку! Вон, у Чумы в шатре».
Бывают такие поля-приспособления. В зависимости от исхода, поле покачнётся и...
«И что? – уходя от ответа и обиженных глаз, спрашивал себя Паж. – Взял бы я с него ставку? Проигранную отдал бы? В случае Шамании, близкие вещи... До неразличимости близкие. Отто-телёнок неплохо играет, объективно. Легко играет, хотя... С нашими «чумными» птенцами... Навык не играет... как ни играй... роли...»

01.18
Имея схему общую для всех дроидов, создать Белого Дракона легче лёгкого, главное ничего не убирать и ни в коем случае не улучшать! Справился бы и человек, не говоря про самих драконов!
Труднее заполучить подходящий «топ» лазурита. Улитка должна сделать забор из толщи, а не с поверхности Синих Скал. Но уж заполучив, остаётся заключить её в пашотницу-инкубатор, автоматизированную замену последовательности команд, обернуть схемой и уронить в Великое Море. Для классического, длительного формирования. Для ускоренного – в Стократный Лал, и затем – под волны.
Пашотница – надёжная, умная скорлупа. Неваляшка с тяжёлым основанием. Она защитит, согреет. Падающие снежинки протаивают сквозь её пористую скорлупу, весенней капелью падают на лазурит, объединялись со схемой, её преобразуя, расходуя лазурный топ.
Ближе к завершению процесса, скорлупа пашотницы десятикратно засветится чудным, призывающим мерцанием. Царь-на-Троне вынесет будущего дракона вполне сформированным, полноразмерным, как Восходящих выносит, это общее у них.
Впрочем, вторая раса редко создаёт драконов. Нет нужды и большого интереса. Улучшать – только портить, а по количеству их полно. Хулиганов.
Разве, кто-то из дроидов конструкторов пожелает проверить на них, как на базе, чистом листе что-то привносимое в малые орбиты внешнего облика. Как оно скажется на характеристиках больших орбит траекторий и памяти?
Это не произвол, над своими малыми орбитами дроиды трёх рас легко властны, не понравилось, стряхнут и всё. А за удачное – спасибо.
Такому конструктору пришлось бы девяносто процентов времени и сто - внимания уделить моменту появления нового дракона в небесах, самым первым секундам после вылета. Иначе он увидит не результаты своих расчётов, а хвост, мелькнувший на горизонте и девственно чистый драконий характер во всей красе! Если догонит... А зазевался, так и не найдёшь и не отличишь потом.
Мало кого, понятно, такая экспериментаторская работа прельщает.

Отдавая предпочтение теплу или холоду в первой расе, остужая что-либо в кольцах, извергая огонь, драконы теряют часть своей силы, не как широты внешних орбит, а как скорости перемещения по ним. Для второй расы и службы людям - потеря незаметная вообще. Для них же самих ощутимая. Уж не те парят, шуткуют и кувыркаются Белые Драконы в высоком небе, что вели дроидскую войну. Есть ли среди драконов не пользовавшиеся «горячим бросом» тогда, не терявшие клыков и жара? Среди венценосных драконов – есть...
Что до возрастания численности их племени, Белые Драконы, разрываются между нежеланием растрачивать себя, – у высших и Гелиотропа восстановления жди, допросишься, с их точки зрения, сколько ни осталось, всегда с избытком, – и любовью к уроборосам. С третьей стороны за – волшебная, очаровательная непредсказуемость результата, тех же самых малых орбит внешней формы. Каким он перекувырнётся на волю, свеженький уроборос?!
Решившись создать его, драконы поступают иначе...

Улитку грызущую они могут добыть лишь одноразовую... Как добыть – стащить любую, зубом с ней поделиться и запрограммировать на единственный заход. Привязать на цепочку покрепче, потому что возвратность - уже сложное программирование, дракон не осилит, и запустить в толщу Синих Скал и положиться на удачу.
Пашотниц в белодраконьих закромах не хранится, откуда. Специфическая вещь, концентрат горячих цветов. У тронов-то мало, ими не разбрасываются.
Зато у Белых Драконов есть их пасти! Горячие пасти огнедышащих драконов, древних как мир, возникших прежде, чем возникли, бывших мечтой прежде, чем дроиды стали мечтой, и независимых навсегда!
Схемы же общедоступны. Базовая схема дроида, как лабиринты бегства - уплотнённое волнами вращенья Юлы излученье тончайших орбит. Ведь дроиды, одновременно и обитатели сферы дроидов, и её география. Покрутись поближе к Юле, выскользни строго вертикально, и лови перфорированную ленту, она и будет – основная схема дроида. То есть, полная, достаточная схема Белого Дракона.

Для того чтобы провернуть такую, не запрещённую и не одобряемую, авантюру имеется одно подходящее местечко.
Между землёй и «луной» – троповым гнездовьем, над верхними лепестками розы ветров, контролируемой Доминго, и под розой ветров драконьей, ничейной, имеется область... Не большая, не маленькая, а растущая и убывающая, как фазы луны. На общедраконьем название её звучит вроде как... – Зыбкая Обманка, Непостоянная Ненадёжность? Масло масляное.
Отражённый свет солнца, испарения Великого Моря воды, пустые, чистые, не содержащие ни связных, ни Свободных Впечатлений, пух рассеяния, вместе образуют стебель, подобный дымовому столбу в безветренную погоду. Ненадёжное, непостоянное что-то – Зыбкая Обманка.
Она изменяется как фазы луны – от цилиндрического стебля, до выеденного изнутри тонкого серпа и до полного исчезновения. Влажность этой области по природе – морская, но очень рассеянная и не слоёная, так что она не угроза драконам. Она им, как почва кротам.
Обманка, как бы аналог Заснеженной Степи, но снежинки крошечны, информации в них нет. Аналог и Туманным Морям, но без перезвона второй расы 2-1.

Слои Зыбкой обманки – зыбки и неравномерны. Нижний порой вырывается, сгустившись, с протяжным, усиливающимся шипением. Растворяется в верхних слоях раскатами... Голос Тропа чудится Белым Драконам в такие моменты, и хоть знают, что здесь так всегда. Замирают, прислушиваются.
Собравшись что-то сказать вслух, Тропос обыкновенно вдыхает со звуком, и выдыхает почти полностью, чтоб не снести к чертям весь мир.

Отчего драконы обитают там? Им забавно! Редкое место, где можно спрятаться. И по этой причине очень увлекательно драться! Устраивать потасовки и сражения нескольких фронтов!
Двигаться трудно бегом. Ползком надо, крыльями помогая, но не сильно раскидывая, поломаются. Вдоль слоя можно лететь... Можно залечь в слое и колечком хвост выставить, как силки... Сверху, клацая зубами, выскакивать, на голову падать!.. Да мало ли чего!
Кто не в настроении участвовать, а залетел в Обманку спокойно калачиком полежать, о жизни подумать, так калачиком и сворачивается, чтобы не трогали его. Не помогает...

Ещё в Обманке можно прятать артефакты. Нужна механика, добытая у людей, пузырчатая, что не падает и не улетает в космос. И желательно в цвет обманки. Туда штуку зароешь и как-то запоминай. Отметина выдаст. Увлекательно искать чужие!

Когда Белый Дракон принимает необщую форму, находясь в Обманке, например, безнадёжно проигрывая в драке, не успевая убежать на простор, он испытывает необычайное для такого крупного существа головокружение.
Вокруг земли, Юлы, общего поля драконам негде падать. Их орбиты движения сами размером с общее поле. В море им тоже не суждено упасть, отторгает. А в необщей форме упасть из Обманки можно.
Собирается дракон рядом или вдалеке как бы чуть обнулённым, освежённым. В этот момент, если недруг угадает место, получит несколько секунд не просто кусить за нос или обидно хлопнуть хвостом по нему, а скрутить беглеца и потребовать перейти на их сторону, или ещё что-то потребовать. Например, от людей добыть что-то. Спросить что-то.
Почему, отчаянно любящие полудроидов, Белые Драконы вольные и ездовые так редко с ними говорят, отдельная история. Принцип тот, что дракона, автономного, независимого навсегда, беседа на эсперанто уравнивает с высшими дроидами. Связывает. Ослабляет. Не абстрактно, а накладывая отпечаток. Именно разговор и принятие антропоморфного облика. Играть, фыркать и хрюкать с людьми – сколько угодно! Поговорить... – одолжение.
По той же причине и вызвать дракона к тронам сложное дело, приход же в ответ на просьбу – большое одолжение. Или веселуха для драконьей компании!

Когда идёт ранняя, либо последняя фаза месяца Обманка образует серп, охватывает наполовину укрытый от ветра кусочек неба. От ветра и посторонних глаз...
Сквозняк был им не нужен, посторонние тем более.
Стебель розы ветров возносит достаточно Свободных Впечатлений в подходящем состоянии для превращения схемы в дракона. Жар пастей прокаляет обёрнутый схемой лазурит, растапливает снежинки в метели, драконьими крыльями наметаемой с изнанки тонкого месяца.

Владыка Доминго – объект белодраконьих неистощимых шуток, как символ остальных тронов, второй расы вообще. В то же время, именно поединков Доминго они не пропускали. Человеческое ли происхождение дроида, тот ли факт, что – удивительно, достойно уважения для драконов, – именно и собственно взвешенной силой бойца, точностью, скоростью, расчётом и безоглядной храбростью, он положил начало семейству Дом, но внимание белок неизменно приковано к его делам.
Примета: если над турнирной площадью высоко вьются драконы, как белые флаги, как белый дым, расходящийся и возвращающийся клубами, значит, глава Дом вылетает из правых ворот на коне... Со смехом, с копьём наперевес, чёрные волосы плещут по злому, идеальному, сосредоточенному, экстатическому лицу.
Индиго, привратник Дома, кричит, приветствуя его, вместе с трибунами. Безоблачно счастливый во взаимной любви. В необщую форму ныряет за воспоминанием: их первый турнир, те, ветреные секунды! Быть сейчас, завтра, всегда на линии атаки этого дроида единственным, вечным соперником ему! В такие моменты Индиго клянётся себе пуститься во все тяжкие, чтобы – обратно, на площадь!.. Встать у Доминго на пути... Разбиться об этого царственного дроида в синие, мерцающие орбиты без возврата, каждая пусть взорвётся блаженством, пусть фейерверком осыплет победителя и закончится время... Шага с поста он не сделает.
Белых Драконов появление владыки Дом тоже не оставляло безучастными. Они хохотали, хрюкали, подкалывали на эсперанто. Комплименты и превосходные оценки владыке фыркали на общедраконьем языке, в секрете.
Турниры, которые эти белки решились проигнорировать, были самые, что ни на есть дружеские. Ряд вольных поединков, приглашающих в семейство, статусных внутри него. Три дракона проявили недраконье терпение в ожидании подходящего дня.
Драконья сфера отправилась смотреть турнир Доминго.
Они думали, что спрятались!

01.19
Спрятались от собратьев? Конечно-конечно!..
Зыбкая Обманка текла к звёздам слоями, холмами на срезах слоёв, к зовущему её троповому лунному гнездовью. Полукругом обняла область спокойную, как заводь, открытую с другой стороны к крупным и круглым звёздам бесцветного неба. Не по-дневному светло, штильно, подводно, но светло.
Три дракона, соблюдая равные расстояния между собой, кружили медленно огибая лазурит, мордами к нему, круглому, в сетке крупноячеистой схемы. Цветом топ близок линялой вершине Синих Скал.
Дракон, пролетающий мимо Обманки, плавными взмахами крыльев гнал на лазурит метельную поволоку с неё. Двое с другой стороны крыльями создавали поддерживающий поток ветра, схема держит, он чуть-чуть нужен. Все три Белых Дракона, широко разевая пасти, извергали направленный алый, оранжевый огонь, жар, в котором зыбились их силуэты и лазурит яйца.
Драконы извергали огонь поочерёдно, попарно, единовременно... Всеми возможными последовательностями и сочетаниями. Чтобы - разнообразие! Чтоб схема сама брала, как знает, а они тоже сами, как получится. Чтоб не предвидеть и не угадать!

Трёхконечной, крылатой, хвостато-змеистой звездой кружилась группа Белых Драконов.
В центре её, в оранжевом пламени зависло бледно-голубое, мраморное яйцо.
Схема таяла на глазах, сеть белых трещин утончалась до вуали, до тумана, обвившего лазурит, и вдруг разошлась.
Тёмный-тёмный лазурный камень открылся...
Драконы переглянулись...
Наморщили носы, сомкнули клыки, и сквозь них, став страшными и свирепыми, изрыгнули кроваво-красное пламя, ослепительной белизны на излёте.
Лазурная тьма изошла мельчайшими брызгами огоньков дроидов, ярких невозможно, будь на йоту крупней, ослепили бы, и разнесла, развеяла по небу такие же мелкие, синие осколки, пыль.
Три дракона, беспорядочно, нетерпеливо замахали крыльями...
... Чудо – предстало им.

Овеваемый взмахами крыльев, на осколке тёмно-синей скорлупы лежал, – хвост в зубах, глаза распахнуты, – крошечный «уроборос», Белый Дракон... Лежал и мерцал неустановившимися импульсами первой расы, как шубкой: то снежно-белая, ледяных цветов, то плюшево-чёрная, горячих. Дракончик в пуху... То черныш, то белёк...
Сказать, что он был прелестен, ничего не сказать!
Они все таковы поначалу: хвост в зубах. Отсюда и прозванье, уроборос – дракон до года. Но этот сохранит привычку и прозвище вместе с ней. «Уррс» – будут его звать, урчанием протяжным и ласковым. Как сейчас заворчали они, синхронно, в унисон, в умилении. Сквозь фырканье, урча и кивая...

О, Доминго им выскажет! Умиляться, понятно, но кивать - чему?!
В их, беличью сферу нарочно поднимется, чтобы сказать:
– Крокодилы безответственные! Хулиганить, – Троп вам песню спой! – хулиганьте промеж собой или вовеки замиритесь, ваше дело! Но... Уши ко мне поверните на минуту! Ну, лапами придержите, у кого вниз висят! Ах, у всех висят?! Надо же, эпидемия вислоухости среди Белых Драконов! Не полечить ли вас Гелиотропу, а?.. От его имени ещё раз вам, крокодилы, повторяю... Нет, не белки вы, а крокодилы!.. Два, четыре, восемь!.. Ну, обращайтесь вы как положено к схемам: парно! Шаг на уровень – парно! Не один, не три, и не шесть! Ну, никак не три!.. Не втроём!.. Вы улиток-то помните тех, ненормальных?! Ваше, топ-извёртыш, творчество!.. Чёрные Драконы их потом с проклятиями год собирали!.. Иных ловили вровень над людьми, на рамах, на почве континента! По Горе Фавор и сейчас ползают, хвала Фортуне, вниз не могут спуститься! Всеми вепрями их собирали... Но то – улитки! А то – соплеменник ваш, крокодилы! Совести у вас нет!..
Малая часть и полное рёзюме его речи, зацикленной от гнева, как драконьи шутки.
На какой, спрашивается, эффект рассчитывал высший дроид, поднимаясь с проповедями к белым, крылатым крокодилам?
Он узнал несколько новых словесных оборотов... Родственных тем, с которыми Чёрные Драконы собирали безумных улиток. Узнал ещё любопытный обобщающий эпитет, с которым вепрь одну из улиток со злости вернул по адресу, вместо того, чтоб к Гелиотропу притащить. Вепрь затем к нему же чиниться направился, быв укушен в пятак!
«Безумных улиток» Белые Драконы тогда впятером сконструировали. Каждая – мячик, который внезапно, непредсказуемо сходит с ума, и воображает себя дл-и-и-и-нным колючим побегом с цепкими усами... А колючки какие? Колючки такие, от стебля: три с одной стороны – две с противоположной... Ножницами смыкаются! Скольких они перекусали... Особенно та, которую вепрем, раздосадованный дурацкой работой, зашвырнул в драконью стаю! Прежде чем Осетру попалась на клык. Доминго мог быть удовлетворён возмездием!

Да, по сотворению улиток драконы лихо прошлись... Замахнуться на автономного дроида случай не представлялся. Когда же представился, то спешили: делай или отступи.
Нечётное число создателей сложилось без злого умысла, случайно.
Двое драконов-приятелей нашли подходящую, то есть со сбитыми настройками, выброшенную на линию прибоя, улитку-счётчик, зубы ей наточили... Привязали, отпустили. Цепочка натянулась и оборвалась... Но к их огромному удивлению из толщи синих скал улитка вернулась с добычей! Третий дракон нашёл её, за авантюрой наблюдавший и догадавшийся, к чему дело идёт. Угадал место её возврата на поверхность, подкараулил, поймал и с фырканьем за спину спрятал:
– Ясненько-ясно... Отдам, но схема – с меня!..
Момент индивидуальности в любом случае привносится, базовое, не базовое... Интересно же, ждать не надо!
С шуточного воровства началась прежде начала жизнь Уррса, загогулина таковая, похоже, преследовала его.
Хозяева улитки возражать не стали и драчки не затеяли. Время, близок турнир, обещавший им уединение. К тому же, не надо спорить за авторство схемы между собой.
Так и получилось общее число, не нарочно, но по факту и любопытства ради.

Трое... Три пасти горячих, три потока огня... Всевозможные ритмы продолжительностей, чередований...
И вот...
Совсем не нарочно, Доминго!..
Но по факту...
Дракончик был невозможно прелестен, но...
Ох, перед Доминго эта троица ещё долго не смела хвостами махать...
Нельзя же сказать про такое чудо "дефективен", но...

Широчайше распахнутые, громадные глаза крапчатые: огуречно-зелёные в коньячную, солнечную крапинку...
Левый... – дёргается! Подмигивает куда-то в сторону... Возвращается в нормальное положение, мигнув, как через усилие...
Дракончик, дракон – с глазным тиком?! Ну, что это такое?!

Тик троицу не смутил. Что они впрямь сочли бы за дефект? Может, прямохождение? Покладистость характера?.. В смысле отсутствия таковой дракончик полноценен до совершенства! Нет, не имеется! А глаз... Да хоть бы с десятью глазами вылупился, и все дёргались в разные стороны, не это главное! Хвост есть? Есть! Длинный? Ого-го!.. Значит, красавец! Просто красавчик!..
Через год дракончик приобретёт нормальные пропорции, пока: глазищи в треть головы, голова немногим меньше туловища, толстые лапы. Когти и зубы у них сразу большие, как наиглавнейший элемент, безоружным Белый Дракон не бывает, независимый навсегда! Верхние клыки придавали уроборосу некоторое сходство с моржом, прикусившим длинный хвост ящерицы, от восторга перед вселенной, и немного растерянным от её оглушительной огромности.

Трёх драконов ждал впереди год купания и ныряния с ним в огоньках Туманных Морей. Чтобы ложились на исчезающую шубку краткие Свободные Впечатления. Чтоб – чешуя крепче, чтоб рос скорей, познавал скорость над самыми волнами.
Впереди миллион вопросов: что было, что будет, что есть?..
Впереди анекдоты с бородами, запутавшимися в вечности, про смешные, нелепые троны второй расы... «Ухрр-ха-ха!.. Слушай про сидящих на тронах дроидов! Про не кувыркающихся «как бы людей»!.. Фррр-ха-ха!.. Про Чёрных Драконов, которые носят ошейники! А-ха-ха-ха!.. Которые ходят на задних лапах!.. Перед ними, а-га-га-га!..»
Впереди не юморные легенды, со всей их неизбывной свежестью, принадлежащие вечности, снова и снова подснежниками прорастающие из неё.
Впереди бесконечные игры: клубками и кубарем, угрём между облаками, пружиной в засаде, а нос – хватать, а свой – убирать во время!.. Борьба, поддавки, сходящие по мере взросления на нет. Мощен, могуч юный дракон, силу рассчитывать пока не умеет...

Замечтались ящерицы, любуясь... Лишку долго: секунды две...
Над ними в срезе холма из неверного слоя Обманки, свесилась принюхивающаяся белая морда. От ветра их крыльев и от восхищения её усы, внимательно нацеленные вперёд, разлетелись по сторонам, а улыбка источила проникновенное урчание:
– Уррро-борррос?! Какой хор-рошенький!.. До чего славный...
Подозрительно быстро перешло урчание от изумлённого восклицания... – к задумчивости.
Им понадобилась бы одна сотая следующей, третьей секунды – перегруппироваться. Но у них не оказалось третьей секунды!

Вор мчался сквозь Обманку пружинящими, короткими прыжками, подскоками, галопом, иноходью на виражах...
В его зубах, схваченный за шкирку мерцал то черныш, то белёк, неотразимый, подобравшийся крохотный дракончик, и поуркивал нежным, ликующим смехом – первая в жизни гонка! Уроборос болтался туда-сюда, подобравшись, моржовыми клыками зажав хвост.
Вор мчался и сопел на бегу в загривок мерцающей шкурки, чисто-бело-драконьей лихостью и добычей счастлив.
Такой азарт, такая жадность охватила его, что преследователи, до крайности оскорблённые, втроём не смогли догнать! Упустили.

Не в пределах Обманки, среди облачных миров драконы упустили вора.
Ниже, под лепестками облачных рынков, как они говорят «человеческих перекрёстков», столько орбит пересекается, след запутать легко. Да и спрятаться можно. Но надолго ли?
На несколько дней. Тесновато для драконов, особенно для растущего уробороса. И к морю пора. Обнаружили себя, конечно...
Скоро вся беличья сфера будет любоваться на него. Обфыркает и обхрюкает...
Троица будет гонять ворюгу нещадно, но помирятся, в конце концов. Драконьи конфликты не затяжные.

Обнаружив над Туманным Морем дроидов, посреди крупной и шумной белокрылой стаи уробороса с нервным тиком, Доминго лишился дара речи... И человеческое и дроидское эсперанто позабыл! Те же слова, что сами пришли на ум, неудобно высказать при месячном дракончике... Руки воздел и над головой сложил: оставьте меня, крокодилы, я в домике! Отчитает их позже.
В остальном новый дроид был хорош. С глазами справится, приобретя характерную черту, изредка взгляд отводить в верхний угол, в сторону правого, проблемного. Будто задумавшись о чём... Два круглых среза огурца... Избыточный, внутренний драконий свет, избыточный лучится, переливается сквозь коньячные, чистые крапинки.
Лишь когда волновался, в драке, в погоне, зрачок съезжал. Тогда, выправляя его, Уррс подмигивал самым диким и неуместным образом!

Хорош, вполне нормален...
Но вот это-то и смущало Доминго. Неужели обошлось малой кровью, незначительной деталью?
Припоминая уробороса, владыка Дом ждал какого-то подвоха. Не от него, малыш чудный. Около него. Или от разворачивания его схемы дольше закономерного года.
Повинуясь неистребимой человеческой привычке, он подсознательно ожидал самого катастрофичного! Для людей катастрофичное и непредсказуемое, едва ли синонимы. Лучшая новость – отсутствие новостей. Вот и Доминго как-то раз, насмешив Гелиотропа, предположил:
– А вдруг неуравновешенность непарных воздействий так велика, что они, активизируя, вдобавок меняли схему? Вдруг положение Белого Дракона окажется лишь переходной стадией?
– К чему же?! – рассмеялся Гелиотроп.
Нет, многофазные дроиды действительно существуют... Но это очень сложные и, как правило, технические дроиды.
Не приходилось ждать глубоких конструкторских познаний от божества турнирных побед и вожделенной для половины холодных 2-2 деспотии семейства. Но высказывать такое вслух?
Запредельно комичным показалась Гелиотропу мысль, что собираемое им в стерильных условиях, тонкими инструментами может возникнуть случайно, благодаря жару разинутых пастей. Он абсолютно прав, но у неизначальных дроидов, бывает, зависнет неведомо на какой орбите кусочек человеческой интуиции, столь же ослепительно, беспричинно пессимистичной в знаке, сколь безошибочной в оценке масштаба.
Скоро Гелиотроп призадумается и согласится с Доминго.
Уррс тем временем проживал год, год уробороса в тесной стае из трёх драконов и одного похитителя. В четвёрке, как и должно было быть!

01.20
Отто суждено было стать первым человеком, которого Уррс повстречал на заре своей жизни. Произошло это так...
Верхом летел, всадником на Морскую Звезду с Рулетки. Как, если не всадником верховым? Ну, к примеру, акробатом, скучая в долгом пути! Или, как чар, пританцовывая на драконьей спине. Он же – именно в седле. Сбрую накинул на дроида, имелось и подобие седла. С высокой передней лукой, что сыграло роль... Выиграл богатство у хозяйки, а именно у Нико. Махараджа осваивался на Краснобае, обратно на Южный Рынок как-то не тянуло.

Не жадный и к накопительству не стремящийся, Отто умудрялся быть страшным барахольщиком! Мимо незнакомого явления пройти – выше его сил. Глубинная неуверенность в себе: вдруг оно? Оно самое, что-то жизненно важное, а я упущу? Поиск спасения, облегчённый вариант. От чего? От жизни. Незнакомый, тревожный дымок над бутылочкой с Впечатлением незнакомого, новая игра, новый человек, механика, что ему совсем без нужды, но заглянуть – надо! Порой он отвлекался раньше, чем успевал вникнуть, особенно в механику, натыкаясь на закономерный вопрос приятеля с Техно: «Ты где, мурзилка? Зачем тогда спрашивал?..»
Отто за правило держал: прежде, чем избавиться от чего, пусть единожды, но опробовать, использовал хоть разок, после чего откладывал с чистой совестью, передаривал, проигрывал. А вещи шли к нему в руки. Как часто бывает с теми, кто не держится за них, в легко и свободно дарящие руки.

Всякие в своей игривости бывают драконы...
Прикинуться простачком, ещё лучше косноязычным, для дракона – милое дело. Очень многие из этих ящериц, якобы несведущих в истории, биологии, эволюции, выдавая свою осведомлённость, изображают в полёте полёт, бег, скольжение, нырки всяких разных зверей. И на удивление точно, если всадник сам довольно эрудирован, чтоб оценить! Другое дело, что любой зверь в их исполнении нет-нет, да и перекувырнётся!
Дракон Отто имел несколько особняком стоящие в этом отношении привычки.
Он летел, вроде, ровно... Но стартовал и тормозил с некоторым рывком. Подпрыгивал, подбрасывал всадника на резком старте... Ещё он умел распространить глазами направленный иссиня белый свет... Чем, к сожалению и недоумению Отто, не пользовался ночами. Внутри же объёмистого корпуса дроида дрожь и рокот мотора намекали на природу его имитации!.. Правдоподобно! Дроиды крайне редко изображают примитивные механизмы. Отто не знал, а кое-кто с Техно в восторге был от света глаз, от гула мотора! Похоже и уморительно смешно!

Внешне Белый Дракон Отто смахивал на поджарую гончую совершенных, приятных глазу пропорций. Лапы, понятно, короткие. Без гривы. Гибкий, упругий... Ему подходит, ему прямо-таки требуется седло!.. И сбруя...
Запряжённый дракон морду ко всаднику развернул, наклонил, и крутолобое их сходство стало очевидно. Глаза круглые, навыкате... Вперился на луку седла... Фыркнул, и оглушительно чихнул! Аллергия прорезалась у дроида на этот предмет! Скривившись, брезгливо приподняв ус и губу, двумя клыками потрогал... Дёрнув дракона за ус, Отто весело расхохотался!
Приглашение к игре? Однозначно! Дракон устроил наезднику короткое бурное родео! Его-то он сбросил и поймал, сто раз подряд, но не сбросил упряжи! Чего проще, исчезни и проявись! Но это будет нечестная игра.
Наскучив возмущаться, дракон закатил глаза, чихнул на седло ещё раз, развернулся... Помчались.
В сухой сезон дорога от континента до Рулетки длинна, рынок относит к высокому небу.

Некоторое время спустя Отто показалось, что его подбрасывает в седле нутряное ворчанье дракона как-то иначе, не как всегда... Вне ускорений и торможений... Он списал эффект на то же самое упрямое дроидское недовольство. Объяснил и сразу засомневался.
Нет... Их обоих потряхивало, и всадника и ездового зверя. Землетрясение в небе? Неботрясение?! Ха-ха!..
Прислушавшись, Отто заметил, что и дракон его прислушивается, но не как будто сейчас заметил, а как будто участвует, откликается. То ли поправить, то ли поддержать готов... То ли думает, не свернуть ли? Не продолжить ли путь – по дуге?.. Ха, интересный расклад... Отто хлопнул симметрично дракона по шее: вперёд, только вперёд! Ладно...
Их начало подбрасывать сильнее.
Ворчание в корпусе и вибрация за грудиной, игравшая блеском тонко-гранёной чешуи, замолкали на время толчка.
Облака сгустились. Потемнели.
Над нижним, сплошным слоем тёмной тучи дракон мчал всадника стремительно, как над морской далью, непривычно.
Отто подумалось, что они просто летят на отдалённую грозу, и дроид не может решить имеется ли в её огромности что-то запретно, такое, за что Чёрные Драконы не похвалят ездового. С обширными ливнями случается. Бывает у дроидов и элементарный, беспокойный резонанс на гром. Диссонанс.
Бесформенные, грудами нависавшие облака-ущелья, неожиданно расступились. Нет за ними грозы.

Всадника встретили кучевые, ослепительно белые, летние облака... Головокружительно высокие.
Облака до пламенной яркости выбелило солнце, лишь одним из них заслонённое, а не как всегда. Это закономерность обыкновенных туч и облаков. Их разыскивают, среди них летают те, кому не хватает света вечно пасмурных, облачными мирами заполонённых, небес. Чужими Собственными Мирами. Изгнанники любят гулять в простых облаках...
В сахарном, слепящем просторе монументальный, хоть не достигший окончательной величины и правильных драконьих пропорций, юный Белый Дракон стоял на небе. Упёршись в него четырьмя лапами, как по приземлении, выпустив когти, в воздух когтями впившись, толстолапый уроборос упоённо рычал перед собой, пригнувшись, заставляя дрожать пространство... Ни о чём, ни к кому... Пробуя голос... Внимая себе... Улавливая отклики с чьих-то орбит... Наблюдая, как летит голос, как отражается, как в горле перекатывается... Немудрено, что их подбрасывало! Дракон запрокидывал в зенит морду, чтоб глубже вдохнуть, изливая рокочущий рёв прямо... Прямо на Отто!
Дракон и всадник из-под тёмной тучи вырвались прямо на белоснежные облака и сносящий, оглушительный рык! Дроид Отто сам не ожидал, что источник гимна жизни, независимой навсегда, так близок!.. Едва успел притормозить.

Повзрослевший Уррс, – о, чудесная шутка Фортуны! – сильней походил на дракона, укравшего его, чем на своих создателей!..
Ворюга, Ихо-Сю, из древней, мало сплочённой стаи Лун-Сю, то клубящейся бубликом, роющей чужие сокровища в Зыбкой Обманке, то рассыпавшейся на год, будто чужие и дела нету, до жути напоминал кошку. Нормальную домашнюю кошку, с лоснящейся богатой шубой. Сибирскую, если так подумать...
Ихо-Сю не имитировал форму время от времени, а в любые моменты, самые критические оставался верен своему облику. Крылья кожистые, широкие, с выдающимся размахом. Они ему на вид чужды! Когда крылья распахнёт, из-под воды глядя, ночью, напротив источника света, Ихо можно принять и за Чёрного Дракона, и за Морское Чудовище! В остальном: рассыпавшаяся с пробором густая грива переходила на грудь шикарным жабо, до пальцев сжатых в комки сильных лап спускалась. Когти спрятаны в меху, волнистом ниже колен. Хвост весь мохнат и развевается на бегу, демонстрируя плоскую кисточку жёсткой шерсти. А мех пуховый, мягкий. На торсе – кожа, не чешуя, очень и очень жёсткая, морщинистая, как в трещинах, не прокусываемая, непробиваемая.

Насчёт этой брони...
Ихо-Сю единожды по случаю выступал на турнире ездовым дроидом, конём противника Доминго.
Копьё владыки, соскользнув, застряло самым наконечником в шкуре. А владыка – неизначальный дроид... Шутки шутками, но этот факт все помнят, автономные особо... Ихо-Сю, не задумавшись, тут же подыграл Доминго: высвободился лёгким движением и отклонил удар своего всадника. Сколько было упрёков!.. «Крокодил летучий!.. Лучше б я пешим выступал!.. Доминго что ли в поддавках нуждается!?» Нет, конечно. Но, увидев перед собой человека в опасности, автономный поступил рефлекторно, как заложено в самой его глубине. В общем-то, наездник его отлично понял.

Морда... Нос короткий. Удобный – трудно схватить за него! Аккуратный и розовый. Ну, ужасно похоже на кошку!
Они продолжали приятельствовать. Уррс обожал Ихо-Сю, и даже в одном случае из десяти, - рекорд почтительности для дракона выросшего из уроборосов! – к его мнению прислушивался.

Уррс... Как Ихо-Сю гривастый, он больше напоминал дикую кошку. Гепарда.
Лапы и тоще и длинней, хотя, конечно, не как у гепардов, а как у драконов. Ушки круглые. Шерсть жёстче, короче. Немного спадает, дыбом стоит. Сияние горячих и ледяных цветов сбалансировалось, как и у Ихо, в кожу, а не в чешую.
Пасть, одно из двух: либо в ликующей ухмылке, либо в отпаде удивления! Если белые зубы минуту не видны, значит, уж очень кто-то за нос куснул! Моржовые для пасти уробороса, у выросшего Уррса клыки оказались недлинными. Нос широкий, глаза те самые – огуречные в коньячную крапинку разбрызганного солнца.
Вечная зубастая улыбка – океаническая ширь восторга, озирающего бытие!
На это существо, на эту пасть, и рык, и очи светло-зелёные Отто при резком торможении едва не налетел, задержала лука седла.

Радужка правого глаза огромная, как уличное, тонированное зеленью зеркало на Краснобае, метнулась куда-то вверх и в сторону, прозрачное зеркало левого глаза, присоединилось к правому, и оба вернулись к Отто, охватив его светом – первозданной чистотой даже на пылинку не предвзятого удивления.
Дракон дико и весело подмигнул человеку запоздалым исправлением малой орбиты. Будто сто лет знакомы!..
– Ооооо-ох!.. - вырвалось у обоих.
А юный дракон-великан добавил:
– Урр-рр-ррс!..
Выдохнул, окатив свежестью и усмирённым рокотом.
Когда произносил что-то на необщем дроидском, крапинки глаз сбегались к зрачку. Вытягивались, принимая форму удлинённых капель...
– Ух ты!.. – единственное, на что хватило Отто.

Дракон произнёс своё имя не на эсперанто и не на общедраконьем, хоть имена в равной мере принадлежат любому языку, а на необщем дроидском, где оно означало сразу несколько вещей: «Что?.. Кто ты?.. Почему?.. Как?..» Одновременно представился, что он – Уррс. Всё в целом выражало недоумение: «Что ты за дроид?.. Из прямоходячих?..» Уррс принял его за дроида второй расы. Результирующий, практический смысл вопроса: «Тронный дроид? Или можно – хвостом по носу?..»
Ритмичной, на несколько голосов разбежавшейся руладой дракон Отто ответил Уррсу:
– Это – человек...
Уррс не понял и не заинтересовался, наверное, имя... Рядовое имя в семействе, раз не прозвучала маркировка первой расы в ответе и маркировка трона тоже. А коли так - хвостом по носу!
Он пригнулся чуть, припал на лапах и вполне членораздельно на дроидском эсперанто пригласил, тон уробороса, требовательный и нетерпеливый, он ещё не скоро утратит:
– Давай играть!
Этой фразе с первых дней научили его, потому что кусался с разбега!.. Отнимать желаемое учить не пришлось, что же это иначе за дракон?..

«Гончий» Отто попятился, открыл зубы и зашипел на наглеца, высунув раздвоенный, змеиный язык: нельзя.
– Почему? – переспросил Уррс на эсперанто.
Голос его был мелодичен и глуховат.
– Нельзссся!.. – повторил Гончий на неожиданной смеси необщего с эсперанто.
«Очевидно, юный дракон. Но не может же он не знать совсем ничего? Если же так, почему он рычит тут один, где его предустановленные азимуты?..»
Зазевались! Все четверо!.. У четырёх драконов уроборос – покусанный нос!.. Объективно по возрасту они и не обязаны приглядывать, но по его характеру – очень желательно.
Нельзя... Что значит нельзя?
– Я хочу! – возразил Уррс.
Исчерпав словарный запас полностью!
Вскоре человеческое эсперанто он освоит лучше второй расы, звуками его, нескладными для драконьей пасти, овладеет, как певец Мелоди, предустановленный азимут получит пятый, взаимный, но пока...
Я – Уррс! И я – хочу!..

Отто был в ауте от происходящего.
Слова от Гончего он прежде не слышал! Что Белые Драконы обладают речью, имеют какие-то отношения между собой, он, подобно большинству полудроидов даже не задумывался. Считал, они тают где-то в трансцендентном, возникают на зов... Чем грозит ему лично их препирательство, интересно?.. Недолго ждать!
Уррс быстр и решителен. Пора рассуждений, тенета сомнений, лабиринты расчётов для него – в необозримо далёком будущем!
От неба оттолкнувшись, толстые лапы дракона выбросили его вперёд. Уррс поднырнул под Гончего, распрямился и вбил Отто из седла! Отнял с той же лёгкостью, что Ихо-Сю украл его самого когда-то! Может гордиться, его школа!
Отто же, ничком на незнакомой белой спине, без никакого седла распластавшись, вдруг почувствовал: его дракон! Оба его, и тот и этот!
Крылатые ящерицы жгутом перекрутились в драке. Попробуй у такого отними!
Уклоняясь от свистящих лап, замирая под петлёй хвоста, вцепившись в жёсткую гриву, Отто понимал: вместе. Если позовёт – этот чудесный, растрёпанный, небесный зверь услышит его. Да, так. Так получилось.
Дроиды расцепились и Отто, отдышавшись чуть-чуть, переспросил:
– Уррс?..
– Уррс!.. – подтвердил дракон.
Отто хрюкнул. Экспромт! А на общедраконьем такое хрю: «Привет!..»
«Привет», который – отсюда и навсегда. Каждодневные приветы звучат, как «ффррр-хррр...», многоразовые.
Уррс хрюкнул ответно, и, отвлёкшись... игрушку свою упустил! Отбил через два взмаха крыльев!..
Отто приготовился играть в мячик, в качестве мячика, но Гончего что-то смутило. Он успел потерять сбрую, нырнул вниз за ней, передумал... Запрокинул морду и что-то провыл совершенно в другом тоне.
Оба, уроборос, прежде не слышавший подобного звука, и человек, слышавший над Южным, одинаково замерли и насторожились.

01.21
Прозвучавший безрадостным, пресекающим зовом, протяжный вой, Белым Драконам несвойственный, нечто прямо противоположное зову: «Летите, куда летели! Мы тут без вас разберёмся».
Гончий постарше и повнимательней к переменам орбит движения необщих форм вокруг.
Он заметил трёх Чёрных Драконов, стоящих вплотную, кирпичиком Большой Стены. Проявились, а не собрались на месте, заведомо значит, с конкретной целью посланы. Не с разведкой, а с директивой.
Смоляными каплями ринулись навстречу Чёрные Драконы от облачного горизонта. Когда делают так, их скорость и у белок вызывает почтение. Остановились, как ударившись, резко – воплощённой лаконичностью: пирамидкой их трёх. Верхний дракон одновременно на плечах нижних драконов и под ними... Потому она и Большая Стена, что один кирпичик – мнимо тесная тройка – огромную площадь охватывает. Они не связаны, не переплетены. Кто захочет скрыться, не скроется, не выйдет за ярко освещённые их пристальным вниманием пределы, пока не дойдёт до турнирной площади или к трону, своевольно оставленному...

Бумц.
От горизонта брызнули и встали.
Чёрные, щитками бронированные люди с чёрными драконьими головами.
Белки круглых глаз исходят голубизной, которой нет, и всё же она есть, от первозданной чистоты происходящая.
Презирая хождение Чёрных Драконов на задних лапах, кое за что Белые Драконы зовут их к себе и берут в игры... Унюханным из запретного, делятся. Рассказывают про полезное и желанное людям. Делятся артефактами... За иссинь белков, выдающую неколебимость основы.
Даже по отношению к ним, к самой базе она базовая. Такие глаза бывают день-два у дроида, перешедшего из технических в автономные, из автономных в высшие... Уроборос смотрит на мир несколько секунд такими глазами. У телохранителей «глаз-уробороса» остаётся навсегда – девственная голубизна, в которую до бесконечности расширяется спираль горячего цвета зрачка.

Драконы, прервавшие веселье, смотрелись солидно.
У каждого щит размером от плеч и до стоп, сплошь покрытый призматическими бляшками. У каждого клыки... – как если крахмальный воротник стойку поднять до ушей. То есть, морды драконов помещались в теснине между этими клыками...
Надо заметить, элементы вооружения высших дроидов третьей расы, и само наличие турнирной площади, как способа разрешения споров и конфликтов, всё это отпечатки дроидской войны. Разновидности малых орбит формы, сохранённые потому, что дроиды вообще всё сохраняют, приспособленные для боевых и иных нужд, зримое лишь в дроидской сфере.
Отто, человек, впервые видел Чёрных Драконов при оружии. Клыки и Когти белых – вот кинжалы, не исчезающие при пересечении сфер! Остальное прячется. Он был впечатлён...
Дракон в стене как бы верхний-нижний, с седой гривой волос, с нахмуренными бровями, обозрел уробороса с носа до хоста, с пальцев лап до прижатых ушей, и ласково, протяжно обратился к нему низким громовым раскатом...
Пропел сквозь носовое хрюканье юному хулигану:
– Уррр... От уговоррра нельзя... Человек это, понятно?.. Отдай его.
Особым жаром первой расы наделённый дракон – Гоби.
Прищурился и, подсказывая, спросил:
– Что это, человек, такое?..

К сожалению эсперанто не обогатилось в следующие минуты полным определением человеческой сущности. Ответил сам себе Чёрный Дракон на дроидском необщем.
Ответил песней.
Рулады и паузы одинаковой длинны.
Паузы сокращались периодами, внутри которых тоже шло убывание. До тех пор пока не завершил тремя без разрыва птичьими трелями, взлётными и растаявшими. Наблюдательный человек отметил бы закономерность, на необщем обязательна точка – краткий на одной ноте свист.

Уррс меж тем тихонько-тихонько пятился от кирпичика Большой Стены, взиравшего вполне благожелательно. Уши так и остались прижаты. По сторонам вниз раскинул, треугольные, кожистые, наконечники стрел напоминавшие крылья.
Ответил без рулады вообще. Пронзительным, тонким свистом. Подумал... И повторил его... Точка. И ещё точка...
Первая: «Независимые!» Вторая: «Навсегда!»
Ну, ясно: не указывай мне, ящерица прямоходячая!
Гончему же Уррс хрюкнул как раз таки руладой. Певцам Мелоди на зависть, Уррс станет развлекаться там, одарённый в речи и песне.
– Фррр-ах!.. Поиграю и верну!..
Острые крылья выписали два невозможных, несогласованных вращательных финта. Подбросили, развернули и вынесли, Отто не уронив, из ослепительных, сахарных облаков, под более пасмурное небо, туда, где облачные миры.

Финт был великолепный... Но привёл он точно и ровно к носу седого Гоби!
Без собратьев стоял тёплый дроид на широком, как черный луч, прямом мосту, преграждая дорогу. Свернуть с него невозможно ни вправо, ни влево, ни в зенит. Общая орбита движения. Лети или беги, но лишь вперёд.
Уррс морду запрокинул, кривляясь, с надменной миной, однако глазами стрельнул назад. А там-то чего? Ничего там не было. Причина: орбита виделась прямой в одном направлении из-за того, что в противоположное направление согнала всю кривизну без одной тысячной процента. За спиной смотрящих она – малая, орбита внешней видимости, а тут, вооон до туда... – орбита движения, открытая, лети...
Попался, как несмышлёныш, он и есть. Уррс топтался по-кошачьи. Его, слишком нутряное для диалога, хрюканье больше походило на рычание. Присматривался, есть ли оружие за щитом? Что за мост под лапами? Плиты не соединены... И что за спиной у дракона, если вперёд рвануть, то, собственно – куда?..

В «У-Гли», вот куда! Гелиотроп послал этих драконов.
В конце ровного как луч моста находилась его резиденция, его кузница, её вовсе, вовек не открывающиеся, ворота.
«У-Гли» – за черноту прозвали, за тепло первой расы. В жарком месте работал холодный автономный дроид. Название произносят отрывисто в соответствии с артикуляцией обитателей.
Резиденция, отдельная сфера Чёрных Драконов. Гостеприимная, нет? У кого бы узнать?.. Никто не стремился туда.
Суровая драконья морда под полуседой копной, прядями рассыпанной ниже носа и клыков, сохраняла прежнюю доброжелательность...
Ждал, удобный момент понаблюдать недавнего уробороса, за всполохами человеческих непостоянств посмотреть. Гоби, как помощнику Гелиотропа, люди особо интересны, реже видит их, чем телохранители, с постоянным подопечным. Особо интересны в новых, непонятных ситуациях. Это несколько уравнивает: дроидам непонятны люди, независимо от ситуации.
Черный Дракон долго мог так стоять, но это не совсем правильно, отчасти незаконно. Их же племя за нарушения платит по высоким счетам.

– Верррни... – повторил Гоби раскатисто и мягко.
Уррс отрицательно мотнул головой и гривой, дико подмигнув уехавшим в сторону глазом.
Ну, раз так... По протоколу, куда дракончик заглядывал, туда они и должны были направиться, раз так. Без человека, разумеется!
У-Гли имеют в дроидской сфере специфический имидж... Чистилище, ха. Нет, у кого совесть чиста, заходи по-соседски!

У-Гли – не закуток для раздумий, праздных бесед, маленьких опытов и дружеских встреч конструктора, а кузница владыки Чёрных Драконов, горн и наковальня. У-Гли – место, в котором дроид, добровольно ли, вынужденно обречённый принять изменения, теряет волю, точки фокусировки орбит, азимуты, контур-азимут, если потребуется...
В У-Гли недолго потерять и азимуты безличные, удерживающие дроида, как совокупность технических дроидов, вместе. Проще говоря, стать навсегда или на время перековки клубком сбитых, неуправляемых орбит! И тиски в Кузнице не такие, как в Дольке на столе... А такие, что Белые Драконы, избегают близко пролетать! И не шутят про них, ругаются ими. У-Гли на их жаргоне вроде как чёрт, ад... – предмет чёрного юмора.
К слову, в случае конструирования не ручного, а по схеме, Стократный Лал и держит и куёт. Ему не надо ни тисков, ни струбцин. Ни клещей, одалживаемых у Августейшего втихаря, чтоб никто не видал.

С тисками связан вот какой момент... Дроиды – это поддержание, это движение. Остановка – это разрушение, это тиски.
Ковка вручную – это ряд разворотов внутридроидского движения под острым углом, неполных, но ощутимых пауза.
И в микроскопическом размере они дискомфортны! Даже когда на Турнирной Площади дроид легко ранил соперника, мелочёвку орбит отнял, вот этот момент их присвоения – дискомфортен. Хотя до настоящей ковки ему – как до неба.
В макроскопическом размере полные, останавливающие тиски – вещь физически непреодолимо страшная. Да, как Троп. Близко, тепло. И в Кузни тепло... Кузнь – называли кратко, обрезая, озвончив.
Опять к слову, Лазурный Лал эти моменты смягчает. Скаты его продолжительны, плавны. Нет страшных пауз, остановок, острых углов.

«Так что, малыш, в У-Гли? Может, Гелиотроп и глаз тебе заодно починит? Про уговор от начала эпохи сам тебе объяснит...»
Радикальными преобразованиями вряд ли угрожал визит недавнему уроборосу, но Гончий, напряжённо сопевший рядом, по плитам моста скрипнул всеми когтями! От страха и гнева. Уроборос – их племени! Гончий готов встать за него зубами и когтями!
Но встал не он, а человек.

Отто, едва видимый на горизонте, зубчатый горный хребет У-Гли, как магнитом притягивал... Проявлялся характер горячих цветов. Хлопнул бы дракона по шее и рванул туда, если б не грозный телохранитель... Зрачки пульсируют... Белки девственно-голубые, круглые...
Отто решился заговорить с дроидом:
– Эээ... - сказал он и замолчал. – Э, дракон, как бы... Нет проблем.
Тоже самое воем сказал Гончий, едва заприметив приближенье камешка Большой Стены: идите себе, у нас нет проблем.
Но вес их произнесённые слова имели разный.
Есть закон, чтоб у каждого человека был ездовой дракон. Но нет закона, что нельзя больше одного... Не в смысле – поиграть в небе, а иметь как азимут дракона, который отовсюду услышит зов. Подсознательно Отто имел в виду именно последний вариант. И Чёрный Дракон понял его однозначно.

Гоби подошёл ближе...
Когда ступал, плита под ногой преображалась в лапу, словно он на отражение наступал.
Уррс заворчал, Гонщик приблизился вплотную, без взмаха крыльев, без дуновения. Отто его белую морду обнаружил над своим плечом.

Две пульсирующие спирали в голубизне белков отняли у Отто небо и землю. Померк чёрный луч притягательного и страшащего пути... Зрачки отняли всё, отсекли, бросили его в полную обусловленность драконьего внимания, неагрессивного, непереносимого в возрастании. При избавлении от которого ликует каждая частица души и тела.
– Удостоверь, – произнёс Чёрный Дракон.
– Как?.. – выговорил Отто по-рыбьи, безмолвным ртом.
– Повтори в незамкнутую орбиту, – имея в виду горячие цвета зрачков. – И если да, то первая раса повторит.
Отто понял и не отступил.
Огненный Круг полыхнул, отразился в спиралях, остановил их пульсацию. Когда остановилось и вращение спиралей на миг, телохранитель отпустил его с извинениями.
Вслух удостоверил его же словами:
– Так. Проблемы нет.
Отто был с головы до ног мокрый! Не холодным потом страха, а жаркой усталости!

Громыхнуло небо далёкой грозой...
Теперь можно и поиграть! Человек с дроидами, удостоившимися сурового контроля, и удостоившими его, не сговариваясь, восприняли гром, как...
Бабах!.. Старт!..

01.22
Уррс перемахнул над седой гривой, миг раньше – невозможно, миг позже – растает путь! Замкнул Чёрным Драконам прямую часть орбиты, оставив их позади. Что они собственно делают, Гончий один понимал, уроборос – нет!
Люди так играют над волнами, рискуя Белым Драконом и жизнью. Драконы играют у вотчины гелиотроповой, рискуя носом и хвостом своим – символом вольной воли!
Что страшилка, то и аттракцион. А У- Гли – ещё какая страшилка, ещё какой аттракцион!
При столкновениях в открытом небе с недружественными и занудными легионами Гелиотропа – совсем не то же, что на пороге, откуда веет жаром Кузнь. Меж облаков, над Пухом Рассеяния Белые драконы рассматривают численность противников и только. Переоценка сил грозит им царапинами. Ошибочная оценка диспозиции – прогулкой до трона, если от четырёх владык вызов, фигня.
А мчаться в пике, перед Кузней в крутом вираже уходя... Или не уходя...
Куча угля возле дверей вздрогнет, расправляя гребень над чешуйчатым хребтом, удваивая жар, блокируя холод первой расы в уравновешенной белодраконьей природе. Отнимаются крылья. Дальнейший поединок возможен пешим для белого. Бегство – пешком на лапах. Далеко же Чёрный Дракон погонит его! Долго же, рея над головой будет лупить и клевать! А нечего тут, нечего!

Вариант для самых чокнутых и безрассудно честолюбивых...
Прорваться за ворота У-Гли, за «пару-вход», неизменно закрытых дверей.
Вход – он же замок, предохранительный клапан. Что б ни снаружи, ни изнутри. В приступе мнительности, Гелиотроп сконструировал его от людей! Примстилось что-то и жутко стало: вдруг человек в горн свалится. Против Белых Драконов и Августейшего клапан не работает. Двуединый замок-дверь. Зелёные, атомно-зелёные, круглые очи-створки. Большого диметра: крупный дракон, вроде Гоби, зайдёт, не наклоняя головы. Человек воспринимает их как один зелёный прожектор, не может зайти.
В этой разведке боем главное прорваться, не дав кисточке белого хвоста покинуть вольное небо, – и ни в коем случае не посмотрев, за правой или левой дверью она осталась, иначе захлопнутся, и прищемлен, жди прихода хозяина! – зубами выхватить уголёк и кувырком наружу.
Авантюра, белодраконий азарт высшей пробы: стащить у Гелиотропа расходник и мчаться, мчаться, мчаться, так что ветер свистит. Самым кончиком влажного носа ощутить предел, за которым уже возможно, не цепляя чужих орбит, перейти в необщую форму, проглотить уголёк и рывком кануть, раствориться в ней!.. С рокочущим смехом облегчения, «уффф...», смылся!..
Это – что-то особенное!.. Подвиг! Сколько зависти и почёта! Для ускользнувшего с непраздным трофеем ещё и выгода.

Полудроиды на драконах летают между облачных миров. Природа дроидов. Они сквозь облачный мир не летят, лавируют между горных хребтов, слоистых земель... Дождевая туча – проливающаяся часть облачного мира, она проницаема полёту, как и облака-хранилища.
А для человека рама – стоп, не пройти, недоступный проём, сам же чужой Собственный Мир – облако и облако. Случись же человеку упасть, сквозь миры он падает, как сквозь туман, пока не уловит дракон. Способ в их влажности подглядеть немножко... Про что там? Стоит ли рядом кружить, ждать дождя. В зависимости от того, насколько близок дождь, подсмотренное более или менее отчётливо. От неуловимого настроения, до мгновенного видения области Сад, куда из торгового шатра попадает хозяин.
Неодобряемое ездовым зверем поведение всадника.
Во-первых, ревнуя, как и все дроиды, к способности зайти в Собственный Мир, - пребывающие в мирах дроиды Я-Владыка, чуть не изгои по этой причине, – ревнуют и возможности подглядеть.
Во-вторых, как бы ни были уверенны в себе, боятся не поймать человека. Как удар, резкое сжатие, утрата всадника для дракона... Трудно объяснить.
Дроид как таковой представляется людям волшебным созданием, пропадая в необщую форму, собираясь из неё... Однако дроид имеет высокую, но не абсолютную скорость перемещения в общей форме по орбитам движения. Широта при сохранении этой скорости задана широтой охвата самой внешней орбиты. Для Белых Драконов - максимальный охват - общее поле Юлы.
Для всех остальных, чтоб оказаться далеко, нужно уже в необщей форме сместиться, передвинуть всю совокупность орбит, опираясь на кого-то, как азимут. Азимут же – другой дроид, который может заметить тебя или нет, оказаться лояльным или нет. Откорректировать твои планы или нет. Запросить обоснование или не запрашивать. Тягомотная история. Но... Даже не нуждающемуся в дополнительном азимуте, азимут – сам человек, Белому Дракону быстрее собраться и разобраться, чем облетать вокруг чей-то облачный мир. Быстрей перейти в необщую форму, установить место для приобретения общедраконьего вида, где ловить, и там проявиться.
Никто из дроидов не любит такое, стремительное расширение и уплотнение орбит. Как болезненно резкое сжатие.
Или этому упрямому, обожаемому поганцу приятно быть схваченным за ухо и заброшенным на спину?! Тогда получай!..

Облачные миры недоступны, непроницаемы, а У-Гли это...
О-г-р-о-м-н-а-я!.. Гро-мад-ная!.. Тучища!
Проницаемая для храбреца! Фррр-ах-ах!.. Ха-ха-ха!..
Туча, налитая мраком, густой тьмой. Двуединая дверь пылает, как очи, пронзительной, чистой зеленью Гелиотропа, холодного дроида, подчинившего их, тёплых дроидов, законно получивших горячие цвета в своё распоряжение. Зелень лазерной, атомной яркости. На солнце можно смотреть, на неё – никак. Её взгляд выдержать трудно... И всё равно! В закрытые створки дверей У-Гли что ни год, мчится кто-то белый, юркий, игривый... А то и не раз за год!

Мчались и они вдоль моста, над его расходящимися чёрными плитами. Чёрным Драконам не осталось ничего иного, как разбирать мост, по кривизне прямоту не догонишь.
Уррс, не ведающий, куда летит, подчинялся инстинкту первооткрывателя, который есть - стержень дроидов желания. Отклик на многообразие явлений любого сорта, рода и масштаба: температур и сред, цветов и оттенков, полей, вуалей, масок, замочных скважин, секретов и секретиков. Искушающий шепоток инстинкта: «А там? Чего – там?»
Гончий видел пляшущие вдали атомно-зелёные, разнесённые створки дверей и хвост чокнутого уробороса перед собой. Уррс видел ослепляющий зелёный прожектор. Внутренним же взором дракона, – не помышлявшего, а ставшего ездовым раньше, чем понял, что это значит и что такое человек! – зрел полнейшее согласие существа, вцепившегося ему в гриву, с выбранным курсом!
Обогнать, догнать, хоть тактику влёта-вылета обозначить Гончий надежды не имел, и в этот раз надеялся лишь на то, что Чёрные Драконы с выдающимся безобразием разберутся сами.
В высоком небе близость У-Гли можно распознать по исчезновению запаха сладкой мяты. По возникающему, тревожному, – с его приманивающей тяжестью не смог ничего сделать и Гелиотроп, хоть пытался, – запаху сладкой розы. Неявному, утяжелённому пыльным, удушливым тоном перекалённого, только что распиленного камня... Этот запах угадывали обитатели рынков, особенно Краснобая, там случаются мастера по камню. Для небесных бродяжек – «веянье гигантской тучи, которая никогда не проливается». Отто знал и был заинтригован... Если применимо такое слово к гонкам на пределе! Захвачен?.. В общем, не меньше дракона он рвался туда!

Чуть ближе туча У-Гли предстала не туманной мглой, а необработанным самородным кристаллом, призмами, у которых одна из боковых граней зеркальна. Туча этим самым приобрела блеск. Вплотную они увидали бы, что и призмы из призм – до бриллиантового блеска... Дудки, всем нарушениям нарушение, Гоби только человека на пороге кузницы и не хватало! Мог бы, к своему гнезду не взлетая, прямиком отправляться в тиски, на перековку!
Дудки... Горны!..
Чёрные Драконы, те двое, что не участвовали в диалоге, приняли игру! Снизу из-под струной натянутого моста протрубили звонко, залпами, вытягивая морды!
Плиты начали расходиться.
Хлопая крыльями, драконы мелькали, обгоняя, отставая, расталкивая плиты хаотично. Отто, не разбиравшийся в тонкостях дроидского, ощутил, что вверх-вниз с моста уходить уже можно, а сворачивать – нет. И что трещины препятствуют полёту. Когда плиты не под прямыми углами расходились, Уррса, начинало закручивать, заносить...
Троекратные горны звонких голосов так удивительны для Чёрных Драконов! Звонкие, трубные, чистые звуки не сочетаются с тягостным, властным теплом зрачкам!
В голосах телохранителей проявлялась их древняя ипостась, ныне суженная до предела, скрытая. Они сами виноваты, сами выбрали такую судьбу.

Едва возвратившись в зону покрытия Юлы, приняв условия службы и Гелиотропа, как главу, они начали толкаться, расширяя сферу вольностей. Мол, это людей не коснётся.
Гелиотроп честно предупредил обычной присказкой: «Дольку или сколько?» Мол, коснётся неизбежно и скоро. Для начала не дружественность горячих драконов к холодным семействам в принципе.
Например, когда Восходящий, чей дроид – тёплый владыка, встречался с человеком, собиравшим облачный эскиз под патронатом холодного трона, дракон проявлялся всегда при этих, полностью мирных встречах... Как бы намекая... Разве это порядок, разве может пройти бесследно?

Зачем они делали это? Тяготение к расширению свойственно всем дроидам.
«Расширение» для них синоним – «благо». Сужение, утрата чего-либо, перемещение «под» – зло и страдание. Связанность. Лишаться орбит, дарить, отдавать дроид может охотно, вплоть до утраты статуса высшего и автономного. Да и положение улитки его не пугало бы, не будь оно связано с тем же самым сужением. А оно связано, ведь «улитке грызущей» нужны острые зубы.
Чёрным Драконам, телохранителям людей и ясным очам сферы дроидов нужна огромная сила удержания. Для людских противников, чтоб сохранять грань допустимого против них, для разбивания теней, полных морской воды, для пребывания в этой враждебной среде и для удержания дроида нарушителя в пространстве, которое они образовывают ничем иным, как вниманием. Никакого сплетенья орбит, только глаза общедраконьей формы. Большая Стена, кстати, затрат силы не требует, отчего дроиды так охотно её образуют.

По изложенным причинам Гелиотроп не лишал их орбиты силы. Стискивал.
Внешние орбиты движения от внутренних смотрящих далеко отстоят. Примерно, как взгляд человека, сидящего за решёткой, устремляется далеко в поля... И еще голос... Как горн звонкий, летит вольно, далеко. Но сам пленник – нет. Не на одном месте остаётся. Так и Чёрный Дракон, отлаженный Гелиотропом, многократной ковкой в тисках, соберётся, где надо, но - в прежней тесноте. Он носит её с собой, как улитка панцирь. Голос – остался.

К Панцирному Тракту у Чёрных Драконов особое отношение. Вера в Фортуну – вера в богиню. Чёрные верят в духов...
Они верят в духов прекратившихся улиток, сбросивших тесноту панцирей, что если задумать азимут... Азимут очень важен в любом деле – система координат. Неизбежно подвижная, пусть, но хоть бы не исчезающая! Если загадать его и прогуляться сверху донизу, – им-то открыто Великое Море, – пройти весь Тракт, твёрдо держа загаданное в уме, выдуманный азимут превратиться в реальный. Сбудется. Не в смысле сконденсируется из ничто, из Туманных Морей восстанет самопроизвольно, нет! Объявится, выйдет из семейства, предстанет в яви перед драконом тот дроид, на которого можно опираться, как на азимут, от него построить всё задуманное.
Суеверие...
К нему препятствие судьбой положено! В океан – только вслед за человеком или по приказу, уговор, который их не волновал, все драконы анархисты, бунтари. Чёрные сильно хулиганили поначалу, но оказалось... В море – Троп... И голос Тропа... И клюв Тропа...

Пара моментов относительно характера Чёрных Драконов.
Они с самого начала оказались в неудачном положении серединка на половинку.
Белые, вернувшись, служили людям и только. Подчёркивая таковой факт при всяком удобном случае и без него: независимые навсегда! Коронованный, Царь-на-Троне – важное связующее звено, долгожданное, но не указчик им.
Чёрные же служили другим дроидам... Под этим условием были приняты.
Дроидская война разразилась, собственно, за всякие тому подобные условия: кому где быть. Драконы ли – земля для Восходящих, или облачный эскиз? Нужна ли вообще помимо сборщиков вторая раса? Чёрные закончили противостояние из-за того, что союзники, белые, внезапно капитулировали перед дроидами желания... Рухнул фронт. Опять от них до обидного ничего зависело. Напряжённость чёрно-белая с тех пор... Общего больше: и те, и другие до сих пор считают, что могли бы служить землёй и покровом для людей, для Восходящих. Чтобы сквозь них проходили люди, ладно уж, ко второй расе, к помощникам в сборке эскиза.

Момент относительно моря...
Телохранителям странно: для малой, но существующей категории континентальных полудроидов, отчего просто не закрыть берега? Не возвести стену из их же, из чёрнодраконьей чешуи? Они способны на это. Вполне. А от моря просто отсекать гонщиков, физически. Запретить снижаться до пределов, откуда Белый Дракон падающего не успеет поймать.
Если так приглядеться, ход их мысли чертовски похож на развитие санкций Гелиотропа против них самих: ограничения и снова ограничения! Только Гелиотроп осуществил и продолжал осуществлять это практически, а люди оставались до безобразия незащищены, иначе говоря - свободны!
Зато в поиск запретных Впечатлений и артефактов телохранители вкладывались во всю.

Плиты исчезающего моста превратились в ледоход на бурной реке. Скрипели, трещали, сшибались и расходились, открывая не пространство воды, а необъяснимо голубого, летнего неба... Водовороты ветра гнали по нему не кучевые облачка, а осколки чёрных льдин в васильково-синих трещинах, под трубящие кличи Чёрных Драконов!..
Ни разу Уррс не задел края льдины, не дал всадника задеть. Реальна ли угроза? Не было ли окружающее дроидской мистерией, для человека не более чем зримой? Слышимой – как бушующая симфония, не слаженный оркестр, но страстный, оглушительно звонкий!
Оркестровая музыка полудроидам лишь во Впечатлениях ведома... На Мелоди она ни к чему, плясать под неё никак... Петь? Не... Думать о чём-то? Думать в тишине лучше... Отто же случайно открыл, для чего годиться: для гонок! Для небесной драки!

Игра игрой, все понимали, что игра, но как без предлога их затянувшегося отсутствия и забавной неэффективности? Предлог – это вежливость... У чёрных был, отменный: отнять у белого, сумасшедшего уробороса, летящего в сторону У-Гли, всадника!
Отто попал в заварушку, в какой не бывал даже Рута: он стал мячиком в чёрно-белой междраконьей игре! За шкирку, как уробороса его схватил Гоби с третьего раза, дважды промахнулся!
При немедленной контратаке Уррса шкирка пончо пострадала...
Типичные же атаки ничем не грозили ему, тактика дракона – выбивать, подбрасывая снизу.
Отто с перепугу – клубком, под конец – вольготно раскинув руки, взлетал над лазурной рекой, покрытой трещащими, воющими льдинами, водоворотами, над широкой рекой, как величайшие континентальные реки прежних эпох и континентов: берег противоположный виден едва, и падал, падал замедленно в высоком небе, пытаясь угадать, белая спина его подхватит или чёрная... Эти уже не изображались людьми и на задние лапы не поднимались. Неслись вихрем, дудели, завывали, ликованием вписывая в симфонию ветра и скрежета чёрных льдин свои голоса. Не близились бы У-Гли! Река бы не кончалась!

Всё кончается.
И лукавство третьей расы перед второй. И терпение того, кто закрывал на это глаза.
Кузня полыхнула невыносимо зелёным, лазерным пучком... Река разошлась и двое белок камнем пошли на дно. Провалились сквозь неё в пасмурное небо, чья ветреность по контрасту казалась штилем.
А свой обычный голос показался Отто шёпотом:
– Чего там, дроид?! Дроидский, чёрно-драконий мир?! Да?! Мы не прорвались к ним?! Не прорвёмся уже?!..
Издали бы поглядеть! В раму заглянуть, ну, что за разочарование!.. Он спрашивал, забывшись, дракона как человека, и как дракона, спрашивая по привычке, хлопал, гриву подтягивая вверх, туда-туда, как направляют их...
– А есть ухищренье какое прорваться?! В компании или как?.. Или время ночное, или что?! Или нет?.. Или да?! Да?!
– А то!.. – хрюкнул дракон, в чьей коллекции предмета для такого бахвальства, увы, не имелось. – Но, фрррах, не человеку!
Опомнился! Уважительно вытянутый нос гончего пса к Уррсу повернул и добавил:
– Младому, вчера уроборосу: фррр... ах!.. Моё уважение! Запоминай, если в Кузнь, то там: фррах!.. Шмыг, в кувырок, за хвостом назад! Ахррр, понимаешь ты меня?.. Вот так. А теперь давайте ещё погоняемся?!
Сколько угодно, ага!..
Таким образом Уррс, вчера уроборос, сегодня - азимут Гоби, дозорного У-Гли, познакомился с первым в своей жизни и фортунно-важным в ней человеком, который ему самому стал азимутом до последнего дня. Уррс обнаружил и понял отличие, вкус, глубину слова: человек.
На последних, широких кругах по периметру Морской Звезды Отто, его человек, его азимут устал до потери сил! Замучили. Прятался в густой, жёсткой гриве, в ухо сопя, держась крепко, не вышибли бы снова...

Проворонившая Урррса его маленькая стая, кружилась в тревожном поиске. Не зря. Предчувствие не обмануло четверых белок, увлёкшихся чрезмерно очередным выяснением отношений... Тропос единственный, кто способен сделать им внушение. Был направлен. Было сделано!
Оставив человека на земле, измотанного, счастливого и дурного от головокружения, Уррс тоже вспомнил, что кажется, есть его стая на свете... И вознамерился воссоединиться.
Зигзагами мотался, у него-то над морем счастья – ноль головокружения. Разве что от сплошного переизбытка сил!.. Зигзагами, каждый поворот кувырком. Он немного промахнулся с высотой от того же переизбытка, четвёрка осталась ниже...

Прежде, чем всё-таки раствориться в необщей форме и найтись, Уррс заметил, как стартует с ощутимого, но не видимого за облачными слоями континента, некая буря... Некая меточная капля, величиной с сам континент...
Троп, устремившись в космические пределы, оттолкнулся от оси Юлы. Он уникален: капля сорвалась внутри самой себя, белым выстрелом в острый угол. Залп оттого бел, что раскалены до предела чёрные, чернейшие цвета, горячие. Заметил дракона на пути, уже теряя зримую форму.
Здорово обнаружить столько чудес за день! Неприятность состояла в том, что заметил и столкнулся с этим чудесным явлением природы Уррс одновременно.

Мега громадный, орлиномордый дракон, мысленно унёсшийся за пределы земной и дроидской сфер, принял вновь общедраконий вид...
И был облит с носа до хвоста яростным красным огнём!.. Шипением и пламенем внезапного испуга.
Ударившийся об невесть что крепкое и бесцеремонное в небе, с каплей удар отнюдь не соотнеся, разгорячённый недавними гонками, озадаченный претензиями прямоходячих в чешуе, Уррс изрыгнул сноп искр в клубящемся, алом огне и поперхнулся последними, дымными. Из ноздрей выпустил дым поневоле смешными, трогательными колечками: пасть его оказалась тремя витками голого хвоста накрепко обвита! Ноздри уробороса гневно раздувались, левый глаз дёргался судорожно, сердито...
«Для уробороса, не те уж размеры...» Тропос подумал про себя почти слово в слово, как Ихо-Сю: «Он и есть?.. Хорошенький, как уроборос!.. Такой славный...»
Троп вдохнул, почти полностью выдохнул... Лишённый шерсти и, какой бы то ни было, кисточки, кончик хвоста постучал ему по лбу...
– Уррс – борррос?.. – произнесла на остатке выдоха гордая орлиная морда вплотную. – Лишку огня в тебе? С первой расы, через зубки плюёшься, вдвойне убывает, дважды с каждой стороны... Крылышки ослабеют. Не возмашешь...
Этот жёсткий, непонятный и жутко крепкий дракон говорил на эсперанто вполне понятно! Уррс промычал в ответ на дикой, ученически-переходной смеси, считываемой лишь автономными:
– У мымя ммого мил!.. Ахррр-с-с!.. С-с-с-с-с-сил!..
Прошипел, изо всех этих сил, безрезультатно челюсти разжимая. Пытаясь высунуть между клыков язык. Не огнём, так искрой плюнуть!
– Ишь какой! - захохотал Троп резким клёкотом. – Ммого мил?.. Дааа, ты много мил! И балован много?.. Послушай что-то... Без крайней крайности не трать ни огня, ни зуба! Сил поначалу у всех много, но и вечность длинна... Клыки и пламя тебе ещё, чу, пригодятся. Чу, ты услышал меня, Много-мил?..

Так и не отпустив его пасти, Тропос превратился обратно в вытянутую, раскалённую каплю и сорвался, уйдя за пределы общего поля Юлы.
Разумная, сверхскоростная капля ушла с мыслью: «А ведь я говорил с ним громко... Но Уррс-борос не пал до опорных орбит, не содрогнулся... А четырём из его стаи хватило утробного клёкота, чтоб вспомнили, что почём... Чтобы пали и за юбку Юлы спрятались. Хранить её должны, как и свои обещания... Год уробороса завершён, но где пропорции? Следите же за ним! Этот уроборос переросток - их стаи, да не их природы... Много-мил!.. Особенный... Хелию расскажу».
В облаках, куда сквозь лазурный всплеск ушла тягучая капля, кружились так тесно, что обтирались боками и крыльями, четыре Белых Дракона, тревожно задрав носы...
Пятый, Уррс, вернувшийся, нашедшийся, на их носы недоумевал. Чего увидели, чего унюхали там страшно интересного?..
Страшного и интересного много на свете... Клёкот... Не приближающийся, хвала Фавор!..
Над задранными носами вспыхнула и примирительное мерцание распространила падающая, льдисто-зелёная звезда.

01.23
В силу тотальной распространённости марблс среди полудроидов, Арба обречена была стать местом пересечения самых различных типажей и сословий.
Факт что: и те, и эти проявляются ради пары заходов, бросить горсть, штучку прокатить, гнездо собрать, из гнезда выбить... – не удивлял, ни тех случайных, ни этих постоянных на Марбл-стрит.
Не удивляло появление вовсе чужих людей, которые приходят ради оговоренного броска, дрогнувшей в последний момент, рукой... Слова присутствующим не сказав, уходят опустив голову, оставив белый лист на игровом поле, положив две высокие платы поверх обычной: голубю и тому, кто сделает одолжение голубя позвать. На отдельной карточке – имя получателя, адрес, куда отправится чистый лист в голубином клюве...
Нередко случалось, что один и тот же человек вне Арбы может принадлежать кругам непримиримо, невообразимо разным, что друзья-приятели имели шанс обнаружить именно в Арбе. Отто – яркий пример.

С одной стороны друг его, теперешний попечитель игрового заведения, возчик Арбы - Пачули.
Чистый хозяин, большую часть времени вообще проведший затворником мира. Кукольной, подчёркнуто не воинственной наружности. Стиль одежды и общения несколько вычурный, манерный, свойственный узким компаниям чистых хозяев, облачным клубам, оседающим в рынках, где охота затруднена по внешним обстоятельствам.
Компания Пачули собиралась на Краснобае, преисполненная взаимного доверия. Носили они отличительным знаком кружева, с головы до ног или одной частью костюма. Порой неожиданно, например – ворот, рукава, карманы плотные, а грудь и спина просвечивают молочной, незагорелой кожей сквозь кружево и вышивку по нему.
Пачули одевался сдержанней, но и в его костюме присутствовала, поверх плотной одежды обёрнутая, ажурная юбка-шаль. Не она, так короткий, танцевальный плащик, жёсткий с крупными узорами для театра теней на Мелоди. Или что-то подобное: по карманам распиханные, богатые, сладко надушенные платки. Отсюда и «пачули».

Крутые соломенные кудри, букли спускаются на плечи. «Нарочно завивал, на палочках?» Обижался. От природы, чего привязались?
На Мелоди по поводу внешности к людям не пристают, для Мелоди всё нормально. На Южном – вообще всё, вплоть до полудемонов не таящихся.
С некоторых пор число их увеличилось. Туманные вечера в пустынных прежде рядах, принадлежали им, распугавшим шустрых, безмозглых теней. Им, неагрессивным, но если, то... и неотвратимым, внезапным... Кто под капюшоном, случайный прохожий, припозднившийся торговец дневной?.. Балахонистый крой одежды со множеством отвлекающей, ненужной фурнитуры – плохой знак, не рассчитано, значит, на человеческое наполненье под костюмом. Среди дневной публики на Краснобае и Техно попроще одеваются. Хвалятся работой, не собой.
Так и Пачули буклями не хвалился! От природы как кукла: молочно белая кожа, беспокойный характер, а впрочем, волевой. Чёрный Дракон проявляется не часто, сразу пропадая.

Приняв, как свершившийся факт своё тяготение к континенту, марблс и Арбе, Пачули сознавал, что на телохранителя полагаться разумно в небольшой мере. Что серьёзные разборки континента стремительны, а подозревать в злонамеренности всех и каждого он устанет.
Состояние всеохватывающей недоверчивости, при котором дракон следует за гостем рынка неотрывно, отпугивая своим видом, заслоняя с разных сторон... Это не для него. Такие люди адаптируются или с рынков быстро исчезают. Делаются хищниками... Автоматически снимая проблему! Да, телохранитель благо и проблема, постоянная аура его внимания, как перемещаться в клетке.

Дроидская, техническая сторона относительной полезности телохранителя заключается в следующем...
Почему и белки, как Ихо-Сю с уроборосом в зубах, могут прятаться под облачными рынками? Не потому что – рынки, а потому что – игровые! Очень путаные!
Телохранитель реагирует на объективную опасность, связанную с морскими, водно-солёными напастями, и на субъективную тревогу. Но где игра, там непрерывный мандраж!
Из дроидов наиболее глазасты: телохранители, поисковики и автономные. Телохранители, естественно, в отношении людей. Но и для них общеизвестный, крупный игровой рынок или ряд – клубок такой густоты, что непроглядно! Чума стоящий напротив Пачули, с ухмылкой и словами шантажа не сильней заставил его сердце стучать, чем секунды пред решающим броском в партии марблс! Дроид не услышал тревоги и не проявился.
Тревога должна просматривается через импульсы отличные от фона. Но посреди игровых столов редко как раз успокоение. Выходит парадокс: Чёрный Дракон проявиться, если отвлечься от игры, причём, не на жаркий спор, а на прохладное созерцание? Шутка, это дракону не сигнал...
В итоге, новичка игровых рядов можно отличить, если он чистый хозяин, по телохранителю. Среди завсегдатаев хищники от чистых хозяев неотличимы именно в опасных местах, широко прославленных. Таковое положение вещей косвенно подталкивает к хищничеству, к намерению обзавестись оружием, нападать первым. Среди игроков чистых хозяев единицы.
Пачули отпустил тревоги о безопасности и защите, что будет, то будет, страсть к игре перевесила.

Краснобайская группа Пачули именовала себя Лато, от игры в лото, их сопутствующего увлечения. Главное – ароматы. «Арома-Лато», заменилась одна буква. Для молодёжи – манерность такая, на старый лад, смягчая произносить, «лато» звучит мягче и прибавляется загадочность.
Обосновавшись на Краснобае, знатоки ароматов заходили гостями в соседние ряды и на Южный, взять заказ, воплотить чужую фантазию, поторговать своей, на Техно Рынок заходили проконсультировать, похимичить в модуляторе...
Создавали ароматы по Впечатлениям, по книжным описаниям. По редким, исчерпаемым альбомам ароматов. Кто умел, по схемам с Техно Рынка: загадочные, не растительные, не животные, далёкие от употребляемого в пище или воде, запахи... Создавали по фантазийным просьбам! Специально, чтоб такого – больше ни у кого! В дар задуманное. Заказанное для себя, внезапно вспомнившееся... Такое, что объяснить трудно. Вот заказчики и шли к тому, кто сможет понять, по ассоциациям, вздохам, восклицаниям, размахиванию рук. Мастер переспросит, угадает, пробники даст понюхать...
Ещё создавали композиции в процессе игры, какие бочоночки вытащены будут.
У них был фирменный запах «Чёрный Дракон» и схема его была, на Техно расшифрованная! Не благодаря запаху дроида, и не для продажной завлекательности придумано название. Аромат сочинил телохранитель, о как!..

Отто кочевал между Рынком Ноу Стоп, Арбой и Жёлтым Парасолем Лато, вознесённым над Краснобаем.
Особенное сооружение, шатёр на ажурных лесах. Свой, давно в Ароме. Но в Арбе Пачули видел его с Пажом... Это мутноглазое, оборванное нечто... Зрелище передёргивало насквозь. Чего у них общего? Напускным цинизмом никакую область жизни не обделивший, Отто, ласковый, общительный От-то, и эт-тот?.. Молчаливый, с тиной во взгляде...
Как, чего общего? А Ноу?.. А на Ноу Стоп Пачули не бывал, для него запретное – случайно выпитая гадость, выплюнутая.

Пажу напротив, Пачули и компания Лато представлялась для телёнка подходящей.
Зато технарей – Ментора, Ноту и Свасти играющих регулярно против девушек с Архи-Сада, он вообще не понимал. Ставок нет, рубятся азартно! Треплются, дроиды разбери о чём!.. Технарь Карат – не игрок перед ними, особенно перед одной чуть не расстилался... Биг-Фазан, которого он сам, Морское Чудовище, на суше опасался! Что ему до изгнанниц?..
Арба - срез и смешение человеческой сферы.

Марбл-стрит...
Сплошная по ряду, очень хорошая защита от теней. Остальному Краснобаю, да и лучшим шатрам Южного на зависть.
Говорят, опилками и стружками сорбента Марбл-стрит закидали сами демоны моря, утомившись расшугивать мелкую шелупонь. Дорогу к шатрам Донного ряда сделали себе, глубоководные диковинки и коктейльные конфетки принося по ночам... В невиданные шатры со срубами, врытые в землю, всегда пустые... Где, говорят, а никто не видел, собираются поиграть они туманными ночами. Марблс у них – тени, а про ставки даже и слухов не ходило...
Не суть, что за жуть там, польза же на лицо: Арба дневно-ночное, круглосуточное заведение! Это должно бы утомить её попечителя? Напротив, Пачули, как и предыдущий возчик, был счастлив находиться в центре событий! Не для того выходят из миров, чтоб оказаться на отшибе в тишине. К тому же, места доступные в любое время суток начинают тяготеть к активной жизни в тёмное время, день - на ленивое созерцание прохожих, тренирующихся за столами без ставок и полудрёму.

В туманный, ранний вечер Отто играл так паршиво, что с каждым последующим броском восклицал про себя: «Небу слава и морю слава, нету Пажа, перед ним не позорюсь!»
Руки не слушались, ноги не держали. Плюнул играть. Как раз Пачули вернулся из соседнего шатра, Халиль дарил Арбе бесплатное угощение, надо самому потрогать, попробовать... Отто под руку с бокалом нырнул, отпил. Носом и губами мокрыми ткнулся в щёку, привет! Скороговоркой недостаточно тихой для секретного сообщил, выпалил, одновременно хвастаясь и оправдываясь за бездарную игру:
– Я-летал-на-двух-драконах-сразу!..
– Да ну?.. – рассеянно отреагировал приятель.
Новые люди возникли на пороге... Юноша высокий, какими бывают клинчи. Бывают и полудемоны, но те искорёженные, а юноша прям и грациозен... Когда заходил, ему пришлось нагнуться. Рядом, похоже, сопровождающий, старше его.
Как положено, соломинку за знакомство.
– Отто, услужи.
Набирал ртом из бокала, не запаивая патокой.

Отто не отпустил Пачули, повиснув на нём. Сил нет, ноги – вата. Покачиваясь, шагали между колёс Арбы...
Халиль принёс пучок приготовленный заранее. Очередная наполненная соломинка внушила Пачули какое-то сомнение, и он подхватил вазу со столика. Шёл и ворошил, к носу приблизив, Вспоминая на запах всю коллекцию Лато, выбирая послаще запаянное патокой, воском для новых гостей. Погрузился в сомнения. А Отто глянул на вошедших... Ещё раз... И высокий парень диковато, весело подмигнул ему!
За длинными-длинными, за такими ресницами, как мимы клеят, - коньячного цвета глаза в огуречно-зелёную крапинку, совсем как у... Только наоборот... Один в один, только наоборот!
Гость подмигнул и влево, вверх, якобы многозначительно взгляд отвёл... Научился вроде бы контролировать, а до конца – никак! Отто затряс головой... И решил Пачули пока не рассказывать... «Отравился, сбрендил?» Какой ещё реакции дождёшься.
Сопровождающий смерил Отто пронзительно зелёным взглядом, и как-то сразу – бесцветным, приглушённым, оставшимся в районе солнечного сплетения проглоченной пустотой. И угрозы не было в нём, и укрытия не было от него.
Отто, таща за собой приятеля, забыв про него, шагнул навстречу знакомым-незнакомым, коньячным глазам.
«Наваждение, морок? Промолчать, спросить? Как?.. Чёрти что творится!»
Без слов потянулся на высоту его роста, к приветственному поцелую, и дракон, сухими дроидскими губами касаясь щеки, подтвердил его догадку:
– Уррррр... Уррс!..
Ну и дела! Пробовали соломинки, благодарили и представлялись. Зеленоглазый спутник приложил палец к губам: тсс...

Народ стоял компактно вокруг обоих колёс Арбы. Играли марблс заведения. На традиционное выбивание из гнезда, не парами, а много людей поочерёдно. Не присоединившиеся и выбывшие наблюдали из-за спин, с высоких барных стульев вдоль стен.
Пришедшие не выразили желания играть сходу, уклонились от сопровождения к устоявшимся по тематике марблс-партнёрским кружкам. Осмотреться пришли. Пачули не удивился и оставил их в покое, кочевать от колеса к колесу, наблюдая и тихо переговариваясь за спинами зрителей.
На вопросительный кивок Отто сказал по возможности небрежно:
– Знакомый. Гонялись верхом...
Умолчав, что не «с», а «на»... Пачули, которому цинизм друга нипочём, а мимолётная фальшь, как железом по стеклу, недоверчиво тряхнул головой, и... Вместо лёгкой складки между бровей пролегла глубокая черта, на кукольном лице – желваки... Отто повернулся, да кто там?

В Арбу зашёл Чума. Один. К ним направился...
«С букетом?!»
Обвязанный кремово-белой, атласной лентой примирения букет соломок для заведения он держал в руке. На каждой – сахарная розочка, какие враз тают на языке. Облупленным,  тёмно-красным лаком крашеные ногти неприятно выделялись на белизне ленты.
–- Арбе от Секундной Стрелки, – сказал, протягивая.
Мимо сказал, в проброс, как все они говорили с чужими, без интонаций, пряча и выказывая пренебрежение. Высказал и акцентировано, демонстративно улыбнулся.
Пачули принял, он должен. Конфликт – его личный конфликт, Араба, она общая.
Чума добавил подразумеваемое вслух:
– Ты возчик. Мы едем. Птенцы и гнёзда, всё на своих местах. Так?
Пачули кивнул. Разбойник Секундной Стрелки тоже, чуть заметно: мир, не враги, проехали.
Народ зашушукался. Чума бросил общее приветствие Арбе, всем, заинтересовавшимся сахарным ароматом, посторонней игре напряжённостью:
– Доброй ночи – добрый рассвет.
«Добрый, добрый...» – откликнулась публика. Оказывается, его ждали.

К пятиспицевому колесу Арбы предыдущим возчик широким составом приглашал делегации от крупных группировок: Секундной Стрелки, с Техно, с отдельных рядов Краснобая, под боком, как же, как же... С правого и с левого крыла. Это был способ уладить что-то или добиться чего-то от определённого сословия, внутри сословия.
Такие люди сходились вокруг пятиспицевого колеса и разыгрывали сначала, выясняли или разыгрывали, за чей они интерес. Затем выявляли лучшего, прежде послав вызов той группе, к которой есть претензия. По итогам захода либо добивались желаемого, либо победитель требовал что-то от них.
В последнем случае часто это происходило взаимно. Ведь игра использовалась для сближения, а не наоборот. Подходящий случай вопрос задать, проконсультироваться, в чём не сведущ, заказ сделать тому, кто заказов не берёт... Ради артефакта, модулятора, альбома затевалась игра не чтоб насовсем отнять, а чтоб не прятали, не жадничали.
Соревнования устраивали ради попадания в ученики, прощения проступка борцу левого крыла, на правом крыле - ради отказа от безнадёжного боя, смягчения условий. Когда за одним интересом пришли две противоположные стороны к пятиспицевому колесу, ещё проще, один на один и развязка!.. Хотя и тут не без подводных камней, можно к Отто подлизаться, чтоб за тебя сыграл...
В общем, способ коммуникации, утряски частных, рыночный проблем и коллекционерских пунктиков.

Была, однако, дополнительная, – или основная? – грань пятиспицевых игр.
Выигравший у этого колеса человек входил в следующие партии два обязательных раза. Один – за интерес собравшейся группы, чего бы он ни касался. Помимо этих двух, по желанию, хоть ко всем спорщикам присоединяйся... Профессиональный марбл-асс, нанимаемый слабыми игроками, обычное явление. А второй обязательный заход...
Обязательный? Да всё на своей совести! Имидже. Гордости, гоноре...

Второй – ради Гранд Падре...
Таким образом попадали в число марблс игроков, которые уже там выберут противника латнику. Великану в маске, из тех, что редко навещают континент... Сыграет против бойца облачных земель, которых не видит без маски никто, кроме торжествующего или поверженного врага. И проиграет ему.
«Латники» их называли несведущие люди, чисто за внешность. Те, что немного в курсе, звали без разбору – «клинчи», ради положения, в котором оказались. Некоторые знали названия кланов, по маскам отличали.

По факту за год получалось, что не было марбл-асса, марбл-везунчика на континенте, которого бы не упросили на заход в пятиспицевое колесо ради... О, самых разных, ужасно желанных и важных вещей! Да ради меня же, друг, брат, побратим, ну чего тебе стоит!.. А долго игрока уговорить?.. Так и складывалось, что Морская Звезда выставляла лучшего. Теряла лучшего.
В гостях у Гранд Падре на безобманном поле он всегда проигрывал. Себя.
Отказаться? Такие отсеивались при отборе, чего проще: не пришёл или в поддавки сыграл.
Лучшие не отказываются. Несмотря на... Цену. Безнадёжность. Совершеннейшую добровольность традиции.
Как выбирали сами клинчи среди и внутри кланов, Фортуне ведомо. Возможно, они все такие непревзойдённые и выбирать не требуется. Ведь перчаток не снимая, бросали!.. И не знали промаха!.. Как?!

У Гранд Падре ставки же были таковы... Не на смерть, на жизнь. Условно...
Тянулась издалека. Неизвестно уже, был ли тот «дымок-ойл», предлогом или причиной, случайной прихотью или чем-то стоящим? Кому принадлежал? За дымок-ойл и самих себя, как утяжеление ставки, спорили небесный боец в маске и технарь с земли.
Проиграл технарь. Один присутствующих, его патрон на Техно запросил отыграться. Получил согласие. Но: через годовую отсрочку, клинчам полезны пленники-технари, и при тех же, не подтасовываемых условиях. Условились через год. Отпускают либо берут проигравшего, на артефакты они не велись.
С тех пор оно и длится, следующий и следующий в порыве освободить предшественника пропадает на небесных рынках непрекращающейся войны.

Если потеряшка континента был людям известен и мил, игроку сулят за риск, за победу презенты невообразимые, радости-сладости. Порой некому посулить, но всё равно находится марбл-асс, кто в поддавки не сыграет, кому гордость дороже.
Латники же, воины небес ни на чём не настаивают. Традицию блюдут. Им выгода – человек на превращение. Умеет чего, спец в чём-то, для войны подходящем, ещё лучше. Отыгранным не вернётся.
На вопрос, что с теми, со всеми сталось, «дымка-ойл» начиная, латники не отвечали. А ухмыляться рисованные маски не умеют. Впрочем, не умеют и прятать оскал.

Для зрителей, праздных зевак Гранд Падре самое главное - умотать по завершении представления на предельной скорости, не оглядываясь! Атака на латника под маской со стороны других кланов более чем вероятна. Под горячую руку попасться можно. Такие заварушки бывают, ого-го!.. Не на него лишь, а и на тех, кто на него, и на этих, и так далее... Кто разберёт их!..
Со стороны, – с возможно большего расстояния! – выглядела верховая стычка латников грандиозно: металлом и шипами ощетинившаяся туча, одновременно непроглядна и сверкающая, выбрасывающая вспышки и дым. Распадается на клочья. В погоню! Одни за другими, большие за меньшими, растягиваясь в небе, сбиваясь заново скрежещущими грозами. Издали страшны! Что уж говорить, вблизи!
Когда просчитавшись с направлением, не попав в своими сделанный коридор, клинч запрыгивал обратно в зал Гранд Падре!.. Хорошо, что поле нельзя повредить. Зато игроков можно, и спрятаться там некуда. На самом деле, латники феноменально точны, пострадать случайно маловероятно, но страшно – очень.

Отто, милый, мирный телёнок о поединке с латником мечтал!.. Нет, о разящей победе!..
Мечтал, смешной завсегдатай Ноу, стать освободителем человека, год отчаянной надежды проведшего в плену... Спросить небрежно у рисованной морды, оскаленной: «На что через год играем?.. Дымок выветрился уже?..» Мечтал выиграть легендарный дымок-ойл через год!.. Откупорить с друзьями, с Пажом вот, с Пачули, с кой с кем из чар, и вдохнув, так же небрежно осведомиться: «Как вам? По мне, так сущая ерунда!..» Часто грезил об этом, бросая шарики, воображая, будто дело происходит уже там, и Гранд Падре, замерев, на него, на Отто!..

01.24

Весь в привычных грёзах, Отто смотрел, как играет Чума за пятиспицевым колесом... Как переходит от стола к столу и обратно необычайная пара...
«Учитель с учеником?.. Похоже. Два дроида почтили Арбу своим присутствием? И у них марблс популярен?.. Поверить легко! Сбежали потренироваться, в тайне, руку набить!.. Ха-ха-ха, превосходно, наверное, играют Белые Драконы в высоком небе, отрывая от облаков, когтястыми лапами комкая плотные снежки, и бросая их в сизую тучу гнезда, пока не хлынет, не польётся!.. Ха-ха, Уррс, научишься, возьми меня поиграть с вами, на твой триумф посмотреть!..»
Странная одежда на старшем, сопровождающем дроиде. Для сибаритов полудроидов странная, ни к любви, ни к войне... Ближе к войне. Жёсткие плечи, строгий крой, серый цвет. Металлическим отливом ткани она ассоциировалась с доспехами, и то отдалённо. Ни функции, ни красоты... Это был обычный пиджак. Не костюм тройка, верх от него. Штаны, шаровары – одежда бедных изгнанников и специфика борцов, так что с пиджаком соседствовала нормальная юбка. Тёмная, с бронзовой искрой, до стоп. Что-то говорил этот господин высокому юноше непрерывно и очень тихо. По губам видно, что повторяет слова по нескольку раз, а порой и короткие фразы.
«Восходящий дракон? – практически угадал Пачули. – Так учат эсперанто".

Днём Арбу освещали большие окна, сияние от колёс, спиц их секторов, от ладони попечителя заведения, ярко горящей под спицами. Что всех устраивало. Но окна Арбы померкли, Пачули зажёг на потолке третье колесо – огромной люстры, круг скрытой механики свечей. Их свет, тихий, недостаточный и тёплый придал игровому залу умиротворение.
Чума выигрывал уверенно. Он не стал дожидаться, пока определиться лидер, а сам поочерёдно выступил против имевшихся претендентов. От Секундной Стрелки, против неё играла сама Арба, как клуб завсегдатаев, хотели много чего, конкретный предмет не выбран. И, кажется, не доведётся выбирать... Поскольку Чума не услышал требования, и своё не озвучил. Не так уж и важно, рядовая встреча, на выкуп пойманных у Стрелки нет. В таких случаях рассчитываются комплектами марблс же, как традиционной валютой.
Молча играли, но накал страстей этот факт не снизил.
Колесо... каждый сектор имеет свой сопротивление поля. Пробросил с нужной силой вдоль каждого, ориентировался. Его выбили раз, он выбил четырежды из гнезда, с центра. С последним броском там и остановился.
Соломки, принесённые им, оказались столь же вкусны фруктовыми ароматами воска и патоки, сколь отчётливо пленительны порциями связных Впечатлений... Тематически просты, лаконичны. Цветы тех же фруктовых деревьев... Коллекция.
«Стащить бы к себе, в Лато!..»
Пачули не осмелился, стыд это для попечителя. Но вполне можно пригласить своих сюда. Завтра. Букет велик, останется.

Словно откликнувшись на его безмолвный его призыв, Лайм с Личи возникли в дверях. Халиль за их плечами кивнул, но не стал заходить. Проводил с Краснобая, чтоб по туману Марбл-стрит идти не боялись. Все знают, что защищено, а страшно, привыкли, где туман – там тени.
– Ура-ура, привет!.. Попробуйте, каково, а?!
Что враг соломку принёс, забыл уже!..
Парочка...
Внешность полудроидов легко окликается на требуемые... Гонщикам, борцам, танцорам-аккробатам... Мышечная масса, гибкость, рост не исключение. Это и в Великом Море так. Есть типы чудовищ, но связывает их не происхождение, а общие привычки, тенденции, обретшие плоть в присущих телам тенях.
Лайма с Личи объединяла не каста, не род занятий, а любовь. Парочка лицами – едва не близнецы. Светловолосые, овалы лиц мягкие, губы в улыбках плюшевых мишек...
– Мир всем!
– Счастливой ночи – счастливый рассвет!
Взяли лакомство...
– Дроидский свет непрестанный, соломка достойная быть в короне Соломенного Дня!
Чума тихим, как драконье фырканье, смешком отреагировал на шумное одобрение пустячной коллекции, отнятой вместе с жизнью у жулика, что не на тех напал. Яд был в прежней ленте букета, но вот уже и нет ни яда, ни отравителя. Лишь эти, шумные, непуганые, неместные.
Слышать похвалу ему было, ну, безразлично, конечно...
Распорядитель Арбы ускакал к друзьям, увлёкся, забыл... Очередь свою забыл! У пятиспицевого колеса же помнили и окликнули...
«О, черти подземных туманов!»
Пачули имел несчастие, имел неосторожность выиграть в начале вечера за этим столом!.. Все продул, он последний, возчик Арбы, и Чума ждал его там. С птенцами заведения в горсти, постукивая по ним красными, облупленными ногтями, длинными... С усмешкой и тем более неприятным, что не наигранным, сочувствием в пустых глазах.
«Видеть-то его, напротив-то становиться как неохота... Почему бы Отто не сыграть за друга?!»

В самом деле, почему? Когда он кого выручить отказался? Отто подмигнул Пачули, с благодарностью прижавшему руку к груди.
А Чума спросил:
– На что играем?
– Ммм... Может быть, Свет Правды?
Неожиданно. Но у Отто нет коллекционерской или ещё какой нужды... А любопытство есть! Любопытства в нём – неиссякаемый источник!
В кругах Чумы, возле пляшущей Секундной Стрелки под ставками в принципе понимается иное. Услуги, оказываемые со скрипом, артефакты, имеющие материальную ценность. А «Свет Правды» не вещь и не услуга, и если не способ выпытать секрет, то приглашение к следующей игре. Затяжной, как правило, совершенно невинной.

Оговаривается срок. В зависимости от желания победителя и его планов на будущее. Не более года, а потому обычно – год. Публично либо в присутствии свидетеля, дающего обет хранить тайну им услышанную, вариант – переданную ему в запечатанном конверте. Она заключается в обязательстве проигравшего соблюдать некое обстоятельство... Какое-нибудь простое. Данное без размышлений в виде ответа, Света Правды. Чем правдивей он был, тем легче ему соблюдать это!
Например, человека спрашивают, вызнавая про увлечения или про знакомства: «Чар-чар носишь?.. Да? Нет?» Чар-чар, две серьги в одно ухо, это бисерные знаки отличия гонщиков, одновременно – знак танцовщиц чар. А чары это не любят, когда необоснованно носят их символы. И год проигравший, если наврал о своём высоком статусе гонщика, вынужден носить нечестную отметку, особо избегая Мелоди Рынка.
Бывают обязательства нематериальные: свой ответ при ком угодно повторить...
Совсем легкомысленные: одежду какого-либо цвета весь год носить. «Синий всегда? Синий никогда?..» Сказал, отныне не забывай!
Ужасно неудобный запрет на избегание определённых слов!
На обязательное повторение слов или жестов, при... Том-то и том то... Игра!
Пойманный на ошибке выполняет одно, тут уже любое желание. Даже встать на пирамидку. Но развлечение лёгкое, в нём непопулярно такое. Выкупят свидетели. А откажись от ерунды, репутация пострадает.

Хитрый-прехитрый замысел возник у коварного-прековарного Отто спонтанно в связи с открывшейся ему возможностью, когда Чума на его предложение кивнул:
– Взаимно.
«Это – взаимно не бывает!.. Лишь бы не дрогнула рука!»
Сцена, в которой Чума перед Пажом стоит на одном колене, запала и не шла из мыслей. Чужие связи, чужие тайны, не зрителям предназначенный церемониал...
«Нехорошо так делать... А иначе как? Если Паж запредельно скрытный! Если не отвечает и на то, почему не отвечает, как быть? Зайдём с другой стороны. Точнее, зайдём без приглашения. И воскликнем: «Ой, где это я очутился?»

Пять секторов, разделённый тонкими как волос, горящими линиями, лежали пусты. Светился опечаток раскрытой ладони Пачули, стеклянные шарики ловить и отпускать готовый, ждал броска.
Заход финальный.
Зрители, игроки, только что уступившие Чуме, сделали круг пошире. Отто прошёл сквозь шёпот пожеланий удачи, – в марблс не приняты крики, откровенная поддержка одной стороны, – сквозь одобрительные и ободряющие жесты прошёл к игровому столу.
Словно перед дракой, тёмный Чума, с поблёскивающей на плече булавкой косы, и Отто не торопясь обошли колесо.
Арба притихла. Прекратились на время и звонкие удары марблс за вторым столом.

Не без самодовольства на лицах, с ироничными полупоклонами, простирая руку к пустующим секторам, соперники выразили готовность уступить первый ход. Чтобы не было пересудов, начал по праву Чума.
Бросать можно любым способом, лишь бы рука не оказалась над полем.
«Канарейка» – прозрачный, будто капля свежей смолы, шарик прокатился со щелчка большого пальца низко поставленной руки, со щербинки на лаковом ногте. По сектору прошёл ровно... И остановился практически в гнезде, в центре светящейся ладони. Следующий ход тоже его...
Чума не собирал, а «держал» гнездо, выбил свою своей же второй канарейкой. Тактика, имеющая как преимущества, так и недостатки. Ход не надо передавать. Но держать – сложней, внимательней надо быть, не расслабишься. Маловероятна случайная удача, при которой соперник отправляет в гнездо чужого птенца, как бывает, если собирая гнездо, располагать шарики возле него тесно.
Снова его ход...
На третьем броске Чума ошибся, зазнался. Хотел закрыть гнездо с очередного сектора на промежутке, где паре марблс не разойтись, а касание спицы, сопротивление поля соседнего сектора нарушит ход. Против себя сыграл, сопротивление того сектора, в который целился, учёл, а того, по которому бросал, упустил из вида. Бумц!.. Из гнезда в разные стороны разлетелись обе канарейки. Тем не менее, его марблс сделали неудобными для Отто три сектора из пяти, расположившись равносторонним треугольником. Два смещённые к спицам, там ещё можно проскользнуть, а один шарик так близко к гнезду, что его можно лишь выбить на противоположную строну. Чума стиля Отто не знал, не подозревал, что противнику свободный на прокатку сектор не очень и важен...

Отто взмахнул рукой перед броском, вхолостую. Делал так, и внимание зрителей, вязкое, неустойчиво-тревожное устремлялось за ним в пустоту, в то время как, выпущенный со следующим взмахом, шарик катился точно и беспрепятственно. Не приём, ритуал, игровой почерк.
Ещё особенность: его птенцы весело скакали! И что интересно, куда надо прискакивали! Марбл-асс Отто умел бросать так, что они прыгали, выбивали, отталкивали, не теряя нужного направления. Навык, но больше – талант!
С лёгкостью Отто достиг основной и сопутствующей целей: отправил чужую канарейку в полёт, за пределы игрового поля и утвердил своего «кукушонка», серо-сине-голубой точками шарик в гнезде!
По Арбе распространился выдох одобрения.

Но у Чумы имелось два результативных хода, следующий бросок – его. Больше не отвлекался, не лихачил.
Он выбросил кукушонка из гнезда. Пятым, шестым и седьмым бросками поочерёдно дал посидеть там своим канарейкам, от сектора к сектору переходя. Сильный игрок. Стабильный.
Прозрачные, смолисто-глянцевые капли марблс закрыли ступицу так тесно, что соприкасайся они между собой или с сидящей по центру канарейкой, считались бы за собранное гнездо... Но и у Отто в активе есть результативный бросок, дающий ему на один до финала законное право. Последний или предпоследний?

По традиции право начинать и заканчивать обговаривались или разыгрывались отдельно, к ходу партии отношения не имели.
Как и перед заходом в игру, соперники обменялись приглашающими жестами. С Чума с меньшей надменностью, Отто – с ясной, невинной улыбкой. Заносчивость, отчаянье?.. Столкнувшись, взаимные уступки уравновешиваются на том, что если один начинал, другому заканчивать партию, получается – Отто. Чуме это выгодно, взяв предпоследний бросок с каким-нибудь особенным финтом, вдруг Отто заберёт оба?
Чума простёр руку, столкнул птенца с указательного и среднего пальцев толчком, распрямляя их, и его канарейка угнездилась, выбив предыдущую подальше, во избежание касанья со сторожившими гнездо. За ней в секторе марблс шариков не было.

Грациозный и лёгкий, как венценосный дракон в необитаемых облаках, в сладкой мятой пахнущем, высоком небе, Отто сделал вокруг колеса круг почёта. Напряжения не нагнетая и не отпуская его, Белым Драконом по периметру ойкумены прошёлся, держа потенциальных, не случившихся её обитателей в руке, девять пёстрых кукушат... Примерялся? Оценивал расположение? Готовился заранее Свет Правды выпалить с наименьшими потерями?.. Вовсе нет! Трижды нет!..
Даже самые лояльные из публики ждали от него «бросок ради престижа». В глазах самых преданных поклонников Отто уже продул. Очерёдность решила игру, нередко бывает. Да и весь вечер бросал рассеянно, на себя не похоже. При создавшемся положении для победы единственным броском канарейку он должен выбить не просто из гнезда, а «с неба на землю», как первую выбил прочь с поля, что было не трудно при пустых секторах. Теперь они не пусты. Выбить, своего кукушонка угнездив...
Отто вовсе не требуется кругами бродить, чтоб оценить такой расклад!
После чёрно-белых гонок он пытался в себя придти, драконьи кульбиты успокоить в голове!.. Выпил соломку абрикосовой сладости, и заново поплыло...
Льдины чёрные, скрежещущие, в голубых трещинах...
Черных Драконов, трубные, медно-звонкие голоса...
Царство У-Гли, мчащееся навстречу, так и не достигнутое...
Верх и низ безнадёжно потерянные... Шапки белых облаков падают головы... На глаза съезжают, на затылок, не удержать... Кувыркаются облака вместо драконов... Ах, это драконы кувыркаются?..
Это он кувыркается!..
Он зависает в медленном кувырке, и приземляется на ту, что успела подвернуться, белую спину... Миг – и выбит с неё... Кувырок... Белые-белые клочья... Высокие-высокие облачные шапки... Руно сплошное под-над головой...
Виновник головокружения следил за Отто с внимательностью обожания, с простодушием неведения. Его странный спутник, наставник – рядом, руки за спину заложил... Отто почудилось, что сверкнувшая лишь на пороге, сразу затаившаяся, чересчур пронзительная зелень его взгляда отсвечивала на лице Чумы, огибающего игровое поле синхронно, поблёскивала на косе булавки.
«Что за Свет Правды выдумывает он сейчас для меня?.. Жаль – не узнаю!..»

Он прекратил бороться со светлым головокружением.
«Весы Ничто делений не имеют...»
Создавшие Айна дроиды могли бы возразить!
Поговорка при полноте кона, экстремальности игры. Означает, что они взвешивают, но показывают – лишь общий итог. Уравнивают все потери, все риски складывают в один риск, последний шарик уравнивают с общим числом.
Поговорка марблс-мания и гедонистов всякого сорта: игра выше любых ставок. Для всех маячит общее «ничто», завершение партии: она закончилась, каждый проиграл...
– Весы Ничто, примите сто!.. – взбодрил себя Отто симметричной присказкой и бросил.
Девять кукушат, согревшихся в его руке, соскучившихся по воле кинул одним движением, волю им даровав! Кучно, легко, ловко!
Венценосный дракон Марбл-стрит!.. Походка драконья, как строчка натянутая ровно-ровно... Бросок в сторону, не прицеливаясь, как венец, относимый ветром...
Если хоть один его кукушонок уйдёт с неба на землю, упадёт с колеса, Отто должен Чуме пять-десять, по числу шариков, Светов Правды. Условие достаточное, чтоб загнать в тупик. Или «Правду в Тени». Дело, с обязательством хранить навечно в тайне. Дело, как противоположность слову. Этого от хищника Секундной Стрелки никто бы не хотел.
Этого и не будет!

Девять кукушат Отто, звонким и беспорядочным, летним дождём, крупным градом брызнули на ступицу вместе, расставаться не желая. Лишь один, придержанный большим пальцем на долю секунды, взвился с ладони...
Упал позже их... и выбил канарейку!
Пёстрый шарик щёлкнул по ней, заставил подпрыгнуть, перескочить через канарейку самого скользкого сектора и... Тук-тку-тук... Бумц!.. Проскакать под ноги Чуме с колеса!..
Мало того! Гордый, пёстрый птенчик на отвоёванном месте... Тук-тук!.. Ту-ту-ту-тук!.. Попрыгал, да там и остановился!.. Остальных смолисто-жёлтых, красивых канареек растолкали кукушата на секторах. А растолкав, собрались, откатились к ступице...
Вокруг неё остановились, «птенца клюнув», замерли...
Собранное Гнездо!
Ступица занята!
Девять марблс соприкасаются! Если б ещё тот, десятый, Отто бы гоголем ходить по Краснобаю год в «Кукушкиных Серьгах»!..

Арба взорвалась! Апплодисменты, топанье!.. Оглохла от свиста!..
Отто раскланялся на все четыре стороны, не забыв пожать сопернику руку.
Не только признание мастерства, зал болел за него. Из объятий в объятия переходя, Отто, – вот когда полностью на своём месте! – оказался в ручищах юноши-дракона. Коньячно-карие глаза в огуречных крапинках метнулись вверх и в сторону, как в задумчивости: ну, неплохо сыграл...
Дракон тихо уркунул:
– Фрррах, марбл-асс!..
– Да ладно тебе!..
На прекрасном, старинном эсперанто, смягчающем звуки Уррс переспросил:
– Ты – тронный марблс?.. Марбл-владыка?..
– Да прямо!.. Уррс, – он наклонил голову, и его, высокого, в плечо спросил, – ты хочешь жить и играть с нами с людьми?.. Тогда... Я тебя научу... Ты будешь мне Восходящим, а я тебе – дроидом!.. Дракону!..
Тепло, продолжительно Уррс фыркнул в ответ, и не надо вовсе знать языков, чтоб услышать радостное согласие.
– Договорились!..
Договор скрепляя, телячьими губами Отто ткнулся в дроидскую щеку и вернулся к столу, к Чуме, к ожидавшему их расчёту.

– Свидетельство или письмо? – небрежно спросил тот.
Флегматичный, скучающий, раздосадованный.
– Свидетель, – бросил Отто. – Пошли.
Кивнул Пачули на выход, и туманная ночь, близившаяся к утру, охватила их.
Мрабл-стрит редкое защищённое от теней место, где туман при этом остался. Обычно защита нераздельна с сухостью, сорбентами разных видов. Над Марбл-стрит нечто в туман и благодаря туману поднимается с земли, что не по нраву теням, а людям смешно холодит пятки. Щекотно, если на одном месте подольше постоять и прислушаться к ощущениям.
Они не прислушивались, не до того. Сейчас Отто не промазать ещё важней, чем за колесом!
Свидетеля, а не толпу звали, когда без претензий на год слежки, когда выясняют что-то, и довольно его подтверждения при случае.
Отто и того не нужно, ему нужно раскрутить, мозги запудрить, зовя Пачули, он соблюдал видимость.

Чума ждал вопроса о не сложившейся охоте. Ждал гарантий Арбе, её попечителю, что такового не повторится, букет соломок – не гарантия. Лишку свидетелей компрометируют Секундную Стрелку, это способ поссориться, а не помириться... Вполне разумные, несбывшиеся ожидания.
Как само собой разумеющееся, лживости чуждый, благодаря душевной чистоте, артистичный в розыгрышах Отто начал с ожидаемого Чумой слова:
– Какие гарантии... – но дальше не последовало названье Арбы, – что ты дан мне, как «голубь пути», а не я тебе, как охотнику?
Чума тряхнул головой. Облизнул пересохшие губы. Пряди волос над стриженым черепом разлетелись в почти полном мраке, на фоне дальнего освещённого полога. Так распушается сова, хищная птица, напуганная, зверь, чтоб показаться крупней.
Среди посыльных бывают «голуби слова» – почтальоны, и «голуби пути» – провожатые. Им заказчик даёт твёрдо известный второй стороне знак, что это не охота, не их охота.
Чуя подвох, в жизни отношения не имевший к голубиной службе, низкостатусной, шпионски-нечистой, Чума лишь руками развёл: ты о чём, приятель?
Ещё твёрже, немножко торопливей, чем следовало, Отто повторил:
– Где гарантия на завтра? Что Паж дал тебе для меня, голубь пути?..
За туманом призрачный, увеличенный и размытый, с расширившимися глазами Чума качнулся вперёд, на Пачули косясь, ушам не веря, и переспросил:
– В Шаманию?!

«Ага, попался!!! Есть!..»
Торжество на лице Отто не скрыл бы ни туман, ни маска!
Попался... Чума сжал виски, кулаки сжал...
«О, Шамаш дельта, брод духов, скользких камней брод! Поскользнулся, расшиб голову! За что мне это?! Паж, прости!..»
Отто подошёл к Чуме, руку на плечо положил, заставив Пачули мысленно содрогнуться. Подмигнул другу, спасибо, уходи.
– Ах, я запамятовал, ошибся!.. – со смехом в голосе произнёс он. – Паж не про тебя мне говорил!.. И не об этом!
Помимо всего прочего, Паж произнёс бы «ворон пути». Непростительная ошибка.
– Паж огорчится, да, когда расскажу ему?.. Но ведь не обязательно рассказывать?
Тут промах, Пажу никто из шаманийцев не станет лгать. Да и вообще в своём кругу.
– Чума, а Шамания, где это?.. Что это – Шамания?.. Группа, рынок?.. Отмель непостоянная в Великом Море? Пещера в обсидиане, где тепло от недр земли?..
– Страна... – придушенным голосом отозвался взъерошенный силуэт в тумане.
И да, и нет. Коллекция запретного. Непревзойдённого размера тайник.
Земля, страна, Шамания.

01.25
Разоблачение дроида, включая и дроидов желания, естественным образом начинается с внешних орбит, с чередующихся правильных орбит памяти и пластичных – движения. Одеяние, таким образом, скидываемое за два приёма, по турнирной терминологии лишает дроида какой-то единицы оружия.
Такое же добровольное, редкое явление, как раздача одеяний дроида желания, начинается с внутренних орбит. Продолжается внешними, а заканчивается уходом в «орбита-узел». Своего рода противоположность контур-азимуту. Если он скорее результирующее понятие тенденций и склонностей дроида, то орбита-узел – скорей дроидская плоть: сумма технических орбит, бессознательных поправок, инстинктивных акцентов на каркасе исходной схемы дроида.
Орбита-узел оказывает незначительное влияние на ежеминутные решения в течение жизни, но определяет сущностные параметры: предельный масштаб орбит движения, максимум и минимум скоростей, число возможных к присоединению орбит до предела уплотнения, за которым следует образование из них трона.
Наиболее сложная, путаная орбита-узел как раз таки у дроидов желания. Трёхмерная. Самая простая у Белых Драконов – плоское кольцо. Отсюда и – «уроборос», всякий дракон остаётся до-годовалым уроборосом в душе! Стремится ухватить зубами непослушный хвост!
Пронизывая, спутывая, сближая и разводя все прочие орбиты, узел сам, понятное дело, малоподвижен. И прочен, вроде как железный каркас в конструкции, замкнутый узел, бесконечный. То есть его нельзя развязать. Прекращение дроида не разрывает его.
Возможен только уход в орбита-узел, как говориться, падение в него. Это, когда дроид падает и летит, пропадает, не долетев до конца траектории. Пропадает он, но не орбита-узел, который теперь может забрать кто-то другой для своих нужд. Порвать, распутать, сковать по-новому. Может скомкать и использовать, как лазуритовый топ.

Августейший считал, что на орбита-узел Амаль он может рассчитывать с полным правом. Как на ту, ещё более значимую орбиту, отдаваемую прежде него... На уникальное в дроидах желания – «тихий трон».
Он смотрел уже не на королеву, Аномалию-Августу, заглядывался на соблазнительный склад запчастей, которые достанутся ему вскоре.
Шут забыл, кто остановил дроидскую войну, пред кем Белые Драконы убрали когти.

Процедура раздачи одеяний дроида желания опирается на крепкие внешние орбиты. До самого конца дроид держит избранную вначале форму.
Обставить же церемонию можно как угодно.
Амаль не стала мудрить. Ни танцев, ни лотерей. Прощание и раздача наследства.
Закрытое Семейство окутал флёр умиротворения и меланхолии. Снаружи стальной шар представал чистой каплей, росинкой падающий на пион. Ровно в сердцевину пиона летела капля, не достигая его.
Рядами лепестков проявлялось первое растождествление: добровольной пленницы с крепостными стенами. Оно же послужило свободному проходу званых. Обещанному. Что для Августейшего, для Стража – железом по стеклу.
Он ходил кругами, цокал железом по стеклу, стеклом по железу, когтями по полу, копытами по лепесткам... Снаружи семейства раскрывавшимся, лепестки опадали внутрь семейства, покрывали зал, благоухали. Пион был пёстр, черно-бел снаружи Закрытого Семейства. На полу сквозь каждый лепесток проступила ржавь увядания.
Цокал, скрипел когтями, ждал, когда узел и всё.
Впустив званых гостей, Августейший закрыл, тем не менее, от них покои королев. Семейство предстало изнутри тем же, что снаружи – стальной сферой, разрезанной полом надвое, пока не сплошь усыпан лепестками, тускло-зеркальным.

Как пахли лепестки растождествления, само-растождествления, нет возможности передать словами.
Запах сближавшихся ледяных и горячих цветов.
Орбиты с преобладанием тепла и холода сближались, когда внутренние, отдаваемые первыми, поднимались на выход. Они сближались так, что бы взаимно не ослабляться. Ситом сквозь сито проходили, не смешиваясь и не соприкасаясь. Ледяные и горячие цвета в вуалях достигали предельных, нерабочих величин...
Крайне притягателен этот запах, человек не мог бы в зале находиться. И дроидам требовалось совершать непрерывное усилие, отстраняясь от него. Где-то приятное, но утомительное.

Проблеск, вдыхая этот аромат, осенний, как распад, пиковый, как июльский полдень, вспоминала вайолет, услышанный до перехода под власть Августейшего, на воле.
Парочка преисполненная благополучия на Мелоди Рынке пела про то, как смотрят друг на друга издалека юноша и дева... Как смотрят друг на друга вблизи, когда их роды обменивают, отдают в супружеские узы, но не друг дружке. Вайолет рассказывал про тесный шатёр, про густой, бродящий праздничный напиток, про то, что надо пить и молчать...
Ничего общего с жизнью полудроидов, за исключеньем шатра! Может быть, эта деталь ощутимо приближала... Завораживало искусство певцов, изображавших не диалог, но два монолога. Попеременные, иногда сливавшиеся слова отчаянья...
Зрители мим-вайолета забывали о своём счастье и нынешней эпохе! Даже она, Проблеск, дроид желания, и то заслушалась!
На запах лепестков всплывали строчки: «В невозможности прикосновения, невозможной тесноте...» Дрёма сказал тогда: «Удачное определение любому негодному положению: ни ухватить, ни разойтись...» И ухватил Проблеск за узорчатый пояс! Закинув, посадил на широкое плечо!
Вспомнила, задумалась. Заскучала по нему.

Вид Амаль не прибавлял уверенности в завтрашнем дне, в правильности некогда совершённого предпочтения Августейшего паяца возлюбленному, ложился на чашу весов, качнувшуюся вниз.
Присоединение к Закрытому Семейству как правило происходит без антагониста, часто именно ради того чтобы ослабить или нейтрализовать его воздействие. В случае Проблеск, Дрёма ей и антагонист и возлюбленный...
Напрашивается сравнение с тем, как если б она предпочла карьеру и обусловленность службы обусловленности любви. Неверно. Неподходящее сравнение.
Дроид второй расы идёт к чьему-либо трону оттого, что обретает рядом с ним возможности всего семейства. Более чем половина значимости на эту чаше весов – возможности и достоинства самого владыки. Правда, выражается это скорей в подспудной и откровенной ревности его к трону, в желании не поклоняться, а отнять. Но на самом деле одно другому не противоречит. Вторая раса искренне почитает своих владык, и ни на минуту не даёт им расслабиться! Упреждая такое, всякое разное, и Августейший своим королевам не позволял заскучать!
Искушению его искусства и могущества однажды уступила Проблеск. О том, глядя на Амаль, теперь засомневалась.

Амаль – красавица. Волосы уложены драконьим завитком, как всегда.
Но из Белых Драконов зван лишь один? Да, и не ею, а гостем за компанию. Дракон не из старых приятелей, способных загрустить и уменьшить решимость. Судя по железной, непроницаемой мине Августейшего, лишь белки, ящерицы небесные и пропоют пять прощаний о ней...
А этот... Не знающий грусти, юный. Прежде чем обернуться человеком, всё пытался хвостом повторить завиток её локонов...
«Ха! Уроборос!.. Целиком лишь он повторяется – целым тобой!»
Великан... Глазищи – огуречные, светло-зелёные блюдца. Пасть не улыбаться минуты не может!
«Как бы там ни было, за компанию или нет... Но что-то особенное стоит ему лично отдать!..»
Амаль поклонилась Гелиотропу.

Прослеживается некая трудно выразимая связь места церемонии раздачи с незваным, но желанным гостем. Какая...

Относительно приглашения...
В дроидской сфере, как бы сказать, всякое приглашение – билет на двоих, всегда. И Доминго имел право придти на узкоформатную встречу четырёх тронов над Йош, захватив Индиго, как облачение синего цвета. Это правило и на глади Стократного Лала в силе. Почему?
У контур-азмимута непременно есть доминирующая на данный момент орбита, а у неё точка фокусировки будет смотреть на азимут, соответственно, актуальный в данный момент. Они могут совпадать или не совпадать. То есть, дроид может тяготеть к контур-азимуту, но азимут доминирующей орбиты, как возрастающее тяготение, может отклонять его сторону. В обоих случаях, они представлены другими дроидами! Контур-азимут – давнишним. А доминирующей орбите может послужить азимутом на выбор кто-то выгодный в данный момент: близкий по функции, приближающий желанное знакомство, отдаляющий неблагоприятное.
Чтобы за время пребывания на чужой территории, у чужого трона, ситуация, оставленная без присмотра, не начала каким-то нежелательным образом разворачиваться за спиной, определяющего её дроида стоит захватить с собой! И его зовут, даже если он не этого и не того семейства, и вообще одиночка 2-1.
Иначе может сложиться так, что выйдя за ворота семейства, дроид обнаружит себя без точки актуальной опоры, без ориентира на первый шаг за порогом.
Приглашая кого-то в одиночестве, ему поставили бы некрасиво категоричное условие. Удобно одному, один и придёт.
Однако... Приняв обоих, незваного можно выгнать! Кто помешает трону прогнать дроида за дверь? Это зашкаливающе категоричный поступок! Но он скорее относится к интригам, чем к свинству. Делают... И наоборот случается! Зовут, зная, кого гость захватит в качестве азимута, и, претендуя именно на него, прогоняют званого! Это было бы подлянкой, если бы не было общеизвестно, а так – условия игры. Следи за своими азимутами! Не каждому трону верь. Внимательней наблюдай.

Относительно места...
Когда Гелиотроп следил за постепенным возведением стен Закрытого Семейства, избранная Стражем архитектура удивляла его запредельной лаконичностью. Что естественно в отрыве от задач, а в связи с ними Гелиотропа удивляло противоречие: «Братишка мыслит так просто и притом управляется со столь заморочными существами, хитро-закрученными в основе, пронырливыми как смесь ручейка с лучом... Горного ручейка. Зазевайся, поднимется, с ног собьёт и унесёт. Но ведь справляется! Нет, уж лучше я буду воевать с моими крокодилами в У-Гли... О, Фавор, я перенимаю у Доминго словечки!»
Его удивление следствие богатого опыта.
В дроидской сфере, касательно силы простые формы – ничто. Турнирные мечи, кинжалы, отдельно лезвия и рукоятки вычурны до крайности. Преисполнены зримых и незримых украшений, узоров, надписей... Прямое, простое, это как считанный противником замах.
Тьму однозначного при конструировании заковывают в сложное целое, а вот его упаковать в простое, в шар, это дела стоит. Совсем, совсем не похоже на запихивание своевольных зверей в крепкий круглый ящик! То ж дроидская сфера! Она по названию лишь сфера, местообитания. Чем сложней, прихотливей в своей конструкции дроид, тем причудливей границы семейства, удерживающего подобных. И не потому, опять-таки не потому, что запихать их в строгую, простую форму, значит сломать, муштра, дисциплина, всё-такое, мундиры... А потому, что легко читаемая форма – это непрерывное предложение! Это навязывание, агрессивно воздействующее на его исходную функцию! А этого не требуется ни трону, ни его приближённым. В индивидуальности заинтересованы обе стороны.
Зримо если вообразить негативный вариант... Августейший в бараний рог свернул и в сферу заключил королеву, как в шар лиски-намо... Его ошибкой и насилием была бы не теснота, а оставшиеся лакуны! Позволяющие двигаться, но – лишь определённым способом.
Гелиотроп понимал, что подобного нет в помине. Страж сторожит шутом, прибаутками, развлечениями. Не привязывает, а ловит! Обгоняет. Непрерывно играет на опережение. Подкупает тщательно распределяемыми, не такими уж частыми откликами на запрос снаружи. Прогулками, всегда при нём либо не ниже белодраконьей сферы... Но как в точности, чем Августейший берёт и держит их, дроидов желания, Гелиотроп не понимал, молча восхищался и немного завидовал братишке. Младшему братику...

Относительно двух обстоятельств вместе...
Кто может, тот пусть и выразит на каком-либо эсперанто!
Навскидку понятно, что гостей в стальной сфере Закрытого Семейства собралось примерно вдвое против числа званых за наследством. Отношения между ними крайне запутаны и сложны. Как между собою, так и со стенами, их принявшими.
В которых Августейший всё кружил и цокал по залу, по стремительно увядающим, благоухающим невыразимо, лепесткам. Деловито хмурился. Деловито цокал. От неуравновешенного беспокойства постоянно менял форму со Стража в шута и обратно.

Публика пребывала в движении. Ведь они дроиды, остановки неприятны. Замедления должны быть точны.
Для двух равностатусных друзей непрерывное движение ещё может происходить за счёт внутренней работы слов, эмоций. На встрече тронов такое возможно, когда лишь сидят и разговаривают, на тронах внутри своего семейства. Но если собирается разнородное множество, то пребывает в движении. Чем ниже статус дроида, тем беспокойнее его поведение.

Представительный, как сам Доминго, несущий знаком семейства при официальном визите его сочетанье цветов: белое на чёрном, Индиго пребывал в торжественном, безмолвии неторопливого фланирования по залу. При параде... Белые пуговицы идут сплошным рядом, нашивки покрывают строгий чёрный мундир, глухо застёгнутый. Воротник-стойка подпирает подбородок. Широкие, жёсткие манжеты.  
У Индиго в семействе Дом статус почти нулевой! Но за его пределами взлетало близко к статусу владыки. Вышагивал солидно.
Августейший обгонял его время от времени, погружённый в свои мысли, забывая поддеть или толкнуть. Индиго имел к шуту претензию конкретного плана, загодя облечённую в подходящую колкость, но не хотел репейничать первый. Заведомый проигрыш и обстановка неподходящая.
Тяжело. И в мундире и тут. Как человеком обратно сделался в недрах Закрытого Семейства. Равновесие орбит сохранять трудно. Азимуты стен – вроде нестабильной гравитации.
Нахлынула память о недолгих человеком прожитых годах. Что тоже не способствовало уравновешенности, как её не понимай.
Ближе к завершению мероприятия Индиго чувствовал себя, как на ходулях, на мим-каблуках. Будто не внутри, а снаружи ходит по стальному шару, шар скользкий, уменьшается под ногами. Одно резкое движение, лодыжка подвернётся, и он полетит вниз с вершины дроидского счастья обратно в человеческое тело. Тесный мундир защищал его от этой, неявно присутствующим сонмом королев, производимой иллюзии. Оборотная сторона функции их, дроидов желания: завораживающая притягательность самого ужасного.
В орбитах верховного конструктора, когда проходил под его пронзительно зелёным взглядом, тяжесть и шаткость для Индиго пропадали. По выходу проявлялись вновь.

На следующем круге, когда пересеклись и разминулись, с изгибом усмешки на ярко-красных губах, Августейший прочитал «мундирное» на необщем дроидском под треугольными нашивками и круглыми пуговицами.
Белым по белому: в кругах – треугольники, крыша дома, знак семейства Дом. В треугольниках – круги, нерушимость. И это не считая их расположения! А именно... Два ряда пуговиц, вплотную нашитых на мундире по груди. По рукавам от локтя до манжет в один ряд. По широким хакамам – лампасами. Треугольники нашивок вдоль них. Каждая нижняя совершает доворот, чтобы общим числом завершить полный круг. Три круга, для рук, ног и туловища... Вот защита, так защита!
Даже при красивом, пропорциональном исполнении, запредельное число функционально бессмысленных для одежды атрибутов. Раз уж владыка столь щедр к фавориту, прорву мундирных орбит можно бы превратить и во что-то более ценное. В хитрое оружие. В подаренный ему второй облик, каковой сам себе подарил Страж, сделавшись Августейшим...
Но это значит – отдать, вручить. Доминго использовал, чтобы заслонить и связать. Неизначальный дроид! Индиго было тесно, но, в общем, нормально. Спроси его, пожал бы плечами: привык.
«А как же голова?.. – подумал Августейший и фыркнул, хлопнув растрёпанными серыми крыльями. – Хоть бы фуражку надел на него, Доминго, с козырьком от солнышка!.. Или там нечего охранить?!»
Грубо и несправедливо. Индиго среднего дроида не глупей. Августейшего бесило всякое-любое, которое ему не по зубам. Привык, как и Троп, получать, на что глаз упадёт.

Гелиотроп и Августейший не без сарказма переглянулись, кивнув на спину в чёрном мундире, на её струнную напряжённость.
Что тяжело на церемонии неизначальному дроиду, это всё понятно. Амаль пожелала видеть и одарить, пусть не человека, так хоть бывшего человека, таковых же раз, два и обчёлся... Сарказм относился к отпустившему привратника холодному владыке. В мундире представительских малых орбит, внешних и по отношению в внешним. Хотя он вовсе не представитель! А обычный дроид, получивший дозволение на краткое время покинуть семейство.
Степень защищённости и связанности Индиго равнялась примерно тому, как если бы Гелиотроп приказал всем действующим телохранителям, всем крокодилам своим, явиться и охранять его по периметру! Каждого поставив краеугольным, как в стене У-Гли, когда фазы Юлы поворачиваются, всех до единого дракона! Смешно...
Но в какой-то мере оба автономных понимали, что люди больше них знают про утраты. Что, однажды приобретённое, это знание не отпускает их никогда. И всё-таки смешно!

По сравнению с Индиго, королевы Августейшего – вольные пташки!
Гаер хмыкнул и флегматично подвёл черту наблюдениям: «Суть – недоверие мне...» Фарфоровый, подглазурный кармин губ зазмеился, искривляясь в другую сторону. «Тронный масштаб недоверия! С Тропа величиной... Мог бы и сам придти, но нет. Предпочёл рискнуть фаворитом, но не прочими азимутами? Неужели?» Догнав Гелиотропа, поинтересовался, что братишка думает на этот счёт.
– Не думаю, я знаю. Хороший мундир, надёжный. Пошатнуться не может. Доминго себе не доверяет и никогда не доверял, где уж другим!.. Я так думаю, он в гипотетическом столкновении абсолютного копья с абсолютным щитом, ставит на щит. Будучи сам копьём... Доминго – копьё. Кто в этом усомниться? Никто, и не он.
– От-так-так!.. А что? Вполне...
Соглашаясь, Августейший крыльями замахал, маховое, серое перо поймал на лету и привычно сунув в зубы, низким рыком рассмеялся:
– А вот захлопну стены, вместе со щитом! Что тогда? Кем он там служит, у Доминго? Мост подвесной опускает, при воротах стоит? Ха-ха, мои не откроет! Мои тяжеловаты. Одним камердинером меньше, одной королевой больше!
– Не вздумай!
Августейший смеялся. И вся сфера закрытого семейства дрожала чуть-чуть. Узкое, длинное перо перебрасывал из уголка рта в уголок.
– Что так, Хелий?!
– Застыл, застоялся? Подмени меня в У-Гли! Вот где жарко, вот где захлопывай, да поплотнее!
– Скучно, Хелий! И в У-Гли скучно, У-Гли - работа, а мне бы...
– ...Тропа тебе в компаньоны! И развлекайтесь повыше Юлы.
– От-даже как?! Ты меня... Ты мне... Слов нету!
– От-и помолчи.
Пожимая крыльями и плечами, и хмыкая, словно на него напала икота, Августейший старшему братику не стал возражать и отставил его в покое, чтоб дальше кружить по залу и цокать...
Неотрывно, возле плеча Гелиотропа державшийся юный дракон слушал во все уши и ничего не понимал. За исключением слова «скучно». Что тут скажешь, беда большая... Но вполне поправимая!.. На этот раз Амаль опередит его.

Шутки паяца – с далёким прицелом шутки...
Автономный гаер считал междроидские отношения, в общем, среди второй расы, особо, - избыточно зарегулированными. Каковой взгляд роднил его с Белыми Драконами. Отчасти. До ближайшего принципиального уточнения.
Белки – анархисты промеж себя, а ниже, где их орбиты перепутываются с чужими, сколько б ни фыркали, не гоготали над увиденным, вмешиваются они редко и осторожно. И уж никогда не навязывают себя.
Августейший же полагал, что немножко неограниченной диктатуры взбодрит это, с его точки зрения, застоявшееся болото. Лужи семейств, обменивающиеся ручейками меток... Грозы громыхающие строго над Турнирной Площадью. Да и какие это грозы? Смех один. Встряска спонтанного террора пошла бы на пользу, перемежаясь стопорами безусловного диктата... Со стороны ясное дело кого! «Ах, сладко представить!..»
Никаких дополнительных договорённостей! Их, – Фавор отвернись, не слушай! – лишку с покрышкой.
Пара-тройка сотен тысяч лет жизни при абсолютной монархии и сплотила бы и раскрепостила их. В ней есть всё, что требуется: объект противостояния и объект преклонения... Он же!.. Снятие ответственности и удвоение её... Выбирай на вкус!.. Выбор-то никуда не девается! Обостряется только. «Хочешь, противустань мне!.. Хочешь, облизывай меня!.. С головы до копыт, давай, давай, не ленись... Ах, вообразить сладко!..»

Автономный конструктор, Гелиотроп представлял будущее дроидской сферы с точностью до наоборот: вторую расу нужно окончательно предоставить самой себе, однако... Третью расу, а именно Чёрных Драконов сделать повсеместным буфером, как первая раса сейчас, вдобавок к ней. Первая – тонкая всепроницающая ткань. Третья – напротив, будет универсальной, равнораспределённой прокладкой. Грубой, и в реакции не вступающей. Следящей за связями и договорённостями, каковы бы ни были они, сколько бы их не образовалось. Телохранители для людей, для дроидов чёрные ящеры стали бы – изоляцией провода, бесчисленных проводов бессчётных связей.
Камень преткновения между автономными. Неподъёмный. Лежащий целиком на поле Гелиотропа. Он ли закроет от братишки своё поле?

Легко вообразить, как Августейший реагировал на его повествовательно-задумчивое изложение картины, раскрывающейся перед внутренним взором. Сколько перьев сгрызено!.. Сколько раз Фавор помянута! А топ-извёртыш!..
Шут не столько возражал, сколько хмыкал, кашлял, чесался, воздевал руки к небу, космосу и Тропу... Не менее экспрессивно простирал их вниз, к Собственным Мирам, кружащим на лепестках розы ветров и континенту под ними...
Когда оппонент начинал заговариваться в «диктатурах» и «недопустимостях», взывал через стон:
– Хелий, радость всей дроидской сферы, лал всех трёх рас! Ну, не дивный ли абсурд именовать недопустимым невозможное! Ну, какой диктат, Хелий?! Мы скоро бесповоротно утратим способность их понимать! Отчего ж не поставить их в условия, когда они вынуждены будут изо всех сил понимать нас? Меня!.. А?.. Пусть стараются! Пусть совершенствуют эсперанто, ха-ха! Ха-ха-ха!..
Гелиотроп качал головой.
– Хелий, не замечал ли ты: единственный способ взаимодействия – произвол? Слово... Копьё... Клещи... Или исчезновение! Нет способа подготовить, нет возможности предварить... Подготовить к тому, чтоб подготовить к тому, чтоб подготовить... Это превращается в дурную бесконечность! Будущее – то, чего нет. То чего нет – это то, что неизвестно. Ни тому кто, ни тому кто... Ни одной стороне, ни другой. Так было всегда, так останется вовеки... Глянь сверху на них слегка, на троны. Они застоялись! Всё тухло, всё вяло, всё обросло паутиной обязательств, как шерстью! Не пора ли постричь их, пусть голыми побегают! Хелий, оглянуться не успеешь, как заново обрастут! Что? Не так?..
Но качал головой Гелиотроп.
– Гелий-Хелиос!.. Муравейник их скоро превратится в плотно пригнанные шестерёнки! С изнанки и снаружи все облачные миры, второй расой сопровождаемые при сборке, станут как близнецы! Хелий, небольшая встрясочка! На то и щука в реке, чтобы карась не дремал!
– Твоё прошлое говорит в тебе, – не по делу возражал Гелиотроп.
Страж не обижался переходу на личности:
– И толковые вещи оно говорит, Хелий! А твоё прошлое имеет голос в твоём настоящем?
На это Гелиотроп не отвечал ему.

01.26
Из четырёх главных тронов Амаль пожелала увидеть напоследок нового владыку тёплого семейства Там.
Не сменивший турнирных доспехов, глава Порт скромно подошёл, опережая её поклон гостю на входе, засвидетельствовал уходящему дроиду желания своё почтение в форме сожаления об этом её решении. Амаль ответила полуреверансом... Артефакт плоской рукоятки ножа лёг между их ладонями в его ладонь, от любопытных глаз скрытно.
Подарок ценный.
Типы турнирных клинков исчислимы, общеизвестны. Поправки к их свойствам заключены в рукоятях, существенно расширяя вариативность. Когда рукоять – артефакт, больше свободы заложить в неё желаемое. Если же помещается целиком в ладонь – считать её свойства невероятно сложно. Недамский подарок, высший класс.

Прекращение – континуумное, рекурсивное решение, само по себе контур-азимут. По природе оно требует такового для реализации, то есть, требует быть сориентированным относительно какого-то дроида. Причём, как плюс-вычитающий процесс, нового дроида, «плюс-вычтенного из вчера», не знакомого либо автономного. Он будет называться – «точка фокусировки контур-азимута прекращения».
Амаль пока не выбрала и раздачу вуалей не начала. Исходно подразумевалось, что им станет Августейший...
Передумала за миг! И опять-таки подразумевалось, что тогда – Гелиотроп. Но рядом с ним такой дракон...
«Хорошенький, славный!.. Как уроборос!..»
Дракон – фиговый азимут. Серьёзные 2-2, как могут полагаться на них, кувыркающихся непрерывно?
И владыка Порт поневоле заявился с сопровождением, не азимутом, с подопечным...
«Не дракон... И совсем не знакомый...»
Подходит Амаль...

Королева желания спонтанно избрала Айна, – счётчик несуществующего, то есть имеющего в сердечнике молчащий трон, – азимутом для процесса своего прекращения. Это удобно: он не подаёт голоса, но и не колеблется. Но с незнакомцем ориентировка 0-1 всегда 1-1, взаимно. Пока существовала на свете, и Амаль ему азимут. Как только прекратится, трон станет нечитаемым, принципиально не угадываемым, даже за несколько мгновений до того, как подаст голос. Второй раз каким-либо образом узнать, кто Айну азимут, не будет возможности. Даже у Августейшего.

«Не придерёшься!.. – Августейший скрипнул острыми зубами и выдернул сквозь них остевой прут обглоданного пера. – Хелий, ну, чего ты умиляешься на оно?! Как дракон на уробороса?! Оно ж ещё и вовсе не понятно к чему и зачем!.. Зато слишком понятно откуда!..»
Автономный провидец ждал чего-то подобного и не ошибся.

Плечом к плечу с владыкой Порт, торжественный как Индиго, торжественный как вещь, ни разу не использованная и даже не вынутая из упаковки вещь, погружённый в беспристрастное созерцание, – тёплого владыку сопровождал высший дроид Айн...
Заведомо высший, но пока что и до автономного незавершённый.

Тонкий юноша. Из-за сутулости Порт казался ниже его, иначе были бы вровень. Полупрозрачный. Все суставы – матовые шарниры. Плоть орбит словно набрана на кости тончайшими звонкими браслетами танцовщиц по рукам и ногам, на корпусе они, пресекаясь, лежали плашмя. Лицо набрано плотней, кажется цельным. Глаз не поднимает. Правильно, пока что Айн смотрит на Юлу, Юла ему важнее траурных светских приёмов.
В этот период от коваля ему нельзя отходить, после – вольному воля. Идёт кодировка речевого аппарата, как непрерывности сигналов и пауз, желательно максимальное количество вариантов охватить. Не из пространства идёт, через коваля. Что Айн воспринимает через уши, ему – белый шум. Мало-помалу наполняющийся всеми цветами радуги.

«Один, значит, делан непарно... Вот же, Хелий умиляется, чем возмутиться!.. А ведь можно было расковать считалку Айн, как топ лазурита! На ту сторону коромысла добавить. Но нет! Чтоб без влияний! Сразу без антагониста!.. Целиком вручную. Кузня, видать, у него здорово хороша!..»
Последняя мысль пришла к автономным одновременно.
Гелиотроп заметил пришедших и, да, умилился!
Оставив подопечного дракона, как бы – сидеть в уголке, пальцем прочертил ему траекторию прогулки по залу. Ускорения, замедления, мимо кого... А сам повернул к тёплому владыке.
Вдумчиво махнул, повёл рукой вдоль спутника его с головы до ног:
– Великолепно!

Юноша поднял глаза, кивнул и негромко произнёс:
– Ди...
Одновременно «здравствуй» и «да». Опустил взгляд.
Ди, то слово на необщем дроидском, которое не меняется. Порой его используют в качестве союза «и», причём, для двух, но не более понятий. Таким образом, оно означает и цифру «два». У слова «нет» на каждый случай – новая форма. Собственно им, звонким «ди» перекликаются Туманные Моря дроидов, им лепечут.
– Ди... – кивнув, произнёс и владыка Порт.
Охотно соглашаясь с высокой оценкой, тем более что Гелиотроп похвалил в какой-то степени себя самого.
– Где твоя кузница? – спросил Гелиотроп отличившегося мастера с живой, приятельской непосредственностью.
Августейший чуть не упал!
«Сейчас, проводит он тебя!.. Как говорится, закрути своих улиток в узелок!.. Потуже!..»
Но не успел хмыкнуть вслух, как владыка Порт с той же непосредственностью ответил:
– Над горячим ключом Юлы.
Имелись в виду Синие Скалы.
«Так вот оно что...»
– О, удачный выбор! Но, постой, а как же...
– ...у меня есть копыта от старого вепря, - пояснил Порт.
– А... Тогда удобно.

Имелось в виду приспособление, дающее проход под водой. Четыре раздвоенных копыта складывались так, чтоб между ними мог поместиться дроид. Оставаясь внутри, он мог перемещаться в Великом Море. Лишь вдоль Синих Скал, но и это весьма ценно.
На этих копытах вепрь бегал когда-то по мелководью Туманных Морей. Как шкура Чёрных Драконов, копыта вепрей устойчивы против воды, однако, не до бесконечности. Периодически вепри сбрасывают копыта, новые самостоятельно отверждают, либо в У-Гли, побыстрей.
У Гелиотропа полно этого добра, но ему не приходило на ум какое-то ему применение. Ему отброшенные копыта доставались за услугу отверждения новых и просто ради уважения, тронам их продают за эксклюзивные метки.
Вепрь, хоть поисковик сам, но метки и ему не помешают. Например, личные – прямые к тронам.

– Там ниша... – рассказывал Порт, сутулясь ещё круче.
Тёплая меланхоличность неуверенного голоса.
«Тронный дроид? - думал Гелиотроп. - В жизни бы не догадался, не поверил!»
Ну, а эта картина?..
Турнирная Площадь... Владыка Порт разворачивается на гарцующем вороном коне... Георг косит девственно-голубым круглым, драконьим глазом... Длинное копьё в одном движении, неделимым, ударяющим и подкрученным ударом вперёд, выбивает копьё из рук противника и сбрасывает его с коня...
«Тронный, несомненно! Ничего не понимаю...»

– ...нишу выгрызли бестолковые улитки. Азимуты первой расы часто проходят вдоль, улиток, упавших в море притягивают... Горячий ключ тоже. Я заметил, углубил.
– Да-да... О, так мы соседи! Домой там хожу.
– Я видел тебя иногда.
– И не окликнул?
– Гелиотропа? – улыбнулся Порт. – Да и как?
– В смысле как? Сквозной проход из закрытой кузни Улиточий Тракт не испортит. Дверцу навесить – и все дела!
Порт кивал неопределённо, склонив голову.
Резкий, трескучий смех Августейшего нарушил паузу:
– Тайный коваль, Хелий, конечно мечтает об этом! Чтоб в его кузню любой мог свернуть непосредственно с Тракта!
Слегка механистичное, правильное лицо Гелиотропа отразило смущение машины, допустившей осечку:
– Глава Порт, я бестактен! Впредь можешь мне просто не отвечать! Одиночество быстро огрубляет, стирает, что было, чего и не было, а казалось, что было в тебе! Из нас, автономных Августейший всегда в форме, семейство даёт ему жару, не хуже наковальни для дракона! А я, когда к вам, ко второй расе выхожу, читаю эсперанто пред выходом, как тестовую таблицу. Как дроид, выброшенный Стократным Лалом минуту назад! Пути автономных и высших расходятся...
За беседой паяц успевал кривить рот на развернувшуюся церемонию. По усмешке на каждого, получившего что-то от Амаль. Зная цену её наследству, он намеревался не мытьём так катаньем всё это вернуть.

Траектории дроидов одиночек и групп, кочующих по залу, усыпанному и осыпаемому пёстрыми лепестками, пролегали восьмёрками через центр, где пребывала королева. Кто получил что-либо, кто нет, все проходили мимо неё.
Амаль стояла на парящем, полноцветном диске. Дроид подходил к ней, покров отдельной орбиты или небольшого созвездия конденсировался в пятицветном излучении на её тонких и гордых, широко развёрнутых плечах. В зависимости от жеста, которым снимала, даримое становилось вуалью, одеянием той ли иной вычурности. Подругам, их звано пятеро, доставались вуали не по разу, а сколько подходили.
Для остальных покровы чаще выглядели шарфами, палантинами. Момент предупредительности, разомкнутое получатель закольцует, как он хочет.

Траектории владык и дракона были самыми широкими. Ясно, последними подойдут, единожды.
Порт сказал:
– Верховный конструктор, я знаю старую людскую поговорку: сапожник без сапог... Позволь мне спросить? И поныне разве не в твоей воле сделаться высшим дроидом? Почему ты отвергаешь переход?
– Так это буду уже не я! Аргумент, владыка не в том, что «не я» окажется хуже, бесполезней, чем я... Несчастливей... А в том, что знать невозможно заранее, он-то хочет перехода или нет! Как спросить того, кого самого ещё нет?! А в принципе, могу, конечно.
Они помолчал, издали глядя, на королеву, взмахнувшую покровом цвета морской волны и облекшую им серебристого дроида желания...
– Холодный гаер-владыка не прав, – вполголоса, но на шёпот не переходя, сказал Порт. – Я пытался сделать выход на Улиточий Тракт. Сразу. Из интереса. Породу прошёл легко, лазурит обычный. Топов у меня тогда накопилось: складывать некуда! А сколько улиток осталось без зубов, сколькие их сточили в край!.. Пройти-то прошёл, а панцирь выходной нужен. Дверцу, да. Откуда я такой возьму? Не с мелочи же современной. Это был бы для улитки выход на Тракт! Зачем она там нужна, куда ей по Тракту ползти?!
Гелиотроп улыбнулся:
– Своей Фортуне навстречу.
– Разве что... Я тогда с булавочную головку линзу проделал, с каплю припоя, и не нарочно, последнюю улитку снимая... О-е!.. Как дунуло на меня от Юлы!.. Не увернись, об стенку бы размазало, как белого хрюка об наковальню У-Гли!
Рассмеялся и смутился, поняв, что упомянул его, собственно, Гелиотропа наковальню и кузницу. Может ему неприятно это, вошедшее в поговорки, пользование его владениями, как полигоном для лихачества белыми ящерицами небес?..

Августейший вырос за спиной беспардонно внезапно.
– Про зубки интересуюсь, – встрял паяц, – про зубки можно поподробнее? Затачивал, новые вставлял?
«Невыносим всё-таки...»
Порт на ходу слегка поклонился в его строну, как делала прежде, чем Августейшему ответить, вся без исключения вторая раса. Не этикет, дыхание холода, избыток цветов-дискрет в лицо.
– Страж сокрытых королев, не топы пошли на починку улиток, а улитки – на топы. Где бы я хранил эту кучу и пас это стадо? Они в Йош, под Стократным Лалам. Наверняка, лучшие израсходованы давно.
Выплёвывая остатки пера далеко и сильно, Августейший, покосился на Уррса, траектории кружения по залу сблизили их.
Меняя тему, поцедил:
– Белки-хрюки... Вот уж кого у себя не ждал, не гадал увидать...
Гелиотроп издалека улыбнулся огуречно-зелёным глазам, подтвердив:
– У нас тут площадка молодняка! Познакомить бы их, да чуть рановато.
Что-то подсказывало Августейшему, что знакомство это совершенно неизбежно и отнюдь не за горами.

Ныне же знакомство Айна с кем бы то ни было ограничивалось кратким: «Ди...» И это не звук голоса.
Его горло выглядело как сустав, матовый шар. Эффект должен пропасть за шаг до обретения непрозрачности. Ради форсирования процесса, речевые аспекты вибрирующей рекой шли через физические орбиты общей формы. Ячейки категорий готовы. Их подъячейки формировались споро и правильно. По завершенье дробления они будут оживлены однократным взыванием их содержимого, оставшись ячейкам собственно. Вроде как древнее чтение тестовой таблицы. Опекун прерывать может, вопросы задавать, нарочно запутывать с целью умножения связей, развития гибкости речи, а значит и ума.
Порт дробление старался затянуть. Мельче – лучше. Но затягиванию процесса бессознательно сопротивлялся организм нового дроида. Он хотел уже не учиться, а – быть!
Уррсу повезло больше, его обучали, развлекая! За игрой в марблс, на Мелоди, на Морской Звезде... Да ведь он – дракон! С драконом иначе и не сладить!
Владыка Порт хотел, чтоб первой одеждой Айна, стала вуаль дроида желания вокруг шеи. Надеялся на это.
Фортуна и Фавор, неведомые формирующемуся дроиду, немного откорректировали желание его опекуна.

Проблеск очень удивилась, попав в число званых наследниц Амаль.
Не дружили, конкурировали слегка. За сопровождение дроидов при запросе. За игрушки.
Перетягивание артефакта, будто каната – частое развлечение в их кругу. Телекинез такой, специальный. Усилие направлено не на вещь и не на соперницу, а на ту королеву, что предоставила вещь для игры, продолжая держать в своём силовом поле. Игроки подсчитывают частоту вибраций, устанавливают алгоритм как можно точней, чтоб попасть в промежутки, в формулу. Если приблизительно, артефакт тоже сдвинется приблизительно к тебе, медленно и не намного. То есть, нужно выбрать стратегию из двух вариантов: схватив быстро, но не крепко начинать тянуть и продолжать подсчитывать корректировку, либо отдать больше времени подсчётам, затем хватать и - рывком. Для дроидов желания азартная и полезная игра.
Конкурировали, как и все остальные, за очерёдность вольных прогулок с Белыми Драконами.
А за внимание Августейшего – нет.
Проблеск вполне хватало, и Дрёма, опять-таки из её мыслей не выходил. Амаль, напротив, всегда не хватало внимания владыки, на ступеньках трона – её постоянное место.

Сейчас, в засыпанном, осыпаемом метелью чёрно-белых, ржаво-шуршащих, неодолимо ароматных лепестков зале, глядя на то, как владыка-гаер, всё устроив по слову Амаль, не будто, а действительно забыл про неё, оставил за дверью прошлого дня, Проблеск изумилась его настоящему лицу – всегда очевидной, но оказавшейся бездонной холодности.
Представить не могла, что в такой момент задумается о выходе из семейства и воссоединении с Дрёмой. Не это ли – главный подарок ей от Амаль? От чистого сердца, от запоздалого прозрения.
Или наоборот: остающейся счастливице в рот – ложечку терпкой грусти?
Неотрывно Проблеск смотрела на неё.
Дроид есть дроид! Сочувственность взгляда живо уступила место восхищению мастерством, улавливанию приёмов. Проблеск-Августа ещё подумала, отметив ювелирную точность, самостоятельно, без «фрейлин» разбираемых покровов: «Ох, напрасно бесподобный владыка забыл, над кем поставлен!.. Забыл убравшиеся когти Белых Драконов, спрятанные клыки. Или не слышал, как в высоком небе курлычут они: котятки, а не гогочущие гуси, приветствуя Амаль... Напрасно ты решил, что при удерживании дроида желания, есть хоть доля секунды, когда можно расслабить руку... Амаль... Аномалия-Августа... Она никогда не доставляла тебе хлопот... Именно она. Вот это, бесподобный владыка, мне представляется, плохой для тебя знак».

Взлетали покровы... Кого-то окутывали, на ком-то оборачивались шарфом... Поясом... Платком на голове, чадрой... Перевязью для меча и кинжала, для колчана. Иную вуаль её руки комкали в розочку, в мячик и бросали, чтоб, ударившись в дроида, вуали тайно в нём пропасть.
«Тихий, скрытый подарок».
Страж хмурился. Всё подмечал... Кроме главного.
Чистые вуали, ровные. Всех цветов, нежных оттенков. С разводами, с пятнами. Правильного и дисгармоничного расположения, предполагающего включение заплаткой.
«Полезная вещь...»
Страж хмурился, дёргал щекой.
Покровы с повторяющимся и неповторяющимся узором серебра. С надписями. С блёстками, вкраплениями столь малых орбит, что остались бусинками прозрачными.
«Мишура».
Не хмурился.
И так далее, и тому подобное.
Отдельная песня: вуали, содержавшиеся, как запахи, духи в сосудах, флакончиках. Оттуда вьются, испаряясь навсегда или с возвратом. Те же орбиты, способ хранения такой.
Немного орбит колец, браслетов, ожерелий.

С определённого момента, вихрь света нисходил на королеву, и те лепестки, что залетали, безвозвратно таяли в нём. Как и она.
Оттого что раздаваемое Амаль имело природу холода, а жест раздачи – тепла, её руки разбрызгивали этот свет. Взмахи вуалей... Протягивала флакончики, повязывала шарфы. Любое движение оборачивалось брызгами, недостаточно плавное, чтобы погнать круги.
Амаль и не старалась быть сдержанной, мягкой. Её свет. Её кропящее, серебристое прощание. Явление аналогичное фейерверку пробитых доспехов на турнире, брызги из-под клинка.
Плавность дроида желания осталась в прошлом. Числа оставшихся орбит не хватало для плавной смены кадров. Картинка вздрагивала. Уронив очередную вуаль, королева представала в вихре света маленькой статуэткой, обретая прежний размер также рывком.
Несколько артефактов продолжали лежать под ногами, на границе не растаявших, всё прибывающих лепестков. Решала кому? Или тот, кому, не подошёл ещё?

Проблеск ахнула...
Сквозь брызги первой расы с головой покрыла её фата, сотканная из лепестков жасмина, аромат сбивал с ног. Распалась. Каждый цветок протаял до той орбиты, которую мог усилить. Не просто ценный дар, искренний, отмеченный вниманием. И ещё – совет. Фата.
«Выбирай своевольно. В подходящее время, когда решать разрешено, плен меняют на плен».
Проблеск кивнула. С учётом репутации Дрёмы, заложница, значимая в высшей степени, и как возлюбленная бунтаря, и как его антагонист.

Уррс взял из тонкой, пропадающей в завершении жеста, руки чеканный флакончик. Непрозрачный.
О, какую цепь далеко протянувшихся последствий произведёт этот, совсем не значимый для Амаль нюанс: выбор артефакта из непрозрачного материала!
Металл потемней меди, без окисла. Выдавлены на нём, над пояском сужающимся волны, две сшибаются две разбегаются, замыкая, таким образом, круг. А на пробке серп лунный.
Протянула не прежде, чем взглядом осведомилась у Гелиотропа, уместно ли это. Его подопечный, не её званый гость, мало ли что...
И Уррс получив, осведомился у патрона, вопросительно дёрнув подбородком:
– Уррр, как тут принято, выпить сразу или сохранить?
– Как хочешь.
«Откуда я знаю, как я хочу?..»
Убрал. Достал. Понюхал. Откинул ногтем крышечку, снова понюхал... Убрал. Достал и лизнул.
Амаль рассмеялась, не прекращая вскидывать и окутывать дроидов, текущих мимо неё, вуалями всё более и более эфемерными, прозрачными. Без слов.
Взглядом спросила: «Ну как, дракон?..»
Огуречные очи сощурились, будто дракону за ушком почесали, и раздалось тихое хрюканье, заставив улыбкой ожить весь зал. Общеизвестно, как Амаль благоволила к драконам.
«Чудное создание!.. На дроидский день раньше встреть тебя, я, может, и по-другому распорядилась бы днём теперешним...»

Юный Уррс, день за днём на Краснобае набиравшийся человеческого опыта, напитывающийся страстей и лукавства, был уже не так прост, как казался.
Знал, что некоторые флаконы открываются и с другой стороны. Знал, как много зависит от времени. Можно открыть, образным языком Гелиотропа выражаясь, «когда сок, когда вино, когда уксус». Он подарок ненадолго, но сохранит.

Вот степень надменного, врождённого безразличия Белых Драконов к делам второй расы: лишь приняв подарок, Уррс осведомился, а зачем они вообще-то сюда пришли... В чём смысл события?
Выслушав, пока широкая, сложная река траекторий уносила их от Амаль, поперхнулся услышанным, и, против течений, круга не завершая, выплыл обратно к ней. Кольцо драконьего кувырка замкнул вокруг королевы, чтоб не относило бы его.
«Какой извётрыш укусил тебя, королева?.. – было написано крупными буквами на улыбчивом, диковато-характерном лице, в сошедшихся бровях и белоснежной, озадаченной полуулыбке. – Что за абсурд, что за прекращение?! Подпрыгивай, кувырок – и бежим!..»
«Чудный, смешной... От кого бежим?..»
Амаль уже практически убежала.

01.27
   Световой столб уплотнился. Брызги стали крупней. Хрусталь мелкого гравия на отмелях восточного побережья... Волны перекатывают в прибое этот обкатанный гравий до бесконечности, так зачерпывали и подбрасывали брызги света руки Амаль. С шорохом ветра рассыпающего дюну намытую штормом, высохшую за время отлива, рассыпались крупные, застывшие брызги... Великое Море и отмели, и связные Впечатления облаков, и Морскую Звезду, всё забирает обратно...
   Недолго осталось и королеве желания, собственноручным ветром раздувающей последние вуали, рассыпающей последние брызги, до возвращения в пространство, где едины люди и дроиды, и пребывание и прекращение.

Он хулиганить не хотел... Даже не помышлял! Уроборос проснулся в драконе. От переживаний. Вместе с нервным тиком, лихо убежавшего в сторону глаза.
Уррс нагнал Гелиотропа и сильно куснул за плечо.
– Ты чего?!
– А вы чего?!
– Кто – мы?! А... Понятно... Ты форму-то меняй, кусака...
Гелиотроп половину времени уррсового воспитания уделял тому, что для высших самоочевидно... «Определённые взаимодействий возможны в определённых формах!» Устал повторять. Высшие обусловлены этим фактом. Подраться, устроить турнир дроидам в необщей форме принципиально невозможно. Необходимо провести тотальную подготовку: место, бишь – площадь, оружие, и наконец, облик. В смену формы оно и выливается!
Но это для высших, автономным требуется заучить и вспоминать, что к чему подходит. Их-то обличья свободно, в меру искусности меняются.
То есть, Гелиотропу не привыкать, что его кусают драконы, но не в человеческом же облике!

Брызги застывшего света теперь не пропадали в воздухе, оставались блестеть среди пестроты чёрно-белых, ржавчины увядших лепестков, и весь зал начал блистать из-за них, переливаться, отражая многоцветные тела самих дроидов и их одеяний.
Срок Амаль подходил к концу. Оставался тихий трон, отделяющий последние внешние орбиты движения – раздающего жеста от малых орбит облика королевы. Ну и сам орбита-узел, лишённый размежеваний клубок.
Пустой взмах рук... И «драконий завиток» густых волос рассыпался по плечам.

Августейший отстранённо подумал, что это было нерасчётливо – сохранять его до последних минут, скормить несколько широких орбит лишь на энергию его поддержания. Мысль не более практическая, чем её предмет. «Дроидская» в изначальном понимании слова мысль машины, ведущей непрерывный подсчёт. Взаимосвязей, трат, выгод.
Практически - ничто, а символически «драконий локон» связан с волей, неосознанной волей к жизни. В случае Амаль неудивительно его сохранение, феноменальна проведённая ею церемония. Чем? Самостоятельностью исполнения.

Дроид желания, выбравший прекращение и дары облачений, в среднем способен дойти без посторонней помощи до трети процесса. С трудом до половины. Дальше – гувернантки, пажи, фрейлины... Технические, высшие. Кто-то, не важно, кто. Подруги, сам Августейший...
Амаль без их помощи прошла. Поднялась и стояла на девяносто девятой из ста ступеней, каковым числом не случайно маркирован и Стократный Лал. Королева произвела работу обратную его синтезу.

Драконий завиток был распущен последним, возможным для неё жестом. Орбиты движения исчерпались.
Вихрь света упал воздушной, колеблющейся вуалью и остался под ногами королевы обручем – тихим троном. Таким образом, он находился между узел-орбитой, которой являлась Амаль фактически, и мерцанием орбит внешнего облика, для тех, кто снаружи смотрел на неё. Как свет угасающей звезды, точно.
Тихий, молчащий трон... Неделимый как человек в порыве свободной воли... Базовая черта дроидов желания... Такой крепкий... Такой непредсказуемый. Несуществующий. Удивительно ли, что Айн отчётливо видел его?
В тихом трое уплотнены до необратимого слияния орбиты наблюдения и движения, именно в дроидах желания разнёсённые столь широко, что вообще не соприкасаются! Ковальский парадокс: нельзя разносить что-то вплоть до полного неконтакта! Оно схлопнется!

После виртуозной церемонии Августейший ждал себе узел-орбиту, как закономерный дар... Ждал, что принадлежавшее ему, останется его.
Ну, а с жадностью и некоторым сомнением, не сумеет ли и его потратить на честолюбивый эффект, взрыв салюта, осыпающего приглашённых, он ждал тихого трона. Если не салют, чтоб перешагнуть через орбиту тихого трона, чисто технически дроиду желания нужен мостик.
Всегда есть мостик в семейство, откидной, подвесной, постоянный. Какой-то, но есть, как рама в Собственный Мир. И как всякую обусловленность его стараются заменить, искусность демонстрирует могущество. Окружной ров кустами, клумбой маскируют, роем меток, пригодных лишь для оповещения, как дверной звонок... Мост – решёткой сада или даже тенью от решётки...
Из крупных семейств только у Доминго ров – это ров, мост – это мост. Пренебрёг, проявил надменность.
И к молчащему трону дроида желания нужен мостик, чтоб ей выйти. Протянутая рука. Не слабей её руки, принадлежащая тронному или автономному дроиду. Ему и достанется тихий трон.
Каждый из возможных претендентов ясно понимал, что даже по просьбе Амаль оказав ей эту услугу, подпадёт под его недоброжелательство Августейшего такого масштаба... Которое полученным даром не искупается. Кто рискнёт, ха-ха? Сумасшедший или несведущий?..
Так что в целом, если не салют, гаер был спокоен. Уверен... О, Фавор...

Некие подобия тихих тронов желания складываются порой в существе дроидов как временные явления. По масштабности с настоящими несравнимые. Пробуждение их голоса чаще всего и прекращает их существование, слабых, временных, образующихся долго, существующих до первого крика-импульса. Но распознать их, в чём суть, невероятно трудно. По косвенным признакам можно. По неоправданно длинным или необъяснимо коротким зависаниям дроида перед чем-либо, после чего-либо совершённого, регулярным. По необъяснимой избирательности в пустяках. Это будет не проявление, не «голос» трона, а маркер его наличия.
Если пробуждение его голоса и спонтанно, то уровень пребывания среди других орбит – постоянен. Он обусловлен пределами, до которых смог протонуть, на каком уровне узел-орбита уже способна держать его.
К примеру, при обработке меток дроид может регулярно подвисать. А на турнире быстрый. Тормознутость вовсе не проявляется, где новая информация не упакована в метку. Кто это увидит? Никто. Кому это важно? Турнирному сопернику. Важна степень предсказуемости, ритмической простоты! Адресатам же меточным она абсолютно безразлична, на миг позже прочтёт, на миг быстрей...
На трибуне стоя, над площадью и толпой, обеими руками обнимая своих королев, Августейший до начала схватки всё пытался разглядеть, угадать: есть в ком подобие тихого трона? Сыграет в решающий момент? Автономный, а угадывал редко. Такое дело, тёмное... Тихое.

В нарушителе, с которого требуют отчёт все четыре трона, к гадалке не ходи, молчащая область есть или была! Он думал, что ею следы запутывает! Соскакивает с привычных траекторий, держит азимут для видимости, а реально ориентируется тихим троном вовсе не на него. Это так. И немножко наоборот...
Тихий трон не служит дроиду в проделках, стоящих дроби дробей и выше, он подталкивает к ним! Продление импульса, да. Функция, которой дроиды желания распоряжаются сознательно, и которая распоряжается всеми остальными, стоит ей чуть возрасти.
Ни честным одиночкам, ни дроидам семейств тихий трон не нужен, нужен лишь тот, на котором сидит их владыка, ему и служат, за ним и пришли. Предсказуемый. Прочный. А эти подходят для отлучек в людскую сферу и для коварных замыслов! Для планирования подходят, если крепко их держать. Такая записная книжка...

В предтурнирной напряжённой тишине Августейший угадывал и промахивался.
В усыпанном лепестками прекращения зале он увидел тихий трон глазами. Потому что, как только облетели вуали дроида желания, тихий трон подал голос, бессодержательный, отчётливый зов... И сделался автономному гаеру зрим.
Рядом же в толпе стоял один дроид, счётчик небытия, который в тот же самый момент потерял тихий трон из виду.

Лепестки больше не опадали. Чёрно-белая канитель в воздухе прекратилась, весенняя часть невозможно притягательного аромата ушла. По ржавчине распространялось искрами бенгальского огня пламя-дискрет. Точные искры. Пятилучевые. Маркер насильственной власти, приказующих импульсов. Августейший начал уборку, не дожидаясь ухода гостей.
Многие отстранялись, ломая траектории, большинство ускоряло ход, но все любовались. Осень сгорала, перешагнув зиму, торжествовала металлическая, как Закрытое Семейство окончательная весна... И вдруг остановилась. Бенгальские искры зашипели и откатились от ног дроида до сих пор не получившего дара.
Айн кротко и сосредоточенно как вниз смотрел, так и продолжал смотреть...
– Ди... – сказала Амаль и протянула ему руку.
Как трудно даже автономному поверить в то, во что верить не хочется! Августейший подумал, что в этой руке прибережённый дар, пустячок какой-нибудь. Нет же, она была пуста.
– Ди!.. – откликнулся Айн.
Поднял взгляд и взял её руку. Взял пустоту молчащего трона из её руки.
Тут уж никто вмешаться бы не смог и не успел. Без паузы Амаль оказалась снаружи круга, Айн - внутри, и трон в нём пропал. Со всеми искрами разом.
«Шутница, ученица, ненавижу!..»

Маленький штришок... А как же владыка?
Шпилька выпавшая из чёрных волос, шпилька чёрного дерева лежала под четырьмя копытами Стража. Насмешка.
Грубая драконья шутка, когда бьют и попадают по носу: «Хвост драконий тебе от меня! Получил?!»
Вообще-то шпилька – стилет...
«Амаль хранила турнирное оружие?!» – некстати поразился Августейший, будто это теперь важно... «Ну, спасибо, Аномаль-Августа...»
Тяжело и пристально Страж изучал её черты той, от которой помимо черт ничего и не осталось...

Индиго поднял стилет!.. Из не иссякающего любопытства ко всему дроидскому. И ни одного места, ни на одной из форменных орбит свободного не нашёл для второго, незапланированного дара! Карман, петля, хлястик?.. Ничего! Доминго ревнив и подозрителен, тайному не место в его дроиде!
Не долго думал, шпилька, так шпилька! Он повторил жест Амаль наоборот, и шпилька чёрного дерева пропала уже в его иссиня-чёрных волосах. Вместо локона замкнула крупный, гладкий пучок на макушке. Поклонился.
С толикой грусти неподвижная Амаль проследила его благодарственный поклон. Тугая, ровная причёска, с которой предстал воинственней и взрослее, преобразила Индиго неожиданно сильно и не только внешне.
Так и взрослеют дроиды, не годами, а связями, дарами, трофеями. Отстранённостью, приобретённой вдруг.
Общая форма Индиго, изменившись не по воле Доминго, позволила взять дистанцию для взгляда на владыку. На собственную неколебимую преданность возлюбленному и трону. Скачок взросления не раскрепостил, связал его ещё крепче. Амаль это не по нраву, но дар должен радовать получившего, а Индиго очевидно счастлив.

Острые зубы паяца скрежетнули без пера между ними... Амаль не дрогнула, за неё дрогнул весь зал, обмер. Блюдца огуречно-зелёных глазищ заняли половину его. Недоумение и возмущение переливалось через край.

Это очень старый жест Августейшего... Персональный.
Фронтально Страж казался двуногим, двуруким, нормальным человеком в рабочем переднике. Мгновенная демонстрация ещё двух пар ног и рук, превращающая его в копытного паука, была коронным, врождённым приёмом с отчей ему игры. Его повторял очень редко и бессознательно, при неподдельном гневе. По вложенной силе ужаса это маленькое переступание и высвобождение рук из-за спины равнялось лишь голосу Тропа. Но если Троп сеял панику, то Страж парализовал.

Сутулый броненосец с леопардовой лентой на лбу усмехался себе под ноги. Стража игнорировал.
«Завтра пугай. Сегодня всё слишком увлекательно. Похоже, сегодня, холодный гаер, не твой день. Для шуток неподходящий».
Айн смотрел прямо, стремительно теряя прозрачность. Высший... Дело сделано. Превосходное место и время для начала жизни, и превосходный дар на первый день рождения.

Бешенство. Кого паяцу винить?
Лишь себя! Как естественен был финальный аккорд Амаль, как ужасающе логичен! Добавить тайное к тайному. Отсутствующее – к счётчику отсутствия... Как будто заранее знала...
«Или не как будто, а знала?! К этому шла?.. Себя вини! Ты-то без сомнения знал!»
Знал, что владыка Порт зван. Что придёт не один. Знал свойства дроида, имеющегося в распоряжении тёплого трона. Предвидел, что от сложного счётчика до высшего дроида не долог путь через кузню. А уж устройство дроидов желания для их владыки, как на ладони.

Странно, что машина может злиться? Нет, странно, что может человек. Рассеянный, пластичный, многогранный. А однонаправленная машина, сталкиваясь с препятствием, естественно испытывает гнев. Обыкновенный, досадующий, в обе стороны направленный и на обстоятельства и на себя. На себя! Августейший был в бешенстве.
Но автономная машина с чёрным ящиком самописца внутри тоже не утратила в нём голос... Сквозь бурю гнева шут добавил запись в бесконечный сухой отчёт, на Айна глядя: «Суть исторический момент стоит за ним. Создано не существовавшее прежде. Айн, первый».
Лично же от себя добавил: «Либо целиком изловлю, либо... Утонуть мне вдоль Юлы до снегов Коронованного, всё равно поймаю! И своё заберу!.. Дрянь Амаль! Дрянь!..»

Облачение возникло на плечах Айна. На ключицах лежал толстый витой шнур плаща, сам плащ длинней, чем до полу, вился над ним невесомо. Бесчисленные «айн» необщего дроидского покрывали и составляли ткань плаща.
Иероглиф очень простой в начертании, близкий к «драконьему завитку» причёски Амаль, с хвостом отдельного локона, цепляющимся за соседние хвосты.
«Ну да, всё так, всё правильно... Странно, если б мимо прошло такое громадное совпадение».

Гелиотроп потёр укушенное плечо... Покосился на братика...
«В конце концов, ты сам пригласил меня, не подерёмся же мы из-за топа, из-за такой ерунды...»

01.28
  
Дроиды не умирают и смерти не боятся. Но это одна сторона. Оборотная – ценят ли они свои тела, как совокупность? Является ли узел-орбита самоценностью для них? Ответ тот же – нет! Функцию ещё туда-сюда, уважают, развить стараются, остальное – пустяки, не ценят. За исключением... Белых Драконов, независимых навсегда!
Именно они в этом пункте приближаются к людям. Их служба не заданная функция, а – добрая воля, вопрос соблюдаемой договорённости. Не обусловленные ни внутренне, не внешне, именно они уважают жизнь просто как жизнь, за неё саму.
Кувырки, формы, фырканье, драки, гонки... Драконы ясно видят, что это всё не зачем, а почему, просто есть оттого, что есть. Как серпантин бесконечной прогулки первой расы, озирающей бытие – ни к чему, ни зачем, но в итоге – Юла... Всем «к чему и зачем» - опора. Изначальное знание второй расе затмевают функция, мегаценность контур-азимута, и жажда трона.
Именно Белый Дракон не мог при всём желании понять Амаль и согласиться и её решением. Особенно недавний уроборос! Тут такой мир вокруг огромный, оказывается, а она!..
Это же свойство белок вносит элемент непредсказуемости в турнирные сражения второй расы. Конь дроида вполне может решить вдруг, что прекращение совсем не то, что надо противнику! Неудобство, да. Но выгода быть конным на турнире превышает риск. Тем более бои до прекращения крайне редки.

Дальше случилось следующее...
Плечо Гелиотропа сказало ему внятно и недвусмысленно, что сейчас, прямо сейчас будет укушено ещё раз, притом гораздо сильней... Предчувствия конструктора настигали редко, но метко и приучили не игнорировать их. Он даже потёр плечо и поёжился.

Последнее время как-то участились между автономными размолвки...
Гелиотроп не собирался грабить братишку. Но быть укушен и брошен подопечным он тоже не хотел, в итоге перевесил каприз младшего, разумеется!

В лазурном простом платье, голубоглазая, черноволосая...
Уррс с шумным драконьим «фррр...» втянул воздух и пламя, которое Троп настойчиво рекомендовал ему не тратить, заклокотало в ноздрях. Да, тут укусом не обошлось бы...

В густой дроидской тишине немного механистичный голос Гелиотропа произнёс:
– Амаль... Братишка... Троны... Одиночки... Дольку на слово. Есть такой пункт... Четыре трона дали согласие на прекращение. На дары вовеки не требуется согласий... Однако, оставшееся – моё? Если я по-прежнему верховный конструктор для высших. Так ли?
Зал дрогнул риторической перекличкой Туманного Моря. Смысл её и содержание лишь хвала Гелиотропу. Он – верховный. Он – для высших. Он – и никто иной. Сплошные, набегающие: «ди!.. ди!.. ди!..» вернулись к нему.
– Ди, – промолчала Амаль.
Выражение её лица неуловимо.
– Ди! – хрипнул и Страж, удивлённый
Но судьба Амаль, как узел-орбиты, как топа, действительно на предмет для спора с Хелием. Пусть он куёт, если ему приспичило.
Уррс рыкнул огненно-пламенное «ди!!!», осклабившись белоснежно от уха до уха. Человеческую формы опять не изменил, дым в ноздрях клубится... Не шло учение впрок ему! Зафыркал смущённо, подул и дым рассеял...
О его капризе глупом, о его мудром упрямстве заботился сейчас опекун, а не о дыме из ноздрей! Хотя дым он заметил...
Владыка Порт, леопардовой ленты на лбу, свидетельствуя, коснулся и тоже покивал с улыбкой: «Ди, ди... Разумеется».
Индиго, как представитель Доминго и дроид-азимут владыки Сад также признали требование справедливым.
– Амаль... – сказал Гелиотроп, взяв и сразу отпустив её руку. – Моими следами.
Конечно, это не было следами. Траекторией. Орбитой движения. Они вылетели прочь и взлетели над стальным шаром семейства. Уррс вился вокруг как щенок.

Черные Драконы ожидали своего владыку, представ Большой Стеной в горизонтали. Мощёным лучом протянулась до У-Гли.
На «пороге» Гелиотроп попрощался с братишкой официально, потому что частью официального являлась и стена. Формально и неформальное очень разграничено у дроидов. Августейший, снова паяц, ответил извивом слишком красных губ и утёк в сталь.
Удачно. Пусть позже огорчиться. Гелиотроп приготовился уже командовать лучу, как изогнуться, каких поворотов наделать, чтоб скрыть схождение на каком-нибудь из них, до кузни не доходя. Не понадобилось.
Остановившись, переведя энергию одолженных её орбит движения в движение голоса, Амаль спросила:
– В чём же имеет нужду коваль второй расы? Имею счастье спросить напоследок, если моё любопытство уместно.

Коваль ступил с глянца чёрных плит, обняв её за пояс, а Уррса за плечи, на ближайший панцирь тракта...
Взлёт: Вензель, лабиринты...
Гора Фавор.
Шум тихий, излучение тонкое от плоских и долгих волн... Звёзды огромные, свет вечного дня... Чудится щебет под ними. Амаль поклялась бы, что слышит его.
– Ни в чём, Амаль, как в отдыхе... – ответил ей Гелиотроп. – Эй, вы двое!..

Последнее относилось к носам, торчащим из-под волн, то скрываемых их набегом, то округлыми гальками притворяющихся. Возле каждой гальки зыркало по паре глаз, отличная маскировка!
Ихо-Сю, снова поцапался с тройкой их стаи и как обычно прятался там с одним из Лун-Сю... Вокруг горы удобно гоняться, удобно встречаться, возле неё. Сюда и Уррс возвращался, потеряв своих на широких орбитах дроидской сферы.
Белые Драконы вылетели без обычной для них дерзости, неуверенно. Будто равнинные реки они, и не раньше к Гелиотропу притекут, чем пройдут все изгибы.

Конструктор достал из кармана пиджака дисковую метку зависания, ступень метки прицельной, взял под локоть Амаль, чтоб взошла на диск.
Взошла и воспарила.
На соответственно его функции зависшем диске стоя, снизу от подножия Амаль казалась кусочком голубого неба под небом бесцветным, под яркими звёздами. В нижний ряд арок пустого Храма Фортуны смогла заглянуть, услышать шорох волн повторённый оттуда.
Колонну обвив хвостом, – опять в промежуточной форме! – юноша дракон сидел, рот разинув, вопросами не предвосхищая чуда. Технические моменты – это не драконье, а что будет по-егоному Уррс уже понял. Оправдывая своё имя, волнуясь, в зубах теребил кисточку драконьего хвоста, промежуточного обличья уроборос!

– Белки, – начал Гелиотроп и, присмотревшись, персонализировал, – Лун-Сю независимые навсегда! Кроме, как воровать, и в чужие владения врываться незваными, вы ещё что-то умеете? Не остыли ещё ваши пасти?
Угадывая его мысль, драконы оживились, бошками замотали, закивали поспешно. Усы из настороженных пружинок, к отведённых к затылку, в разлетелись в стороны. Со вниманием поплыли к нему, вперёд носов: кошачьей пимпочки Ихо-Сю, блестящего пятака приятеля. Очаровательна мимика драконов, таких грозных на самом деле и таких непосредственных. Можно ли не влюбиться, один раз увидев!
Зауркали, переступая лапами в небе:
– Нет-нет, что ты, коваль, дорогой всей дроидской сфере! Умеем, не разучились! Не слабей огонь в наших пастях, чем в твоей кузне!.. Нет-нет, что ты, мы, Лун-Сю, не заходили и не заглядывали! Наслышаны... Вполуха... От других, бессовестных, куда не надо врывающихся белок!..
– Ну, если в первой расе вы укоренены по-прежнему, и на огонь не скупы... Разиньте пошире свои пасти! Тут кое-кто слишком долго скучает по вашему племени!
Приложил руку к груди, простёр к Амаль и спросил риторически:
– Надеюсь, тебе схема облачением не нужна? Довольно их знаешь?
Амаль не ответила. Подняла лицо к крупным-крупным звёздам, к созвездию Пояс Фортуны в бесцветном дроидском небе, неуловимо прибавляющем прозелень... Рулады Фавор гуляли среди созвездий...
«Достоин ты своего места. Почтения, оказываемого тебе всей дроидской сферой, достоин».
Свысока подумала королева, оставляющая в прошлом надменность дроида желания, чтоб немедленно обрести взамен троекратную драконью надменность. Судьба такая – меняясь, не измениться, фортуна!

– А я?! А я!.. – бил хвостом, так и не выпустив его из зубов Уррс. – Да у меня пламени, да во мне, как во всей ихней стае!
– А ты сиди и смотри!
Только третьим и не хватало супергорячего, совершенно неопытного уробороса, всю симметрию порушить!
– Обещаешь сидеть? И не вмешиваться? – нахмурился Гелиотроп.
– Угу...
– Угу, это да?
– Да!.. Ди!..
– То-то же.
Гелиотроп стрельнул пронзительной лазерно-зелёной вспышкой в коньячные крапинки недовольно прищурившихся глаз, – дракон – сущий уроборос, на что ради него не пойдёшь, всё окажется мало! – и отправился пешком к себе, двум Лун-Сю вполне доверившись.
Не всё ему ковать. Пусть жару зададут, а Амаль, сочиняя штрихи своей новой формы, пусть их протанцует. Ровно такой и выйдет из пламени, какой намечтается ей. Сможет, если раздачу покровов без фрейлин смогла.

С нижнего уровня остановился взглянуть, как белоснежные силуэты крылатых ящериц извергают оранжево-алое пламя на крошечную лазурную звезду. Она сверкает, белеет...
«Спешат... А, их дело! Поручил, так не поправляй...» – одёрнул Гелиотроп себя.
У него и учеников-то не имелось поэтому. После каждого задела, чувствовал, знал, как лучше. И как же лучше? А лучше-то всегда по-своему! Ученик-то по-своему видит! Вот и не складывалось. Только ли у него?.. Если так посмотреть, в дроидской сфере отсутствовала преемственность конструкторских дел, ковальского мастерства. Сплошь одиночки, конспираторы.
Гелиотроп услышал от горних высот, трубный, рычащий и хохочущий голос нового дракона, трубящего миру – восхваление, а ему – благодарность.
«Хорошо... Как зваться будешь? – подумал с улыбкой. – Амаль-Лун?.. Аномалия Луны?..»

Прав таки оказался великоопытный конструктор, сквозь Пух Рассеяния мимолётный, оценивающий взгляд бросив... Они таки здорово спешили!..
Уррсу оправдываться пришлось ни за что, клясться пришлось, что не вмешивался он, когда Гелиотроп встретил Амаль-дракона после преображения!
– Доминго не показывайся... – всё, что смог выговорить конструктор.
В ответ – самодовольный, фыркающий хохот!
Покажется! Непременно! Доминго, кстати, оценит, не такой уж он и зануда. Притом – знаток турнирных лошадей...

Едва зашёл к себе... – привет.
В Дольке-мастерской Гелиотропа ждал Августейший, за его столом, перед его блокнотом... Закрытым. Но хозяина немного раздражала их с Тропом привычка вот так заходить. Троп ещё потактичней, даром что дни космического одичания перемежает днями подводного. Августейший обходился без стука в дверь и без предисловий.
– Считаешь, получится удержать ключ к влиянию?
– Ключей не ковал...
Гелиотроп присел на жёсткий стул. С прямой спиной, с усталостью машины, предвкушавшей отрезок самовосстанавливающего одиночества, и вынужденный снова отложить его.
– Да уж я видел, что белки за тебя ковали! Азимут в Белом Драконе как азимут – извёртыш, дрянь, но с другой стороны – он никуда не денется... И когда придёт пора воспользоваться... Айну будет это не проще, чем нам. Молчащий трон в нём навсегда, с этим ничего не поделать... Но ключ к трону ещё может оказаться в нашей руке...
– В которой из шести наших? – улыбнулся Гелиотроп.
И эта улыбка не пришлась шуту.
– Хелий! Что ты хочешь этим сказать, что есть разница?! Что я не за тебя? Или ты не за меня?
– Да нет, я просто...
– Хелий, ты хоть понимаешь, кто возник сегодня?! На наших глазах, по моей, топ-извёртыш, глупости!..
– Ну, более-менее... И почему глупости? Ты жадный как Доминго. Всё так складно вышло.
- Как складно? Для кого?
– Для Айна... О...
Гелиотроп резко вспомнил про свою кадку! Настолько резко, что канул в необщую форму из имитационных орбит, и она осталась сидеть за столом, а он стоял перед кадкой между двух окон в прострации.

Борта по-прежнему замшелые, Гелиотроп уже и не представлял их другими, испугался бы чистых. Каждой следующей перемены одинаково пугался, и к каждой необратимо прикипал.
В круге бортов этих зеленело... – пять? – вытянувшихся, неотличимых ростков! На ковре из мелколистного нечто.
– Я это не сажал!.. Не думал об них... – он потёр пальцами, словно кроша что-то или что-то стряхивая. – Братик, каким образом? Что это?..
– Сорняки! – хохотнул паяц. – Давай, я выполю!
И зашёлся хохотом надолго, получив нешуточный удар по руке.
– Хелий, братик, полно-те, шучу ж я! Ты к континентальным бродяжкам в человеческой сфере привязывал свой проект? Чему удивляться, столько сора. Да умножение, вижу... Дроид какой-то нарушитель, с ними гуляющий вошёл в формулу. Вписался, заметь, в алгоритм. Отсюда и умножение. Да разве это плохо. Будет пять оранж-деревьев. Или кадка треснет! Не треснет, Хелий, о Фавор!.. Дроид притянул новых людей к фокусу твоего проекта, распятерил его, гы-гы. Хищники и гуляки земные, они гибнут, как метки-мотыльки тебя в У-Гли настигшие. Пшшш!.. И всё, как не бывало, гы. Не беспокойся. Образумится дроид, уйдёт из формулы, прекратится умножение самоподобий...
– Стоп-ка... – Гелиотроп соотнёс вероятность нарушений с неосведомлённостью, что всегда коррелирует, а прибавления в дроидской сфере редки. – Ты считаешь, что Айн...
– Айн тут пророс бы, как тропический лес! Кронами вниз, корнями наружу! Ты в дверь не зашёл бы! Нет, я уверен, что Порт не отпускал его от себя. Скорей похоже на драконьи проделки.
Верно, что-то подобное начнётся в неприкосновенной кадке со дня на день! А пока гулял один юный, малоосведомлённый дракон по рынкам Морской Звезды... С Гелиотропом и гулял. А из людей – с неким, встреченным в небе хищником, что не возбранялось ему.
Как мог конструктор предположить: незлостный хищник принадлежит к группе чистых хозяев, той самой, на которой завязан оранж. Оба, и уроборос и хищник захаживают в Арома-Лато, под Жёлтый Парасоль.
– Наверняка столько мусора, однако, понизу стелющегося, с перекрёсточком каким-то связано, чистым в нечистом, – угадал паяц. – Своего Уррса поближе держи.
Снова угадал.

Вот что значит, ковалю на себе эксперименты ставить, вслепую. Носом тыкать можно его в его же работу, советы давать. Хочешь, не хочешь, а прислушиваешься. Потому что каждый день - трепет. Потому что оно - само, смотри, жди... А знать-то хочется заранее! Хоть на день, на два вперёд!
Августейший отошёл от кадки, позволив Гелиотропу вздохнуть с облегчением. Уставился в панорамное чистое окно. Классная орбита, видно, но не слышно. Размежевание свойств нравилось, на его стены не похоже.
– Аномалия оправдала своё имя... Встречу, в огоньки раздраконю! Дракон, дрянь!
Смелое заявление.

01.29
Прежде уже доводилось владыке Закрытого Семейства претендовать на узел-орбиту и тихий трон дроида желания... Давно. Столь же безуспешно.
Обсуждать этот момент доводилось. Напрасно.
До прекращения оставалось всего ничего.
Любезный Страж...
– Чего желаешь напоследок?
– Ну... Посмотреть турнир?
– Обычный день? Как всегда?
– Именно так: обычный. Будто бы, как всегда...

Турнир – одно из немногих развлечений, объединяющих драконью сферу и вторую расу. Одна из причин, коих по пальцам пересчитать, для отклика белок на просьбы высших дроидов – побыть турнирным зверем.
Бой был интересен не всадниками, но их конями. Необычен смоляной, Чёрный Дракон-конь! Да, и такое уже случалось, Георг не первый из них на Турнирной Площади.
Для белых, независимых навсегда, на задние лапы встать, на одном месте долго находиться, вот смехотворно и унизительно, а на спине покатать кого-нибудь – одолжение совершаемое охотно, с барского плеча. Случалось, что Белый Дракон по-приколу носил вепря над Туманными Морями!.. Случайный путник не назвал бы перекличку разноцветных огоньков в тумане мелодичной! Дракон фыркает, громадный вепрь визжит, причём, со страху!.. Бело-Драконья стая с завываниями их догоняет... Весёлая жизнь!
Покатать это легко, всегда пожалуйста. На турнирной площади день за днём гарцуют кони белые, как снег или молоко.
А для чёрных «крокодилов» Гелиотропа ходить на задних лапах в порядке вещей, позволить же взобраться себе на закорки – увольте. К тому же, будучи ответственными за сбор запретного, они понимали о себе, как о дроидах, которые хрюкающих бездельников выше, важней.
Первым влетевший на площадь конь оказался бел, следом ворвавшийся – чёрен. Параллельное противостояние, вдоль второй расы... Публика сосредоточилась на них. Собственный норов: аллюр, лягания, укусы и общей породы кони проявляют со всадниками наравне...

Редкостное зрелище. По его завершении пела птичка Фавор...
Очнувшись, Страж оглянулся... Где его дроид? Где беглянка?!
Беглянка же, значит – в Лабиринте Бегства.
Ниже Вензеля, на Шнуровке Страж её настиг. Тупиковый поворот Голенища захлопнул ловушку.

Вышел.
На клещи любопытная публика, устремившаяся с Турнирной Площади за ними следом, пожалевшая о своём любопытстве, предпочитала не глядеть. Мимо, в сторону, под ноги... Как и на передник его рабочий...
«Недопустимо – своеволие дроидов желания – недопустимо».
Затем Амаль... Не везёт Августейшему с узел-орбитой.

Гелиотроп и Страж. Автономные. Братишки.
Разнящийся до чрезвычайности, жизненный опыт двух автономных дроидов позволил им образовать взаимодополняющую, устойчивую конструкцию. Деловую и дружескую. Имелись, однако, в судьбе Августейшего такие повороты, которых в судьбе конструктора и не намечалось. А соответственно тому – переживания, братишке и на гран неведомые.
У Стража была возлюбленная.
Именно у него, Августейшим он тогда был по прозванию, а не облику. Хотя тронным уже был. Год как. Ровно один год.
Вершина сухого сезона над полностью безлюдной Морской Звездой принесла ему в первый год трон, во второй – не мечтавшееся счастье: прекраснейшая из королев постучалась в стальную дверь.
Договорённости на вхождение дроидов желания за общую стену Закрытого Семейства уже были достигнуты, осуществлены, и лишь единицы колеблющихся определялись с крутым жизненным поворотом.
Определилась, немного попозже других, и Она...

Она...
Прежде, чем возникла на пороге, Страж этого дроида не видел. И тут не увидел.
Её окружало сияние. От неё исходили лучи. Пространство пело вокруг неё затейливым и звонким голосом соловья. О наступившем расцвете. О том, что торжествует весна, встречает лето, которое на этот раз не закончиться.
Гимны безобманны. Верить им нельзя.

Соловья Страж увидел действительно, запрокинув сухое, полуденным светом озарённое лицо. Над ней, над собой. Над всей дроидской сферой. Голубое пятно дрожало на птичьем горле, на нежном пухе. Живой артефакт сел на её плечо и продолжал петь. Соловей был – варакушка.
– Отчего она не улетает? – спросил Страж. – И как вас обеих зовут?
– Зову её Фавор... – ответил дроид желания из-за вуали, покрова солнечных лучей.
Голос пробежал по всем азимутам Стража разом и растворил их. Растопившись, ушли в небытие. Остался голос дроида желания, остались рулады, рассыпавшиеся с плеча. Голос дроида желания проходил по Стражу, как ток по телам киборгов, насквозь.
– ...зову Фавор, оттого, что люблю. Я Фортуна. Если позволишь, Фортуна-Августа. Антагониста не имею, в первой расе принадлежу теплу...
«Оттого-что-люблю».
– ...а почему Фавор не улетает, Августейший, позволь спросить у тебя!
И рассмеялась. Дроид желания.
– Заходите.

Изменения первой расы не было.
Фортуна-Августа оставалась умеренно тёплым дроидом в холодном Закрытом Семействе.
Страж никак, ни при каких условиях не мог позволить прикоснуться к ней какому-либо ковалю, конструктору, дракону, Гелиотропу... Себе тем более! В Фортуне он, любя каждую черту, полное совершенство мира, не мог заменить и одной, малейшей орбиты.
Это обстоятельство поставило их на край пропасти. За край.
Они были не то, что близки. Они были нераздельны. И слепы. Он - дроид чрезвычайного холода. Чем всё семейство держал. У неё исчерпывался срок. Дроиды желания - конечны.

Близкое взаимодействие дроидов, разнящихся по первой расе не вредит им, но ставит перед ежеминутным выбором.
В некоторый промежуток времени либо совершать, либо смотреть.
Что совершать? Да что угодно. Беседовать, расслабленно пребывая в семействе, у себя дома, не опасаясь подвоха.
А смотреть полноценно, насквозь, не на малые орбиты внешних форм, значит непременно отстраниться, отдвинуться. Смотреть как машина на машину. На сумму, на созвездия всех орбит. В частности, глядя отстранённо, дроид дроида не слышит, не осязает. И людей не слышит, а слыша, не понимает. Разговор даже на необщем дроидском предполагает общую форму, человеческий облик.
Так всё и случилось. Прежде чем до критического момента дошли, Августейший и Фортуна-Августа разочка не взглянули друг на друга глазами машин.
Чёрные Драконы Гелиотропа так мало следили за Юлией-Альбой, не откусили и дня от счастья Гая и Юлии-Альбы, потому что Августейший попросил братишку об этом, памятуя Её... Их с Фортуной дни и годы. Не мог чужому счастью препятствовать. В благоприятное вмешательство на йоту не верил.

Внешность королевы Фортуны, если и отличалась чем особенным: уравновешенной тишиной. Статуя, картина без экспрессии. Символ. Объект поклонения.
Уголки глаз – на одной линии, без хитринки, без печали. Лучатся из глубины. Прямо, в упор. В такие глаза либо тяжело глядеть, либо наоборот. Зависит, от того, чиста ли совесть. Примерно как человеку с собой наедине. Глубина, небо... Смотри и смотри... Ни о чём не спрашивают эти глаза, ничего не ждут. Хорошо, тихо. Тенью ресниц подведены и верхние, и нижние веки, что ещё усиливало эффект. Уголки губ приподнятые неуловимо, готовые к улыбке. Общая прямота осанки, избыточная... Характер? Типичный для дроидов желания – сильный, весёлый, упрямый. Словом, королева.

Они пропустили срок, когда дроид желания выбирает схему для перехода в следующую фазу.
Пропустили срок, когда, без схемы оставшись, дроид желания призывает конструктора и полагается на него.
Пропустили и точку, в которой возможна форсированная, осознанная раздача одеяний.
Попустили всё.
Тонкой струйкой помчались считанные дни безвозвратного растворения этих одеяний туда, где Пух Рассеяния, где ещё нет ни храма, ни горы. В никуда, в космическое ничто рассеивались орбиты дроида желания.
Тогда опомнились. Взглянули друг на друга...

Считанные на пальцах одной руки, поражения Стража, намертво впечатавшиеся в память, поражения тех времён, когда был виртуальным, был игровым дроидом, вечно перебираемые, вечно мучительные, ударили ему в лицо. Масштаб потрясения отбросил дроида к самому истоку. Следующая секунда вернула к устью. Что будет дальше, поняли за миг, без слов.
«Тихий трон», «молчащий трон». Он тает в последнюю очередь. Он обратился к Стражу на неверном языке надежды. На языке сплошных обобщений и недоговорок, восклицаний и многоточий... В нём, как в прозрачной бездонности несравненных очей Фортуны, отражается контур-азимут до последних мгновений.
Следовало дождаться этого момента. Без паники. Без вмешательства.
Когда останется прозрачный тихий трон и под ним станет видна узел-орбита, Страж опустит в неё, как в Стократный Лал, как в зеркало отражение себя. Столько своих орбит, сколько нужно, чтоб контур азимут, вобрав их, развернул утраченное заново. Все покровы, все одеяния. С опорой в первой расе на холод. Ничего не пропадёт, ничего не изменится для королевы, за исключением первой расы.
Маневр доступный лишь автономным. Но не драконам, их «независимость навсегда» лишила такой возможности, экстра близкого контакта. И не техническим дроидом, масштаб не тот... Да всё это пустые, посторонние варианты, Августейший не доверил бы никому, и не позволил никому!
Он, хмыкнув, небрежно усомнился, что удерживать семейство при новом раскладе ему будет играючи легко. Вслух.
Она усомнилась, не означает ли это для владыки полного прекращения. Молча, про себя.
Он принял решение. И она приняла решение.
И это были разные решения.

Фортуне не требовалось надолго надёжно спрятаться... Требовалось сбежать и пропустить конкретный, решающий момент. На руку ей, что срок чувствовала лишь сама.

Исход боя.
Дроид на чёрном коне маневрировал на стороне площади противоположной воротам своего появления, а это негласный знак, что, проигрывая, идёт до конца, снисхождения не просит. Отступление же к своим воротам знак противоположный. Внимание публики, естественно было устремлено туда, в ожидании эффектной развязки...
Вот и она... Белый триумфатор...
Королева чирикнула птичке Фавор и подбросила её: «Пой!..»
Отступив на полшага за спину Августейшего, Фортуна перешла в необщую форму. Обратно в общую собралась настолько близко к центру площади, чтоб оставался маленький шажок... Панцирный Тракт подбросил её на уровень вверх, на Башмачки...
Настигнув, захлопнув тупик, Страж уже опоздал.
Друг на друга смотрели безмолвно.

Полное таяние дроида желания, это не раздача одеяний. Это явление ещё более редкое и, несомненно, красивое.
Если уж нравится турнирной публике фейерверк пропущенного удара, россыпь обыкновенных огоньков, которых несчётно в тумане, самое большее – дуг простых, разорванных орбит, серпантином закрученных при разрыве, как прекрасно должно быть их растворение... Не разорванных, упорядоченных... Хризантемой, пионом осыпающихся вверх до Пуха Рассеяния, так что дроидская сфера насквозь становится видна... Но в отличие от турнирных фейерверков и наследства, выгоды зрителям нет, им ничего не достанется.

Вуали солнечных лучей облетали с её лица. Глаза становились прозрачней и огромнее...
– Я почему-то не хочу зрителей... – задумчиво прикрыв их, прищурившись на что-то в глубине его стальных, неподвижных глаз, сказала Фортуна-Августа. – Подумать только, дроид желания не хочет, чтоб его видели!.. Грустно, моя птичка осталась снаружи, не слышу её... Владыка, открой мне выход туда, где меня не увидят?
Августейший снял льняную перчатку, голой рукой взял сомкнутые клещи, ударил ими вертикально над головой и пробил весь Панцирный Тракт, заставив содрогнуться Вензель и Лабиринты Бегства.
Пробоина капала сталь-плазмой, – условное название любой переходной фракции, – холодной и текучей, запредельно холодной жизненной силой тех улиток, которых давно нет.
Фортуна взлетела, Страж не последовал за ней. Выше его сил.
А Фавор последовала за Фортуной снаружи, крохотный живой артефакт. Мимо сложностей дроидских, вдоль Тракта. Кругами всё вверх и вверх...
Далеко-далеко внизу Августейший, прислушиваясь, услышал в миг встречи её звонкую трель, её счастливый щебет.
Услышал и рассмеялся. Таким смехом – второй раз в жизни. И Троп не хотел бы услышать его, а Гелиотропу прежде довелось...
Замолчал. Постоял, задрав лицо к маленькому просвету, к затихающему щебету, под стальной капелью. Надел перчатку. Починил сломанное и вышел туда, где Фавор отныне не слышно. Где не смотрели на него. На клещи, на передник. Мимо.

«Своеволие дроидов желания недопустимо».
Отныне, сколь возможно, он играл на их стороне. Держа стены, совершенствуя стены, он в пику собою же утверждённой крепости допускал, провоцировал, покрывал своеволие королев при каждом удобном случае. И рассчитывал на взаимность. Какую же? Если он не любил их? Он их не любил.
Страж переделал всё семейство изнутри и свою внешность.
Гаер, паяц, маленькой паузы себе не позволял, чтоб отвлеклись, чтоб заскучали королевы, чтобы замечена могла быть его холодность. Не природная, приобретённая. Он стал... Бесподобен!
От Амаль, от Аномалии-Августа Августейший ждал благодарности. За что? За то, что на важнейшую церемонию смотрел отчуждёнными глазами? Не на неё, а на то, что достанется ему? Ну-ну... Новая ошибка – перевёртыш старый.
«Подразумеваемое отныне – в горн, в У-Гли! Только ручной контроль! Топ-извёртыш!»
А не говори гоп, пока... Внимательней надо, тщательнее.

Что фактически представляет собой аспект «высшего» в существе автономного дроида.
Положим, орбиты, это движение. Движение, упростим, это мерцание. Тогда «высшестью» в мерцании будет повторяющийся момент, когда дроид воспроизводит расположение человеческих орбит, во всей полноте их плотности, но на ничтожный отрезок времени.
Процесс автоматический. В необщей форме незримый. В общей – на людей похожи, но рост с внешностью другие и влияние первой расы ощутимо. А при воплощении процентное соотношение обратно тому, которое имеет место в общей форме. То есть, дроид вроде как человек, а чуточку, в редком мерцании – дроид. Но эта чуточка – громадная разница!

Один полный год провёл Страж в дроидской сфере без трона, после того, как Кронос прекратил существование.
На эсперанто дать оценку этому прекращению для бытия автономных невозможно. Потому что, эсперанто – язык высших дроидов, ими создаётся, сближается с эсперанто людей. Автономные учат его, но не вносят вклада. А что нельзя выразить, то нельзя и считать понятым.
Исчезновение единого распределяющего центра, это не крушение пространства, а возникновение его! Когда падают стены и видишь, что за ними пределов нет... А ты? Такой маленький. Кто ты тогда? Кто ты теперь?.. Сквозняк космоса. Мир состоящий из неплотно прикрытых дверей, без стен и без крыши, без фундамента.

Для высших легче, они осознали себя единицами, «людьми»... Осознали схожесть, несхожесть, конкурентность... Невозможность разбежаться...
Отсутствие Кроноса для высших дроидов равнозначно главенствующей обусловленности всех и любых сближений. Личных отныне и навсегда. Территориальные существа. Разбивка на области, уровни, семейства, сферы влияний.
Осознали себя людьми, и... – правильно, немедленно начали воевать! За влияние на людей, за доминирование тут и там, за возможность не учитывать интересы соседа, за территорию. Белые Драконы по всем пунктам – на той стороне... Год и провоевали. Для них – долгий, как все последующие века! На таких-то скоростях. А какой урожайный на прекращения, на артефакты какой урожайный!.. Благо, технические, не вовлечённые дроиды легко поддерживали миры, дроид же при Восходящем – неприкосновенен.
Короче, высшим по Кроносу некогда было скучать.

Немногочисленные автономные дроиды пребывали в полном ауте без Кроноса, внутри разгоревшейся войны. Гелиотроп, собственноручно это устроивший, не меньше прочих. Он как бы ковал и отошёл, посмотреть... Уж наделал, так наделал...
Что они утихомирятся скоро, это он понял. Сами по себе, вмешиваться – только баламутить. А вот пустое место на месте Кроноса... Физическое и функциональное, место, где его плазма не требовала даже вопроса, чтоб дать ответ, приковала коваля, не отпускала его.

Слепое пятно приближалось...
Троп летел где-то в межзвёздном пространстве, нёс земной шар на хребте... Кормил Солнце пойманными звёздами.
Семейства не существовали, а значит и Лабиринты Бегства.
Дроидская сфера ниже Пуха Рассеяния представала единой драконьей Обманкой. Облака и облака... Разрыв, плена опускается к Великому Морю – тенденция части высших стать одиночками 2-1...
Ниже оформленными облаками простёрты Собственные Миры.

На границе «неба и земли», неба и неба, в Пух Рассеяния, четыре ноги уперев, высился Страж.
Длинные плоские волны... Никаких берегов им не найти, чтоб удариться, залепетать, откатиться.
На том самом месте, где Феникс воздвигнет храм в честь своей любви, в честь Фортуны, пославшей её, где дроидам будут мерещиться нежные птичьи трели, настигнутый слепым пятном, Страж окаменел и хохотал. Громоподобно, оскалившись, распахнув до предела стальные, сверкающие глаза. Выше будущего храма четыре руки воздев...
Гелиотроп оказался невольным свидетелем тому. В ожидании слепого пятна, это жуткое зрелище радости ему не прибавило.

А в последующие годы, на троне сидя, Страж попросту захлопывал стены, звал королев и устраивал фокусы. Мерцал, не на автомате, как высшие дроиды, а принудительно. Схема человеческого устройства повторялась в нём. Плотно-плотно, быстро-быстро, от холода к теплу... Со смехом выходил из пике! С обычным, хрипловатым смехом из слепого пятна выходил.
Он тоже ничего не видел какое-то время, но это не волновало паяца. Идеальной, шаровой формой стен удержанные, королевы видели его. Будто он, как и прежде в Кроносе, в его плазме, связывающей всех со всеми, в атомной силе побуждающих импульсов. Будто Кронос ещё не определился. Напряженье полей со всех сторон. Что весь год требовало труда удержать, раз в году на руку играло.
Простой выход из ситуации, которого Гелиотроп не имел.

01.30
Отвергнув предложение Чумы и Каури, своей неподкупной принципиальностью Пачули, воспрепятствовал мероприятию дичайше нечестному, но вполне благому: попытке обставить клинча в слепой магнитный марблс и выиграть у него человека. А именно: последнего из проигравших на безобманном поле Гранд Падре латникам свою жизнь.

Клинчи редко нисходят до общества всяких прочих людей. Но случается.
Ради заказов на Рынке Техно.
Ради таких азартных игр, в которых распоряжается лишь случай.
Ставки могут быть высоки, могут – ничтожны. Клинча, утомлённого вечной войной, где веками перелома не намечается, привлекает сам факт быстрой развязки. Ничтожно число погибших в их полевых стычках. Его превосходит даже ничтожное число смертей в море, из которых часть – дуэли над гребнями волн, в предельно облегчённых доспехах, когда один другому чем-то на континенте насолил или вконец осточертел, а часть – попытка выловить кого-то сверзившегося на гонках.
Гонки и варианты слепого марблс – два типа игр прельщающие клинчей. Вписавшись на гонки, на слепой марблс, и одержав победу клинч готов ставку простить. Так что, проиграть клинчу не страшно. Для великанов внешне столь грозных – плюсик к репутации. Репутация всем необходима.
Против латников страшно у Гранд Падре проиграть, на год заложником себя проиграть, и надежды, что выиграют тебя ничтожны. Однако же год за годом желающие рискнуть находятся.

Клан, где пребывал заложник, согласился сыграть на него в нарушение текущего порядка – событие экстраординарное. Несостоявшееся. Чтоб и теоретически стало возможным, совпали интересы двух сторон.
За похищенного вступилась могущественная и многочисленная группа Секундной Стрелки, имевшая немалое влияние на важный для клинчей Техно Рынок. Их человек, Стрелки. Дело чести.
Клан раз в кои-то веки заинтересовала предложенная внеочередная ставка. У Гранд Падре она неуместна, там по традиции против них артефактов не ставят. Латники не считали, что рискуют устоявшимися договорённостями в своей среде. Шли выигрывать. Враги узнают, но предъявить нечего. Чтоб попозже узнали, постфактум узнали, а в процессе не вмешивались, отправиться на партию должен был один клинч. Впрочем, они толпами по континенту и не гуляют.

Предлагая партию в Арбе, Секундная стрелка рассчитывала сжулить – создать там массовку исключительно из своих людей, вооружённых механикой, влияющей на поле колеса, остававшегося формально чистым. Тогда, будь клинч, как демон морской, чуток, результат игры – их, как и ставка.
Идея хорошая. Требует чёткого исполнения.
Посторонних быть не должно. Колесо должно быть включено ими же, ведь когда добавляют магнитный излучатель для этого типа марблс, под игровой стол его кладут той же рукой, что включила колесо Арбы.

В слепом магнитном марблс глаз не завязывают. Нет необходимости. Что смотри, что не смотри, хоть целься, хоть не целься... Бросают оптом десять раз по десять из горсти. Цель - выбить птенцов соперника за пределы поля. Поштучно бросают, когда есть охота затянуть игру.
Название происходит оттого, что шарики быстры, не разглядеть. Все взаимно отталкиваются. Похожи на подшипники в бензиновых разводах. Скользкие, в руки берёшь, кажется – испачкаешься. Они немного пахнут. Техникой, технической смазкой. Это «немного» – их свойство чрезвычайно важное для латников. Играли ими и на них. Клинчам нужны эти шарики.
Магнитные марблс – редкость. Кто-то на Техно Рынке в очередной раз разобрал дроидоувязанный инструмент, отчаявшись применить его к делу. Шарики выковырял.

План имел хорошие шансы на успех.
Имелся запасной вариант, подходящий как на случай проигрыша, так и на случай разоблачения. Численный перевес.
Неужели высокоскоростные, отчаянные, скучающие по достойным противникам и сильному адреналину разбойники Секундной Стрелки не справятся с одним клинчем?! С одним! Не дроид же, не дракон! Затем обменяют на своего.
На кого обменять собирались?.. На Шамана.

У Гранд Падре Шаман вышел в финал совершенно случайно. О том что – удивительное дело, он в принципе способен проиграть? – не помышлял. Марблс – не его страсть, опасливость – не его порок, а вот же.
Цепочка партий, приведшая шаманийца в гости к Гранде Падре началась задолго до тамошнего поединка. На безобманное поле парни Секундной Стрелки прилетели в тот самый день, разрешить внутреннюю коллизию в группе.
Таковую...

Один из них привёл на игру против Секундной Стрелки нового человека, как своего знакомого. Зашли рядом, плечом к плечу: не общая добыча. Но оказалось, что приведший новичка не имел ввиду и последующее членство.
Привёл ради его поражения и его ставки, заранее записанной на третьего соучастника. Соответственно и всех остальных ставок. Нечестно. Новенький пишет по жребию, случайным образом.
Предатель обещал: тебя выкуплю, выигрыш поделим!
Девять из десяти приведённых терпят фиаско на первой же игре, да что там, на первом круге. Так и происходит отбор лучших, безбашеных. Проигрыш новичка в принципе не подозрителен. Но не оправдался расчёт.
Парень оказался ловок, но не артистичен, не сумел выбрать момента, подставиться и прошёл все круги.
Обман раскрылся, когда изучали бирки на брошенных артефактах. Новичок удивился полнейшему жуткому игнорированию человека на острие. Словно его не существовало. Да и он, не двигаясь, смотрел на них, будто уже не существовал. Добычу бесстыдно рассматривали, кто у кого в любимчиках. Его – будто нет.
Посыпался ряд наивных, неуместных вопросов... Оказалось, что плечом к плечу он зашёл с тем, кто не осведомил его о настоящих ставках, правилах и рисках. А имя для бирки продиктовал...
Фу, некрасиво. Хотя формально парочка жуликов, задумав грабёж своих, по-крупному подставляла не группу, чужака. На входе – чужака, после пройденных кругов – игрока Секундной Стрелки... Задумались... А решает на безобманное поле, оставаться жуликам или быть отвергнутыми.
Настроение группы: отвергнуть. Выбран противником самый в марблс сильный игрок, тот, чьих поражений не видели. А именно – Шаман.
Напрасно Биг-Фазан ждал его. Отклонилось искушение. Мимо прошло.

У Гранд Падре Шаман походя сделал то, чего и ждали от него. Недрогнувшей рукой шаманийца отправил жуликов в изгнание. Когда один из них, вспылив, поражённый небрежностью победы, затребовал отыграться по самой высокой ставке, Шаман выиграл повторно и сделал предателя тем, чем приведённый не стал, общей добычей. Как говорится, не рой другому яму.
Публику облачного рынка, ей практически незнакомый, Шаман взволновал.
Его успех попал на общую взвинченность ожидания клинчей...

Между лидерами пошли финальные партии на поле и на нервах, кто откажется, кто рискнёт, для кого гонор важнее, для кого ставки, приведшие к полуфиналу...
А вдруг ставку возьмёшь, рассчитывая незнакомцу за шаг до клинча проиграть и в сторону отойти, а он хочет того же? Или откровенно откажется. Что тогда? Стать первым за всю линию традиции, кто уже на рынке, на поле, скажет оскаленной маске, я пас? Кто предаст прошлогоднего заложника, не струсившего, по крайней мере? Того, кто призрачную надежду имел целый долгий год?
Игрались финальные партии, Шамана вызывали в них, Шаман выигрывал в них, кому-то причиняя досаду, в общую атмосферу принеся весеннее что-то, запах возможного чуда.
Блиц, блиц... Короткие партии играли.
Как высок, хорош собой, мощен, львинолик этот борец... Как самоуверен.
Пренебрегая одеждой, Шаман всюду появлялся, как на правом крыле, в короткой юбке либо набедренной повязке, смуглый от масла. Если завсегдатаям Гранд Падре клинчей одолеть не суждено, может весеннее тепло к ним явилось в образе незнакомца?
Нет. Настоящее светит в глазах, не в мускулах великолепного тела. Грянули заморозки.
Шаманийская небрежная безошибочность покинула его именно по прибытии клинчей. До состояния Чумы внешне ещё далеко, изнутри оно самое – ни координации, ни собранности... Какая-то бесцветная, бесконечная равнина, лишённая ориентиров. Это не паника, не тремор, это хуже: всё равно где ты... Что за шарики в руке? Безразлично. Кто напротив, зачем?.. Проиграл.
Публика, элита Гранд Падре выдохнула. Кто разочарованно, а кто злорадно, успев красавцу позавидовать.

Арба ничейная на день... Секундная Стрелка предложила кличам вариант: Шаман за вонючие, скользкие шарики.
Чем же настолько ценны в глазах клинчей магнитные марблс-подшипники? Придётся начать издалека.

01.31
За что воюют клинчи, если шире взглянуть, поверх частных моментов артефактов, дворцов-артефактов, опорных пунктов с особыми свойствами, поверх мести за каждого погибшего из своего клана? Клинчи воюют за рынки как территории.
За полный контроль над рамой, логично бы предположить, но дело обстоит иначе. Рынки так велики, что события могут разворачиваться, не выходя за пределы рамы. Входы-выходы распределены по всем точкам, где возможно поднять пирамидку.
Воюют... по привычке.
Ум человеческий узок, и не так это скверно в статике, как в динамике. В тенденции к дальнейшему сужению. Жизнь клинча – повтор, повтор, повтор.
Человеку, забредшему случайно в необитаемые, неприветливые просторы, не объяснишь, почему латников так «заклинило» на контроле над этой пустыней.

Иные рынки от начала были пустынней... Иные сравнялись.
Где долго война, всё становиться единообразным. Нищим. Мало ли в былые эпохи лежало таких земель, жаждущих тени садов, столковавшимся по возделанным полям, а получавших руины и оружейный огонь. Даже военные сооружения, укреп-точки, отбиваемые регулярно, стремятся к упрощению, что уж говорить про ландшафты и умы, про утончение чувств.
Хотя, так подумать, чувства – исключение. Под коркой отмерших напрочь, окаменевших давно, чувства совсем врождённые, светлые и наивные остаются в особой сохранности, недоступной переливающемуся гедонизмом внешнему миру.
Клинч не колеблется напоказ, цены себе не набивает. Выбрал, значит – выбрал, сказал, значит – сказал. Без клятв и уловок покупая и пучок соломы с коллекционной водой, и снаряжение на Техно.
Если ранен, врагом или «голубкой» почтальоном, что с Техно послали к нему, попав не в карман, а в сердце, он не притворяется. Решает категорически: жив он или пропал. И если пропал, как хватался за оружие, не хватается за маску, не торгуется за неё, слушая треск разрыва. Перед голубкой так же. Отбросит, не спросив... Ничего не спросив. Всё – после...
Голубки и голуби, по правде говоря, для кланов, чувствительных к потере бойца, самые опасные люди!
На Техно Рынке народ жёсткий, занятой, любовей не складывается. В азартных играх другой азарт. А голубиная, лукавая, посредническая каста, меченая сознательно и не нарочно няшностью, услужливостью, угодливостью – полным боекомплектом располагающих и умиротворяющих черт, очень важных, ведь часто враги через почтальонов общаются, эта каста регулярно выдёргивает бойцов, на кого бы и не подумалось.
Но вообще-то латники – примитивны, тупы, ограничены. И здорово страшны на вид!

Обстоятельства, растянувшаяся на годы, когда бессмысленно создавать что-то новое, сложное, долгоиграющее, красивое, беда для любой земли в любую эпоху. Когда дело приходит к тому, что бессмысленно создавать вообще что бы то ни было – швах. Трудно сказать, как можно выправить.
На рынках клинчей, взрытых «кибер-байками», комплексы дворцовые стояли пустыми, освоенные их качества использовались на одну сотую. Ибо – зачем?
Для создания артефактов, приносящих наслаждение, задумываются дворцы и миры. Для беспечности и забвения. В буйных играх, в покое и тишине. Но какие же тут наслаждения, не до них в эти-то времена. Вот отвоюем полностью, окончательно, вот тогда...
Положение вещей вылилась в то, что самым ценным, сложным и слаженным на рынках вечной войны латников были сами клинчи. Опыт, сила. Обмундирование – отдельной строкой. Доспехи – пятьдесят процентов клинча.
Ходячие крепости. Уму непостижимые боевые машины, вооружённые с головы до ног. И да, дроиды не отнимают это! Даже не делают попыток. Как с медянкой отододи. Отнять её, лишить защиты. В случае клинча – смерти подобно.

В круговороте стычек, засад, оборон, технических изысков, редких договорных небесных стычек стая на стаю, несколько десятков кланов и живут. Есть рынки, где противостояние идёт между двумя крупными кланами. Между тремя не бывает. Есть рынки, где мелкие сшибаются от трёх и больше.
А рынки такие... – на киббайке лети, скачи, день от рамы, сутки, взлетай над ухабами... Поле и поле, степь и степь, пейзаж не изменится. Дождёшься на нём, как маяка жизни ли смерти, лишь другого клинча. Свой-чужой они разбирают не на горизонте, и не на слух, а загодя – по дрожанию земли. Останавливаться не надо, ухо прикладывать.
Есть рынки с границей, фронтом войны.
Есть, находящиеся под контролем одного клана, подвергающиеся регулярным набегам, мелким, точечным и продуманным, шквальным.
Есть рынки-степи для погулять и подраться. Без дворцовых комплексов, без рассеянных артефактов, исходно или давно опустошённые. На них непонятно самим клинчам, где чьи области.
Есть один гористый рынок... Ещё то местечко!..
«Жук» звать, Жуком, за непостоянство ландшафта, перемены которого регулярные, но непредсказуемые сопровождаются характерным жужжащим звуком. Собирая облачный эскиз, Восходящий боялся заскучать, наверное, в мире размером поболе Морской Звезды, если тот несколько раз на дню не будет выворачиваться наизнанку! В итоге, не то, что жить, повоевать толком на Жуке невозможно! А вот что хозяину удалось, так это горные озёра... Красота... Конечно не для того, кто прикорнув на каменном козырьке, над обрывом, под защищающей спину глухой стеной, над обрывом, проснётся в ледяной кристальной воде этого озера! Бррр!.. А доспехи как тяжелы...
На Жук летали отвлечься-развлечься, смерть подразнить. Или позвать её.

Траншеи, создаваемые не руками и не взрывными устройствами, а «кротами». Котлованы замаскированные и нет, серпантином дороги обведённые, с норами на поверхность, если позволяет грунт... Пожалуй, и все основные приметы пейзажей.
Остатки городов разбитые в хлам. Области Дом.
Степи... Области Сад, задуманные едва не безграничными.
Чьи-то попытки поместить мир снаружи в Собственный Мир, сохранив главное качество - беспредельность. Случайному человеку заблудиться легче лёгкого. На клинча он наткнётся раньше, чем сумеет это осознать.
Для местных есть много способов ориентироваться, не оставляя отметок. Компасы, повторяющийся рисунок облаков области Там. Речки есть без истока и устья. Есть и широкие реки. Плав-киббайки, соответственно, присутствуют как факт. Отдельные береговые тайники, ловушки, укрепления.

Принципиально открытыми из рынков-громад сохранились те, исходные условия которых не позволяют ставить пирамидок торга. Как правило – сырость земли. Как исключение – небо не область Там, а Дом или Сад. Степь как бы покрытая ими.
Симметричное свойство крытых рынков таково, что рынок, целиком представляющий собой здание, может иметь крышу область Там, то есть пирамиде не препятствующую. Так, например, на Рулетки похищение возможно аж с первого этажа, его потолок – область Там, второй этаж – не крыша первому, а отдельная часть рынка.
Ловля на пирамидку, как военная тактика не распространена, если в степях клинчей и находятся сухие основания, они общеизвестны, есть и метод против них. Случайные гости рынка, те попадаются. А дальше, как карта ляжет, кланам нужны и доспехи, и шпионы.
Киббайки - транспорт, конечно, но вторая их функция была ещё и поважней.
Наступить на пирамидку значит попасться, байком наехать – «всего на всего» потерять дорогущий байк. Или даже одно колесо. С течением времени, передние колёса начали делать отстреливающимися, отбрасывающими сам байк, как ящерица хвост.

Носящиеся на киб- и вод-байках, клинчи сами себе крепости, тяжеловооружённые мобильные бойцы, вооружённые преимущественно колющё-режущим оружием. Для полудроидов малотравматичным. Взрывным системам препятствует общее поле Юлы. Самое большее, что оно позволяет: фейерверки и пенковая мебель саморасправляющаяся. Цепные реакции взрывного типа не поддерживает поле.
Таких гнусных вещей, как радиация, ударная волна направленного действия полудроидская природа не боится, срабатывая на опережение. Для неё не удар, а изменившиеся климатические обстоятельства. Оружие массового поражения полудроидами просто не приходит в голову, всё-таки они дроиды наполовину своего существа. Так человеку недовольному местопребыванием, покидающему свой дом, перестраивающему от фундамента до крыши, тем не менее, не приходит в голову: «А как бы мне уничтожить пространство?..»
Стреляющие орудия клинчей относятся к колющим и ничем не превосходят их, включая дальнодействие.
Каждый облачный рынок особенный, неповторимый: субъективное пространство-время, гравитация, оптика, ветра... Нужна куча поправок для дула и оптики при расстоянии большем чем то, на которое рука бросает кинжал. Калибром стрелялки выделяются иногда, чтоб оглушить. Но и тут кулак и дубина не хуже! Стрелялки имеют свои минусы в эксплуатации, отдачу, к примеру, не удаётся погасить, тоже не летальны.
Яды морские клинчам чужды. При случае применяются, но редко, их применение несовместимо с некоторыми принципиальными пунктами негласного кодекса латников. Потому что есть победа, а есть победа... Клинчам же в сияющей дали и в промежуточных пунктах нужна – победа!

Нераспространение автоматического оружия, помимо воспрепятствования дроидов, обусловлено несколькими факторами.
Без модуляторов не создать. На них создавать долго, отнимать быстро... Решающим стал тот факт, что развивалось оружие нападения шаг в шаг, ноздря в ноздрю со способами не только защиты, но и рикошета! Как составная часть защиты, дроидами не отнимаемая, совершенствовавшаяся без откатов.
Дошло до смешного, перестрелка на таких условиях превращалась во что-то глупей тех дуэлей, когда одна пуля неизвестно в каком пистолете, и каждый направляет ствол в свой висок. Разница, что щит-рикошет неизвестно на каком виске, и куда в свою очередь направлен, это даже не русская рулетка, а просто дурь.

Вооружение клинчей – мечи, ножи, кинжалы. Цеп против лат. Удавки, конечно. Удавки в первую очередь. Против треснувших разбитых лат.
Простая конечная формула. В знаменателе опыт, искусство. Все способы вскрыть доспехи, все способы не позволить этого. Удавка как финал. Знак «равно». Можно и без неё.
Что же до совокупного результата их пристрастий и обстоятельств, тела клинчей достигали такого размера и мышечной развитости, каких принципиально возможно. Лучшего из небесных борцов они выше в полтора раза, тяжелее в два, без амуниции.
Их наблюдательность, интуиция, память и внимательность к мелочам выше всяких похвал.
Развито восприятие цветовых нюансов, качество важное для технарей, охватывая освещённость дней, ночей, в рынках, снаружи, высоты над континентом.
Чувство времени латников и способность ориентироваться в пространстве великолепны. Как среди облачных миров, так и в полях вечной войны... На игровых столах тоже!
Когда клинч, не сняв перчатки, бросает горсть обычных стеклянных марблс, они не скачут для него весёлым, беспорядочным, редкостным для эпохи градом. Как по приказу, дробно простучав, шарики последовательно достигают уготованных мест. Сталкивают птенцов, занимают гнёзда. Клинч не имеет возможности проиграть. Он не бросает и не играет, а просто кладёт, куда ему надо.
Таков общий обзор. Воинское искусство клинчей по достоинству могли бы оценить лишь в дроидской сфере на турнирной площади.

Далее частное, то есть главное – доспехи.
Латником ведь его и называют, доспехи – половина клинча. Для них грязноватые шарики, подшипники магнитного марблс и нужны.
Про вооружение и амуницию латников, Карат, случись такая тема, мог бы курсикам рассказывать часами, год без перерыва. И тема не исчерпалась бы, и никто из слушателей не ушёл. Бо, многоплановая, теоретически всеохватывающая, практически актуальная тема! Даже если не в плане присоединения к латникам, сложно... Не работы на них, сложной и ответственной. Заказчики надёжны, щедры и требовательны... Но в плане живописного полотна со многими деталям. Ради того, что осмысленно разглядывать затем монументальные серии картин на Краснобае: «Атаки клинчей»... На ширмы разошлись отпечатки с полотна... Ради, по-другому открывшейся слушателю, пронзительной песни на Мелоди.

Касательно одних только доспехов, можно составить по сборнику вирту на воина, по библиотеке на каждый клан. С картинками и схемами, то на всех – не менее гига-вирту! Материалы, сочленения, стили...
Грубо раскрашенные маски – единственное, что грубо в них. Остальное – тонкая срытая механика. Прорези глаз – единственное, что открыто. Оскаленные клыки – единственное, что все кланы объединяет.

Ни дроид, ни полудроид, ни Чудовище Моря не захочет и не сможет жить постоянно в глухой броне, под панцирем.
Когда клинч залетает под дождь, его исконная полудроидская жажда омыться, впитывать и смотреть всей кожей всем телом берёт верх над соображениями безопасности. Да и в остальное время они бы с ума сошли, нося армированные, бронированные, сплошные доспехи постоянно. Направляя дракона под тучу, клинч – полудроид и всё! Такой же, как все, жизнью за стиль её не жертвуют.
Сложность устройства доспехов обеспечивает эту возможность – купаться в дожде, не снимая их. А в самих доспехах обеспечивает «ойл».
Латы клинчей подвижны, состоят их многих частей. Материалы в свою очередь проницаемы. Каждая деталь имеет значение, даже в щите наколенника один шип! Туп он или остёр, конический, пирамидальный, закрученный, матовый, полированный... Какая лазерная насечка идёт по нему. Что лучше отклоняет: удар, рез, тычок... Какое лезвие лучше затупит и каким способом...

Самым кончиком неудачно выбранного широкого кинжала попав в щель нагрудных пластин врага, тяжёлый клинч полетит, кувыркаясь как Белый Дракон, вместе с киббайком... Доли секунды имел, продолжить удар или руку выдернуть... Теперь уже не будет ни секунд, ни лет у безоружного и безлошадного...
Хруст своей перчатки самое страшное, что может услышать клинч в жизни. Если перчатка цела, а врагу не придёт подмога, то пешим он имеет шанс в бою, достать следующий нож сможет. Голой рукой не сможет.
Хруст перчатки врага в твоей руке или под твоим ударом, это самый желанный звук... Уступает треску чужой разрываемой маски, больше ни чему.
Окинув взором избранную судьбу, клинчи должны бы честно признать, что не пустынные, изрытые просторы, своим кланом отбитые полностью - вершина, пик, взлёт... А краткий и редкий момент победителя и побеждённого напротив друг друга замерших с открытыми лицами... Вершина. Тупик. Взлёт... Кому как. И как получится.

Попасть колющим ударом в сочленение и не лишиться стилета, и руку не вывернуть... Из области фантастики! Эффект внезапности способен помочь. Встретившись буквально только что с голубкой в высоком небе, получив от неё кинжал с Техно Рынка, какой никому ещё неведом... Наткнувшись на противника в облаках... Клинч опасен.
Неведом – кинжал? Именно. Каждая деталь, да-да, каждая имеет значение. Рукоятка, поле вокруг рукоятки, фиксирующее кисть, гарда, поле гарды, направленность луча вдоль лезвия, одного или нескольких, прямо или с отклонением, линейным или спиральным... Заточка...
И – ойл. Главное – ойл.

Острота мечей, кинжалов, ножей, копий, стрел, дротиков клинчей – дроидская острота. Произведённая на дроидо-неувязанных, но ими некогда спроектированных модуляторах, на пределе возможностей. Или в мирах, но там лишь для отдельных деталей. Собирает всё равно модулятор, руками этого не сделаешь.
Тонкость сочленений дроидская тоже.
Всё это тупится, расшатывается. Чтобы поддерживать и то, и то, и проницаемость доспехов для воздуха, для дождя, требуется ойл. Клей, смазка, изоляция, и одновременно тип поля. Универсальная помощь. Ойл способствует как проникновению клинка, так и отклонению его доспехами. Их склеивает, в них позволяет дышать.
В дроидо-увязанных технологиях масштаб силе не помеха. Бывают и обратно пропорциональны.
Успешным выпадом отправив меч в сочленение между маской и плечом, – казалось бы, по определению слабое место, – клинч своей силой удержать его не сможет, какой бы ничтожный поворот не совершил раненый противник. Перчатка удержит. А если её силы и веса латника, его упора не хватает, ойл позволит вовремя отдёрнуть руку.
Ойл, он дроидски текучий. Не как жидкость, а как запах. А когда связался с чем-то, ойл дроидски крепок на разрыв, при сохранении пластичности. Проникающая способность запаха, газа.

Запах марблс-подшипников... Не отмываемые, всегда чуть-чуть скользкие шарики в радужных разводах...
Тончайшая плёнка ойл на них, но и она – роскошь, драгоценность. Ими на них сыграть удача. Проиграть? Клинчи не проигрывают. И в слепой, в магнитный марблс, с чего бы им проиграть.
На эти марблс и на самонадеянность латника рассчитывали его поймать разбойники Секундной Стрелки.

Секундная Стрелка промахнулась, но клинчи так чутки, наблюдательны, так много голубей и более серьёзных осведомителей доносят им новости с рынков... А ведь он самый, ойл, достался Уррсу от Амаль в чеканном флакончике, суть одной из орбит дроида желания. От Аномалии-Августы – уроборосу, от Уррса – Отто... Завсегдатаю Арбы...
Достался... – целый – флакон – ойл...
Барабанная дробь и громовые раскаты.

01.32
В атомизированном существовании полудроидов, за рамами Собственных Миров обмен знаниями ничтожен. В гости ходят единицы.
На континенте, где это качество обособленности бытия расплавлено и ослаблено, переваривается и перемешивается в котлах крупных рынков, более-менее процветала наука о материалах. Наука из точных и прикладных. Что неудивительно. Как не вызывает удивления присутствие в первом её ряду людей по-настоящему, кровно заинтересованных – клинчей. Передовые научные технологии с военными часто идут бок о бок.

В эпоху высших дроидов можно выделить четыре вида универсальных рыночных валют. Частные, актуальные в узких кругах – бессчётны.
Ракушки, низший уровень. Уровень нищих изгнанников. Как ни крути, вещь применимая, и условная договорённость. Полудроиды неразрывно связаны с водой, а вода – с сосудами под неё.
Средний уровень до высшего – марблс. Миллион разновидностей. Штуки, наборы, коллекции. Полудроиды неразрывно связаны с игрой, а игра – это марблс!
На высшем уровне расположились редкие артефакты, невоспроизводимые похищением и одним взмахом руки, невоспроизводимые без схем, без модуляторов и умения обращаться с ними, живые артефакты, пурпурные лалы, скрытая механика. И – человеческая жизнь. Цена похищения. Точнее разные цены, заказ на конкретного человека или любого, как на расходник.

Требуемое клинчами далеко превосходило сумму всех единиц этих валют вместе взятых.
Дорого всё... Материалы. Содействие мастера, если клинч не умеет обращаться с модулятором. Схема. Если схемы нет, а есть опыт мастера в чтении дорожек Техно Рынка и последующая импровизация на тему заказа.
Основная проблема для латников в изготовлении экипировки не опыт и знания, клинчи сами могут технарей континентальных поучить, а время. Позволить себе день за днём распутывать указатели мощёных дорожек они не могут, как и ждать пока дродидо-неувязанный модулятор двое суток гудя, требуя регулярного добавления данных, выдаст материал для следующего модулятора, и так далее... Растянется на полгода. Сами они могут приготовить, доступное превращению левой рукой в Собственных Мирах.

На Рынке Техно латников мало что не опасаются, там борьба идёт за них, как заказчиков! Между кланами идёт борьба за технарей.
Взаимовыгодность контактов – приземлённый аспект неопасности клинчей как заказчиков и коллег. Есть ещё более жёсткий ограничитель, нематериальный, немеркантильный. Он связан с тем, как формируется собственно каста латников. Какие трансформации прошёл ум клинча за тысячелетия, по истечении которых, как тяжело вооружённая боевая машина вернувшись, тяжело шагает пыльным рядом Южного Рынка? Здесь бегал когда-то легконогий голубь-посыльный, теперь заключённый внутри громады, сопровождаемый восклицаниями и шёпотками: «Латник!.. Ой, дроиды, какой огромный... Милая, посмотри... Не высовывайся... Позови дракона!.. Латник, смотрите... Интересно, к кому?.. Зачем, интересно?..»
«Не высовывайся» и «позови дракона», это, конечно, всегда правильно...
Но опасность латников внешним видом и скрытым под маской лицом преувеличена в тысячу раз. Вероятность конфликта торговца с клинчем ничтожна.
Грабёж случается, но выглядит он так, что рядом с артефактами, ради которых боец и спускался на континент, разложенными без пирамидок вдруг резко не оказывается хозяина! Хочешь, бери, хочешь мимо иди...
А когда зазевавшийся хозяин бывает обнаружен под пологом шатра, его язык, перейдя в автономный режим, – и тем повергнув в шок дроидов регенерации! – мгновенно берёт на себя всю полноту ответственности за остальную тушку, отказываясь назвать цену! Сменив тембр от зазывного на проникновенно сладкий, автопилот языка уважаемому клинчу сообщает, что пустячок этот ждал его рук, безо всякого торга, и, счастье какое, наконец, дождался! Как жаль, что мне уже пора!..

Широкая распространённость масок и полностью закрытых одеяний – атрибут публичных пространств. Пересекая места, представляющиеся враждебными, безынтересными, полудроид прячется, достигнув пункта назначения, скинет.
Клинчи же, долгожители среди полудроидов вне Собственных Миров, пребывают нераздельно со своими масками. В своём кругу, в кругу врагов и на нейтральных территориях они не снимают масок. Многие последствия эта особенность влечёт за собой. Если одним словом – консервацию.
Как объяснить...

Для полудроидов в целом понятия о приличии связаны с моральностью. Без каких бы то ни было фетишей, одёжных, разговорных, любовных, каких ещё. Их выбирают на вкус и цвет для себя лично, для своей компании. Моральность же связана с честностью и ненасилием. Чего-либо плотского: внешности, манер осуждение может коснуться постольку поскольку.
Для клинчей же открытое лицо... – крайне значимый жест. Ну... Как перерождение, взрыв сверхновой, помазание на царство, низвержение в бездну. Полная обнажённость, более полная, чем совсем. Как жест, захватывает всю шкалу эмоций, от непоправимой бездны, до головокружительных высот. От крайней непристойности, причём это может быть и невыносимое унижение и бесстыдный вызов, до наоборот...
Культура воюющих клинчей столь древняя, что саги про них весьма древние. И там они – в масках. И там – срывают или приподнимают их не раньше, чем сага подходит к концу.

Как сформировалась традиция ношения масок понять нетрудно.
Обширные земли неторговых облачных рынков притягательны для многих. К играм они располагают мало. Сиротливо и глупо без драконов чувствует себя горстка людей на таких просторах. И пирамидки не поднять... У рамы оставаться что ли? Зачем?..
Зато к обособлению такие пространства располагают много, к тайникам... Чёрных драконов нет, где одни хищники собрались, оружие, значит, есть, какое угодно... Но так невозможно, когда все против всех. Сбивались группы, сплачивались кланы, Сцеплялись за артефакт и без повода. Выдумывали знаки отличия...
Однажды получилось, что самый яркий знак отличия, само наличие или отсутствие маски... Что все остальные люди – отдельный непостижимый клан.

Полудроиды легкомысленны, непостоянны, лабильны, в чувствах нежны. Их бытие в первую очередь – про милоту и развлечения. Когда махины кланов уже существовали, а вместе с тем шпионаж, перебежчики, измены, опытным путём выяснилось: кое-что как по маслу идёт с закрытым, а кое-что напротив, с открытым лицом. Проще жить – с закрытым. Куда сложней - со всеми нюансами открытого лица.
Лгать на первый взгляд легче под маской. И вообще – начинать. А добиться успеха, хоть бы и во лжи?
Как всегда эволюция пошла самым коротким путём, маски престали снимать и среди чужих, и среди своих. Что окончательно размежевало категории. Не черта пролегла между ними, пропасть.

Постоянное ношение маски обрубило все мешающие вопросы разом. Она стала не обычным опознавательным знаком, а краеугольным камнем. Самоидентификацией.
Именно – само. Символ клана – латника часть и честь.
Её нельзя сменить на маску противников, отправляясь к ним в тыл. Как ни грубо раскрашены, подделке маски не подлежат, всё предусмотрено. В одиночестве неба или Собственного Мира маску можно снять, а одеть другую – лишь получив от кого-то. А значит, представ с открытым лицом.
Однажды это происходит для новичка, а больше никогда не происходит. Перебежчиков нет. Преданность, непреклонность у клинчей в крови. Безэмоциональная. Безличная. Внутри клана они также закрыты, как и вне его. Только роль, только место в нападении, расчётах, обороне.
Перебежчиков нет, но есть мост перехода. Предложить его – долг победителя, согласиться – право побеждённого. Когда без масок смотрят друг другу в лицо. И это редкость невозможная, но это и священная традиция.

Ни в какое сравнение этот конгломерат зависимостей и комплексов, сфокусированный на единственном фетише, не идёт с ношением на рынках масок, полумасок, вуалей, платков, покрывал...
Самые робкие и редкие посетители Южного Рынка не имеют сотой доли клинчевой маниакальной приверженности аксессуару.
Обнажённоликие... Обычные люди. Принадлежащие хуже, чем враждебному, клану «обычных людей»...
Разумеется, клинчи промеж себя их так не называют! Но чувствуют именно так, всеми силами избегая контактов, под бронированной скорлупой мягкие, как моллюск.
Редко бывает в природе, чтоб стрежней, скелетов было два: и наружный, и внутренний. К убеждениям тоже относится: если есть стержень внутри, человек открыт, нового не боится, на чужих, странных и удивительных людей не лает, не лезет укусить, а если у него наружный скелет - панцирь, все ему враги.
Клинчам «обнажённоликие» люди не враги, полудроид до абстрактной, обобщающей враждебности пасть не в состоянии, но они – смутное, тревожащее сомнение. Вопросительный знак без строки. Не проговорённое: как вы живёте? «А как вы?» – с большим правом спросил бы обычный человек.
«Чур, честно: часто ли? И как вы целуетесь в масках?» – припев из старой песенки! Про клинчей, но без трагедии сага, там хеппиэнд!
Довольно трудно признаться себе самому, что в блаженную, счастливую эпоху ты живёшь полудроидом сотню, тысячу, сотни тысяч лет – и не целуешься. Не снимаешь маски.
Это всего лишь песня, такого у латников не спрашивают. На рынках от них шарахаются. Меж тем, клинчи сами практически никогда не охотятся на «вешних», – наверно, испорченное «внешних», – людей. Пользуются услугами охотников и технарей, которые превращают в мирах. Если же для себя, частым условием бывает, чтоб у пойманного на пирамидку тоже было закрыто лицо... Он, да обречён.
Слово «вешний» прижилось в пику тому, что сами латники считают себя «летними», зрелыми, осенними, обретшими плоды опыта... Но напрашивается подтекст: даже нестареющему полудроиду «вешний» период, оставшаяся за спиной цветущая пора, не мечта ли? Не выше ли себя подсознательно ставят клинчи вешних людей, называя так, ведь в одну сторону время идёт...
Видя перед собой вешнего, обнажённоликого торговца, завязывая обыденный, чисто деловой разговор, клинч испытывает что-то необъяснимое для людей свободных от строгих физических запретов, вошедших в полоть и кровь ежедневным самоограничением. Вешние люди обделёны как нудным, тянущим, голодным соблюдением обетов, так и головокружительным нарушением их.

Ещё реже, чем погибают, реже, чем переходят на сторону противника, клинчи волевым решением покидают поля бесконечной войны.
Кульминация завязана в саге на поднятую маску, но по знаку противоположна той, за которую бессердечный, враз очнувшийся, Гай чуть не съел себя живьём...
Сюжет последней части саги таков...

Клинч пролетал над Мелоди Рынком, где шло представление мимов. Задержался. Представление закончилось, пошли танцы...
Когда Мелоди Рынок сам про себя поёт, про стародавние времена, можно подумать, что нравы и в самом деле меняются от созерцательной, мудрой красоты, к козьим пляскам и барабанам, рвущимся громкостью и буйством друг друга превзойти! Будто сплошной вайолет звучал прежде, парные танцы сменялись замысловатыми хороводами исключительной аутентичности, прямо историю можно по ним учить! Ой, не верится!.. Наверняка, от зарождения рынка, Мелоди прыгал и скакал козлом! И потасовки устраивал в хороводах.
Но в этой конкретной песне начались они именно, вычурные хороводы... Пары меняются... Сходятся и расходятся...
Церемониймейстер к клинчу, как чужаку, направил местную голубку, помощницу, с вопросом, включать ли его, участвует ли он.
А почтальоны Мелоди тоже ходят и танцуют в масках. Унификация плюс безопасность, мало ли какие у них на других рынках дела, конфликты и торги, Мелоди же открыт и бегству, и нападению...
Она спорхнула с дракона, передала вопрос, вместе с кратким изложением сути танца. Подробнее – вокруг смотри, да повторяй... Поскольку клинч кивнул, и танец уже начинался, голубка так и осталась с ним в паре. Маски не сняв... А потом вдруг сняла...
Весь сюжет в том и заключается, что просто сняла... Вся долгота песни... Это очень лиричная, одна из самых популярных и красивых песен на Мелоди, пустоватая, монотонная, с единственным плавным взлётом, возносящим и уже не возвращающим к земле. Целиком сагу редко исполняют, эту завершающую часть – едва не каждый день. Клан своего бойца, понятно, не дождался.
Так ведь не бывает для них, в чём дело... Клинч никогда лица первым не открывает. То есть, перед врагом ещё возможно, а перед своими не открывает вообще! Этот мега значимый жест – с фронта войны, не с тыла. Если разорвал маску врага, лишь тогда приподнимет свою на условленные мгновения. Голубка же – на кудри подняла короной, будто он уже побеждён, будто виден ей насквозь. Ну, он и был побеждён!.. Хоть за судьбу считай, хоть за уловку судьбы!

Клинч-саги же в целом такие...
Под барабанную дробь: враг – маска – враг – перебранка! Пейзаж – враг – маска – подмога! Враг – маска – разорванная маска!
Латники над этими мим выкрутасами смеются! Но залетают послушать... Поправить несколько слов, мелодию предложить... У большинства клинчей приятные, только весьма низкие голоса. Даже звук голоса не сближает клинча с вешними, обнажённоликими людьми.

Как бы с лучшей стороны сказанное высвечивает воинов. Однако их опасность однозначна и не преувеличенна, по крайней мере, потенциальная, непреходящая.
От зарождающихся кланов исходит опасность сиюминутная, как от не устоявшихся систем, не усвоивших правила.
Когда-то один из таковых, клан Рогачей, «Рогули, Рогатки», вздумал похулиганить на Центральном Рынке. Технари пожаловались заказчикам - латникам старейшей Камы, ныне распавшейся и прекратившей существование. Рогатых настиг грандиозный разгром... Там же, на Центральном была устроена засада.
Опустели ряды, которые пустыми с основания рынка не видали! И шатры снимали почему?.. Чтоб не прибило, да. Ещё причина: с Рогатками кое-кто сотрудничал в разбое, успел поиметь с них выгоду, а клинчи сверхъестественно наблюдательны, их память - память машин, и сами они боевые машины. К тому же, охотники-комодо в их, богачей, распоряжении... Буря случилась. Успокоилась не скоро.
Опасны латники для торговцев недобросовестно ведущих сделки... Для технарей, кто работает не на один клан.

Ноленс воленс, безвариантный способ общаться с латниками умиротворением и подкупом наложил забавный отпечаток на поименование касты в обращении к её отдельным представителям!
Разнообразные эпитеты, происходящие от «хороший, добрый»... «Милый, славный»... Смех! Ну, такие они, полудроиды! Шебутные, но робкие в целом.
На полях войны к собрату или врагу клинч обращается словами вешнего человека чтоб подразнить или оскорбить. «Хороший мой, продай мне байк за эту битую раковину!.. Вседобрейший, всерогатейший, соизволь уступить мне эту скалу?.. Не упасть бы тебе оттуда, когда Жук повернётся, рожки бы не обломать!..»
А Рынок Жук гудит уже, поворачивается... Камнепад... Новые складки рельефа... Оба сцепившихся клинча пропадают в них...

Вся разница между полями непрекращающейся войны и остальными облачными рынками, задана величиной. Привычный масштаб надо умножить на сто. И над результатом поразмыслить... Ещё на сто умножить – ещё ближе к истине...
Похищенным или заблудившимся попасть в рынки латников это...
Затеряться в просторах, неодолимых без их киббайков, без сети ориентиров клинчей, их знаний и выносливости...
Затеряться среди мобильных, тяжеловооружённых крепостей. Великанов с закрытыми лицами, чьи маски говорят лишь о том, что тебе конец. Появляющихся из ниоткуда, как смерч или град. Ты перед ними – песчинка.
Выведет клинч заблудившегося или превратит... В разговор не вступит точно.

Они должны были возникнуть, Собственные Миры, создателей которых пленил масштаб как таковой. Нежилой сквозняк охватил владения. Допущена трудно формулируемая, но очевидная, фундаментальная ошибка.
Закономерно превращение их в рынки.

01.33
Благодаря растянутому взрослению и особенностям развития, предположительно, трёхфазного, Уррс имел одобрение Гелиотропа на пребывание в имитации человеческой формы. В человеческой же сфере, иначе где и зачем? Дракону – полезное разнообразие в фокусировках орбит, вдруг для следующей стадии пригодиться. Гелиотропу – предлог поглубже в людях разобраться.
Уррс овладевал двумя эсперанто параллельно, отличающиеся непринципиально, словарным запасом и нюансами терминов.
В дроидском – прорва технических и уточняющих. На одно существительное идёт столько прилагательных следом... Ряд их закончится, когда собеседник прервёт возгласом: «Забыл, с чего начали!» Или кратким: «Понял!»
Представления, как последовательно учить эсперанто у Гелиотропа не имелось, так что Уррс бывал на всех рынках, где чешут языками. Положение достойное самых вершин чёрной и белой зависти для дроидов.

Конструктор следил, чтоб и в остальное время уроборос был занят чем-то, помимо кувыркания в небе. Подсовывал ему вирту и обычные книги. Но это без толку.
Уррс не против, но он в упор не понимал, как даты существования государств и сражений помогут ему разобраться в том, что Отто – признанный марбл-асс, а прекрасноокий Халиль не стал игроком за всё время близ Арбы.
– От чего зависят людские способности и предпочтения?
Если б знал это Гелиотроп!
– Как быть с тем, что Отто смертен?
Ему, дракону и дроиду, как с этим быть? Как вдобавок понять факт, что принципиальная смертность не волнует Отто, а волнует позавчера проигранная партия?! Схемы плодов и механизмов как помогут разобраться со всем этим?
Система счислений откроет ли тайну, кто из борцов, утром идущих на правое крыло, выйдет оттуда вечером, а кто никогда? Что в его драконьем сердечнике заставляет на этих хищников издалека смотреть, не приближаясь, не позволяя себе полюбить их легко и сразу, как Отто? Но – смотреть... Едва ли не всякое утро – смотреть?.. И откуда в его рту при этом заводится горькая морская вода: никогда не слышанное ругательство, каким дроиды именуют проклятое правое крыло Южного Рынка? Почему эти незнакомые парни, надменные хищники, в такие моменты ближе дракону, чем его первый, ближайший человеческий друг? Их лёгкий шаг отзывается в нем, как в барабане – гулко. Гневом?.. Но это же – люди?! Горячим гневом, смесью негодования и любви. Подойти не даёт. Что не даёт, что?! Причём тут книжки?! Почему он, Уррс любит их сильней, чем друга? Всех скопом! И избегает, будто любовь может причинить зло? Так бывает вообще, чтобы – скопом?! А с людьми так бывает?..
«Всё это пустое...» – сказал себе Уррс, послушно беря книги, пролистывая от начала до конца, и отдавая Отто, пусть обменяет по своему усмотрению. На лакомства и воду, на игру, на украшения для голубки, ласковой к нему... Благодаря снабжению Гелиотропом дракона литературой Отто чуть не сделался книготорговцем! Но поток скоро иссяк.

Тяга Уррса к людям шла ему впрок, способствовала возрастанию такого недраконьего качества, как терпеливость. Терпение к непонятному... К непоследовательному... К неудобному, такому как смешное, нелепое двуного-вертикальное прямохождение.
Отто и Уррс пребывали во взаимном обожании и немелочной болтовне. А разговаривать на эсперанто драконьей пастью – не лучший вариант... Хохотать, фыркать, да. Кусаться. Петь и молчать на необщем дроидском...
К тому же, они проводили много времени на рынках облачных и земных, а к ним подлетать как-то надо, приземляться... В каком-то виде, не вызывающем вопросов у окружающих. Но тогда Уррсу нужен свой ездовой Белый Дракон?
Вот за чем дело не стало! Ихо-Сю готов катать своего краденого уробороса, переросшего его, день и ночь напролёт. Тройка создателей тем более. Разумеется, они постоянно норовили отнять Уррса, но это не человеком в мячик играть!

Тройка носила более традиционные, чем Ихо-Сю, драконьи имена.
Чачо, Фрут и Фуча, если сокращённо. От фырканья происходят имена на «ф». Чачо – от звука складывающихся и раскрывающихся крыльев, наделённых выраженными остевыми спицами. «Ча-чо... Ча-чо...»
В тот день Фрут, дракон большой, среди облаков, однако, умевший затеряться легче самого маленького проныры, так как весь состоял из кругов, облачков, завитков, овалов, нёс Уррса вертикальным путём и выхрюкивал многозначительность своего имени. Курносый... Такого не вообразишь ни на гонках, ни в стычке небесной. На турнирную площадь, ездовым конём он тоже не выходил, по мягкости характера. Фрут первым простил Ихо-Сю и отношения у них с вором были теплей, чем у Фучи и Чачо.
Нёс и хрюкал под нос: «Слива ли... либо ли... долька для Хелия... оранж ли... либо ли... вовсе я дерево...» Песенка! Дорожная, восхитительно дурацкая!

Августейший когда-то, услышав его сокращённое имя в не самый счастливый для дракона момент, прищемившего нос ровно между двух входов у У-Гли, захохотав, переспросил:
– И что ты за фрукт?!
А Фрут не был осведомлён ни в ботанике, ни в эсперанто. Но тут заинтересовался!
Вместо заслуженного наказания, Гелиотроп ему щедро отпустил картинок, схем из атласов и отправил восвояси: изучай на здоровье.
С той поры, во-первых, коваль возрос в его глазах безмерно, за проявленную доброту, - исключительный случай, когда Белый Дракон был напуган до хвостового трепета, – во-вторых, познания Фрута действительно возросли. Хоть и не намного...
Дарённое бережно хранилось в Зыбкой Обманке, время от времени подвергаемое ревизии. Но свободного-то времени у Белых Драконов мало как ни у кого! А драться, а кувыркаться, а вторую расу дразнить?! Но когда находилось время – рассматривал, читал. Вообразить пытался. Вслух напевал.
Он мог бы и дальнейших схем испросить, и у второй расы поинтересоваться, у семейства Сад. Как складывают Восходящие в облачных эскизах эти фрукты? Но дракон на то и дракон, что схемы запутанные ему утомительны.
Фрут решил, так... Суть откроется ему вдруг сама по себе в именах! Снизойдёт, когда он проникнется звучанием их имён, их красивых, сложных наименований...
Она же есть там, в глубине? В названиях?.. Как на необщем дроидском.
Летел... Проникался...

Фрут и Гелиотропа катал. Уррс тогда оказался однажды в размышлениях, непраздных, имя-форма: «фрут» навеяла... А каким будет его самого последующая фаза? Во что ему суждено вывернуться без вмешательства коваля? А вдруг, топ-извёртыш, ведь и такое возможно, в улит-координатор, технический рой, применяемый когда должны синхронизироваться работы разнотипных улиток? Или банально – в грызущую улитку?
Насчёт этого Гелиотроп уже успокаивал его:
– Для грызущей ты сложноват... Часть не может отбросить целое. Реализация этого закона называется чувством равновесия...
– То есть всё-таки может?
– Уррси, сколько раз подряд тебе нужно в небе перекувырнуться, чтоб отвалился хвост?
– Чтооо???
– А ведь он может! Уверяю тебя, может!
Уррс зажал хвост в зубах тем смешней, что безотчётно! Забыв отпустить, шепелявя, уточнил про второй ужастик, навеянный заглядыванием Фортуне через плечо.
И снова был утешен:
– А для рой-координатора – ты недоразвит!
– Йааа???
Дразнить, так дразнить!
– Нет-нет, – отступил Гелиотроп, – ты развит превосходно, хвост – коротковат. Я это имел в виду.
– Так-ссс??? – ощерился Уррс, выплёвывая кисточку и поднимая шерсть на загривке.
Белок на «ссссс...» пробивает от внезапного гнева.
Кончик языка бился между передних клыков и огоньком горел. Плеваться искрами в коваля?.. В смысле искр он и ответить может!
– А что, интересссссуюсь, чуть что, вторая рассссса к нашим хвостам языком цепляется???
- А что вы ими кичитесь, будто сделали что толковое, а не от природы получили? При таком отношении до извёртыша недалеко. Удивительно, что летаете носом вперёд!.. Всё жду, бывало, из дольки глядя, когда стая Лун-Сю пронесётся под окнами задами наперёд, с Уррссиком во главе?.. И вообще, ты забываешь, я не вторая раса. К чему хочу, к тому и цепляюсь, хоть языком, хоть клещами. Страшно?
– Тссссс!!! Кхе-хе... Тьфу!
Слова у дракона закончились, а искрой он поперхнулся. Не везёт!
– Чего расшипелся? Хорошие вещи говорю: не бывать тебе улиткой. А ты? Ссссс, да ссссс... Уроборос ты по сию пору! Для начала не долькой, а полноценным драконом стань, потом загадывай дальше!

Гелиотроп пригладил шерсть на его загривке, и шерсть послушалась коваля, улеглась. Круглые ушки уже не прижаты, и только от переносицы гепардовые полосы разбегаются под драконьи скулы как-то разочарованно, обиженно. Коваль дунул в огуречные глаза, чтоб не щурились больше, не косили, встретив добродушную ухмылку, о которой успел заскучать.
«Не, по типу братишки Августейшего семейство держать, я не смог бы... – подумалось ему. – Не люблю дразнить малышню, и мозги пудрить не умею».
– Гелиос-топу-тропус! А если во что-то всё же, ну, непутёвое, ты переделаешь, а? Сможешь?
– Смогу и обещаю. Но если попросишь тогда, сейчас беспокоиться рано. Межфазовый близящийся промежуток, ты, в общем-то, прав, воплощённая непредсказуемость. Но имеется характерная, непременная черта... Древняя черта... Прежде людей, от зверей она происходит. Технарями для роботов как приём позаимствованная, нам доставшаяся в наследство... Замкнутость. Черта – замкнутость. Кокон. Неуместно, мой милый уроборос, постороннее при автономном фазовом переходе, а постороннее тогда – всё. Вмешательство извне – неуместно. Ты станешь избегать меня, ага, точно говорю, Уррс. Если наш теперешний разговор всплывёт в уме, понять не поймёшь: для чего была твоя просьба, зачем моё согласие. В том-то и суть, ты будешь видеть что-то крепко закрытое от меня... Твоё, личное.
– Ладно-ладно, Гелиос-тропус, допустим. Притворяться не стану, что понял. Но если не захочу? Но если вдруг, скажем... Проясниться, что за следующим кувырком – бытие одиночкой 2-1, неведомого имени?..
– Учи слова, учи! Не всё тебе кувыркаться! Тогда имя и окажется ведомым! – рассмеявшись, назидательно воскликнул коваль.
– Ссссс...
– Опять! Что не так?
– Вссссё!.. Гелий, Хелиос-тропус, дорогой всей дроидской сфере, - дракон повилял хвостом преувеличенно, изображая вторую расу, заискивающую пред автономным ковалем, – а нельзя ли попросту, заранее лишнее убрать? Если от чего угодно лишнее убрать, как раз дракон и останется... То есть – я!
– Неужели тебе не интересно? – смеялся Гелиотроп. – Совсем ни капельки не любопытно?! Белый Дракон не рвётся сделать ещё один широкий кувырок? Удивительно!
– Нет! – рявкнул дракон, утрихомирился и заурчал. – Не кувырок, а вывернуться! Извёртышем наизнанку, вшиворот-навыворот... Видишь, сколько слов я выучил?
– Ха-ха!.. Уррси, ты забыл выучить, что они значат! Не «вшиворот», о Фавор, какой же ты смешной!
– А как?
– В вашем случае... Если бы вы как змеи шкуру меняли бы... Шкирку-на-носопырку!
Гелиотроп щёлкнул уробороса по ней и, за его крыло уклоняясь от его же зубов, прячась, расхохотался.
Зубы щёлкали. Раздвоенный язык перебрасывал искру с кончика на кончик.
– Да никем я не хочу, кроме как драконом! И никогда не захочу!.. Можешь ведь, можешь, Гелиос-топу-тропус, дорогой всей...
– ...да! Я сказал, да!.. На пороге, с условием, решим то, что решается на пороге. Сколько в проём ни гляди, ты тут, а дорога там... На дороге, когда принюхаешься, пыли нюхнёшь, дольку прошедших лет вспомнишь... На пороге станет ясно: ключ повернуть лучше снаружи или изнутри. Никогда не думай, что выберешь дольку. Не дольку, а сколько? Плод оранж разламывается на конечное число этих самых долек, а жизнь - на бесконечное. Вопрос, когда остановишься мельчить...

Дольку свою и У-Гли вспоминал Гелиотроп, когда летал на Тропе...
В космической бездне, где нет Юлы, нет опоры... На каждого дроида произвело бы неизгладимое впечатление. Летал с целью: понять хотел про себя, про слепое пятно... Солнце вблизи увидеть, место от луны оставшееся, переделанное Тропом себе под гнездовье...
– Я – Абсолютный Марблс! – говорил Троп о себе
Шутил, на рынки налюбовавшись, гулял и играл там порой.
– Без руки и без поля. В Абсолютном Лунном Гнезде!
Полёты их совместные прозрения Гелиотропу не принесли, как и насмешки Тропа:
– В головном сердечнике мысли думают, Хелий, извилинами орбит пораскидывают, а не в космических далях! Ещё же лучше – друга послушать, ведь не враг я тебе! Забудь ты беспокоиться про то слепое пятно!
Забудь... Легко сказать.
А затем Троп стал вдруг отказывать, не звал в гнездовье...
«Сам-то в Дольку, как к себе домой... Да, Фавор его благослови, пусть, если не хочет».

– А когда правильно? – нетерпеливо повторял дракон.
– Что?
– Переставать всё на дольки мельчить! Начинать беспокоиться, когда правильно?
– Я не знаю...
– Но когда-то ты сам перестаёшь?
- Обыкновенно в десять раз позже, чем следовало! Поэтому так тяжеловато, медленно мне даются конструкторские дела. Я перестраховщик Уррси, мой чудный уроборос. Не бери с меня пример, не драконий стайл это.
Огуречный, огромный как блюдце глаз с коньячными, солнечными крапинками, в задумчивости уехал куда-то наверх... Задумчиво вернулся... Оба блюдца лучились на коваля одновременно рассеянностью и вниманием.
«Как интересно и приятно слушать тебя, – говорили они. – Если бы я понимал хоть что-то из твоих интересных, загадочных слов, я бы непременно поразмыслил о них».
Округлые ушки развешены по сторонам. Усы распрямлены... Знак полного доверия.
Очень старые существа почему-то склонны поразглагольствовать о главном наедине с малышнёй... С теми, от кого их отделяет наибольшая бездна прожитого времени... Не за подобострастие избирая, драконы непосредственны, Уррс притворства не имел в себе. За что-то иное, вроде свежей, приглашающей чистоты исходно пустого сосуда...
Не очень-то пустого. Уррс имел вторую тему, не отпускавшую его.

– Но, значит, и человек? – внезапно утвердительно сказал он. – Значит?
– Что, милый? – ласково переспросил Гелиотроп, быстро устававший от пикировок.
– Если лишнее убрать, и человек станет Белым Драконом?
Вот что значит свежий взгляд...
– Но для него-то оно – не лишнее! А чисто технически да, вне сомнений. Путём отсечения, прореживания люди становятся дроидами.
– Тогда почему?
Гелиотроп вздохнул:
- Уррс, милый, пользуйся, пожалуйста, хотя бы теми словами, которые освоил уже. Эсперанто не необщий дроидский, где можно заскулить и вся твоя стая слетится почесать тебе за ушком!.. Что – почему?
– Почему они умирают? Почему ты и вторая раса давным-давно не сделали их бессмертными? Фазовый, да, переход называется?
«При всей наивности, хороший вопрос! По-настоящему белодраконий, непосредственный».
– Нууу... Интересные у тебя представления о бессмертии. Человека-то не станет... путём прореживания! Прекратится он, как человек, это к вашему племени образуется прибавка.
Уробороса ответ не устроил. Пол ответа. И не о том.

От задумчивости Гелиотроп забыл держать малые формы, канул в простор необщих орбит и собрался из них обратно со словами:
– Вот что, Уррс... Слов ты знаешь на данный момент всё же не достаточно, чтоб я ответил, а ты понял меня. Но может быть, оно не главное... Может быть вещи, орбиты на вырост даже важней. Как тот азимут, что молчит до времени, что пока не азимут вовсе. А заговорит и закрутит по-своему. По себе... Непременно закрутит...
Будь Гелиотроп высшим дроидом, понял бы хоть отчасти, насколько его академическое разъяснение далеко от актуального драконьего беспокойства: Отто! Очевидно: друг же!.. О нём речь, а не о ковальских делах!
В чём заключался вопрос...
«Не может ли Хелиос, дорогой всей покрываемой Юлой сфере, сделать Отто, как Уррс, Белым Драконом? И желательно загодя? Чтоб уж на сроки не смотреть и никакого беспокойства?»
Гелиотроп же ответил как технарь, коваль и конструктор:
– Запомнишь, однажды поймёшь, нагонит тебя... Бессмертными... Пойми: человек – конечное неустановимое число связей между орбитами, упакованными настолько плотно, что границы и взаимные переходы их также неустановимы. Бессмертными... Орбиты – название составных частей в статике. Фактически, то есть в динамике, одна частичка двуедина: образование связи и её разрушение. Из них состоит всё, в том числе человек. Пока ему есть что связывать, он молод. Пока есть что высвобождать, он жив. Выбор – « да, нет» – его собственность, его воля. Быстро ли, медленно ли... К добру ли, ко злу... Его жизнь. Нельзя изъять одну дольку. Только две вместе. Все вместе. Я столько раз вам, дроиды, это повторял! Как Фавор чирикал на разные лады! Невозможно... Воля человека желать и отдыхать от желаний простирается, Уррс, далеко за границу исчерпания бытия. Далеко за ту грань, на которой можно убрать «лишнее» и останется Белый Дракон. Она дотуда простирается, где и технических дроидов в помине нет! О, лови наглядный пример: завещание! Видел ты правое крыло, стоял пред ним, как пришибленный? Так вспомни малую деталь: борца нет в живых, Доминго забрал контур-азимут Коронованного, а последняя воля борца на белом листе в нескольких строчках передо всеми лежит! А ты говоришь, обкорнать вовремя! Воля обогнала его. Минус это, понимаешь? Чистый минус! Из него уже не вычесть. Да и не прибавить к нему...
Последнего Уррс не услышал, перебил:
– А если я поделюсь?
«Гениально! – подумал Гелиотроп. – Просто гениально!..»
– Не выйдет. Орбиты – не ракушки и шарики для рыночных мен. Скорей – пазлы. Подойти должны.
– Эээ, погоди! - подфыркивая, затараторил дракон, – Для первой-то расы... когда в тучу сливаются... видел я, облачные миры... когда пара людей становиться первой расой... подходит само! Без конструктора промеж ними! Я видел первую расу, выходящую из кувырка, я видел!
– Да видел ты, видел! А что было прежде того кувырка, тоже разглядел? Нет? Так я тебе расскажу: совпал отдалённый момент, совпали контур-азимуты их орбит во взаимной любви, вся дальнейшая жизнь на подгонку ушла! Без коваля... Ну да, без коваля. Но удивительно ли, что кувырок в первую расу случился вольготен?
– А можно нарочно? Я смогу!
«Совершенно гениально!..»
– Не знаю. Это не моя компетенция, не ковальская работа, дружба крепче любви. Про саму любовь, про кувырок между фазами, когда уже поздно... Не знаю... Августейшего спроси!
Это вырвалось случайно, заболтал коваля уроборос.
Два огромные глаза-блюдца хлопнули... По светло-зелёной, прозрачной глазури брызгами разлетелся тёплый, чайный свет.
Перед мысленным взором Уррса возник трёпаный облик паяца. Угловатый – Стража, суровый, сухой. Не вяжется...
– Не спрашивай, – оговорился Гелиотроп. – Только гигантомахии на панцире нам, мне лично, и не хватало! Разнесёте турнирную площадь к чертям. Публику заденете.
Ну вот, теперь стало совсем любопытно... Не вяжется... С четырёхруким, четырёхногим, копытами преступающим, когтями скрипящим Стражем – никак...
Гелиотроп прикусил язык.

01.34
Здорово же они погонялись, восхитительно! Чуть-чуть не попались, не выдали себя!
Трепетное, отчуждённое и сложное отношение к вешним людям объясняет то, как долго клинч преследовал Уррса в надежде договориться и ойл у него купить! Стреляющими удавками не пользовался, они и другому-то клинчу в треснувших латах опасны, безлатному человеку – гибель.
Насквозь проникнутый запахом и свойством, превращающим громоздкие латы в эфемерное ничто, потерять преследуемого он никак, с закрытыми глазами бы не мог. Но и догнать не получалось! Хо-хо,фррр! Странно, если бы получилось: догнать Белого Дракона, удирающего верхом на Белом Драконе! Ещё бы за Тропом погнался!
Заносит драконов в хулиганстве.
Фрут держал дистанцию, чтобы кисточкой хвоста, кругленькой, как черты его обширного тела, лёгенькой как ватный шарик из пудреницы мима или помпон на его колпаке, подпудрить невзначай нос дракона преследователя, а то и всадника! Шёл коротким равномерным зигзагом: прыг-прыг, мельк-мельк... Вверх-вниз, влево-вправо... Их словно подбрасывало в толкучке на волнах, которые и не перевернут, и плыть невозможно. Издевались, короче.

Когда двум драконам начинало казаться, что преследователи не проявляют должного азарта, Фрут складывал крылья и резко уходил к земле. Пока же клинч повторял их маневр, хвост Фрута, успевшего сделать бочку вылетал откуда-то со стороны, отвешивая нерасторопному дроиду клинча пендель! И снова зигзагами, но уже живей! Что думал себе Белый Дракон клинча, это надо вообразить! Он-то ясно видел, чем они занимаются!.. Понимал, что ему с человеком на спине их никогда не догнать. Недостижима столь полная согласованность дроида с человеком. А он великолепен, всаднику под стать, могучий дракон латника: чешуя матовая, на груди блестит, стальной голубизной отливает, морда серьёзная, скуластая...

Отчего Белые Драконы так редко разговаривают с людьми? Мог бы сказать, профырчать на ушко?.. Тому есть несколько причин.
Основная – личный интерес. Ездовой дроид смыслом своей жизни имеет всадника, настолько глубоким, исчерпывающим, что их жизни заканчиваются одновременно. Глупо было бы разменивать большую близость на кучу мелких, а степени взаимопонимания при вербальном и невербальном общении – обратно пропорциональны! Это правда. Настоящая дружба не болтлива. Лучшие гонщики не разговаривали со своими дроидами ни разу.
Вторая причина, которой стоило бы считаться основной: сколько ни насмешничай над второй расой, автономные ящерицы независимые навсегда уважают просьбы и договорённости. Хотя бы потому, что установившийся порядок вещей устраивает всех по большому счёту, и драконов тоже.
Третья причина, делающая неразговорчивыми ничейных драконов, устоявшееся среди белок поверие... Царь-на-Троне не направит к Восходящему того, кто с людьми уже нагулялся и подружился, или направит когда-то, но очень не скоро.
Ещё их пасти не удобны для разговоров на эсперанто. Да эсперанто вообще неудобно!

Уже не пара всадников неслась наперегонки.
Чачо то там, то тут мелькал среди облаков, ожидая, что Фрут развлечением поделится. Фуча летел над ними, наблюдая с высоты погоню, расслабленный, как посетитель театра в ложе. Любопытная пимпочка кошачьего носа Ихо-Сю показывалась из-за каждого облака, лежавшего на пути, в надежде на пас Уррсом. Держался из последних сил, чтоб без приглашения не ввязаться в игру. И не удержался!
Вначале им удалось это скрыть. На таких скоростях даже клинч не обратит внимания, что под утекающим всадником дракон немного не тот... Какая ему разница? Весь в погоне.

Типичным драконьим приёмом, едва выдавшееся клином облако, закрыло погоню от латника, Ихо-Сю поднырнул Фруту под брюхо и Уррса выбил! Ровно мячик! Словил раньше, чем обнаружилась подмена, и Фрут успел ускользнуть. Поменялась пушистость дракона, зато шерсть придавала нужный объем. Короткими кошачьими прыжками манеру Фрута Ихо-Сю повторял даже вполне. Почти сразу Фуча отнял ездока, ударив боком в бок за следующим облаком. На его маневре Уррс ёкнув отметил для себя на будущее, что с людьми стоит быть и потактичней...
Фуча на Фрута больше похож. Уши не такие длинные, торчком, пятак не курнос, но шире. В Фуче завораживали глаза, необычные для их племени, грустные... Чистейшая иллюзия!.. Ещё та шкода! Ну, в погоне ни глаз, ни пятака клинч разглядеть не имел возможности.
Фуча закрутился в вертикальный драконий кувырок и сменил направление, погнав в обратную строну. Не хотел Чачо, нацелившемуся сверху, игрушку уступать.
А дальше они прокололись...

За облако, поправку сделав, на подлёте ловя, Чачо упал Фуче на шею, чтоб перевернуть его силой удара и Уррса, скинув, отнять, но просчитался немного. Вынужден был уйти в необщую форму и собраться на корпус влево. Со всадником вместе... Но так людей не ловят! Только на корпус вниз, или на сколько там придётся... К тому же звук крыльев... «Ча-чо... Ча-чо...»
Ихо-Сю уже караулил, обогнав. Рассерженный своей предыдущей недраконьей нерасторопностью. Чачо прочувствовал его боевой настрой. Спасовал, перекинул Уррса Фруту, притворившемуся крайним клубком облачной гряды... На клинча не обратил внимания, отвлёкся! То есть у него на глазах просто швырнул всадника в облако!.. И облако стало драконом!..
Клинч потом вспомнит ещё дополнительную странность...
Тот факт, что дроид не может пролететь облачный мир насквозь, а человек может, элементарно падая сквозь него, давно обнаружен и сделан приёмом небесного боя, гонок и настоящих погонь. Вяхирь заметил, что преследуемый не использует. Совсем.
Очередная попытка ускориться. Они попали в небесный туман облака хранилища и рассредоточились в нём, держа лишь направление.
Пора и честь знать? Драконы оторвались, прехрюкнулись и в необщую форму ушли.

Измотанный клинч остался в растерянности, в потёках туманной мороси, стекающей по латам. Дорожки отливали синевой, мартовским небом отливала чешуя на груди его Белого Дракона, фыркающего, на одном месте крутящегося... Этому дракону турнирная площадь – дом родной, повадки коня закрепились.
Чернёный, матовый псевдо металл пропускал Впечатления краткие и беспорядочные. Они переходили с одного в другое, как луч фонарика по камням дороги, непонятно, по какому принципу.
Вяхирь остановился и слушал...

Его дракон, распластав крылья, под моросью пошёл на снижение расширяющимися кругами...
Влага отдаёт видение срывающейся голубиной стаи... И сразу – шум водопада... Различима каждая струя, каждое подпрыгивание её, журчание сквозь тесноту ветвей... Плеск ручья... Шум реки...
Вниз к дельте скоро раскрылось Впечатление тишины. Вяхирь впал в него. И остался...
Там было чему внять.
Отдалённая сладкая мята высокого неба яви перемешивалась с чьей-то древней тишиной. Без нужды и тревоги вслушивались в неё, безмятежно.
Вяхирь подумал: «От меня, кроме киббайком взмётываемой грязи и пыли останется это – рафинированный чей-то покой, мятным туманом отдающий, дождиком сбрызнутый... Кто-то выпьет его. И похвалит».
Непременно останется. Нарочно белки завели его и бросили здесь. Утешительный приз, дроидская улыбка.

Вяхирь начинал погоню не один. Латники его клана отстали ещё раньше. Гонялись они за Уррсом не первый раз. Вынюхивали Уррса, караулили близ рынков. Надеялись, что враги не опередят, не учуют ойл в небе. На континенте прознают с гарантией. Дня не пройдёт, как им донесут. Как только флакон окажется на земле, война за него развернётся покруче всех ныне ведомых, вместе взятых...
Вяхирь хмурился, предчувствуя именно такой поворот дел, да ещё о дроидских кульбитах вспоминая, в покое осмысленных. Во всаднике Белого Дракона он не разгадал, дроида же признал. Удивился не сильно: ойл сам – элемент дроидского техно.
Но догадку ни своим, ни чужим на вынужденных переговорах не озвучит... Почему? Без особой причины.
Когда Вяхирь остался в дождящем тумане, Уррс обогнул его в выси, невидимый... Борцов правого крыла латник напомнил дракону. Пора улетать, и останавливает что-то... Что-то не так, не завершено.

Уррс вспомнил, как Отто понравился этот запах, на шариках, на шарнирах марблс технический, смазочный, в концентрате иной... Зовущий. Для человека если на что-то и похож, на ставни распахнутые к полудню, к упругости жизнью наполненного дня. Хороший запах, действительно ориентир и смазка одновременно. Дроиды желания из многих этой функциональности скомпилировали его.
«Отто нравится, ему и отдам. Но может и этому понравится?..»
Уррс специфическим жестом сог-цок, будто посолив снизу вверх, наполнил тучу ароматом ойл.
Не стало лат...
Пропала маска...
Пропал клинч...
Сто тысяч лет так не дышалось ему...
Миллион лет не чудился, не вспоминался манок его дроида...
Вот-вот прозвучит...
Слишком большой и необъяснимый подарок.
Потому и молчал. О чём рассказывать? О том, что ему одному досталось то, за что сотни и сотни их будут готовы насмерть драться? Не о чем говорить... Каким-то немножко беспричинно виноватым, обособленным сделала его эта невинная тайна.

Уррс ведь не знал, за чем гонится клинч. Его познания в эсперанто, в технике, в новейшей истории недостаточны. Он уважил просьбу Гелиотропа, помимо Отто людям не открываться, приятелей не заводить... А что затянули погоню, так разве они её начали?.. А предыдущую? Отнюдь!..
Замеченный, Уррс приветливо махнул рукой из-за облака, зарёй подсвеченного снизу, и пропал под ним, прямо в заре. Дракон откровенно дразнил клинчей! Что? Дружбы не заводил, в сущности своей не признавался. Всё нормально, всё соблюдено, чтоб опекуна не огорчать!
«Кажется, человек хочет погоняться? Отлично!..»
До встречи на континенте, Уррс и его стая о причинах яростного, упорного преследования латниками не только не подозревали, но и не задумывались! Для драконов это нормально, им для гонок, для заварушки причины вовсе не нужны, разве что поводы! Клинчи же про эту компанию неуловимую, про стаю всадников, невесть чего успели напридумывать. Про физическую кондицию дразнящего их парня, размером с них самих. Почему он без лат?.. Заманивает? Цену набивает?

Вяхирь звали клинча, голубем звали. Голубем, почтальоном когда-то был на земле, на исчезнувшем Центральном Рынке.
Похвального, гордости достойного нет в принадлежности к голубям. Сословие подчинённое, в него часто попадают за долги. Болтливое, на руку не чистое, не чурающееся шпионажа, порой и охот, им запрещённым, на чём их же безопасность и держится!
Но вечно так: кто-то решил, что для него это лишь жизненный эпизод, дверь, которую можно приоткрыть, проскользнуть в щёлку, да и захлопнуть навсегда. Такой ради сиюминутной выгоды портит имидж всем голубям, носящим серьги – шарики сердоликовые, браслет почтальона над правым локтём. Яркий, контрастный, дающий защиту. Голубь охотник надеялся выкинуть его незаметно... Выкинул, но дверь-то не захлопывается, вот в чём суть. Не говоря уже про такие двери, которые норовят прищемить голову, и про чёрные, накрепко запирающие голубка.

На маске Вяхиря бровями два сизых голубя разлетались. Белые хвосты. При всей условности рисунка, узнавались они легко, летели экспрессивно, переполошно, будто сорвались из прорезей глазных, от его же оскаленных клыков спасались. На треть поседевшие, странные брови... По меркам долгожителей клинчей Вяхирь не стар.
У остальных в клане маски и доспехи отмечены атрибутами – веерами. Шёлковыми, бумажными, из хвостов ячьих, из белых перьев: павлиньих, фазаньих, ласточкиных... Обязательно белые. У масок на лбу, на щеках. Лишь он пририсовал к хвостам целых птиц, чтоб не нарушать канон другим цветом.
Носящий птичье имя клан имеется, но другой... Лидер. Не просто лидер, в серьёзном отрыве. Его латников называют жуланами. Подразумевается, что другие латники – мошкара против них. Маркер у них не хвосты и не крылышки. Латы другие, стиль жизни, стиль войны другой. Если бы против жуланов Гаммы не встали, фиг бы кланы середнячки выжили. Но о них позже.
Нюанс маркировки клана Вяхиря, именовавшегося от «реять» и «веер» – Рейер, – написание отражённое, с начала и с конца одинаково читающееся на удачу, – изображение веера, как половины ромашки, неотрывной линией сделанное, на стебле как бы... Человек мало-мальски дроидов повидавший, особо 2-2 тёплого семейства Там, чьи одежды сотканы из надписей на необщем дроидском, сразу отметил бы сходство эмблемы с любой единицей этого языка, вписанной в круг, имеющей уходящий прочь росчерк... Откуда взялась, кто нарисовал эмблему Рейерам именно так?.. Клинчи не знали. А сходство-таки не случайно!
«Симп...» – читалась эмблема на необщем дроидском. И означала прерванное «чирик!..» Обычно относящееся к Фавор. Всегда сдержанный Гелиотроп ооочень смеялся, в Арбе увидев Вяхиря и эмблему на латах, но ничегошеньки не сказал!..

В рынке Рейер от рамы до крепости шёл ряд сигнальных огней, кодирующих, не однозадачных, при каждом дозорный.
Вяхирь – «рамный дозорный». Почуяв ойл, не поверив себе, он покинул пост. Недалеко отлетел, всего-то на минуту, но объясняться пришлось. Повод был признан существенным. Он вылетел сделать обзорный круг. Привычно во время драконьего кувырка потянулся... Кулаки сжал... А перчатки не хрустнули знакомым щелчком!.. Ему было достаточно, чтобы удостовериться: ойл! Вернувшись, перед следующим по цепочке дозорным Вяхирь сжал их ещё раз. Достаточное объяснение и оправдание.
– Тебе следовало зацапать их!
– Кого? За рамой было безлюдней, чем на Жуке после пикника жуланов! Лишь ойл... А ты ж представь, не трудно представить: откуда он тянется и точится, ойл?.. Во, и я не понял...
Вяхирь с удовольствием ещё раз стиснул кулаки и потянулся:
– Красота!.. Красотища!.. Эх, да, зацапать хотелось бы... В другой ли раз? Если ветра переменились по сезону и наш рынок оказался на оживлённом пути? Тогда сезон в запасе, не ещё скоро разнесут миры прочь?..
Представился следующий, и заследующий представился случай! Фавор, чирикнула: «Симп!..» И присела лишь одному рейеру на латы, на правое плечо.

Уроборос-преросток, воспитываемый автономным дроидом, в интересах от обычного парня ничем не отличался: гонки да марблс! Артефакты для него – мишура, танцы на Мелоди казались чрезмерно сложными. А петь он не умел. Дроиды вообще не умеют. Оттого Вайолет был так счастлив, и так упорствовал в своеволии, что оно дало ему научиться пению, совершенствоваться и любить... Слушать Мелоди спускаются дроиды. Танцевать на Мелоди – нарушители. А петь...
Они слишком дискретны для этого. Порывисты. И однозначны.
Дроид исходно как машина ориентирован на что-то одно, на одну цель, функцию. Тронов не бесконечное число потому – трудно совместить конкретность с универсальностью, воплотить в себе что-то, объединяющее их имена и функции дроидов в семействе не формально, а фактически, не угнетая при этом, а напротив, расширяя и связывая с другими.
Слушая Мелоди, внимая песне, подпевая, дракон просто бы завыл!.. Ага, выбрал непроизвольно момент, где песня совершенна с его точки зрения, и... «Ууууу!..»
«Из-волн-волна...» – это люди, дроид – это половина волны, взлёт. Дроиды это перекличка Туманных Морей, перезвон.
Правда, бывает такой момент, мало кто его заставал, бывает он ночью, когда тихий голос выпи, поисковика, не достигая искомого, длится чрезмерно. Он порождает в тишине что-то вроде ответного воя. Вой, слишком грубое слово, тоскливое... Что-то вроде отклика струн, протяжного, неугасающего... Без перебора их. Каждый голос – отдельная струна, натянутая вертикально от прибрежной отмели до горы Фортуны. Будто хор, орган, ноты же не следуют одна за одной, а сразу все, параллельно, одновременно... Тогда Великое Море окликается вдруг голосом косяков ро, гулким вздохом: "Ооо... Оууу?.." и Туманное Море вдруг замолкает...

Наигрались драконы с людьми и пропали. Всёму этому безобразию Гелиотроп был незримым свидетелем.
Возмутила его незначительная деталь. Автономная педантичная машина-конструктор спотыкалась об неё, о свою неспособность убедить дракона в значимости таких деталей не первый и не сто сорок первый раз, терпение у кого угодно однажды кончается. А именно...
– Малые! Орбиты! Имитации! Формы!!! Сколько повторять можно?!
Дразнясь, Уррс забывал делать язык нераздвоенным! Куда это годиться, помимо всего прочего?!
За язык Гелиотроп отчитывал уробороса в очередной раз. На хребте Фучи сидел он сам, Уррс – на Фруте. И оба – как воды в рот набрали! Как обычные ездовые драконы, которые обычных людей промеж облаков несут!..
– Ты, ты, ты!..
Указующий жест Гелиотропа, казалось, выбрасывает из указательного пальца пронзительно зелёные, яркие до ледяной голубизны молнии в драконий затылок, основание крепкого драконьего черепа. Кудрявая, волнистая шерсть Фучи дыбом, но – молчок.
– Ты!.. Выбрал следовать моим советам! Ты – ради сближения с людьми! Ты – ради будущего своего кувырка! Я тебе не навязывался, я ошейника на тебя в У-Гли не надевал!.. Так почему ты меня не слушаешься?!
– Потому что я – дракон! – с обидой в голосе развёл ручищами Уррс.
В самом деле, обидно: такой древний, такой искусный дроид, а простых вещей не понимает! Что значит «слушаешься-не-слушаешься»? Не подчиняешься? Естественно... Странно было бы, если бы... А советы он слушает завсегда, уши – вот они, вот дырки в ушах. Вот, если мало, дополнительные дырки, не по одной на мочку! Уррс надумал серьги носить, а у драконов племенной недуг – гигантомания.
– И язык этот!.. – в сердцах третий раз повторил Гелиотроп.
«Язык?.. Так уши провинились или язык? И чем?.. Искрами в людей он точно не плевался...»
Уррс высунул, – как на грех, и сейчас раздвоенный! – кончик языка, изогнул его к себе... И уставился сведёнными к переносице блюдцами огуречно-зелёных глаз на вилку в упор... Комичный настолько, что Августейший проиграл бы ему раунд, и сгрыз от досады не пёрышко маховое, а полкрыла!
Ездовые драконы, покосившись, фыркнули в унисон. Гелиотроп засмеялся, а скоро и гомерически безудержно захохотал, когда очи перевели на него недоумённый, чистый и честный взор. Правый кончик огненного языка приподнялся вопросительно, как собака приподнимает ухо... Искра горела на нём звёздочкой, отражаясь в зелёном, нервно мигнувшем глазу...
– Люблю я тебя, уроборос-извёртыш! Уррс, милый, ну не ломай ты им, человеческой сфере представление о согласованности формной! Дроиды не должны так делать. И без нас хватает всякого под морскими волнами.
– Гелиос-тропус!.. Но у людей бывают такие языки!.. – Уррс почуял несправедливость в обвинении. – Я сам видел! У девушки.
– Не из-под волны ли вынырнула?
Уррс тряхнул головой: вздор, мимо.

Да, видел у девушки. Не только не у Чудовища Моря, а вовсе даже у чистой хозяйки. У Личи, заправляющей в Шафранном Парасоле. Не человеческая и не морская сила сделала её такой, дроидская сила сделала.
Тела полудроидов легко подстраиваются к требуемому. Личи же – коллекционер ароматов. Доля аромата тает на языке.
Про запах вообще не скажешь точно, носом, языком, горлом, губами, чем он воспринят. И глаза, и кожа тут задействованы. И воображение. Но для многих ароматов, приготовляемых к ароматизации воды, плодов, камешков, для долгого катания во рту, их вариант жвачки, для ледышек придонных, важно как поведёт себя аромат именно на языке. Что ударит в нёбо, что будет уходить из него первым, что продержится основой? Послевкусие какое?
Личи, размышляя надо всем этим, держала нейтральную воду с одним ароматом за разными щеками, с разной целью. Смешной асимметричный хомячок, иногда надолго задумавшись... Разные стороны языка привыкли «думать» о разном. Раздвоенным не сделало бы его, но однажды она порезалась. Как говорят, «мёд на лезвии»?
Некоторые запахи синтезируют на Техно Рынке в модуляторе, отпускающем их пробы ради на острую, как нож, выдвижную полосу. Понюхать, определиться: давать команду наполнять резервуар, либо остановить синтез и внести поправки. Аромат был для питья. Она любопытствовала, спешила, лизнула и порезалась.
Регенерация, залечив, не склеила половинки языка. Личи это нисколько не смутило! Наоборот, полудроидам занятно иметь что-то их выделяющее. Потому Уррс и заметил, она охотно дразнилась своим особенным, змеиным язычком! И шипела, как Уррс зашипит сейчас, коё-что немыслимое услышав...

Отсмеявшись, Гелиотроп перешёл к следующей теме, волновавшей его. Точней – подтеме того же самого, маскировке Уррса под человека. Насущный момент, давно бы пора. Безо всякой задней мысли, как само собой разумеющееся, потрепав юношу-дракона по щеке, он сказал:
– Да, кстати... Ведь тебе нужен Чёрный Дракон.
Едва-едва не разошлись их пути на этих словах, нелепо и бесповоротно... Не рядовое оскорбление, плевок, беспричинная пощёчина.
Уррс отстранился, узко сощурил глаза. Его человеческое лицо обрело пунцовый румянец, ящериную вытянутость... Гепардовые полоски под щеками обозначились как глубокие складки.
«Послышалось? Опять синоним на эсперанто?..»
– Сссто-кто?.. Кто нужно... мне?..
– Телохранитель.
Гелиотроп мог бы на себя примерить, тоже ведь автономный! Как, если б Августейший сказал ему, по дороге в У-Гли: «Братишка, тебе нужен телохранитель!» Как бы отреагировал? «Дак, я вроде к ним, телохранителям, и иду...» Решил бы, что гаер устал среди своих красавиц, и чувство юмора отказывает ему на досуге.
Уррс заложил финт в строну на встревожившимся Фруте.
Сплошным шипением, человеческие уши прижимая к голове переспросил другой раз:
– Это ес-с-с-с-чоссс с-с-с-зззачем???
Дымок, виясь, показался из ноздрей, нижняя челюсть вперёд. Парень-дракон, натурально.
– Как, милый? – Гелиотроп даже смутился. – Чтобы спокойно гулять на перекрёстках неба и земли...
– А я-ссссс бессспокойно на них гуляю?! Ссс, тьфу!..
– Но мы же обсуждали, ты выбрал ходить среди них вроде как чистым хозяином?
– А-с-с-ссс?.. И что-с-с-ссс?.. Упс...
Уроборос моргнул нервным тиком и расслабился:
– Аааа!.. Да. Понял... У, ерундища какая!
– Не подумал, выбирая? Я и сам забыл. Но это важная деталь, поверь мне.
– Понял-понял... Гелиос-тропу-тропус, ух, сссмехотища же какая...
Хмыкнул, хохотнул и принял нормальный вид.

Предложение заиметь телохранителем Чёрного Дракона и между дроидами второй расы – перчатка, брошенная в лицо. Намеренное оскорбление. Для Белого же Дракона, ни в какие ворота... Взвился, но когда осознал, отошёл сразу...
Вскоре к их маленькой неразлучной стае: Уррс, Ихо-Сю, Фрут, Чачо и Фуча, присоединился, – небывалое дело! – Чёрный Дракон. Проверенный, надёжный. Тот самый, с седой гривой. Гоби сам захотел.
Как необычайно, выяснилось, летают они, чёрные, когда не на задних лапах, не на службе!.. В подзабытой для большинства ипостаси, у них выразить трудно, что за пластика.  Разделить ли условно, белые – воздушные, чёрные – подземные?..
Вытянутый горизонтально, ненужных ему крыльев больше не проявляя, Черный Дракон мчит, стремительно расталкивая небо, срывается с места быстрее малька в воде. Ввинчиваясь? Не совсем. Роя, лапами отбрасывая? И опять не то... Вроде как гордый корабль взлетает и падает на волну корпусом, мысом, килем, когда высоко подбросило его, не замедляя хода. Только этот корабль мог ещё извиваться, рыть и тараном идти насквозь, снарядом, ящеркой...
Уррс заинтересовался. Проникся к нему. А Гоби он приглянулся сразу, как нравятся всем дроидам уроборосы.
– Что за «Гоби»? - спрашивал Уррс. – Не эсперанто?
– Название! – низким добродушным рыком отвечал дракон. – Пустыня была. Обзывали ею, обидеть пытались, мол, пустой я как пустыня, нет во мне ничего своего, Хелиоса-тропуса слуга и всё... А по иному, первой расы больше во мне, чем в них, тепла первой расы.
– Гелиос дал?
– Из начала было. Хелиос-тропус отнял... Иначе я б не удержался здесь. Где Троп летает, всё туда заносило...
– Ууу... - понимающе тянул юный дракон.
– А почему?
До бесконечности тянулась цепочка вопросов, у таких она не кончается!

01.35
«Вопиющая несправедливость! Так всегда и бывает!.. Ждёшь, тактичничаешь, все ходы перепробуешь, от хитростей до полного откровения, и всё напрасно! А кто-то походя сорвёт её, цель твою, не глядя, не поглядев даже, а так... Пить, укусить сладкого сока захотелось... Ветер покачнул ветку, смотри, мол, яблочко какое, бери...»
После жуткой неудачи, бессмысленного выпытанного у Чумы названия Шамании, он опасался быть заподозрен в навязчивости, в слежке едва не охотничьей.
«Чужой, посторонний человек! Спорю, не больно-то интересно ему, не сильно-то и надо было!..»
Чужой, посторонний человек вон сидит... С Пажом рядом. Вернувшийся...
Тяжело, как только что возвратившиеся сидят, в остаточном напряжении утомительной дороги. Оно уходит постепенно: с ног, с колен, обхватывавших драконьи бока, до пальцев рук, сжимавших драконью гриву. В последнюю очередь – с напряжённой шеи исчезнет, с выражения лица. У вернувшихся издалека оно всегда окрашено каплей удивления: я тут, и обыденность тут, и я в ней снова, а не там...
Взгляд, остановившийся на колесе Арбы, за игрой не следит, полон мерцания. Как рана. Как будто мерцают в зрачках дроидские огоньки, исцеляют увиденное в дороге, а не глаза отражают, сшибающиеся, клюквенно-спелые марблс, на подсветке стола.
В тон шарикам зажжена подсветка, чтоб сложнее, заход в марблс-прятки.
«В тайну открывшуюся ему смотрит! Легко и незаслуженно доставшуюся ему! Отчего Паж так поступил?! Рассердился? На успешную провокацию, как я Чуму подловил?.. Наверняка, что ещё... Не должен был, не имел права, бла-бла-бла... Рассердился, ладно, но, дроиды, если в эту свою Шаманию они приглашают всё-таки, за все эти годы, за все прошедшие годы, почему он, а не я?! Почему даже приблизиться, издали посмотреть не дали мне?.. Черти серых туманов, Паж угощает его напоказ! Он издевается? Мы не друзья больше?!»
Отто ходил маятником от клюквяно-красного игрового колеса к белому, рассеянный. Брал соломку и закусывал телячьи, мягкие губы, пучок травы жующий телёнок. Прятал их за бокалом Впечатления.
Помогая возчику Пачули, угощения разносил Халиль. Почему-то именно сегодня...

На высоких барных табуретах, одному высок табурет, а второму низковат, Паж сидел рядом с Громом... У стенки, обнявшись. Привычка Отто, но не Пажа отнюдь.
Как пришли, они не играли. Пили не преставая. И с собой принесённое, и угощение Халиля, и соломки заведения, подряд.
Из шкатулки прозрачного кубика матово-прозрачные горошины ледышек Паж клал себе в рот с размеренностью метронома и так же Грому напоминал брать, встряхивая кубик. А когда это не помогало, шептал ему что-то. Сам клал ему в рот.
Суровое от природы лицо Грома лоснилось, блестело подсветкой столов, красным жаром от неё, не смытой усталостью дороги... Отто видел не игру света на испарине масляной кожи, а полыхание тайны посвящённого. Искры летели в него, полыхали в нём ревностью. Растерянностью и досадой. Зла не хватает на нерассудительного себя!
Паж бледен, Паж, какой всегда.

Отто знать не мог, но угадал точно: эти двое только что вернулись из Шамании.
На выходе, на пороге Шамании Гром думал, что худшее позади. Не подозревал скорого оглушительного перепада, догнавшей и захлестнувшей волны.
Не поддерживай его Паж, не напоминай каждую минуту: дыши-дыши, не подталкивай его по ступенькам глубоководных ледышек осторожно, – шаг назад, два вперёд, осторожно выходи, – Гром не показался бы Отто столь отрешённо-загадочным. Крутился бы волчком на полу, со свистом и хрипом, как на Техно неудавшийся фейерверк, в промежутках судорог пытаясь разбить себе голову и вернуть дроидам Огненный Круг!
В принципиально новых областях выдержка - дело наживное. Не сразу приходит, а вслед за пониманием того, как оно всё бывает, чего ждать и когда, что смело игнорировать, при всей угрожающей видимости процесса.
Паж для него сейчас – больше, чем дроид, он – как технические дроиды тела, бег огоньков, пульсация влаги. Он – маячок из глубокого мрака к голосу, к вяжущему, ледяному вкусу на языке... И к пониманию случившегося.

Однако и для Пажа Гром – маячок к жизни, даже в большей мере. В моральной, а не животной.
Шамания должна пополняться людьми, но тот, кто зовёт... Он берёт на себя полную ответственность. За более чем друга, соратника, брата по лунному кругу, звена в страховочной цепи. За человека на первом этапе – звена совершенно незрячего.
Паж в Шамании настолько давно, что помнит ещё гадательные, проклятые времена, когда слепы были и они сами, вслепую определяли, кто годен, кто нет. Ошибались через раз... Ошибались за разом раз... Кого звали? Ведь не чужих, не врагов, не проигравших на спор! Друзей звали.
Сколь же часто этот визит, ничего не подозревающих людей становился для них последним! Как волчками крутились они, прямо там, изгорая в агонии, или за пределами Шамании, когда худшее вроде бы миновало! И ничем нельзя помочь! Не получалось!

Недавний знакомый, Гром был для Пажа средоточием мира сейчас, не первой и даже не сотой, но от того не менее напряжённой попыткой отыграться за все потери, утраты, ошибки. Добавить сколь возможно аккуратно очередное звено в лунный круг, раскрыть глаза и предоставить дальнейшее его личной воле. Что впрочем, условность, дальнейшее Паж прекрасно знал. Но это не важно. Искушение Шамании – не его искушение, её.
Обитатели Шамании – не ача, не рабовладельцы. Держит сама Шамания. Крепко-накрепко.

Пока звено не сомкнулось в цепи, шкатулка с глубоководным ядом, опытная рука Пажа, мембране его шаманского лунного бубна – чужое всё. Чужая жизнь. Отрезанная как острым ножом прошлая жизнь Грома.
Первый опыт:
... сумасшедший, – ничем не оправданный! – риск...
...брызнувшие слёзы боли...
...слёзы с красными огоньками, дико горячие, успевающие высохнуть, пока насупит высвобождающий экстатический транс...
..экстаз, подхвативший на грани исчерпания сил...
...крик...
...бессвязный шёпот...
...шёпот...
...зов лунного бубна...

Однажды, ждать недолго, Гром свыкнется с тем, с чем можно свыкнуться. Смирится с тем, с чем невозможно.
На своих ногах, извиваясь в танце, освоившись, он будет заходить в экстаз, брать от него до капли.
Смеяться, а не плакать.
Гореть.
Гореть и не чувствовать боли.
В той же агонии изгорать, охотно навстречу ей идя.
Землёй под его ногами станут бубны лунного круга. Небом – каждый новый экстаз, приближающий безвременную смерть.
Как же Шамания ненавистна дроидам. Хуже, чем правое крыло.

А как она Пажу была ненавистна? И как любима им...
Морское Чудовище, промёрзшее до костей, он всех тёплых людей видел желанными в специальном, совсем другом смысле... Приязнь испытывал к ним... Но Шамания должна пополняться! Должна быть в разумных пределах людной, процветающей... О, как неуместно это слово в отношении такого мрачного места!.. Шамания нуждается в топливе из крепких, страстных, недалёких, подходящих для этого парней. Она должна существовать. Дарить непереносимое, обнажать тайное.
«Отто, дурашка, устами телёнка глаголет истина! Соломинкой прилипла к ним истина, – вот если б ответа! – вопроса: «Паж, а кому ты – паж?..» Именно!»
Именно это он сам хотел бы узнать... Такой долгий, выматывающий путь, проделанный по муке своей и чужой, искушению, агониям, слезам, прощальным объятиям... Зря, что ли?! Прежде чем и для Пажа наступит время прощаться, должен он узнать, кому паж! Кому?!
Как выглядел сам? Кто ждал его за дверью, где прекращаются Впечатления? И наконец: как разъединить смертоносность этих Впечатлений с их оглушительным кайфом?! Самый главный, практический вопрос. Вполне вероятно, ответ на него надо искать там же, за дверью, где ждут пажа, куда заходит паж. Искать снова и снова, пока не найдётся ответ на излёте предпоследней эпохи, когда дроидское отказалось служить кибер-механике...
«Кому я паж?.. Ах, Отто, может быть, и узнаю... Не этот ли человек, крепкий, для Шамании перспективный найдёт что-то, нами упущенное. До чего же смешно ты дуешься, Отто, тёплый телёнок, отвлекись, сыграй в стеклянные шарики...»

Крепкий человек, подходящий. Когда Паж увидел Грома на козьих плясках, последние сомнения отпали: вынослив, ритмичен, подходит им.
Как состоялось знакомство...
Гром пристрастился к коктейльным конфетам, выбивающим из бытия. Лакомство в цену механики. Удовольствие для богатых хищников, не для изгнанников. Кладовые Архи-Сада иссякали, да и неловко, общее достояние.
Гром копил, удачно меняясь на Южном, брал иногда призы на левом крыле. Поднакопив достаточно, шёл на Краснобай, в ряд «Донный», сворачивал в ряд пустых шатров. Незащищённый от тумана и ни в каком тумане не пропускающий теней, кто заплутал ночью на Краснобае, может искать спасения в Донном ряду до утра, если его обитателей не испугается!.. Хотя позвать дракона – всяко умней.
В шатрах Донного ряда Гром читал – с трудом, недавно научился, – пожелания рядом с конфетами в противоестественно ярких фантиках, и отправлялся разговаривать с людьми, узнавать, где и на что можно выменять эту вещь. Удавалось нечасто, запросы тайных продавцов конкретны и специфичны. Иногда везло.

Однажды он увидел обсыпанное крупной солью ядро без фантика. И без требования... Верней, со значком, две лапки от солнечного круга раскинутые широко, приветственно. Знак – когда для чего... Может изображать широкий охват, неопределённость требований: на обмен сгодится что угодно из сферы удовольствий. Как иероглиф, означает насмешку в адрес жадности, неразборчивости мастеров Краснобая, берущихся за всякое разное, в ущерб качеству. Значок так же используется как приглашение куда-либо всех подряд, без входной платы и условий... А так-таки и за выход не потребуется плата? Не похоже на случай, когда: вход рубль, выход – два?
Буран, побратим Грома, человек разумный, увидев таковой значок на ценнике, нашёл бы что сказать!.. Гром был один, в Донный ряд он ходил в неизменном одиночестве. Забавно, эта манера роднила ночных с дневными посетителями ряда... И он - соблазнился.
Своего рода рекорд. Вершина неблагоразумия, эверест безрассудства, покорённый коротким шагом от полога до лакомства.
«Оливка?..» – стукнуло, когда в рот клал. Товар не оказался ловушкой. Просто предназначался не ему. Тот, кого ждало, солью поблёскивая, ядро конфеты, пришёл с разницей в минуту...

На входе в Донный ряд Паж вычислил бы его по скривившейся физиономии! На самом Краснобае угадал бы!
Жёсткое, игольчатое ядро, состоящее из кристаллов не растаявших на языке, а рассыпавшихся в горле, сухих и острых, дармовое лакомство проявило себя вообще ни с какой стороны не как конфетка! Какая дрянь! Но – сильная дрянь!
С типичной логикой гурманов всех времён и народов, что и оставалось Грому, как ни подумать, судорожно сглатывая, отплёвываясь безрезультатно: «Может быть, за то их ценят, что редкость?.. За – бррр!.. – непередаваемый вкус?..»
Проклятущий глоток камней вниз по горлу не шёл, а напитавшись влагой, ударил сквозь нёбо в макушку, так, что глаза едва не вылетели из орбит. Тогда отпустило. По плечам, по коже до подошв холодным, растёртым гравием сползло. «Ой, гадость!.. Как в прибой упал...» Что тут скажешь, без обмана: коктейльная конфетка выбивает из бытия!

Парень в проёме шатра, рвань перепоясанная... Осанка свидетельствует об ином... «Э!.. Да это демон с Гранд Падре!..»
Демон наблюдал молча за сменой гримас на его лице. Явного неудовольствия не выражал, кажется, и скрытого не держа.
Гром понял, что сделал не то, что надо, и готов был извиниться, как парень сказал:
– Это не пробуют на континенте. И в одиночестве нежелательно.
Предупреждая взмах руки в сторону заявленной мены, Паж добавил:
– Нет, штука недорогая. Неправленая... Дрянь, да? Попробовать настоящую не желаешь? Или боишься?
Какое дешёвое, какое вечное слово... Крючок. Гром дёрнулся и попался.
Небрежное «боишься» ловило людей и постарше, и порассудительней его... Они неистребимы, они сквозь все эпохи проходят, как эта уловка. К великому счастью, и до эпохи высших дроидов такие не перевелись! И Гром такой. Да ещё и жизнь его на тот момент была неуспокоенно-пуста.

Гром сообщил юноше-демону, что на Мелоди собирается, на оговоренную встречу, но поскольку юноша-демон имел неосторожность произнести очень неприятное слово, а тот, кто произнёс такое слово, вполне способен принять и Мелоди рынок за попытку улизнуть, то на пляски капри они летят вместе, и затем – куда угодно! Хоть к чёрту на рога, на рога к прыгучим актиньям!
Паж усмехнулся, услышав, как пустую страшилку сухопутных, название монстра реально существующего и настолько безопасного для него, что используемого за ездовую подводную зверюгу, и кивнул.
На Мелоди, прикрывая мутные, тинистые глаза, Паж, ещё не как друг, как мясник, наблюдал Грома... Козьи пляски... Скачки, завывания, повальный хохот... Удовлетворённо наблюдал.
Посматривал на соседей по хороводу... Оценивал... Хотя в Шаманию лучше приводить людей друг с другом не знакомых, или, по крайней мере, не вместе, через порядочный временной промежуток. Больше толка, меньше болтовни.
Буйный хоровод капри кончился. Дальше была уже Шамания.

Отто попытался отвлечься. Сыграл, продул партию и сник окончательно.
Паж к тому времени убрал руку с чужого широкого плеча, откинулся к стене и погрузился в свою обычную полудрёму-апатию.
Спутник его мало-помалу обретал способность озираться осмысленно... Говорить. Односложно пока... О, уже и вставать и ходить. Значит, пора отправляться дальше. На Ноу Стоп удобней, тихо, спокойно. И отдохнуть, и обсудить.
Гравитация земли произвела грубую, упорядочивающую встряску, гравитация облачного рынка даст разбежаться токам тела свободней... Приходится внешней среде делать работу, которую для старых шаманийцев расслабление производит без проблем, автоматически за минуту.

Так ни одной партии не сыграв, пересидев в Арбе вечер и ночь, выпив половину запасов щедрого Халиля, они направились к выходу. Гром – ни на кого не глядя, лишь под ноги.
Убедившись, что на них он держится твёрдо, Паж заложил кругаля между колёс Арбы восьмёркой, поймав Отто невзначай. Здороваясь, когда уж пора прощаться, дал телячьим губам ткнуться в холодную щёку, и задержал примирительно:
– Да не сержусь я, Отто, коварный-марбл-асс!
– Бу!.. – сказал Отто.
Обиженное, тёплое, признательное «бу».
И тут же набиваться с ними! Но Паж покачал головой, уходя, добавив многообещающе...
Шутливо добавил, прощаясь:
– Однажды... Если будешь плохо себя вести... Я покажу тебе Шаманию!

01.36
Клинчи умели не только драться, но и шпионить.
Более того, их взаимодействие с «вешними» кругами Морской Звезды и облачных рынков лишь в этом и заключалось, лишь через осведомителей и осуществлялось, на девяносто девять процентов. В говорливых стаях, носящих сердоликовые серьги неприкосновенности, и пёструю повязку общедоступности выше локтя, Фортуне ведомо, курлычет ли хоть один голубёнок, который об интересах латников не осведомлён, не подписан на какой-нибудь клан. Секретно, но тайна – нестрогая, за дурное не считалось. В конфликты, интриги, коллекции вешних людей клинчи не лезли. Голубь в первую очередь сообщал о появлениях других кланов, и о новиках скрытой механики, даже если это игрушки совсем. Оперативно информировал, с большой буквы «о», зачем его и нанимали. Тяжёлые шарики сердоликовые в оттянутых мочках ушей были пропуском через Пароль на главную часть Техно Рынка.

Настал день, когда неширокими рядами Краснобая, затихающими по ходу его продвижения, на голову возвышаясь, над толпой и некоторыми приземистыми, плосковерхими тентами баев, шёл клинч в полной боевой амуниции. Сверху озирал Рынок Мастеров, представший ему равниной тряпичных квадратиков, огороженных дворов, двухэтажных карточных домиков. Хрупкость и хаос.
Прорези глаз темны, глаз не разглядеть. Ломаный оскал сжатых зубов. Походка клинча ровна, как кружение Белого Дракона под замечтавшимся всадником. Упруга, как бросок пёстрой глубоководной змеи. Голубь клинчу не нужен, направление чуял сам. Отпустил его и, пока шёл, вспоминал, как порхал когда-то мелкой пташкой Центрального Рынка.
Кончился параллельный, звонкий ряд чеканщиков. Вяхирь свернул в ряд, носивший смешное неофициальное прозвание «Оу-Вау!»

Ряд лакомок, ряд самых разных, а главное - вручную тут же приготовляемых сластей. Эти ценились, эти привлекали, отдающие аромат, пока из котелка до рта покупатель несёт воздушную, лихо закрученную вату. Ценились и годами выдерживаемые под спудом, сколько во рту не катай, а всё Впечатление мерещится, но не даётся, лишь манит ваниль с каким-то цитрусом, с какой-то тревожной горчинкой...
А взрывные марблс-пузырьки? А желе, чтоб лепить и швыряться им? А нежный, опьяняющий крем, чтоб в жмурки играя, слизывать?.. На пробу предлагая, на маслянистость, сладость и Впечатление, пшикают крем из тубы на ладонь или зачерпывают латунным, напёрсточным ковшиком, в другую руку давая стопку Чистой Воды забвения, чтоб по контрасту... Так можно сто пенных кремов перепробовать, если ты продавцу приглянулся!
Ну как ещё могли назвать такой ряд?! Оу?.. Вау!..
Для аскетичного, сверхчуткого клинча, из каждого следующего шатра сквознячок - наповал.
«Вернуться сюда, пожалуй... Или обратно через Марбл-стрит выйти?»

Вообще-то Краснобай не торгует Впечатлениями. Для этого на Южном имеются специальные места, да и Оливковый Рынок всяким коллекционным водам посвящён, как о нём ни суди. Но в ряд Оу-Вау стекались и они, начинкой для лакомств, ингредиентом для сиропа. Не пустую же воду брать, мало у кого имеется столь хороший вкус, чтоб оценить сладость без отсыла к прошлому. Это как в прежние эпохи кушать без телевизора и радио, фильм смотреть без попкорна. Правда, если за неспешной беседой...
Естественным образом в том же ряду обосновалась кампания Пачули, Арома-Лато, любители и знатоки ароматов.
Их шатёр стоял на ажурных лесах светлой, и не темнеющей со временем древесины, сам солнечно-жёлтый.
Жёлтый Зонт, Шафранный Парасоль называли, хотя этот зонтик, вознесённый, сам – солнечное пятно, и уж никак не защита от невозможных над континентом лучей! Яркий, радостный. Снабжённый при всей простоте устройства отменной вентиляцией, чему служила и обособленность его над рынком. Чтоб им не мешали случайные запахи из рядов, и они, паче чаяния, не выкурили соседей, разлив склянку какого-нибудь выдающегося по вонючести концентрата.
Запах вещества, тон его, характер очень от дозы зависит, в малости бывает совсем не такой, как в избытке. Ароматы на продажу, общепризнанные, большинству приятные – десятая часть интересного коллекционерам, в оставшихся же девяти частях полно такого, что не подсунешь и лютому врагу!
Краснобай – рынок без стен, драконы чистых хозяев Аромы приземлялись сразу на второй этаж, на открытую площадку вокруг шатра. Стены его и двери – бумажные ширмы, перфорированные, разрисованные. Сплошная, плотная ширма с изображением колокольчика перед входом с лесом, с Оу-Вау.

Группа Арома-Лато не обзавелась неким общим символом или девизом, но личный имелся у каждого, связанный с именем, отражающий пристрастия. Если же, как рынок с высот Шафранного Парасоля, окинуть взглядом их стиль в торговле, играх и совместном коллекционировании, девиз сложится: «Мир, мир и мир!»
Чуравшиеся хищнического, непредсказуемого Южного, с опаской ходившие по Краснобаю, аромы всеми силами поддерживали добрые отношения. Внутри группы, с заказчиками, с игроками и мастерами, с баями, близкими им по теме и далёкими.
Отто – хищника, присоединявшегося с ним, разочка хищником никто не назвал! Не дал каким-то способом понять, что он... – без дракона как бы. Тайной не оставшееся, его членство на Ноу Стоп не было под Шафранным Зонтом вслух проговорено.

Заказчиков Арома-Лато имела столько, что в дни лото поиграть, они просили приходить лишь участников или по срочной надобности.
В остальные дни и ночи под Жёлтым Зонтом можно посидеть, поболтать, выпить обычной воды из миров, пустой или надушенной по желанию.
Можно попросить Чистой Воды забвения, отвергающей любые добавки к её суровому вкусу базовой какой-то реальности. Не спускаясь в обсидиановые подземелья, таким образом избавиться от чего-то, выпитого по ошибке.
Аромы угощали друзей «сигарами» всех мыслимых видов. Приятно подышать сквозь них пропитками сложными и бесхитростными, термоядерно-густыми и освежающим слегка. Приятно забыться, втягивая, глотая запах и Впечатление усыпляющее, успокаивающее после партии в марблс, проигранной, увы. Неплохо и взбодриться утром, перед тем как отправиться кому в шатры правого, кому на арену левого борцовского крыла Южного Рынка.

Их лото соответствовало тематике группы и являлось задачей на ароматическую композицию.
Пачули заинтересовался странным флаконом, распространяющим вокруг незнакомую, притягательную ауру. Металл, чеканка. Пробка плотная не спасает. Концентрат.
Отто не пожадничал бы подарить, но это так себе подарок. Хотел объяснить, почему, да не успел... В Арбе Пачули предложил сыграть на флакон, и Отто, марбл-асс, разумеется, выиграл!
Тогда Пачули позвал его:
– Асс, а?.. Вторая попытка, сыграем теперь в лото у нас? Посмотрим, как тебе в лото повезёт!
– А сыграем!
Отто с лёгкостью согласился, Уррса позвал с собой. Дракон просил о новых компаниях, Отто рад услужить. И снова не предупредил друга о нечестной ставке. Безо всякой задней мысли, пошли и пошли, успеется...

Вяхирь, между тем, клинч в полном вооружении, тяжёлый как попытка осмыслить их нескончаемую войну, уже был оповещён голубем, уже отпустил голубя и уже почти дошёл по вкусному ряду Оу-Вау до Шафранного Парасоля.
Успеется?..

Основным составом аромы прибыли загодя. Дюжина где-то собралась, столько же не закончили с прошлым заданием, сказались занятыми в Собственных Мирах.
Отто хлопнул себя по лбу: вспомнил прошлое, так и не выполненное задание! Простое, возможно, потому и откладывал: на основе эфирного масла апельсина с лимонной полынью что-то приготовить.
Делились плодами из Собственных Миров, обсуждали, как дерево, задуманное в эскизе, «привить» на другие плоды, как сделать, чтоб из полива Впечатления брало. На земле континента само получается, а в мирах, чем внимательней, подробнее создан эскиз, тем упорней сопротивляется привносимым в него улучшениям. Некоторые и ветки не дают обрезать, а некоторые наоборот: обрезанное за ночь восстанавливают, и то, и то помеха. Быстрое созревание, казавшееся грубым нарушением аутентичности, теперь пришлось бы кстати...
Отто накануне жаловался, что у него осталась только горькая полынь. Клянчил, обещали поделиться.
Тут уже Лайм, отвлёкшись от метания дротиков в пушистый круглый коврик на стене, хлопнул по лбу:
– И я забыл! Другой раз, хорошо? Напомни, а в чём твоё задание?
– Три дополнения в пробирках, чтоб сходились: в питьё, курительницу, духи.
– Хорошее задание, мне нравиться. Обмозгуй ещё пару дней теоретически, я вспомню про масло.

Личи давно пора раскидать в наборных табличках цифры, а она не могла оторваться от корзины, принесённой Бризом.
Вперемешку: орехи с соком, заключённые в хрумкой, кисловатой скорлупе, и трёхцветная, сиренево-сине-жёлтая костяника. За многообещающим цветом скрывался самый нормальный вкус, а вот орешки...
Их сок пах, если не выбирать специальных «арома-жаргонных» эпитетов, тиной прибрежной, на солнце нагретой, рекой! Старые орешки пахли откровенно рыбой.
Но полудроиды любопытны и непредвзяты, а гурманы, те вообще знатные извращенцы!
Личи увлёк этот необычный запах. Кислота скорлупы шла к нему, ягодная лёгкая сладость оттеняла. Она всё порывалась уйти за столик, откуда стопка табличек рамочных, пустых взирала на неё с безмолвным упрёком. Два мешочка: с цифрами для табличек и с бочонками для игры, до сих пор завязанные, понуро ждали, скособочившись... Порывалась и опять руку тянула за последней горсточкой!
Никто Личи не торопил. Смеялись, а она рассуждала, облизываясь, что защёчные мешки - отличное приспособление! Что людям от эволюции не перепало ничего по-настоящему ценного и удобного, ни их, ни, тоже бы пригодился, длинного, цепкого хвоста!..
От всей души Уррс согласился с ней!
«Какая разумная девушка!.. И красивая, язык раздвоенный... С хвостом ещё бы лучше была!..»
Лото же их было такое...
Знатоки, когда начали хвастаться и меняться рецептами, за время существования союза Арома-Лато быстренько перебрали все ходовые, неизменный восторг производившие на Оу-Вау сочетания запахов. В мирах, в уединении с предметом коллекционирования давно перебрали излюбленные.
Чтоб подтолкнуть фантазию они нуждались теперь в каких-то рамках. Заданностях. И чтоб поломать свои шаблоны. Так изобретали новые духи: напитковые, для курительниц, телесные, для игр вслепую.

Кому-то рамки нужны, подстегнуть фантазию, кому-то – ограничить, и всем – посоревноваться!
На вкус и цвет образца нет, индивидуальные пристрастия аром совершенно разные, спорить, чьё лучше, не имеется никакой возможности. Под пьяную-пряную оливку, сдуру? Но порядочные, чистые аромы такого в рот не берут. Не отравишься, так чувствительность попортишь, собьются настройки, так сказать...
Потому соревновательность их ориентировалась на общественный вкус. Кто лучше публике угодит. А поскольку у всякой публики в основополагающих чертах характера значатся взаимо-не-исключающие две: консервативность и страсть к новинкам, лото опиралось на них. Составляя карточки, Личи клала под один бочонок общепризнанный хит среди запахов, зато под остальные такое... Над чем стоило голову поломать! Как оно впишется, как вообще может вписаться в композицию?!

– Тебе приснилось это в кошмаре?! – со смехом и возмущением спрашивали её. - Или океан нашептал туманной ночью от берегов вдали, где ни огонька дроидов, а лишь зарева хребтов скользят под водой?.. Зачем же ты снижалась?! Так может пахнуть лишь демон Великого Моря, издыхающий на берегу!..
– Бла-бла-бла! - весело отвечала Личи, раздвоенным язычком дразнясь. – Если демон мне нашептал, слетайте, у него попросите подсказки! Обнюхайте с разных сторон... Не зря же он так благоухает, развалившись на берегу! Либо вы получите эксклюзив, либо он покушает!..
Лайм, воплощённое молчание, не вмешиваясь, размышлял над карточкой, доставшейся ему... Подруга его в поддержке не нуждалась, возмущения лишь подчёркивали степень признания, заслуженного ею. Ведь, если не нравится составитель, выберите любого другого. Но Арома-Лато стабильно предпочитала оригиналку Личи.

Каким-то бочонкам присваивали значения определённых ароматов. Каким-то - типов: землистые, сухо-земляные, сыро-земляные, прогрето-земляные. Высокого неба. Древесины живой и неживой, смолистые. Сухофруктов, сладко-фруктовые, сладко-цветочные. Пьянящие, свежие, студящие. Много запахов кожи, со временем суток связанных, сезоном, загаром. Лёгко-морские, солёно-морские, гнилостно-прибрежные, бездны, это интересный класс запахов...
Располагая выбранное на карточке, Личи ориентировалась не только на удовлетворительную степень безумия, но и на цель композиции, область применения. С чего улетучиваться будут? С поверхности чашки воды? С шеи танцовщицы? Или окажутся заперты в соломинке? Или нужны, чтобы воску, эту соломинку запаявшему, придать некий тон?
Целостные картины проносились в её уме: свидание в небе на драконах, скачущие хороводы Мелоди Рынка, его же парные танцы под расплывающимися светильниками медуз, растекающимися, проходя все оттенки спектра, прежде чем новые выстрелят голубыми звёздами, яркими до белизны...
Видела, недоверчиво, через соломинку пробующего коктейль, богача у Халиля в шатре... Его самого, уединившегося в погребке, бросающего в пиалу щепотку их арома-приправы... Видела, взлетающий брызгами, сог-цок дружеских чашек, перемешивающихся дружеских вод и непохожих ароматов. Как же задать им, чтоб капля одного могла украсить второй сог-цок, а не испортить, не заспорить с ним?..
Личи умница, большой знаток. Распределяла, чтоб было увлекательно и сложно. Но на первый взгляд, этой девушке с набитым ртом, пахнущей тиной и рыбой, с губами сиреневыми от ягодного сока никто бы духи сочинить не доверил!

Карточки разбирали, не глядя, изнанкой вверх, договариваясь о том, на что будет влиять последовательность их заполнения бочонками. Что будет основной тон, первым выпавшее или последним? Какие цифры, какие запахи позволят вычитать, а какие добавить по своему желанию. Да мало ли чего, чтоб и свобода импровизации была.
Победитель, конечно, определялся, но это промежуточный результат игры. Основная – на Оу-Вау в их торговом шатре развернётся, когда будут готовы образцы. Но и промежуточный результат имеет свою небольшую ставку. И тогда быть должен ею – флакон Амаль.

Окончательного, настоящего победителя назовёт Краснобай!
У Арома-Лато были преданные поклонники, ждавшие этих дней, ждавшие новинок. Но их единицы, глас народный вынесет вердикт.
Щедрые, открытые бай-аромы не ставили серьёзных меновых цен на пробники, что делало их не бедней, но богаче, добавляя популярности. Один Биг-Буро, как постоянный заказчик и поклонник, целого ряда богатеев стоит!
Перед местными обитателями, оповещёнными гурманами, случайными прохожими, предо всем Краснобаем аромы выставляли напоказ духи, составленные каждым по своей табличке. И смотрели, чьё быстрей разберут. Кому сверх условленной цены подарков, презентов наложат. Засчитывались в сугубый плюс инциденты противоположного свойства – кражи!

Леса, ажурное переплетенье опор, ведущих снизу под жёлтый тент, были скрипучи... На Техно Рынке обитающие друзья Арома-Лато без проблем сделали бы любые бесшумные, эти бы смазали, но оставлено, как есть. На входе ни замка, ни колокольчика дверного, пусть такая «сигнализация» остаётся...
Леса не заскрипели, они криком застонали, громко и непродолжительно, словно по ним не взошли, а взлетели, и не человек, а неведомо кто или что, модулятор «свинцовый», вместе со свинцовым постаментом. Аромы притихли...
«Местные что ли? Целой делегацией?.. Что-то срочное сторговать?..»
Долго гадать не пришлось.
Чёрная перчатка проступила на фоне входной бумажной шторки, величиной с голову кулак. Шипы на двух костяшках проткнули бумагу. Дверь в бамбуковой рамке откатилась, и клинч предстал перед аромами в их шёлково-бумажном, кукольном домике...

Личи с набитым ртом застыла над корзиной... Прелестная иллюстрация к тому, что люди таки произошли от хомяков, и защёчные мешки у них имеются! Когда же, сглотнув, облизнулась раздвоенным язычком, настал черёд удивляться клинчу...
Уррс, – дракон есть дракон! – подыграл сходу: бросил орешек в рот и слюнявой, неспешной, безо всяких там искр, вилкой языка облизался, зацепив нос и подбородок, благородный, ну и шкодный драконий лик.
Отто дрогнул беззвучным смехом. Другие аромы нет, они испугались клинча не на шутку.

Впрямь Отто смешно? Да, и снова да!..
Дальше – целый ряд вопросительных знаков...
Соломка с узором по всей длине, густо посоленная знаками восклицательными, многоточиями растерянности. Какое Впечатление скрывает внутри...
«Латник... Тот самый латник, чокнуться. И где? Под Парасолем! Сон какой-то, шейкером взбитый, Оу-Вау гордость. Латник – на Оу-Вау...»
«Тот самый латник» вовсе не означает, что Отто уже встречал его, запомнил на маске разлетающиеся брови-голуби. «Тот самый» – показывает, как редко континентальные люди, облачных рынков гуляки видят клинчей вблизи, для них любой латник – тот самый.
Для Отто же сверх сказанного: тот самый – клинч! Безымянный, так и зовущийся – «Клинч», из его марблс-мечтаний! Против которого тысячу раз при всём честном народе у Гранд Падре заходил в партию, и побеждал. Ослепительно побеждал. Всеми доступными способами побеждал. Под овации и крики. В восторженной тишине. Под свист, топот и овации. «Марбл-ас!.. Отто-ас!..» В своих дивно сладких, свежести не утрачивающих мечтах.

01.37

Аромы перепугались, но и бессловесный клинч застыл, войдя под жёлтый, шёлковый, объявший его свет. Перед флаконом. Концентрат, сокровище.
Мир превратился направленный на солнце калейдоскоп лиц-лиц-лиц... – и его маски. Доспехи как растаяли во всепроникающем ойл.
Латника рассматривали в тишине с головы до ног, с ног до головы, едва не упирающейся в тент шафранный... Лишённые возможности встретить взгляд, изучить черты, аромы не решались заговорить, амуницию разглядывали.
Щитки на плечах, груди, торсе. Ножи как патроны в лентах. Щитки на голенях, предплечьях. На тех – кинжальной длины лезвия, серрейторные, без ножен. На правой ноге керамбит, дроиды светлые, как страшен... А перчатки... Тройной прочности сочленения на каждый сустав, накладка держащая кисть, как черепаший панцирь, подобное нечто на локтях, коленях... Тонкая, узкая медянка отододи обвивала мизинец двумя витками кольца, поскрипывала в тишине, шипела змейкой, но не могла ни раздавить, ни отцепиться, крохотное пижонство клинчей.

Настороженные, ясноглазые лица. И полный шатёр постепенно исчезающих Чёрных Драконов. Стильный интерьер – полупрозрачное жёлтое с полупрозрачным чёрным!.. Ситуация не развивалась, телохранители пропадали.
Слышен с высоты звонкий чеканный ряд... Плеск влага над Парасолем...
Их флаг был вертикальный белый с голубой полосой поверху, знак дождя кропящего в чистоту, в чистоте собираемого.
Леса тонюсенькие, перекрытия самого шатра – бамбуковые, да и те – половинки и четвертинки... Всё тонкое, трепещущее, пропускающее ветер, запах и свет. Бумажные стены, над ними ещё и прорези, вроде жалюзи... Всё вокруг такое эфемерное...
Открытые лица, пристальные. Непонятные...
Клинчи не умеют читать по их выражениям, не имеют возможности научиться. Торговаться умеют немногим лучше. Переговоры вести?.. Только в одном ключе! Вяхирь, бывший посыльный, знал, куда шёл, знал, за чем, и всё равно растерялся.

Выручила обе стороны припозднившаяся Мёд, Медок.
Она спустилась на драконе на открытую площадку, с другой стороны вошла. Что за тишина такая?..
–- Йеее!.. О?.. Йеее... – воскликнула Медок, вбежав на три шага, на два отступая.
Медовая, в янтарю подобном, платье-шали.
Снизу вверх в оскаленную маску глядя, будто поднырнув головой, поклонилась внезапному гостю Шафранного Парасоля и руки развела:
– На что же мы сегодня – такое – играем?
Из-под глухой маски тогда раздался голос приглушённый и очень густой, с нормальным рыночным приветствием:
– Доброму дню – доброго вечера, ночи, утра... – указательным пальцем во флакон прицелился. – На это...
«Ух, ты ж, латник... Какой ты оказывается вблизи... Латник, сдалась ли тебе твоя война? За такой голос можно продаться целиком, в любое услужение, за одну только песню, чтоб на ушко спел... А страшенный, йеее... Знала, с дракона бы не сошла... Хорошо, что не знала». Медок – певица.
– Йеее? – обернулась она Личи. – А что ж там такое, особенное во флаконе?
Принюхалась. Личи пожала плечами.
Отто встал и произнёс:
– Это моё.
Маска с высоты поклонилась ему. Над тёмной прорезью глаз – голуби нахмуренных бровей летят в разные стороны. Видны искорки в зрачках.
Представились, пожали руки.

«Интересно, у них у всех такие? – подумал Отто. – Когда в марблс клинчи играют, на них такие же перчатки?»
Отто заметил, что открыты подушечки пальцев. Нет, эти уникальные, личная прихоть, игра ни при чём.
Как и все полудроиды, клинч был босым. Доспехи хорошо, но колодки на ногах, это уже слишком. А пол в Парасоле – сплошной «персидский» ковёр... Перепад от пыли и грязи степной, от стремян киббайка к разнузданному сибаритству. Интерьерное решение это, – аромами давно не замечаемое, привыкли, – достойно нескольких слов...
Персидский условно... Персиковый? Больше подходит.

Гуляют по годам и эпохам слова, как ветреные танцоры по ночному Мелоди. С одним покружатся, с другим попляшут. Вернутся, а может, и нет...
Ковры приятны и персики приятны, исходный смысл забылся, персидскими стали называть ковры с ворсом короче миллиметра, бархатные, обязательно матовые. Блестящие и металлизированные нити неуместны, даже мягкие. Неуместны узоры и яркие, контрастные цвета. Поверхность пастельных тонов тримминговалась кругами, «под персики», отличительный знак. То есть ковёр выглядел как побережье при отливе, покрытое округлыми, плоскими, занесёнными песком булыжниками. Бархатными, как персик.
В Шафранный Парасоль ковёр был выменян именно за короткий ворс. Удобство для «гусеницы» скрытой механики, примитивной в своём классе, недорогой служанки. Это их, эпохи высших дроидов, пылесос. Не от пыли, в данном случае от запахов. Нематериальный артефакт, уплотнённый сквозняк, вроде того.
Производит его собственно механика, крепящаяся на стену, сразу над полом, и неспешно переползающая по ней. Её, да, делают в виде гусеницы больших или меньших эстетических достоинств, от коих и будет зависеть цена, начинка у всех одинаковая. Делают их также в виде улиток, имитируя дроидские инструменты Рулетки, для фанатов этого рынка.
Обычная гусеница «ползёт», дует, сокращаясь, собирает мелкий мусор в шарик, отталкивает крупный вперёд.
Гусеница, заказанная аромами на Техно Рынке, и ползала, и каталась. Нагретым сквозняком под ногами перекатывалась. Цепочка «сквозняковых шаров», тёплых, обтекавших щиколотки. Абсорбировала запахи, пыль. Щекоталась, ласкалась. Пыталась взобраться на колени, сидящих по-турецки, людей.
Дева, возлежавшая на этом ковре, решила в проброс судьбу флакона, клинча и Отто... Будто спрашивали её. Вот кто латника не испугался.

Опираясь на пуфик, дивной серебряной рыбой, русалкой, к Бризу лицом, конкуренту своему, возлежала Айва. Бриз отшатнулся к стене при появлении латника, Айва лишь голову повернула.
Серебристое платье чешуйками, россыпь пайеток по груди играет всеми цветами радуги, от цвета морской волны уходя... Подол длинный струящийся, белые ступни из-под него, перекрещенные, точно русаличий хвост... На открытых руках выше локтей серебряные без камней браслеты. Гибкая, тонкая как побег, Айва без нарочитости во всякой позе такая – бери и рисуй. Ритмичная, грациозная, но не танцовщица. Рулетки, лото. Арома. Коллекционирование жульнических марблс и шулерских приёмов.
На узком и строгом лице глаза выдавали азартного игрока, как у шаманийцев, почти как у ача, запавшие отдохнуть, отстранённые. В отличие от людей и чудовищ, сплетающихся с противоестественным в своих страстях, с губительным и запретным, глаза Айвы, обычного азартного игрока при оживлении выдавали не тёмное пламя, а искорки, пляску хитрых чёртиков в глубине.
Красавица стрельнула чёртиками глаз и небрежно заметила, зная флакону цену, не зря Карат приятель ей с Техно:
– Такие вещи, латник, разыгрывают ли на Краснобае? Разве что на безобманном поле, у Гранд Падре в гостях...
– ...где останавливается Арба, - непроизвольно закончил Бриз общеизвестное выражение.

Все молчали.
Отто физически ощущал, как бегут её слова по его спине, волнующий и пугающий холодок, а оскаленная маска видит это... Смотрит, вопросительно наклонив голову. Ожидая ответа.
Что ему оставалось? Кивнуть. Коротко. В тон словам её, небрежно. Этого хотел? Об этом грезил? Получи.
Язык не послушался, а кивок удался!.. Кивком он гордился впоследствии, жаль Паж не видел.
Но ойл-то во флаконе со вчера уж не было! Капля на дне!
Да какая разница, если не придётся отдавать?! Отто собирался у клинча выигрывать? Публично, уверенно, ослепительно?.. Или как?..

Дракон подарил артефакт человеку, зараз вместе и выпили.
Летали от тучи к туче, от дождя к дождю. Стопка собиратель-влаги у Отто имелась. Ловили связные Впечатления, по капле добавляли ойл. Смакуя, Отто рассказывал дроиду, что видит, и дракон пытался соотнести это со вкусом, со зрелищем орбит, замедленным, протягивающимся благодаря добавке. Ему не хватало опыта, тронные 2-2, не видя, могут угадать, что содержит вода, довольно точно.
Но это им быстро наскучило... А на континенте брызгалка новая вдруг попалась... Отто сразу купил. Выменял, на приглашенье в Арбу с его поддержкой на заходе в первую партию, чтоб фору дать.

Брызгалки полудроиды очень любят! Обычный для них аксессуар. И на чванливом, богатом Южном не редкость встретить в рядах уважаемого, серьёзного, без шуток изысканно одетого торговца с одним или двумя громоздкими, пластмассовыми пистолетами, заткнутым за пояс! В таком невинном качестве прошли они, пушки, в эпоху высших дроидов. Кстати, есть и брызгалки-пушки, и снайперские бывают. Ну, и бомбочки, конечно!..

Волнующее ускорение дроида желания, предавшееся ойл, побудило их растратить флакон незаметно как быстро.
Многогранное ускорение... Питьё делает ароматным, зримое – увлекательным. Прерывает вкус внезапно, и начинает – с тонкой, неуловимой ноты...
Словом, ни человек, ни дракон не понимали, зачем бы им экономить, зачем останавливаться. Из брызгалки досталось и стае Уррса, кружащей над Краснобаем, отдельно Ихо-Сю в сморщенную мордочку, как кошка, чихнул и умчал!.. И встречным в рядах...
По остаточному следу ойл шёл Вяхирь, знал бы он, что и как тут вчера было растрачено!..
Последний залп, – брызгалка стреляла очередями, – достался Халилю, мирно дремавшему в уголке своего закутка, растирая в пальцах листик лимонной герани... Стрельнули из-за угла, в Арбу – шнырк! Халиль очнулся, тряхнул головой, поправил съехавшие очки... Никого. Принюхался. К пальцам своим, к воздуху... И остался с задумчивостью на лице.
Всё – флакон пуст!

Отто кивнул и прикусил губы.
Он – против – Латника...
Безобманное поле, пустое поле Гранд Падре... Остановившаяся посреди него Арба...
Поле, на которое раз в году двое встают как саженцы, а один другому будет – сорванный плод...
Он – против – Латника... Ох уж эти сбывающиеся мечты!..
«Дроиды светлые, до чего ж он велик вблизи... И что, с другой стороны? Для марблс, что за разница?.. Как дракон мой, как Уррс велик, но вот они рядом, а латник – гора прямо, железная... Не то, что дроид – облачко...»

Как ставку на ежегодное сражение у Гранд Падре понял клинч слова Айвы и кивок хозяина флакона. Не их с Отто личный поединок, а общий, ставка в нынешнем году – флакон вместо человека. Отто не стал возражать, язык прилип к нёбу. Марбл-асс и его совесть заметались между: «Ну и что, я же и сыграю, я выйду в финал!» и «Не приду – да и всё! Не выступлю от континента. В поддавки сыграю на любом этапе. Ответ ложится на того, кто птенцов Гранд Падре в руку взял, кто выпустил их лететь».
Вихрем все эти мыслишки пронеслись в голове. Пока на мечту свою оскаленную, – поистине «большую» мечту! – смотрел в упор. Две искорки зрачков лежали в тёмной прорези маски, переполошные голуби нахмуренных бровей разлетались...
«Годик пересиди в Собственном Мире. Отвернись. Погуляй вокруг...» Так Пачули советовал?
«Отчего эти великаны так непобедимы в такой вроде бы не войне?.. Вроде шарик марблс – не нож, не удавка... Наверняка из-за перчаток! Скрытая механика или кибер-техно, наверняка! Айва, длинный твой язык!.. Ты меня подставила, ты и придумывай, как выпутываться теперь?! На что-то он должен сгодиться, весь опыт жульнический твой?..»

Гелиотроп, как и все автономные, на память, не жаловался...
Ножовку, поперёк кадки лежащую, он отнёс на счёт беспардонности кого-то, братишки или Тропа. В его отсутствие заходят брать, возвращать инструмент, хозяйничают. Но присмотревшись, понял, что не бывало такой ножовки в Дольке, не бывало и в У-Гли, там она попросту не нужна.
Пила не раскрой делать, а вроде тёрки, измельчить орбиту на огоньки дроидов. Для присыпки, для приготовления клеёв, припоев. Вероятность того, что дракон или шут зачем-то принесли её, ничтожна...

Уже руку протянул к нежданному инструменту, как остановился и отдёрнул. Все орбиты на миг остановились в нём! Одно движение и условия эксперимента, условия заключённого с Тропом договора нарушены безвозвратно: не вмешиваться! Ничего – своей рукой! Определённо, эта вещь возникла на кадке сама собой, как известковый налёт, как сорняки и побеги...
«Я ещё его, оранжа, росток не могу узнать в этих пяти, а предназначенное уничтожить лежит передо мной!»
Конструктор, почитаемый всей дроидской сферой, опустился перед кадкой на колени и внимательно, с замиранием, отвращением, благоговением смотрел, на пилу, как на простой артефакт. Зримое мистикой не пахло. Рукоятка пластиковая, полотно узкое, мелкий зуб... Что-то цепляло его внимание... Останавливало... Заточка? Плохая, неравномерная. Но не это. И вдруг понял: ножовка ему не по руке! Это был детский инструмент! Символически-детский, указующий на чей-то юный возраст. Физически могла быть и шире, и крепче та молодая рука.
«Невероятно!.. Как оно всё... Само...»
Он так и стоял на коленях, в длинной юбке, в лабораторном белом халате, и смотрел, как бегают огоньки технических дроидов по зубьям. Удлиняют, укорачивают... Заостряют, тупят...
Стук заставил его вздрогнуть. Троп облака заслонил в окне, в сторону кадки подмигнул: работает!
О, да...