страшнее казематов и запертых ворот,
страшней, чем денежно-товарный оборот,
забыть язык, которым мы творили
лесную сень и бег целебных вод.
страшнее безвозвратного забвения
за тысячу эпох утратить квенья,
не так страшит олигархата власть,
как то, что не сплести никак магическую вязь
из массы человечьих языков, в которых по крупицам
свое узнать возможно, но в цепочку не связать.
звенящий, как цикады, синдарин
еще присутствует в аккордах чьих-то музык,
но то, что мы на нем не говорим,
то, что его я заменяю русским,
не только растворяет голоса,
далече отдающиеся в прошлом;
пиши я о плохом или хорошем,
ты не поймешь ни слова, вот что горше.
ни слова, что могу я написать.