в капель и свирель, и в соцветия сарсапарели, в качели,
скрипяще-поющие во дворе, в таволгу, в Ладогу.
он клал в каждый листик искорку, искру, искринку,
он видел большой и красивой рыбой любую икринку,
он видел счастливой и молодой толстую продавщицу Иринку,
- Господи, как красив мир! - он восклицал,
он удивлялся, когда его бил шокопалкой пьяненький полицай,
он не поддавался унынию, шествуя мимо дырявых домов,
мусорных куч на улицах,
мимо гниющих бомжей,
иногда он носил им воды, а бомжи говорили:
- Ты че, охуел? лучше водки налей.
а когда наступала весна, ему не хватало слов,
а когда наступала война, ему не хватало патронов и сухпайков,
он стрелял только в небо, хотел ни в кого не попасть,
но когда и над ним разверзлась взрывной волны пасть,
он прошептал: Люди, желаю вам счастья!
бог дал вам жизнь, значит, пожить тоже даст.
И воскресал. воскресает. воскрес
в каждом из новых нас.
***
И вот я иду за ручку с пятилетним Сергеем Иванычем,
он глядит не по-детски мудро, когда говорит: "Хорошо же!"
- Что именно хорошо? О чем ты сейчас, Сережа?
- Жить хорошо и жизнь хороша, чай не то, что бывало в прошлом.
Он, наверное, знает, о чем говорит.
Знает намного больше.