ОХОТА
Пасха. Перед этим, несмотря на необычайно позднюю и холодную весну, было сравнительно тепло. Но вчера к ночи резко похолодало, почти до ноля градусов. И, как всегда перед резким похолоданием, активизировались пауки.
Я, на лоджии, сидя с ногами на диванчике, читала А. Вознесенского – о Б. Пастернаке и обнаружила в углу, под потолком, паутинку.
Вскочила резко и, сворачивая тряпку, имея в виду ее удлинение – доведенное до рефлекса качество, порожденное необходимостью побеждать свои 153 см, водрузилась на стул, смахнула ту паутинку.
И тут же в меня попала энергетическая струя снизу. Автоматически отправляясь по ней, я обнаружила источник! Черная маленькая дворняжка – в стойке таксы на охоте! В нескольких метрах от нее, с оскорбительным в отношении ее равнодушием, по земле медленно прохаживались собачьи и кошачьи враги – голуби.
И эта черная малая поганая собачонка, которую вы никогда бы не заметили даже, в момент азарта и восторга – в момент охоты – стала прародителем столь мощного луча энергии, который, расходясь от нее, как концентрические окружности по глади озера от резко брошенного камня, достиг и меня в том числе.
Но чтобы высвободить такой пучок энергии, как и каким образом надо было ей свою энергию сконцентрировать, вобрав в себя извне, усилить своими эмоциями, сформировать!
Я знаю, что такое, «охота».
Мой папа был офицером и почти всю жизнь служил на Дальнем Востоке. Все мои предки из одного места, из-под Сум, украинцы безо всяких примесей. Принято считать, что татаро-монгольское иго в нашу Нагорновку не заходило. Кстати, первые казаки, как сказано об этом в многотомной «Истории Украины», появились именно у нас, в Белопольском районе.
Случай с тем, что есть не совсем охота, но промысел, сегодня, в связи с собакой, вспомнился ярко, порожденный азартом обладания, связан со старьевщиком. Мне было четыре года. По городу Свободный Амурской области на подводе со старой лошаденкой ездил мохнатый старичок и кричал громко и призывно! Помню особенно магическое: «Шары, шары!»... И за это прозрачное сияние он, глупый старик, зачем-то брал нв обмен старые тряпки. Этих грустных занудных взрослых всегда было понять не возможно!
Я вбегаю в дом с криком-просьбой о старых тряпках - он же сейчас проедет на своей телеге, и я не успею!!! Мама стирает, спешит, занята… Что-то недовольно говорит, надеясь от меня отделаться, но, зная полную несостоятельность своей мечты о покое в связи со мной, сбрасывает с ног комнатные тапочки, которые, возможно могли бы еще побыть не только «сырьем». Я хватаю их! Лечу к той дохлой облезлой лошади, которая прекрасна и великолепна без изъяна, ибо она привезла мне восторг на ниточке!!!
Я успеваю. Толстая, белобрысая. Волосы как солома, безобразно острижены любовно мамочкой. Невидимые, хотя и не короткие, ресницы, такие же светлые брови. Но все это не заметно из-за бурачного цвета густого румянца во всю щеку на белой коже лица. Да плюс карие круглые глаза навыкате. И вся эта экзотика ни на секунду не бывает в покое, лицо может служить наглядным пособием для изучения броуновского движения молекул, словно оказавшихся под микроскопа с гигантским увеличением.
И вот я, запыхавшаяся, еще больше раскрасневшаяся от быстрого бега, с радостно горящими диким блеском глазами охотника за удачей, торжественно протягиваю волшебнику старичку по комнатному тапку в каждой руке. Даже старый мохнатый старьевщик, который давно перестал что-то отличать, ибо для него давно весь мир обратился в кучу хлама, подлежащего обмену на такие же не интересные ему давным-давно мелочи такого же хлама, заулыбался девочке с позабытой им нежностью.
Человек, глядящий на мир через очки с мутными старыми запыленными стеклами, словно протер глаза, и губы его вдруг вспомнили давно испарившуюся и умершую для него улыбку. Он приостановил свою карету с впряженной в нее цугом тройку, спрыгнул на землю и торжественно-парадным жестом щедро одарил меня сразу несколькими волшебными разноцветными воздушными шариками на ниочках!!!
Я помню, как это ни странно, как он, думая, что нежно гладит меня, осторожно шарпал рукой по моим мягким волосикам и… улыбался.
И долго он еще так стоял, наверное, потому что, уже стоя на пороге дома, я, обернувшись, увидела его, качающего головой и рукой.
И совсем он был не мохнатый маленький старичок…
Переехали мы из этого маленького, но все-таки городка, в другую воинскую часть. Амурская область, десять километров до ближайшего села. Четыре четырех- квартирных барака для офицеров, один из которых – для всякого рода командировочных, вечно полупустой. Необходимые строения для батареи солдат и «позиция» - за высоченным забором прятались от людского глаза ракетные установки и подземные шахты. Это называется «точкой».
Редкие перелески из карликовых лиственных деревьев, кустарники и огромные поляны, вдали – густой лиственный лес, озера. Если честно, то это вовсе даже не озера, как их называли обитатели точки, а обыкновенные болота, но необыкновенной красоты! Но в мае там еще кое-где лежит старый снег, а в октябре – уже повсюду - новый…
Зато лета такого нет, пожалуй, нигде на Руси: короткое, но яркое и многоцветное, как бабочка-однодневка!
Кстати, то же и с людьми: обладатели шикарных густых и волнистых волос седеют гораздо раньше тех, у кого несколько ломких жиденьких волосиков, торчком, которые поганят, вместо того, чтобы украшать собою, голову их обладателя. Вечны на земле почти одни только кактусы – колючие вампиры… А все прекрасное – кратко. Вспыхнет, просияет и уйдет, не успев стать бытом, чтобы было нам, о чем светло жалеть и вздыхать.
Итак, пора возвращаться к начатой теме. Охота.
Сбежал в самоволку как-то солдатик, ну и заблудился. Только на третьи сутки его разыскали. Благо, в местах, редко заселенных, среди перелесков добрые люди издавна строили зимовья, где была печь и что-нибудь самое необходимое, чтобы и охотникам было, где заночевать, а потом раненько выйти с ружьишком на зорьку, и, охваченному жутким диким, почти животным страхом и паникой, заблудившемуся человеку не пропасть и дождаться тех, кто выйдет на его поиски. Там наш романтик-самовольщик и подвизался.
Разыскивающие же беглеца, мечтавшего о встрече с прекрасной девушкой, наткнулись на совершенно необыкновенное чудо! В местности, где болот было очень много, нашли огромное, красивейшее озеро-болото. Добраться к воде можно было очень с большой опаской из-за сплошной трясины, по кочкам. Кочки были на приличном расстоянии друг от друга, большие, но наступивший на них рисковал после некоторого, перехватывающего дыхание, раскачивания соскользнуть в трясину. И уже не было гарантии, что он без сторонней помощи выберется из нее.
Идти надо было с шестом, и в компании с таким же любителем рискованной романтики. Зато в этом достаточно большом озере, я, по крайней мере, исходив окрестности довольно, большего не видела, рыбы было столько, что она едва перемещалась там, расталкивая своих соплеменников. В основном там водилась интересная рыба, такой вид ее вообще известен только в Амурской области – ратан амурский. Размножалась очень быстро, быстро же и росла. Врагов-рыб у нее просто нет, а люди в такую даль, похоже, не заходили несколько лет до нашего туда прихода. Тем более, что для возможного богатейшего улова не было никакой подъездов ни для хоть какого-то транспорта, необходимого для вывоза выловленного богатства. Да и очень далеко было для ближайших селений.
И вот на такую рыбалку мы, дети, уговорили мам пойти с нами. Папы были на службе почти круглосуточно, слова «выходной» они, похоже просто не знали, то есть сопровождать нас не могли. Все, чем они могли нас обезопасить, воспользовавшись тем, что воинская часть была ракетной, так это поручить умненькому солдату безотрывно следить за нашим продвижением с помощью локатора. Так, если бы мы сбились с пути, и заблудились, нас было бы легче обнаружить.
Собирались мы, как в особенную экспедицию. Маршрут нам нарисовали. Помню, что рисовали, но не помню этого рисунка и уж не могу представить, как это могло выглядеть на однообразной местности. Удочки мы за собой нести не стали. На коротенькие палочки нам намотали куски лески, привязав к ним только только грузила и крючки.
…И вот мы у воды!!! Самым странным было то, что на самом берегу лежали остатки прогнившей большой деревянной лодки. Как она там оказалась и сколько лет назад, не известно. Стоит оговориться. Во-первых, берегом я условно назвала начало большой водной глади, не прерываемой уже камышом и травами. Берегом это назвать нельзя, ибо дна не было вообще. Болото. Очень большое болото. Красоты неописуемой! И, во-вторых. От нашего военного поселения ближайшее село было километрах в десяти, если по дороге, и в семи-восьми – напрямик, по пересеченной местности. Когда по дороге в школу, а возили нас, нескольких детей, на списанных машинах или даже на огромном дрожащем тягаче, это такой прообраз БТР, то самоходное устройство, трясясь на страшной дороге, каждые три-четыре дня ломалось и не подлежало быстрому восстановлению. Тогда остаток пути до школы мы добирались пешком, «напрямую», так это называлось. Выезжали рано, потому добирались к началу второго, а то и третьего урока. Но болезненное чувство долга нас, школьников, гнало в путь, хотя уже в октябре начинались ужасные сильные морозы, которые начинали спадать только к началу мая.
А в противоположной стороне от села на таком же расстоянии находилась тюрьма, где, как гласила легенда, родившаяся еще на заре существования нашей военной точки, когда туда по какой-то причине наши однажды ездили, содержались люди в клетках, прикованные цепями. То есть тюрьма для самых изолированных от общества ее членов. Но и оттуда они изредка, но все же умудрялись бежать. О таких побегах сразу сообщали нам в часть, опасаясь, что беглецы будут стараться у зазевавшегося солдатика захватить оружие. Нас, детей, предупреждали особо. Мы не выходили из своих четырех бараков дальше общего двора, и в школу нас в такие дни не везли. Я за период учебы с первого по первые дни пятого класса помню таких три случая. Но не исключено, что мы рыбачили с остатков лодки, сделанной каким-то беглецом, который пережидал в ближайшем зимовье.
Рыбалка – это та же охота, но тихая. По азарту, пожалуй, даже превосходящая охоту. Потому так ярко в память мне этот праздник и врезался!
Сам процесс выглядел так. Аккуратно стоя на тонких бревнышках, принесенных нами и уложенных на остатки лодки, панически боясь упасть в воду, мы наблюдали за тем, как рядом с нами кишмя кишела рыбная масса. Мы забрасывали свои лески с огромными ржавыми крючками, на которых трепыхались жирные червяки, с вечера накопанные нами. Забрасывали на расстоянии до метра от наших ног, чтобы было видно, какая рыбина раскрыла уже рот, мечтая загладить крючок, полагая, что хватает червяка! И, поскольку у нас был выбор, какой вообще бывает только один раз в жизни, да и то у редких счастливчиков, мы выбирали… То есть - рыбалка в естественном гигантском аквариуме.
- Иди, голубчик, ловись!
- А ты еще погуляй, подрасти! Тебя я брать не буду!
- Ах ты, хамка! Тебя я уже отогнала, а ты опять за моим червяком пришла?! Подожди, будем уходить, мы вам оставшихся червяков так просто в воду побросаем. Нам столько рыбы не унести!
- Ну, ну! Чего осторожничаешь? Я же специально тебе крючок подсунула! Хватай, дурачок!
Так, беседуя с живыми разумными, совсем не голодными рыбами, мы наслаждались процессом охоты на них. Рыба в болотах не была голодной. Голодными были комары. Таких огромных комаров, как в той местности, нет больше нигде по территории бывшего союза, это вам скажет любой очевидец. Мы, естественно были в одежде с длинным рукавом, в брюках и в накомарниках, защищающих лицо и уши. Кисти же рук были у нас опухшими от укусов. Но мы тогда комаров не замечали, тем более что и возле нашего жилища они ходили такими же тучами. И возле дома в сезон разгула насекомых вечером без накомарников мало кто отваживался быть несколько часов. Это был необходимый элемент гардероба.
Погода стояла теплая, солнечная и безветренная. Летали громадные стрекозы, каких я больше уже нигде не встречала, бабочки всех цветов и размеров. Пели непуганые птицы. Эдем!
Тогда еще, будучи «непугаными» цивилизацией детьми, мы жили в природе, воспринимая себя ее частью и не делая в своем сознании и лексиконе сравнения с чем бв то ни было того живого чудного озера, в котором через десяток лет, похоже, рыбе уже просто не было места. Потому мы не загрязняли свое воображение пошлым сравнением водоема, полного рыбы, с аквариумом. Это бытовое приземленной сравнение ко мне пришло уже в последние годы, когда вдруг выплыло из памяти то наше путешествие в первобытность!
И, наконец, об охоте в привычном смысле этого слова. Написала и возмутилась: не бывает обычной охоты. Да, честно говоря, в моей жизни абсолютно все необычно. У меня даже сейчас вид из окна каждый день, более того несколько раз в день, новый и необыкновенный. Каждый вечер мы наблюдаем в окно закат солнца, и ни разу не встретились с обычным пейзажем. А, если я встаю рано, то в окнах и на стенах видимых мне домов вижу отражение проснувшегося солнца, отскакивающие рикошетом лучи рассвета.
Папа с солдатом-водителем газика ездил в районный центр, село, за канцтоварами. И в этой глуши около чайной он видит чистопородного сеттера! Молодая собака с необыкновенно человеческими глазами и великолепным чувством благородного достоинства!
Стояли рядом подвыпившие мужики. Это - хроническое состояние для российского мужика по тем временам, как я с отчаянием вспоминаю, следует добавить, что село, ближайшее к нам, было населено украинцами, сосланными в начале периода коллективизации, как кулаки. То есть – хозяева, разумные и благородные. Таких сел в районе было три: Красноярово, Белоярово и Желтоярово, как я знаю. Потому в нашем Красноярово пьяными бывали на людях только русские мужики из периодически завербовывающихся туда на летние работы в поле или на строительство нового коровника или птичника.
Так вот, эти забулдыги рассказали папе, что хозяин в их местах объявился не так давно, из бывших интеллигентов. Но собака совсем уже не пригодна для охоты: ее ранил хозяин, будучи на охоте пьяным. Теперь она боится выстрела. Разыскав хозяина, папа с огромным трудом уговорил того расстаться с последним его напоминанием о прошлой жизни, дав ему за собаку десять рублей. Тогда, году в 67-68-м, на эти деньги можно было купить три бутылки спирта. Кстати следует заметить, что водку туда попросту не завозили, из-за морозов ниже минус сорока градусов водка по дороге от базы замерзала, и бутылки лопались. А спирт доставлялся в полной целостности.
Всю нашу семью Пират воспринял, как свою. Мы его всей точкой просто боготворили. Такой красивой и умной собаки еще никто не видел. Только о самом Пирате можно было бы рассказывать часами! Все к нему вообще относились, не как к собаке. Он буквально разговаривал, причем длинными предложениями. И улыбался! Вызывал к себе просто благоговейное отношение и почтительное уважение.
Он повсюду сопровождал папу, терпеливо ожидая его под дверью кабинета, присутствовал при всех построениях, и, здесь уж он получал огромные дозы восторга, на стадионе. Папа, еще лейтенантом, был чемпионом Дальневосточного округа по пятиборью. И долгие годы службы с огромным наслаждением тренировал солдат, занимаясь с ними борьбой, играя в волейбол и во все, что бывает. Сам занимался с ними на стадионе. Причем, делал все с таким азартом и восторгом, что заражал спортом даже самых ленивых. Солдаты заполняли разные участки стадиона безо всякого принуждения. Над стадионом стояли дружный хохот и оживленный гомон.
И вот, после долгой подготовительной работы, папа берет Пирата на охоту. Меня, лет девяти, он берет с собой. Всегда и во всем я была рядом с ним. Добавлю, что у нас с папой была голубятня, а у меня ручные голуби и ворона. Но на охоте я оказалась впервые. Здесь он без меня обойтись не мог, я должна была придерживать Пирата и подбадривать-успокаивать помнящего ранение выстрелом пса.
В ту осень, из-за неизвестных природных катаклизмов, один вид птиц, которые никогда прежде не залетали при миграции на территорию России, изменил маршрут. Какая – то разновидность смеси уток и куропаток, насколько я тогда могла их идентифицировать. Ярко окрашенные во все оттенки коричневого, размером с куропатку, летели они большими стаями, довольно низко над землей, переговариваясь, вернее, перекрикивающих с резким колючим визгом на очень необычном птичьем диалекте. Летели они в Китай. Убивать их было жалко до невозможности. «Я - не убийца, я – охотник», - объяснял папа встречавшим его соседям и любопытствующим, почему он, возвращался с охоты без добычи. Все знали, что среди офицеров на стрельбище равных ему не было. И дичи было превеликое множество, и дичи не пуганой!!!
Но здесь была не охота на зверя или птицу, а попытка вернуть сеттера в его природное предназначение собаки охотничьей.
Папа отходил с ружьем подальше, кричал мне, я брала Пирата за ошейник, садилась рядом с ним на землю, обнимала и успокаивала его. Папа стрелял в воздух. Бедный Пират буквально заходился от испуга, я с трудом удерживала его, готового вырваться и бежать подальше от выстрелов. Постепенно приближаясь к нам, папа делал еще несколько холостых выстрелов.
Наконец, страх перед звуком стреляющего охотничьего ружья вышел из нашего умного пса! Он вспомнил свою охотничью сущность. Теперь он напрягался всем существом своим, принимал стойку, от него шли мощные флюиды, его охватывала дрожь азарта!!!
Стоя теперь рядом с нами, папа стреляет, специально не убивая, а лишь раня одну из тех странных птиц, она начинает падать, сопротивляясь, и к моменту ее падения наш Пират, приняв вертикальную стойку, хватает ее своей пастью! И со всех ног мчится к нам, и кладет свою добычу к моим ногам! Сколько гордости и победной радости было в его глазах, и огромной благодарности!
Папа по-детски выказал ему обиду, пояснив, что добычу следует доставлять ему, охотнику, а не мне.
Теперь нам предстояло закрепить успех. Причем, успех коллективный: и наш с папой, и сеттера.
Папа отходил от нас метров на пять. Я как можно выше подбрасывала подранка, тот начинал лететь, папа стрелял рядом с ним, бедная птица, так и не сумев удержаться в воздухе, начинала падать, Пират ее приносил нам. Я с каждым разом подбрасывала живое наглядное пособие выше и выше. И на четвертый раз я подбросила ее особенно ловко, и не успела я порадоваться своему умению, как подранок, помахав-помахав беспорядочно крыльями, взмыл в небо и полетел, все увереннее и увереннее... Его подхватила вновь подлетевшая стая одноплеменников…
Вдогонку птице, блестяще выполнившей свою спасительную миссию для нашей любимой собаки, никто, конечно же, стрелять не стал.
Боже, каким страданием исполнился охотничий пес! Как он кинулся за своей законной добычей. Пробежав с лаем насколько шагов, остановился, обернулся к нам, и, подвывая и тряся головой, забулькотал, заговорил, вызывая нас к всеобщему осуждению хамского, по его представлениям, поведения этой злодейки, так ловко обманувшей нас всех троих!
Чтобы его хоть как-то утешить и поощрить, папе пришлось, хотя рука его не поднималась на диковинную красоту, подстрелить ему одну такую же птицу из стаи… Пират ее гордо доставил нам. Положил у наших ног. Сел рядом с ней, и склонив голову, устремил на нее взор, всем своим видом гарантируя, что уж больше он не даст себя одурачить.
Наш сосед, громадный, немногословный и застенчивый, но очень добрый человек при внешней суровости, немолодой уже, успевший даже в конце войны освобождать Дальний Восток, старшина, тоже любил прогуляться с ружьишком. У него был большой красивый, совершенно белый пес, Снежок – смесь лайки и овчарки. С одной зимней охоты он принес, злобно кусающего и царапающего его, енота. Тот угодил в один из капканов, расставленных местными охотниками за пушниной.
Наши офицеры, любившие охоту, как способ выйти за территорию части и побродить наедине пару часов в окрестностях, очень расстраивались, видя бедных зверей в этих капканах, считая такой способ добычи неспортивным, тем более, что голод-то никого не толкал на это живодерство.
Все мы бегали смотреть на этого енота с раненой ногой, которую его спаситель ему подлечил, забинтовал. Красивого небольшого лохматющего зверя поместили в загашнике, это такой неглубокий узкий встроенный шкаф. Двери были открыты, но на высоту до полутора метров досками загородили еноту выход. Принесли енота в дом утром, весь день кормили, лелеяли. Ночью же, едва все уснули, зверь выгрыз в дощатом полу маленькую щель и, неблагодарный, оставил теплый и заботливый дом… Нам было жаль терять такую живую игрушку, но все мы искренне восхитились силой воли и свободолюбием нашего нового лесного друга!