– Так вы говорите, что наблюдаете это явление не первый раз, мистер Бейли? – поинтересовался Такер.
– Да, – ответил я. – Если точнее, второй. Оба раза – утром, в своей спальне.
– Почему в первый раз вы решили не вызывать полицию?
– Я не мог предположить, что вещество, оказавшееся на моих стенах, действительно было кровью. Откуда ей взяться в моём доме? Я осмотрел второй этаж, но ничего не обнаружил.
– А что вы рассчитывали там обнаружить?
– Не знаю.
– И к какому же выводу вы пришли?
– Решил, что из стен начала выделяться какая-то краска… Откуда и почему – я не задумывался. Просто содрал обои, которые и так давно пора было сменить, и наклеил на их место новые. Знаете, из тех, которые нужно только намочить с обратной стороны.
Полицейский, наконец, закрыл блокнот и, отложив его в сторону, начал протирать очки большим носовым платком.
– Вещество, обнаруженное на ваших стенах, было вчера отправлено на экспертизу, мистер Бейли.
Такер надел очки и продолжил, сделав тон менее официальным:
– Но я с уверенностью могу сказать, что это человеческая кровь. После стольких лет работы в полиции я не спутаю её ни с чем.
– И как вы объясните её появление? – спросил я без всякой надежды на конкретный обстоятельный ответ. – Ваши люди ничего не нашли. Да и что они могли найти? Свежий труп? Совершив убийство, я вряд ли стал бы вызывать полицию, не говоря уж о том, чтобы прятать тело на втором этаже собственного дома.
Полицейский вздохнул, от чего его живот стал похож на мутировавший до невероятных размеров арбуз.
– Вас никто ни в чём не подозревает, мистер Бейли. Но кому, как не полиции, заниматься этим делом.
Мне показалось, что последнюю фразу Такер произнёс отлично от всех предыдущих – он словно прощупывал меня, хотел пронаблюдать реакцию. Но я лишь сочувственно кивнул и предложил лейтенанту кофе. Тот с благодарностью согласился.
Первые десять минут мы молча сидели в тишине гостиной за небольшим столиком чёрного дерева, держа в руках кофейные чашки.
Молчание нарушил Такер.
– Мистер Бейли… Разумеется, я не должен задавать этот вопрос, а вы не обязаны на него отвечать. И всё же – как вы относитесь к мистике, потусторонним явлениям? Они существуют для вас, или вы живете исключительно в реальности дня сегодняшнего?
– Жизнь не позволяет далеко уходить из реальности, – улыбнулся я.– Но приходится признавать существование того, что принято называть сверхъестественным. Порой поражаешься, как далеко продвинулась наука, но как плохо мы знаем окружающий мир.
На лице лейтенанта появилось облегчение.
– Тем лучше. Необъяснимые случаи происходят чаще, чем вы можете себе представить. У полиции в таких ситуациях есть один способ – замять дело, по возможности скрывая всё от прессы, чтобы не поднимать лишнего шума. С потерпевшими проводятся беседы, их убеждают не распространять информацию о случившемся, но не все следуют этому совету. А когда человек верит в необъяснимое, вероятность того, что он будет хранить молчание, значительно повышается.
Слова Такера не стали для меня открытием – примерно так я и представлял себе ход «расследования», когда случай не поддаётся логическому объяснению.
– Мой отец был священником, – сказал я. – Увидеть его мне не довелось, но, судя по всему, какая-то часть веры мне передалась.
– А что случилось с вашим отцом? – вдруг заинтересовался Такер.
– Мать почти ничего не рассказывала мне о его судьбе. Со временем я понял, что эта тема в нашей семье относится к разряду закрытых. Расспрашивать о причинах я не стал, чтобы не делать матери больно. И в будущем, после её смерти, никогда не стремился узнать что-то об отце.
Такер задумался, неторопливо помешивая кофе.
– Так почему вы заговорили о потустороннем, лейтенант? – полусерьёзно спросил я.– Вы приверженец мистических теорий?
– Откровенность за откровенность?– усмехнулся Такер. – Ошибаются те, кто считает профессию полицейского несовместимой со сверхъестественными явлениями. Она так же способна привить веру в них, как, например, профессия врача. В обоих случаях нужно лишь открыть глаза, когда сталкиваешься с тем, чего не можешь объяснить.
– Не удивлюсь, если вы скажете, что когда-то состояли в секте. Или даже…
– Да, в пятнадцать лет я попал в секту, поклоняющуюся Восьми Керимам.
Такер вдруг рассмеялся и, допив одним глотком кофе, встал из-за стола.
– Меня ждут на службе, – сказал он. – Вы интересный собеседник, мистер Бейли. Не планируете завтра надолго уходить из дома?
– Пока не планирую.
– Замечательно. В таком случае, завтра же я сообщу вам о результатах экспертизы, но моё мнение вам уже известно.
В дверях Такер поблагодарил меня за кофе; мы пожали друг другу руки, и полицейский тяжёлой походкой очень полного человека спустился с крыльца. Я закрыл за ним дверь и направился в свой кабинет – работа заждалась меня не меньше, чем лейтенанта.
На следующий день Такер в самый разгар жаркого дня, когда солнце палило особенно нещадно, и даже неподвижные деревья стояли, уныло опустив ветви под лучами разбушевавшегося светила. С лица бедняги-лейтенанта градом катил пот. Впустив его, я предложил стакан холодной воды, в который он вцепился, как в долгожданное спасение, и опустошил залпом.
– Мистер Бейли, для вас две новости. Одна – официальная, вторая – лично от меня.
Присев на диван, Такер окончательно отдышался и приступил к делу.
– Итак, вещество, обнаруженное на ваших стенах, действительно является человеческой кровью.
Я лишь пожал плечами:
– И какие выводы я должен из этого сделать?
– Не знаю, Бейли. Мы сами затрудняемся делать какие-либо выводы. Я только доношу до вашего сведения результаты экспертизы, которые могли быть вам интересны.
– Благодарю. А в чём заключается вторая новость?
– Я узнал кое-что о вашем отце.
Это может показаться диким, но я не испытал никаких чувств. Даже элементарного интереса. Напротив, во мне поселилось полнейшее равнодушие – хотя, возможно, под равнодушием скрывалась подсознательная защитная реакция.
– Ваш отец действительно был католическим священником, но остаток своих дней провёл в тюрьме. Он был осуждён за убийство, носившее характер ритуального. Однозначно, Реймонд Бейли был не тем, за кого себя выдавал. В тюрьме над ним жестоко расправились, при невыясненных обстоятельствах. Вероятно, заключённые узнали о роде его занятий и совершённом преступлении – для большинства из них слово «Бог», как ни странно, многое значит. Впрочем, ничего странного, ведь, кроме Него, никто не станет прощать их грехи… Если хотите, я могу посвятить вас в подробности дела…
– Нет, лейтенант, не стоит.
– Что ж, ваше право. Но… – Такер чуть наклонился ко мне. – В свете нашего вчерашнего разговора… Вы человек понимающий… Возможно, стоит учесть то, о чём я вам поведал. Пригласить в дом священника…
– Вчера я сказал вам, что допускаю существование неизученных областей нашего бытия. Но это ещё не говорит о склонности к суевериям.
Такер поднялся и неожиданно положил руку мне на плечо.
– Тем не менее, Бейли, я думаю, вы понимаете, что вам может предстоять пережить. Поклянитесь, что знаете меру своей выносливости. Обещайте, что ничего с собой не сделаете.
– Теперь вы сами знаете, какая кровь во мне течёт, лейтенант, – улыбнулся я. – Мой отец был не только священником, но и убийцей. Всё это обязывает к хладнокровию.
– Что ж, тогда не буду отвлекать вас от работы, – вздохнул Такер. – В случае чего, я на связи.
Через минуту полицейская машина отъехала от моего дома.
«Грехи предков…» – подумал я, заходя в свою спальню. В то утро, за пару часов до приезда Такера, на одной из стен снова проступили кровавые полосы. Они имели нечёткую, но различимую форму пентаграммы, пятый луч которой был направлен вниз, в неведомые подземные царства, где обречён на вечные муки мой отец, Реймонд Бейли.
– Грехи предков, – произнёс я вслух, поддевая перочинным ножиком полосу наклеенных всего месяц назад обоев и начиная снимать её со стены.