Возлежит на земле. Будто пьяный от ветреной браги,
Он недвижим и тих. Он находится в длительной коме,
Только стекла дрожат и легонько качаются флаги.
Счет идет в месяцах. И, похоже, он не возродится,
Не зажгутся глаза, не расправятся полосы-руки…
«Люди», - шепчет диагноз последнее робкая птица.
«Люди», - рявкнут в ответ миномета холодные звуки.
Загангренит бетон. Проржавевшие кости повиснут.
Он почти проиграл в битве с аутоиммунной болезнью.
Но в беззвездной ночи ему снятся лазурные выси,
Два крыла и винты… А потом – грохнет вечная бездна:
Его хлипкий каркас доедают опарыши-пули –
От печалей и ран все же замерло метео-сердце,
И камнями со стен упадет его стая гаргулий,
А другие – займут неразвеянный пепел насестов.
Он клинически мертв. Он не может ни видеть, ни слушать,
Только странным чутьем успевает засечь напоследок,
Как одна за другой поднимаются легкие души
И с разбега взлетают по облачно-серому следу.
