Он лежал на старом продавленном диване, весь шафранно-жёлтый, ставший за три дня худым и костлявым, укрытый обветшавшим одеялом, и севшим голосом пытался шутить: «А я вот помирать собрался». Старик ещё не знал, что у него рак печени, последняя стадия, что ему осталось чуть больше суток … Но по глазам близких, которые ещё вчера отмахивались от него: «Да нет у тебя ничего, не выдумывай» видел, что что-то происходит, страшное и неотвратимое.
Огромная восемнадцатисантиметровая опухоль вдруг выперла наружу за считанные дни и пустила щупальца во все органы. Чувствовал себя он неважно давно, уже с год: задыхался, отекал, с трудом поднимался по лестнице, падал на ровном месте. Списывая всё на свой «мотор», прилежно ходил к кардиологу, пульмонологу, лежал в стационаре, но с каждым днём становилось всё хуже и хуже.
Неделю назад старшая любимая дочь проорала ему в лицо: «Ненавижу! Как ты надоел со своими болячками! Ну и сдохни!» Разбила в сердцах зеркало и уехала. Младшая, собирая осколки, тихо плакала. Мира и покоя в семье не было уже несколько лет. Сначала заболела младшая дочь, умница и красавица, слегла в тридцать лет. Пока её поднимали на ноги, возили по врачам и целителям, случилось несчастье с женой – три инсульта, один за другим. Дом превратился в лазарет. Одна болезнь плавно перетекала в другую. Деньги, проклятые деньги, нужны были деньги, много денег. Три пенсии улетали вмиг. У детей было всё плохо. Старшая работала, получала мало, личная жизнь не сложилась. Младшая – инвалид, разведёнка с ребёнком на руках. Был ещё сын, предмет родительской гордости, приёмный. Большой военный чин, полковник, не простивший того, что он приёмный.
Он не привык просить денег у детей. Но выхода не было. Просил. Давали мало. Или не давали совсем. Пока были силы, работал дворником, сторожем, торговал семечками на морозе и, как муравей зёрнышко, тащил каждую копейку в дом. И чувствовал, как его немощь раздражает детей. И боялся своей слабости.
Четыре дня назад младшая, наконец, увидела его шишку. Холодея от ужаса, вызвала врача. Диагноз, выпирая, говорил сам за себя. Появилась старшая, просила прощения, повезла на УЗИ. Результат от него скрыли. Жена и дочери плакали на кухне.
А вчера началось кровотечение … Кровь бежала рекой по ногам, густая, липкая, чёрная, залила весь унитаз и пол. С этой минуты пошёл отсчёт конца. Жизнь толчками стремительно уходила из его, уставшего жить, тела. Он слышал, как громким шёпотом младшая дочь умоляла врача скорой забрать его в больницу, сделать хоть что-нибудь. И равнодушные слова докторицы, большой толстой тётки после ночного дежурства, тоже слышал: «Вы что, женщина, не понимаете, что у него агония? Бесполезно что-то делать». Дочь не сдавалась: «А нам прикажете спокойно смотреть, как он умирает?» Тётка смилостивилась, воткнула пару уколов и уехала.
Он уходил мучительно и больно. Скорая сменяла скорую. Никто не хотел его забирать. Жена не отходила от него, всё держала за руку и беззвучно плакала. Бледные дочери выносили из-под него полные судна бурой и чёрной спёкшейся плоти. Целовали его и просили прощения. Ждали сына. Он вдруг попросил есть. Захотел свои любимые манты. Пока дети возились на кухне, лежал молча, потом повернулся к жене и произнёс слова, которые никогда не произносил вслух за сорок с лишним лет совместной жизни: «Я люблю тебя … Прости …» Жена прилегла рядом, положила ему голову на плечо, как в юности, и попросила: «Не уходи …»
Сын всё не ехал. После маленького кусочка еды началась рвота. Согнувшись пополам от боли, он исторг из себя нечто студенистое и, узнав в этом частицу своей разлагающейся печени, впервые ощутил страх Смерти, понял её неизбежность и с ужасом подумал об остающейся без него семье: такой беспомощной жене, неустроенных дочерях, маленькой внучке, о том, как его будут хоронить без денег, о сыне, на которого вся надежда.
Сын приехал поздно ночью. Дежурно обнял отца и ушёл смотреть телевизор. Он успокоился: сын здесь. Через час ему стало совсем худо. Хотелось пить. Но проглотить воду уже не смог. Несчастный то садился, поддерживаемый женой, то падал на постель. Вдруг боль, с которой он уже свыкся, исчезла, и старик увидел у своего изголовья отца и мать, таких молодых, какими помнил их из детства. Он потянулся к ним, улыбаясь, и вместе с этой улыбкой жизнь вдруг разом вылетела из него … Страшно закричала жена. И этот крик, в три часа ночи, дикий и ужасный, потряс всю округу и воспарил вместе с его душой ввысь: «Не уходи! …»
… Через год жена воссоединилась с ним. Безутешные дети выбили на надгробье: «Простите нас …»
Зухра Абдул
