Наталья – дитя послевоенного брака вдовы и вдовца, каждый из которых имел по ребенку, и она по отношению к своей старшей сестре была самая настоящая «мачехина дочка», со всем прилагающимся шлейфом непростых отношений, затаенных взаимных обид и прочего. А одна обида чаще всего напоминала о себе.
Я как-то упоминал о напряженном внимании Натальи к своей внешности. Вообще такое внимание женщин я очень одобряю, но напряженность эта... Наталья из той породы женщин, что расцветают довольно поздно, годам к двадцати пяти, и (пока ее тут нет), скажу, что в юности она красавицей не была, но обладала такой фигурой, какую мужчины замечают метров за двести, и потом, сколь близко ни приближаются, прочее так и остается второстепенным. Но для самой Натальи важно все. И предметом постоянных огорчений был нос. Точнее, небольшая горбинка на нем. Сколько раз я заставал Наталью, прикрывавшую эту горбинку пальцем, и с помощью двух зеркал разглядывающую себя в профиль. Я охотно присоединялся к этому занятию, всякий раз искренне (и совершенно безуспешно) убеждая ее, что вместе с горбинкой исчезает и некое своеобразие. Я даже стал говорить, что горбинка придает ей что-то ахматовское. Наталье сравнение льстило, но не утешало.
И непременно рассказывалась история, как ее, маленькую, сестра катала на санках, да неожиданно дернула веревку, так что Наталья расшибла нос о перекладину. Не помню, чтобы какая-то другая несправедливость судьбы огорчала Наталью больше. Она все время строила планы (не слишком, впрочем, серьезные) по ликвидации последствий трагического происшествия, с которыми я не спорил, хотя мне, как обладателю очень заметного и крупного носа, внимание к таким незначительным подробностям, как ее горбинка, представлялось, как минимум, несоразмерным.
Всем этим Наталья успешно потчевала меня лет 25, пока однажды за завтраком я не сосредоточился на нашем младшем отпрыске, оказавшемся ко мне в профиль. А он к тому моменту как раз выходил из подросткового возраста, его нос приобрел окончательную форму, и теперь, вместе с легкой горбинкой, в точности повторял такие знакомые мне очертания...
Наталья моя и с очевидностями соглашается неохотно и не сразу. Но с легендой о носе пришлось распрощаться. Да и носит его теперь – как родной!