Причин, по которым я решила писать, две. Во-первых, показать, что не так уж у Вас в жизни сложно, как Вы представляете, и, во-вторых, предостеречь. Однажды ступив на дорожку непростоты, рискуете с нее не сойти никогда, а лишь блуждать, запутываясь все больше и больше, пока не дойдете до края, а то и до крайностей.
Игоря я знала, кажется, всегда. Он друг моей старшей сестры еще со школьной поры. Девочкой была я тихой и не приставучей. Поэтому, вместо того, чтобы сидеть дома, приглядывая за мной, Вера часто брала с собой… То, что они с Игорем не просто друзья, от меня, которую считали маленькой, тщательно скрывали, пока я однажды радостно не ворвалась домой, придя из школы раньше обычного. Эту картину я помню, будто видела вчера. Сестра на постели на коленях, упершись в подушку руками, смотрит сквозь меня невидящими глазами, а он позади нее, разинув рот и почему-то уставившись в потолок. Конечно, где им было обнаружить мой неожиданный приход…
Я, дурочка, завизжала, и убежала в ванную, где заперлась и сидела, не откликаясь, несмотря на уговоры выйти. Я не плакала, а тихо сидела на краю ванны, и старалась унять дрожь, от чего та становилась лишь сильнее. Просидела долго, до прихода родителей, когда сообразила тихо выйти, и наплести что-то про неприятности в школе, чтобы объяснить непрекращающуюся дрожь. Мама пыталась уложить меня в кровать, но это была та самая кровать, и я, как могла, сопротивлялась, лишь позволив уговорить усесться в кресло, и накрыть одеялом. Кажется, до того дня я не задумывалась, почему моя кровать была и больше, и удобнее, чем у сестры. У меня была просторная, полуторная, а Вера ютилась на маленьком детском диванчике. Такое отношение в семье и ко мне, и к ней, прежде представлялось естественным.
Но я и потом не легла на ту постель, а тихо, но упрямо добилась того, что мы с Верой поменялись кроватями. И вернулась я в свою прежнюю только через много лет.
На следующий день сестра пыталась завести со мной разговор, но я не стала ее слушать, и выскочила из комнаты. Больше она попыток не делала, недели через две меня отправили на дачу, а осенью все продолжалось, как прежде, будто ничего и не произошло. Они по-прежнему брали меня с собой и гулять, и в компании. Года через два, или около того – они как раз заканчивали школу – сестра с Игорем, пользуясь тем, что родители были на даче, устроили вечеринку, пригласив друзей. И еще накануне, Вера, назвав меня полным именем, что бывало в особых случаях, сказала: «Инесса, надеюсь, ты уже взрослая, и не станешь устраивать никаких истерик?». Я догадалась, о чем она, и позволила себя отправить спать в комнату родителей довольно рано, и усталая, даже умудрилась уснуть, хотя расходились все долго, неохотно, и довольно шумно. Но ночью проснулась. То, что Игорь останется, мне было понятно. Я и в самом деле стала старше, однако происходящего в соседней комнате, по тем звукам, которые меня разбудили, представить не могла. Сон слетел с меня окончательно, сменившись незнакомым мне внутренним трепетом. Я долго сидела, борясь с собой, но потом все же тихонько вышла, босая, в неосвещенный коридор, и слегка приоткрыла дверь в их комнату. В темноте ничего не было видно, но звуки и запахи происходящего подействовали так, что у меня подкосились ноги. Я вернулась в постель, продолжая прислушиваться. Вот тогда я впервые сделала это. Потом стало привычным – они перестали стесняться меня, днем в отсутствие родителей пытались отправить гулять или в кино, я, как могла, отговаривалась, говоря, что у меня много уроков, что я вполне взрослая, и они мне никак не мешают. Но едва у них притуплялась бдительность, (а весь ход процесса теперь знала подробно), я приникала глазом к узкой щели между створками дверей, и ласкала себя.
А вот того, что произошло между мной и моими одноклассницами, я еще очень долго не понимала. Когда мы были еще мелкими, я, пользуясь тем, что в друзьях у меня «такие большие» одноклассники моей сестры, всячески намекала им, что они еще совсем несмышленыши. Но потом как-то незаметно оказалось, что они уже сами куда как опытнее, но делятся только между собой, при мне замолкая. И получилось, что я оказалась в изоляции, которую сама и создала. К моменту, когда мы заканчивали школу, из девственниц в нашем классе, кажется, остались только я и замухрыжка Леля. Но гордость не позволяла мне допустить даже намека на то, что я в чем-то отстала от подруг. Я успевала отвести все подозрения встречными язвительными подколками.
Должна Вам пояснить, что внешне мы с сестрой совсем разные. То есть мы очень похожи, и даже родители не всегда различают, где на детских фото я, а где Вера, но нас никто никогда не путает. Сестра ниже ростом, и лет с тринадцати обзавелась приметными округлостями везде, где женщине это положено. А у меня ничего такого так и не появилось, но до поры на это можно было не обращать внимания, но когда на выпускной даже Леля пришла с обалденным декольте… Но я не комплексовала. Без внимания юношей не оставалась, а в большем и не нуждалась.
Что же касается сестры, давний эпизод, навсегда врезавшийся мне в память, был ею забыт. По снисходительным улыбкам я, краснея, догадывалась, что они знают о моей влюбленности в Игоря, но считают это делом естественным и несерьезным. Даже делали поводом подшутить. Так, однажды, при общих наших сборах в театр, я не могла допроситься, чтобы сестра застегнула мне сзади молнию на платье, и Вера, усмехнувшись, сказала: «Да вон, пусть Игорь тебе застегнет!». Тот долго возился с непослушной молнией, и какая меня при этом била мелкая дрожь, не мог не заметить…
Он даже не соблазнял меня. Просто однажды позвонил, когда знал, что дома больше никого, и сказал одно слово: «Приходи!». Я, как во сне, прибежала к нему домой, и, не сказав ни слова, не поднимая головы, прошла в комнату, где, стесняясь своего тела, легла навзничь, одетая, закрыв глаза. Если бы он попытался меня раздеть, я бы убежала в истерике, но он, видимо, это почувствовал, и лишь приподнял юбку…
Случившееся осталось между нами, все шло, как прежде, но во время их дневных уединений уже не бежала, как прежде, к двери, а сидела, сжавшись в комок, и даже потом, когда понимала, что там все уже кончено, пребывала в оцепенении, из которого выходила с трудом, стараясь для вида успеть раскрыть какую-нибудь книгу прежде, чем кто-то войдет ко мне.
О ревности не могло быть речи. Встречаясь почти ежедневно, мы обменивались улыбками, мимолетными прикосновениями, поцелуями украдкой. А настоящие с ним свидания были таким редким счастьем! Я уже не закрывала глаза, и даже как-то рассмешила Игоря торопливостью, оторвав пуговицу на его рубашке.
Так и продолжалось. Уже училась в университете, и по-прежнему не принимала ровесников всерьез, а Игорь оставался единственным мужчиной в моей жизни. Но Вера беременеет, и они решают пожениться. Незадолго до свадьбы Игорь приходит ко мне для объяснений. Он говорит, что любит только меня, но поступить иначе не может. Пусть вас не удивляет, что убедить меня оказалось легко. Зная до шороха и стона, как происходят их соития, я видела, что во время наших с ним редких ночей, он до утра просто не может оторваться от меня. Много позже я поняла, что дело было не в любви, и даже не в моей пылкости. Есть мужчины, имеющие пристрастие не к цветам, а к бутонам.
Вера рожает мертвого ребенка. К тому времени всеобщими усилиями родни со всех сторон была приобретена еще квартира, но она на отшибе, и переезжают туда наши пенсионеры, мама с папой, а я остаюсь в родительской квартире, что выглядело вполне естественным, поскольку новая была совсем маленькой. Так длилось еще несколько лет. Я не понимаю, как Вера не догадалась о происходившем. А последующие события показали, что дело было именно так, хотя я была уверена в обратном, и вела себя довольно беззаботно, делая подчас весьма рискованные вещи. Так, пока Вера возилась на кухне, я могла посадить его в своей комнате в кресло, спиной к незакрытой двери, устроившись у его колен, и ублажала, готовая, заслышав шаги в коридоре, прикрыть все неподобающее огромным иллюстрированным альбомом, который мы якобы разглядывали. (Как мы замусолили эту книгу! Каких только ласковых прозвищ ей ни давали!) Похоже, я считала, что сестра, как и в детстве, безропотно делится со мной всем лучшим.
Сейчас то ребячество-жеребячество представляется мне немыслимым. Но в нем было и невообразимое ныне счастье. Даже Игорь не мог устоять. Как-то летом, когда Вера выбежала за хлебом в магазин напротив, я, сохраняя пристойный вид в видной с улицы части, и лишь бесстыдно задрав халатик и распластавшись на подоконнике, выглядывая сестру с высокого нашего этажа, подначивала его – «Кто из трех лидеров финиширует первым?» А потом еще шутя дразнилась, потому, что я успела, а он нет.
А настоящие праздники мы устраивали редко. В дни, когда Игорь мог не идти на службу, я нарочно убегала на работу раньше всех, чтобы уже в обед примчаться домой, накупив угощений, и эти полдня были только нашими.
Но все же перепадало мне немного. Потому и не совестилась. Для меня в этом было что-то вроде беззлобной школярской озорной мести учительнице, почти невинной шалостью – ведь во всем остальном любимый мной мужчина полностью принадлежал ей!
Но в целом была совершенно счастлива. Я купалась в атмосфере всеобщей любви. Сейчас мне даже кажется, что всегда светило солнце.
Игорь жил с ощущением обладателя маленького тайного гарема. И я радостно отмечала, когда это проглядывало при его общении с другими мужчинами.
Вера же с ранней юности привыкла распоряжаться всем в доме, и родителями, и мной, взяв на себя заботы няньки едва ли не с момента моего появления. Потому привычно вела себя с нами, как строгая любящая мама. А у нее под рукой всегда было два не очень инициативных, но послушных помощника. О, с какой радостью они были готовы мчаться по ее поручениям (просто, чтобы поцеловаться в лифте).
И из этого рая меня пытались вытолкать замуж!
Мне было 27, когда очередной ухажер сделал мне предложение. Такое случалось и прежде, я их отклоняла, хотя сестра каждый раз приводила одни и те же аргументы «за». С годами они становились все весомее, а тут и жених попался настойчивый. Я вышла замуж. Без любви.
Игоря позвала, когда еще не кончился медовый месяц. Я держалась изо всех сил, но все старания мужа вызывали у меня только усмешку, которую я тщательно скрывала. Когда забеременела - точно знала, что не от него. Своим решением признаться мужу поделилась с Игорем. Зная его чуть не двадцать лет, никогда не думала, что он, всегда даже нарочито выдержанный, способен впасть в такую панику. Даже заколебалась в своем решении. Но Игорь счел, что положение требует крайних мер, и все открыл сестре. Вот тогда я и поняла, что она даже предположить не могла такого моего предательства. Таких глаз я у нее не видела никогда.
Но тут я уперлась, и все предлагаемые варианты отвергла, говоря, что однажды уже сделала под ее нажимом ошибку, и теперь поступлю, как считаю нужным.
От мужа ушла. Была тяжелая беременность, роды. Живем, как и прежде все вместе, теперь уже с маленькой. Я вернулась в свою кровать, она теперь моя супружеская. Хотя формально они женаты, но Вера мужа к себе не подпускает, и присутствует в роли то ли прислуги, то ли няньки, даже дочку забрала к себе, в другую комнату.
Но что-то сломалось. Теперь я чувствовала себя какой-то игрушкой в чужих руках, то приникшей к дверной щели, то трясущейся там в комнате, то выдаваемой замуж. И самочувствие ухудшилось, цикл разрегулировался, почти все время нездоровье. Игоря замучила. Он мужик, как понимаете, активный, а мне… да и там, все такое вялое. Иногда чувствую себя старухой, а мне только 36.
А, кроме того, во всем, не считая этой прежней моей кровати, семьей были они. За ними были все решения, поездки, покупки, расходы. И однажды я сказала сестре: «Что мы мужика мучаем? Ты же его любишь. Ладно, я свинья, но его тебе не жалко?»
Выходит, отдала его ей обратно. Но сестрица у меня тоже с характером. Посмотрела на меня этими теперешними глазами, сказав: «но никаких штучек…»
Так вот.
Да только дочка уже большая. Все вокруг нее ведь вертится. А папа и мама для нее мы с Игорем. Потому живем так – спим с ним в одной постели, но обещание держу. А уж они как-то устраиваются. Ну, я стараюсь с Настей подольше гулять. Мы потом в прихожей долго топаем, разуваясь.