Каменный сад. Цветы японской вишни. Часть первая (Проза)

Софья Владимировна плохо помнила детство: в памяти перемешались обрывки событий, с тягостной тоской вспоминались скучные школьные коридоры, всплывали из небытия воспоминания о тех или иных предметах. Одним из таких запомнившихся предметов, как ни странно, была старенькая диванная подушка в шелковом чехле – потертая, обтрепанная по краям. С обратной стороны чехол застегивался на железные кнопочки, проржавевшие от стирок. А на лицевой стороне золотыми и красными нитями по синему шелку были вышиты сцены из жизни средневековых японцев: гуляние в саду среди пагод, чаепитие, беседы на ажурных мостиках… Но больше всего маленькую Соню занимали золотые деревья с пурпурными цветами, лепестки которых опадали на золотую траву. Дедушка говорил, что это сакура, японская вишня.
Подушка со временем истрепалась и исчезла где-то на чердаке. А подрастающей Соне из года в год стал сниться один и тот же сон: цветущая сакура осыпает ее лепестками, которые бесконечно долго парят в воздухе под мелодичный зов колокольчиков. Падающих лепестков становится так много, что она уже не видит за ними ни мостиков, ни пагод, ни японцев, пьющих чай. Соне хорошо, но как-то томительно: что она делает в зачарованном саду?  Зачем столько лепестков?.. И когда ощущение неясной тревоги окончательно разрушает спокойствие сна, она неизменно проваливается в забытье.

Глава 1
Объявление

Это был редкий день, когда у Софьи Владимировны выдалось свободное время, и она вернулась домой пораньше. Уже наступили осенние сумерки, линии начали терять свои очертания, цвета потемнели. Тишина в квартире стала особенно плотной, предвещая скорый приход мужа с работы и сыновей-школьников со второй смены. Еще час, и комнаты заполнятся какофонией звуков: забормочет телевизор, начнет выдавать хип-хоп старенький магнитофон в спальне сыновей, зашумит вода в ванной и на кухне. На лестничной площадке захлопают дверьми возвращающиеся с работы соседи, и до поздней ночи многоэтажный дом будет говорить, играть, стучать и шуметь на все лады. Но впереди было время сокровенной сумеречной тишины, когда можно остановиться, забыть о суете и заглянуть в глубины собственной души.
Соня сидела на диване и думала о себе. Ей уже давно казалось, что жизнь ее зашла в тупик – так тоскливо и скучно было вокруг! Менять что-либо было слишком поздно, да и бесполезно – всё, как говорят, наладилось, дни стали рутинными и предсказуемыми. А хотелось чего-то особенного – путешествий, волнующих встреч, опасности, в конце концов, - так, чтобы кровь стучала в висках, чтобы дух захватывало! Но откуда в ее размеренном, рассчитанном по минутам мире опасность? Разве что заболеет кто, ни дай Бог, конечно…
Соня вспомнила где-то вычитанное изречение «Хочешь изменить мир, начни с себя» и невесело усмехнулась: «Интересно, как? С парашютом, что ли, прыгнуть?»
Она поднялась с дивана и, бесшумно ступая по шерстяному ковру босыми ногами, подошла к книжному шкафу. Когда на душе становилось особенно тоскливо, как в этот осенний вечер, Соня брала с полки фантастику или детектив. Особенно ей нравилось читать, когда еще никого не было дома – тогда она делала себе несколько бутербродов, забиралась с ногами на диван и на время уходила в вымышленные миры литературных героев, наслаждаясь их чувствами и приключениями. Но сегодня  все было не так – сегодня пришло понимание того, что пора жить в настоящем.
Взгляд ее упал на недавно купленную мужем новинку – книгу Маслова «Небесный путь боевых искусств». Рядом стоял томик Абаева в темно-бордовом переплете. Неожиданно пришло полузабытое воспоминание: звон колокольчиков, опадающие лепестки сакуры… «Интересно, смогла бы я изучать боевые искусства?» Соня на секунду представила себя героиней китайского боевика – в широких шелковых шароварах, с коротким мечом в руках – и улыбнулась своим неожиданным мыслям: «А впрочем, жаль: в этих книгах говорится о преображении личности, о чудесах силы. И так все заманчиво, почти сказочно! Но что это значит для такого рядового человека, как я? Что могло бы произойти с моей личностью, если бы такое случилось на самом деле?»
Соня взяла с полки книгу, открыла наугад и прочитала: «Идти по пути познания воинских искусств – это все равно, что учиться живописи. Сначала вы учитесь пользоваться кистью, а затем начинаете применять это фундаментальное умение: учитесь собственно живописи. И только после длительной практики вы сможете вкладывать в искусство свои чувства, чтобы сделать искусство живым».
«Нет, это слишком сложно. Путь… Чувство… Учение… Такое не для меня», – она закрыла книгу и поставила ее на место. Потом зачем-то погладила пальцами корешок, словно извиняясь за свои нелепые мысли, и пошла на кухню готовить ужин.
В этот вечер ей было не до фантастики.      

Софья Владимировна работала в школе учительницей истории, над которой втихомолку смеялись дети и время от времени беззлобно подтрунивали коллеги. Она тщательно готовилась к урокам, старательно их проводила, и ничто не могло ее убедить в том, что ученику Сидорову надо поставить более высокий балл только за то, его мать – начальник отдела в министерстве образования. Поэтому успеваемость в ее классах была низкой, а уровень знаний – относительно высоким. И, поскольку учителей в школе не хватало, директриса ее терпела.  
Через несколько дней после невеселых размышлений о собственной судьбе Соня пришла в школу на родительское собрание к сыну-пятикласснику. Объявление о «приеме в школу каратэ лиц любого пола и возраста» не просто поразило Соню, оно ее шокировало каким-то особым мистическим совпадением с недавними мыслями и предположениями.  Она не поверила написанному, сама себе сказала: «Какая чушь!» и быстро прошла на второй этаж. Но ни единого слова об успеваемости своего сына она не услышала – все ее внимание оказались занято объявлением.
– Уважаемые родители, перед школой остро стоит вопрос ремонта, и нам необходимо собрать средства на приобретение краски и извести. Кроме того, школа постоянно нуждается в лампах, огромное количество мела расходуется каждый день, и мы, учителя, не имеем возможности закупать его в таких больших количествах… – классная руководительница говорила четко и строго, изредка подглядывая в толстую тетрадь, где ее речь была, по всей видимости, законспектирована.
«…Странно, почему объявление появилось именно после того, когда я подумала о боевых искусствах? Это ведь неспроста…», – учительницу Соня не слышала.
– У Сыроежкина Сережи начались проблемы с литературой, и вполне понятно, что он перестал читать те произведения, которые задают на дом. Я не представляю, как он сможет сдать аттестационную работу, если даже не знает имен главных героев. У Лили Ванеевой с литературой все хорошо, у девочки прекрасные способности, но она совершенно не занимается математикой, замечания преподавателя игнорирует. Недавно Лиля ударила Петрова по голове книгой. Пришлось ее удалить с урока и записать замечание в дневник. К сожалению, родители Лили не отреагировали на замечание.  
«…Каратэ, насколько мне известно, один из самых жестких видов борьбы, и не каждый мужчина способен его освоить. Так почему же приглашаются женщины и девушки?»
– Если мы вернемся назад, к первому сентября, то увидим, что успеваемость детей, несомненно, выросла. Они втянулись в учебный процесс. Но сильно страдает поведение и особенно форма одежды. Уже несколько раз директор школы делала замечания ученицам нашего класса за слишком короткие юбки, туфли на высоких каблуках и оголенные пупки. Товарищи родители, это школа, а не Бродвей!
«…А если действительно попробовать? За спрос ведь не бьют…»
– Несколько мальчиков нашего класса на прошлой неделе взорвали взрывпакет в мастерской и едва не довели до инфаркта Ивана Петровича. Да, всем известно, что Иван Петрович пришел тогда в нетрезвом виде, но это не значит, что учителю нужно за это мстить. Особенно это касается сына одной из наших коллег, который и стал зачинщиком всей этой глупой истории, – и классная выразительно посмотрела в сторону Сони, на что та ответила отсутствующим взглядом:
«…Нет, конечно, меня не примут… Но спросить-то можно?..»
Мысли Сони неслись галопом, и концу родительского собрания она была настолько обескуражена своими сомнениями, что, выходя, даже не сказала «До свидания» классной руководительнице. Та пожала плечами и повернулась к галдевшим родительницам – она всегда считала Софью Владимировну рассеянной. Спустившись на первый этаж, Соня долго изучала объявление, делая вид, что читает школьную газету. А потом, когда последние родительницы прошли к выходу, украдкой оторвала корешок с адресом и телефоном и спрятала в карман сумки как обретенное сокровище.

Сказать, что Соня была не приспособлена к жизни, значило согрешить против истины. Вся ее внешняя бестолковость компенсировалась потрясающим упрямством, которое заставляло ее ставить Сидорову двойки, готовить скучные уроки и честно любить свою семью. Она была прекрасной хозяйкой, и никто не умел так мариновать шашлык и консервировать грибы, как это делала Соня. Наряду с упрямством, у нее была масса положительных качеств, но все они нивелировались одним большим недостатком: она не имела цели и жила исключительно проблемами детей и мужа, начальника отдела крупной компьютерной фирмы. Соня прекрасно разбиралась во всех тонкостях служебной карьеры мужа, была незаменимой слушательницей его проблем, умела идеально подобрать рубашку и галстук к подходящему случаю. И ни разу, за все годы замужества, Вадим не представил супругу сотрудникам – то ли стеснялся, то ли не считал необходимым. Жить в тени преуспевающего мужа стало для Сони привычным состоянием.      
После неожиданно появившегося объявления жизнь Сони раскололась на две части. В одной половине существовала свободная от комплексов юная женщина, которой под силу было многое – даже занятия воинскими искусствами. И она, эта женщина, прекрасно знала, что речь идет не об обучении приемам защиты и нападения, а о полном изменении характера и отношения к жизни. Знала она также, что по пути воинских искусств может идти каждый – независимо от возможностей, что даже слабые женщины занимали достойное место в ранге средневековых мастеров, а многодетные матроны способны были защитить и себя, и окружающих. И было у нее такое чувство, что всё, что от нее требуется, – это принять решение и навсегда переступить некую невидимую границу.
В другой Соне жила и действовала стареющая женщина, до предела напуганная, ненавидящая себя и свой мир, со страхом заглядывающая в будущее, в котором она могла предполагать только душевную и физическую боль. Ей, этой женщине, совершенно было недоступно понимание красоты не только воинских искусств, но и всего, что находилось в мире. И понятие «кунфу», означающее в переводе «значительное приложение усилий» виделось ей бесконечным, бесцельным и безрадостным рабством. А вопрос «Ради чего?» напрочь перечеркивал смысл обращения к такому сложному виду человеческой деятельности. Действительно, зачем убивать себя на татами, если жизнь и так ежедневно старит и пригибает человека к земле?
В раздумьях прошла неделя, другая… Но странное дело: мысли о каратэ не отпускали. Что-то зацепило ее в этом дурацком объявлении, будто поманили до боли сладостным, но таким непонятным обещанием. И уже казались эти мысли не такими нелепыми, как в первый момент. Но вторая ипостась Сони была сильнее первой, и исчез бы в ней со временем этот неизвестно откуда взявшийся зов, если бы не одно неожиданное событие.
В тот вечер у Вадима была корпоративная вечеринка, и он пообещал прийти поздно. Соня его не ждала, легла было спать, но после одиннадцати часов ночи вдруг неестественно громко хлопнула в прихожей дверь, что-то оборвалось с вешалки. Она накинула халат и вышла из спальни. Муж был на кухне – шарил в холодильнике. Увидев ее, выпрямился:
– А-а, ты…
Соня стало нехорошо: глаза его лихорадочно блестели, по щеке и воротнику белой рубашки размазана губная помада,  лицо злое.  
– Где минеральная вода? Почему у нас ничего никогда нет? – и он сбросил со стола соломенную хлебницу.
Соня подошла, вытерла рукой его щеку и недоуменно поднесла руку к глазам:
– Вадик, ты в помаде.
Он с силой схватил ее за запястье, другой рукой вцепился в плечо и, дыша водочным перегаром в лицо, страстно заговорил:
– А почему ты никогда не пользуешься помадой? А-а, знаю! Потому что боишься выглядеть обезьяной. А знаешь, зачем я на тебе женился? Знаешь?
Соней в этот момент овладело странное спокойствие, граничащее с полуобморочным состоянием – еще чуть-чуть, и все вокруг поплывет, унося ее сознание из этой страшной ситуации.
– Зачем, Вадим? – она спросила совсем тихо, глядя в его покрасневшие глаза.
Вадим вдруг сжал ее руку так, что показалось, будто затрещали кости, и с яростью сказал:
– Сам не знаю! И даже изменить тебе толком не могу, будто преследуешь постоянно. Ты не женщина, ты курица ощипанная. Не женщина! – он выкрикнул это с какой-то затаенной болью, потом оттолкнул ее от себя – так, что Соня ударилась спиной о косяк, а потом сел за стол и уронил голову на руки.
Соня впервые видела его в таком состоянии. Всегда сдержанный, красивый, ухоженный, Вадим вызывал зависть ее знакомых и полузнакомых приятельниц. Но в отношениях с ней он никогда не позволял себе хамства, даже наедине. Сердцем Соня почувствовала, что у него что-то случилось. Она взяла себя в руки, подошла, обняла его, погладила по голове:
– Вадик, милый, ну что у тебя произошло?
Он поднял голову, вытер руками глаза и уже совсем другим тоном произнес:
– Прости, Софочка, я с начальницей поругался. Прости. Никого не хочу видеть. И тебя тоже.
После этого встал, молча прошел в спальню, лег не раздеваясь и тут же уснул.
А Соня заснуть не могла до утра. Сердце ее колотилось, в голове звучали обидные слова, представлялась незнакомая начальница, хищно целующая ее мужа алчными алыми губами. И только под утро сон накинул темное покрывало на ее уставшее сознание. Она не слышала, как Вадим ушел на работу, но на кухне нашла записку: «Сонечка, прости меня, напился. Говорил ерунду. Не обращай внимания, просто у меня неприятности. Прости еще раз. Вину искуплю. Твой Вадик».
Соня записку скомкала, с отвращением выбросила в мусорное ведро и пошла в ванную.
«Вот, значит, как? – думала она, разглядывая себя в зеркало. – А ведь это только начало. Начальница, секретарша, сотрудница… Какая разница, с кем изменять? Потом я ему совсем надоем, и он стукнет в сердцах пару раз для острастки… Как он сказал, курица ощипанная? Значит, он меня в душе ненавидит? Нет, скорее, презирает. И что мы будем делать дальше?».
Из зеркала на Соню смотрела худенькая женщина в темно-красном махровом халате. Лицо со слегка выдающимися скулами и заостренным подбородком, тонкие волосы, узкие губы – всё было бесцветным. В глазах затаилась боль.
«А ведь когда-то, бесконечные десять лет назад, Вадик так красиво за мной ухаживал. Весь курс завидовал! Да и я была тогда другой – беззаботной хохотушкой. Ведь не за внешность он меня полюбил. Хотя… Может, ему уже тогда нужна была такая домашняя курица, как я?». Соня поднесла руку к глазам и обомлела – кожа на запястье была в синяках. Она дернула халат с плеча – там, где ее схватил Вадим, – и увидела такие же безобразные темные пятна. «Вот тебе и боевое крещение. Дожилась».
Неизвестно, что в тот день подтолкнуло Соню к решению – синяки на руках или обида, но она достала из потайного кармана сумочки заветный телефонный номер: «Ну что ж, я умру на татами. А это, любой согласится, необычная смерть. Даже достойная. А то, что мне придется умереть, факт – достаточно будет одного удара».
Так Соня пыталась подшучивать над собой. Но на самом деле, ей было совсем не до шуток. После пьяной выходки Вадима ей действительно захотелось умереть. И она подошла к телефону.  

Это был теплый ноябрьский день – окрашенный золотом листвы. Природа наслаждалась последней солнечной порой, люди вокруг были красивы и светлы, всё дышало красотой «бабьего лета». И Соня – с напряженным лицом, в очках, с хвостиком вместо прически – составляла со всем этим явный диссонанс. Выбрав «окно» среди уроков, она все-таки решила сходить по указанному в объявлении адресу – на разведку. Практичная часть ее существа сопротивлялась принятому решению, и со стороны могло бы показаться, что Соня не в себе. Действительно, любой человек сказал бы ей, что это крайне необдуманное, глупое и даже опасное решение.
«Но моя жизнь и так слишком разумна! – возражала невидимому оппоненту Соня. – Муж давно не любит меня. Правда, – что лукавить? – ценит как хорошую домохозяйку. У мальчишек собственные интересы, их дни полны событий. Школа давно опротивела, я в ней тупею день ото дня. Самое отвратительное, что мне даже не хочется хорошо выглядеть! Кому это теперь нужно? Жизнь состоялась, вошла в скучную и однообразную колею. Еще несколько лет, и я начну стареть. Неужели это счастливая судьба замужней женщины?»
«Ты не права, – мягко повторял ее здравый смысл. – Разве нужно заниматься запланированным самоубийством только ради того, чтобы что-то доказать мужу? Да, воинские искусства – вещь привлекательная, заманчивая. Но ты не знаешь ничего о том, что это такое на самом деле. Неужели нет других способов изменить свою жизнь?»
«Наверное, есть, – отвечала Соня, – но я их не вижу. Слишком поздно. И теперь мне нужен кто-то, кто сможет направить мою жизнь в другую русло. Причем, жестко. Я чувствую, что время упущено. Моя благополучная семейная жизнь превратила меня в бесполезное существо – без цели и смысла. А в воинских искусствах есть смысл. Я это чувствую».
«А ты не боишься ошибиться?»
«Боюсь… Очень боюсь… Но гораздо страшнее – бояться собственного мужа».

Тренера она не застала, пожилая уборщица объяснила ей, что он бывает только по вечерам, и Соня с облегчением вернулась на работу: «Вот и хорошо!». Но уже через время ее начала грызть совесть: «Что, испугалась? Смалодушничала? Где же твое желание что-то изменить? Так и просидишь всю жизнь возле своих кастрюль!».
И Соня, собравшись с духом, пошла снова: «Ничего, если я и в этот раз никого не найду, больше ходить не стану. Неудача два раза – это уже знак».
Но ее тайные надежды не оправдались – дверь в спортзал оказалась открыта.  
– Как найти тренера? — спросила Соня у хмурого паренька. Он молча указал рукой на обитую дерматином дверь. Соня постучалась. Через несколько минут оттуда вышел светловолосый человек в черном спортивном костюме.
– Здравствуйте, вы тренер?
– Да.
– Я пришла узнать насчет тренировок, – Соня пыталась говорить уверенно, но ее голос дрожал.
– Тренировки по понедельникам, средам и пятницам, с шести часов вечера.
– Но мне уже тридцать…
– Заниматься воинскими искусствами можно в любом возрасте.
Странный это был человек – полноватый, низкорослый, сутулый, он не смотрел в глаза собеседницы и все время кидал мимолетные взгляды в стороны, словно искал кого-то за Сониной спиной. Говорил коротко, отрывисто и при этом – очень тихо.
– Можно мне остаться посмотреть?
– Можно. Вон там, на скамейке, – тренер кивнул головой в сторону стены, где стоял спортивный инвентарь, и исчез за дверью. Соня села на скамейку. Как раз в это время стали выходить из раздевалок одетые в кимоно ученики и по окрику одного из них выстроились в правильный строй. Старший поклонился строю, строй ответил традиционным поклоном, и все побежали по периметру зала, тяжело топая босыми ступнями. Среди учеников было много девушек.
Когда они устали и зал наполнился тяжелым  дыханием и запахом пота, началась разминка. Отжимания от пола, выпрыгивания, растяжки – все это, по мнению Сони, выглядело убийственно. Все девушки и даже многие ребята не могли встать на кулаки, как того требовал старший, их лица были багровыми от напряжения.  Но никто не жаловался, все старательно выполняли команды. Тренер покинул свое убежище и ходил по кругу, заложив руки за спину. Его лицо абсолютно ничего не выражало, он казался посторонним. Но вот что странно: атмосфера тренировки понравилась Соне, в которой, возможно, давно дремал дух авантюризма, заставлявший людей в один момент круто менять спокойное течение жизни, бросать нажитое и пускаться во все тяжкие. А впрочем, дело было даже не в этом: просто Соня впервые своими глазами увидела то, что так красиво преподносилось в знаменитых фильмах о самураях – строжайшую дисциплину, четкость движений, какое-то совершенно особое настроение. Что скрывалось за всем этим, понять с первого раза было трудно. Можно было только попробовать.
Дома, как ни странно, все оказалось хорошо – Вадим принес шампанское, торт, цветы, рассказал в подробностях, как прошла вечеринка, как он танцевал с сотрудницей отдела и когда она его поцеловала, как он с кем-то слегка повздорил… Все было действительно довольно безобидно, и начальница – пожилая тетка необъятных размеров – не имела к помаде на его рубашке никакого отношения. Но осадок от слов пьяного Вадика отравил душу, а синяки, которые она ему так и не показала, жгли кожу. Соня почувствовала, что ее отношение уже никогда не будет прежним. Поэтому изо всех сил делала вид, что верит ему, что никакой обиды нет. И он, понимая это, подыгрывал ей. Когда ужин почти закончился, она неожиданно сказала:
– Вадик, я хочу попробовать заняться спортом.
Он с интересом взглянул на нее:
– О-о, да это похвально! Тебе не помешает немного привести себя в порядок. А то дети… Работа… А в какой тренажерный зал ты решила пойти?
– Нет, не в тренажерный зал. Это будет школа каратэ.
Вадим хорошо знал, что такое каратэ, – тренировался в институте, поэтому искренне рассмеялся:
– Да на себя посмотри! Тебя же ветром сдувает! Какое тебе каратэ? До первого удара?
Соня насупилась, на глаза навернулись слезы.
– Ну, зайка, не сердись, – Вадим стал серьезным. – Это очень тяжело. Пойди для начала хотя бы на шейпинг, в тренажерный зал. Мышцы подкачай.
Соня покачала головой:
– Знаешь, Вадик, дело тут не в мышцах, а во мне самой. Дай мне попробовать. Не получится – пойду на шейпинг. Я просто хочу сделать попытку что-то в себе изменить. Ведь каратэ дает не только мышцы, но и философию, систему…
– Да нет там никакой системы, – он махнул рукой. – Один мордобой…
– Это тоже иногда полезно, – Соня передернула плечами. – Для самообороны.
Вадим с преувеличенным вздохом обнял ее и снисходительно погладил по голове:
– Иди, солнце мое домашнее, на свое каратэ. Только не забудь вернуться… Кстати, ты мою рубашку погладила?
    
Первая тренировка оказалась сложной. Поблажек не было никому. Тренер, которого называли «Учитель», действовал на учеников устрашающе: при его появлении все начинали работать еще усерднее, разговоры замолкали, лица делались сосредоточенными. Соню это не смущало: понимая, что боевые искусства не для слабых, она старалась, как могла. После разминки, которая длилась почти час, она готова была обессилено упасть на крашеный пол: дыхание срывалось, сердце бешено колотилось в грудной клетке. Но тут прозвучала новая команда, ученики разобрались по группам, а к ней подошел старший и показал, как бить по воздуху кулаком. И Соня начала разучивать новые движения. Это оказалось не менее сложным, чем изнуряющая физически разминка. Потом снова отжимания, выпрыгивания, бег по залу, работа в строю.
Время пролетело незаметно.
Соня пришла на вторую тренировку, на третью, четвертую. Ученики уже привыкли к ее сутуловатой худенькой фигурке, которая выделялась среди белых кимоно нелепыми спортивными штанами с полосами по бокам и болтающейся на плечах зеленой футболкой. Впрочем, никто бы не удивился, если бы этот сине-зеленый силуэт исчез – в спортзал многие приходили всего на несколько тренировок.
Но только не Соня. У нее, наконец-то, появилась цель, и она искренне поверила, что каратэ поможет ей стать другой и внешне, и внутренне. Она чувствовала себя так, словно выделили ей, наконец, для существования новую, давно ожидаемую ячейку, где она, осваивая удивительные знания, могла бы быть хорошим исполнителем и до поры до времени не привлекать лишнего внимания. Знала бы она тогда, как неизмеримо расширятся границы этой ячейки, и к чему все это приведет!..
Позже Соня скажет, что никогда бы не отказалась испытать все сначала, даже если бы заранее знала о последствиях. Каратэ изменило ее с той первой секунды, когда она переступила порог сумрачного спортзала. Изменило раз и навсегда.

Глава 2
Начало пути

Соня соврала Учителю про тридцать лет, ей было уже тридцать два. Шустрые симпатичные девчушки, от которых невозможно было скрыть ни морщинки возле глаз, ни раннюю седину, ни потухший взгляд, сразу окрестили ее «мамочкой».
Положение Сони в спортзале оказалось неопределенным. Мужчины ее возраста и старше приходили в спортзал, когда позволяло время, и занимались отдельно и вольно – как знакомые Учителя, со всеми вытекающими привилегиями: никакого строя, отжиманий на кулаках, окриков, правил... Впрочем, приход Сони в спортзал оказался неожиданным не только для нее самой. Видимо, Учитель, растерявшись, не смог сразу отказать ей в тренировках, но, поразмыслив, твердо решил в ближайшее время избавиться от нее и предложил встать в строй с молодыми учениками. Она это сделала с полной ответственностью, и все были удивлены тем, что она все еще там оставалась.
На тренировки изредка приходил второй тренер, Максим Юрьевич, – высокий, вальяжный, интеллигентный, с выступающим брюшком, плотно подвязанным черным поясом. Как-то раз он стал показывать младшим ученикам комплексы формальных упражнений, объясняя их название, назначение и смысл. Он демонстрировал технику небрежно, лениво, с надменным выражением узких губ. Но Соня не отрывала от него восхищенных глаз. Впервые в своей жизни она, не имевшая ни малейшего понятия о красоте формы ката, увидела все вживую. Откуда-то появилась твердая уверенность в том, что сама она смогла бы делать это не только сильно, но и изящно. Слово «изящно» возникло перед ней осязаемое и глубоко понятное в своей семантической основе: именно изящество и разум, а не стихия силы. В тот момент Соня, как ей подумалось, на секунду почувствовала сокровенный смысл воинских искусств, но не стала его осознавать, оставив это осознавание тому долгому пути, которое несло лично ей искусство боя.
Соня часто ловила на себе странные взгляды Максима Юрьевича, когда проходила мимо него, ей казалось, что он недоумевает. Впрочем, трудно было понять этого тренера: его слова «источали елей», а взгляд был острым и безжалостным, как у Учителя.
Как-то раз он подозвал к себе Соню:
– Вы раньше занимались спортом?
– Нет.
– Тогда что вы делаете здесь? – он сделал акцент на слове «здесь».
Соня растерялось, и тренер, видя ее замешательство, продолжил:
– Вам поздно начинать заниматься каратэ, этот стиль требует большой выносливости. Могут начаться проблемы с сердцем, суставами... Не надрывайтесь так, отойдите в сторону и отдохните, – он говорил с ней, будто пытался урезонить.
Соня стояла босиком навытяжку, смотрела в его двигающийся кадык и думала: «Чего он от меня хочет? Даёт понять, что я старуха?»
– Объясните, чего вы ждете от каратэ? – Максим Юрьевич почти касался ее своим кимоно, и тонкий аромат французского одеколона был для Сони чужеродным и нелепым в этом спортзале. Она подняла глаза и смело посмотрела в его лицо:
– Я хочу стать сильной и научиться управлять собственной волей. Мне не хватает силы воли…
– Вот как? И что вы подразумеваете под силой волей? – Максим Юрьевич немного наклонился над ней, как нагибаются взрослые, чтобы  услышать ребенка, Соня почувствовала его мятное дыхание.
– Это когда заставляешь себя делать то, что не хочется, – голос ее сорвался.
Максим Юрьевич рассеянно улыбнулся, окинул ее взглядом с ног до головы и отошел в сторону, потеряв интерес. А Соне вдруг почему-то представилась роскошная блондинка с кукольными глазами, которая обвивает белыми руками шею Максима Юрьевича каждый раз, когда он переступает порог собственной квартиры. Соня встала в стороне, глядя на строй учеников, выполняющих связки ударов и блоков, и стала ругать себя за то, не смогла сказать правильные и нужные слова, не смогла заинтересовать Максима Юрьевича своими знаниями, не привлекла его внимание. В голове, словно заполошные воробьи, вскинулись и замельтешили мысли о собственной несостоятельности, стало обидно до слёз. Подошел Учитель:
– Почему стоите?
– Тренер сказал, что нагрузки слишком велики для меня…
– Глупости! В строй! – его окрик был резким, но Соня охотно заняла свое место.
В конце тренировки она набралась смелости и подошла к Учителю:
– Максим Юрьевич предостерегает меня от физических нагрузок, а вы нет. Почему?
Учитель посмотрел на Соню, и она поняла, что его взгляд может быть мягким, внимательным, понимающим.
– Он не прав! В человеке всё лучшее проявляется только тогда, когда его прижимают к стене, – Учитель хотел что-то добавить, но к нему подошел старший ученик, и он отвлекся.
Красивая фраза! Слишком красивая! Неужели здесь есть подвох? А, может, и нет… Но размышляла Соня недолго и пришла к выводу, что такое отношение к трудностям – одна из составляющих таинственного ритуала боевых искусств. И поверила она в это искренне, потому что другой веры у нее пока не было.

…Перед каждой тренировкой ученики выбегали на стадион, который расположился в самом центре микрорайона. Окруженный тополями и орехами, он практически был скрыт от любопытных взглядов жителей близлежащих пятиэтажек. Бег вокруг футбольного поля оказался мучительным для непривычной к спорту Сони. Вечерний осенний воздух был резким, холодным, он разрывал неразработанные легкие, словно воздух чужеродной планеты, наполненный ядовитыми испарениями. Горло жгло огнем, давящая боль в ушах не давала думать, глаза застилали слезы. Хотелось упасть на беговую дорожку, сжать больную голову руками и разрыдаться. Но Соня не падала, а бежала на негнущихся ногах за мелькающими в сумерках белыми кимоно и считала собственные вдохи и выдохи, стараясь не споткнуться. Соня была упряма донельзя, и окружающие думали, что она действительно способна бежать, поэтому никто ее не жалел. Она себя – тоже. Потом все возвращались в спортзал и после традиционной разминки приступали к отработке боевой техники. И эти моменты возвращения – в сумерках, по шуршащей опавшей листве, когда горячее тело наслаждалось отдыхом, дыхание восстанавливалось, а октябрьский воздух становился вкусным, были для Сони самыми желанными.
Техника каратэ оказалась очень и очень непростым. Прежде всего, Соня столкнулась с тем, что не может поднять ногу выше уровня колена. Слабые мышцы не позволяли ей встать в низкую стойку: ее шатало, она не могла сделать ни одного движения, чтобы тело по инерции не увело в другую сторону. И было удивительно видеть, как старшие ученики не только спокойно держали удар ногой, но и могли присесть на одной ноге раз десять. Вторым камнем преткновения оказалась концентрация на ударе, о которой она никогда не имела никакого понятия. По воздуху надо было бить так, словно перед тобой живой противник – с полной отдачей. Но откуда было взять эту отдачу, если не только мышцы, но и связки у Сони были тоже очень слабые? Особенно волнующим моментом для Сони оказалась первая работа на макиваре – доске, обитой мешковиной с мягкой подстежкой внутри, которую держал ученик. Все по очереди отрабатывали удары руками и ногами, и Соня с замиранием сердца ждала того момента, когда это придется сделать и ей. Удар был неправильным, она едва не вывихнула запястье, но никто не обратил на это внимания, ее место тут же занял другой ученик, за ним – следующий. Младшие ученики продолжали с остервенением бить по мешковине, словно собирались превратить ее в отбивную, старшие били направлено и четко, а Соня стояла в стороне, потирала ноющую кисть и с завистью наблюдала за ними.
…Прошел месяц. Соня довольно скоро освоилась в спортзале, свыклась с положением самого младшего ученика, даже сшила себе белое кимоно. Когда она одела его первый раз и вышла в спортзал, почувствовала одобрительные взгляды девчонок. Ничем не выделяясь, наравне с восемнадцатилетними студентами, Соня спокойно выполняла команды старших учеников, старательно мыла полы перед тренировкой, ни о чем никого не спрашивала. И это было абсолютно нормально – ученики каратэ не имели возраста, их рост определялся только мастерством. По крайней мере, так было написано в книгах о воинских искусствах, и так думала сама Соня.
Как-то раз Соня перед началом тренировки подошла к Учителю и протянула ему деньги – оплату за занятия. При этом она была, как всегда, очень вежлива, и имела неосторожность улыбнуться. Откуда ей было тогда знать, что человеческие эмоции младших учеников и каратэ, по понятиям Учителя, не совместимы?
Он побагровел:
– Почему без поклона? Да кто ты такая?.. Как ты смеешь ко мне подходить со своими жалкими…?  – дальше пошла нецензурщина.
Софья Владимировна, порядочная учительница, привыкшая к самому интеллигентному обращению, в первый момент опешила от его «ты» и втянула голову в плечи. В ее близоруких глазах промелькнуло удивление. Но, уже привыкшая к нестандартным ситуациям в спортзале, она быстро взяла себя в руки и послушно согнулась в поклоне. Что-то внутри нее мгновенно застыло, закостенело, ожесточилось, но обиды, слез, истерики с последующим уходом, которого так ожидал Учитель, не случилось. Выслушав брань, она получила разрешение встать в строй, и спокойно, не спеша, сделала это, но в будущем решила быть очень осторожной. Впрочем, ей это не удалось. В последующие два месяца Учитель стал оскорблять Соню постоянно, всё еще намереваясь выжить ее из спортзала, и она к этому быстро привыкла, воспринимая такое его отношение, как часть тренировочной программы.
Впрочем, кричал он не только на нее…

Глава 3
Первый пояс

Приход на каждую тренировку был сродни особому, давно отработанному ритуалу. Ученики собирались в маленьком скверике среди многоэтажных домов, перед входом в спортзал, который находился в районном Доме культуры. Казалось, что этот сквер со старыми высокими деревьями живет собственной загадочной жизнью, и нет ему никакого дела до маленьких человеческих проблем. Иногда в его ветках цокали и резвились белки, забежавшие сюда из соседнего парка. Иногда залетевший ветер баловался верхушками, и старые натруженные ветви скрипели, тяжело раскачиваясь в стороны. Но чаще всего здесь было очень тихо: дома стояли к скверу своими задними, глухими стенами, и люди не беспокоили деревья ненужным вмешательством. В общем, заповедное место.
Ученики подтягивались неспешно. Сначала возле черного входа в спортзал начинали одиноко маячить одна или две фигуры – как правило, старшие. Они были такими же молчаливыми, как и деревья, изредка тихо переговаривались. Потом по одному подтягивались остальные. Они шли друг за другом цепочкой, словно проникали на вражескую территорию, занимали свои места и начинали шепотом обсуждать дела. Последними обычно приходили молодые, но они были еще непугаными, веселыми. Именно с их приходом сквер оживал. Но эта странная феерия продолжалась очень непродолжительное время, потому что приход Учителя моментально обрывал звуки. Все, даже первогодки, замолкали, устремляли взгляды на него, и вот именно с этого торжественного момента – шествия Учителя через сквер – и начиналась тренировка. Он доставал большой ключ, вставлял в замок,  отмыкал его, входил первым, и черный зев открытой двери втягивал в себя притихших учеников. Потом дверь захлопывалась, закрывалась на засов, и старый сквер снова засыпал.

Личность Учителя была окружена тем ореолом  загадочности, который свойствен, как правило, только великим людям. Он не горел желанием тратить свое личное время на нерадивых учеников и даже тренировался не в полную силу – подразумевалось без сомнений, что он уже давно достиг совершенства. Считалось, что он тренируется постоянно и безотрывно в свободное время, то есть дома. Про него рассказывали всяческие неправдоподобные легенды и почему-то шепотом. Говорили, что он одно время жил в горах и проходил обучение у какого-то мистического мастера.
В его сторону боялись смотреть, к нему опасались обращаться по пустячным вопросам: в зависимости от настроения он мог наказать, оскорбить, унизить. Мог дать короткие, но дельные разъяснения по технике. Мог поговорить по-дружески, и такие беседы становилась лучшей наградой для его подопечных. С учениками первых месяцев обучения он не разговаривал вообще: младшими занимались старшие, а в его функции входило наблюдение за порядком в зале и наведение этого порядка. Никаких лишних разговоров, никаких улыбок и тем более смеха, никаких эмоций… Правда, он иногда беседовал с учениками, стоявшими перед ним строгим строем, – об отношении к старшему и младшему, о морали и нравственности. И все было в этих беседах правильно, только чего-то не хватало. Любви к людям?
Чувствительной Соне трудно было разобраться во всем этом. Иногда казалось, что Учитель глубоко презирает этот мир вместе со всем, что по нему бегает, ходит, ползает и летает, но это не могло быть правдой – так относиться ко всему невозможно. Значит, это был его стиль поведения, тщательно отработанная система защиты от излишнего панибратства приходящих в спортзал извне – таким оказалось единственное логическое объяснение, которое удалось найти Соне.
За то время, которое Соня провела в спортзале, она чаще всего задумывалась даже не о технике каратэ, не о своих умениях. Ее, как и всех остальных, в первую очередь, интересовал Учитель. Несмотря на внешнюю непривлекательность, расплывшуюся фигуру и вечно плохое настроение, он обладал непостижимой притягательностью. Первогодки его не понимали и боялись, а вот старшие ученики относились с глубоким почтением, радовались редким разговорам с ним, с удовольствием выполняли все его поручения. Соня, еще не понимая причины этих взаимоотношений, чувствовала исходящую от Учителя силу и легко подчинялась ей, не рассуждая, хорошо это для нее или плохо. Да, ей было обидно, когда он кричал на нее. Но когда он был спокоен, такое же спокойствие овладевало и Соней, наполняя ее душу ожиданием неизведанных ранее чувств.
На Востоке испокон веков каждый учитель был носителем истины, передаваемой ученику. И это касалось не только боевых искусств, но и целитества, наук, любых видов мастерства. Соне очень понравилась легенда о китайском мастере фарфоровых кукол, которых был знаменит на всю страну. Говорили, что сам Мастер был жесток и капризен, но несмотря на это, у него было огромное количество учеников, к нему приходили даже из других государств. Все хотели научиться, но никто так и не смог делать кукол с таким человеческим выражением лиц, как сам Мастер. Когда пришло время умирать, Мастер решил передать свое искусство только одному ученику, который из года в год, находясь с ним рядом, искал истину. Но, несмотря на все усилия и бесконечные опыты, его куклы получались безжизненными. Мастер попросил его сделать еще одну куклу, дождался, когда ученик вытащит ее из печи, а потом одним движением пальца слегка прижал кукле подбородок и поддел его вверх. И выражение лица куклы сразу изменилось – она слегка заулыбалась, ее черты стали живыми, исчезла та самая правильность, которая всех кукол в руках ученика делала одинаковыми и мертвыми. Вот так произошло настоящее чудо, вот так Мастер передал свой секрет и благополучно отошел в мир иной.    
Что касается воинских искусств, то в Китае, например, процесс обучения также растягивался на десять-пятнадцать лет. Ученики жили в доме учителя, подвергались испытаниям, которые могли длиться недели, месяцы, годы, выполняли всю грязную работу, и только самым талантливым и настойчивым он начинал доверять. Часто он заменял родного отца и, если ученик того заслуживал, не скрывал своего уважения и любви к нему. И трудно сказать, кто к кому больше привязывался – ученик к своему учителю или наоборот. Конечно, так было не везде. Существовали школы, когда непослушание наказывалось пытками, а предательство смертью; когда уважение и самоуважение подменялось страхом перед силой, а сама сила принимала характер неуправляемый.
Соне, знакомой со всеми этими принципами по книгам, временами казалось, что она попала в настоящую школу воинских искусств, основанную на глубокой философии. Но, обдумывая происходящее с ней, она пришла к выводу, что многого не хватало – буддийского спокойствия, более серьезного понимания иерархии и соподчинения, какой-то особой вежливости, которую она ожидала увидеть в людях, проповедующих восточные принципы отношений. Впрочем, Соня слишком мало времени провела здесь, чтобы задумываться над такими серьезными вещами. Одно она поняла очень четко: Учитель любил своих старших учеников, как собственных детей, болезненно воспринимал отсутствие кого-либо на тренировках и становился раздражительным, тщательно следил за отработкой их техники, но опасался казаться добрым, и согромным удовольствием хвалил кого-либо из них, если считал нужным. А потом уходил в сторону и снова кричал и сердился, боясь показать свою сентиментальность.
А был ли он восточным учителем по сути? На этот вопрос Соня ответить пока не могла, потому что не верила ему – до тех пор, пока он не увидит в ней свою ученицу.

Прозанимавшись полтора месяца, Соня была приглашена к участию в аттестации, хотя необходимой подготовки не имела. Но, поскольку аттестация проходила раз в полгода, Учитель позволил ей участвовать в экзамене наравне со всеми.
Соня почувствовала большую гордость за себя и потому стала готовиться очень напряженно. Она тщательно заучивала и повторяла блоки и удары руками и ногами, изо всех сил старалась хоть раз отжаться на кулаках, отчаянно пищала «Киай!» на третьем ударе по воздуху и отрабатывала поклоны. Надо сказать, что правильно поклониться было довольно сложно: ощущение внутреннего достоинства появлялось только тогда, когда ученик сгибался не в спине, а в пояснице – как-то раз Учитель продемонстрировал такой поклон, и у него получилось очень красиво.
Соне казалось, что она неплохо подготовилась, но на самой аттестации растерялась. Все выходило не так, положение в стойке было шатким, стремительно выброшенная в ударе рука увлекала тело вперед.  Учитель и Максим Юрьевич, сидя за столом, улыбались и разговаривали друг с другом, не обращая на нее внимания. И для Сони, которая то стояла навытяжку перед молчащим строем учеников, то неуклюже демонстрировала блоки и удары в движении, их улыбки казались болезненно колкими. После проверки технических навыков Максим Юрьевич задал вопрос об основах философии каратэ, которые Соня, как она думала, старательно изучила, но над ответом, который они даже не дослушали до конца, посмеялись.
Последним испытанием была макивара. Соня так и не научилась бить по макиваре из-за крайней слабости рук, и удар получился хлипким, размазанным, Учитель не выдержал и грубо закричал на нее:
– Да ударь же, как положено, ворона растрепанная! Бей!..
От окрика Соня и вовсе потеряла силы, захотелось разрыдаться, происходящее стало нереальным. Она ударила раз, еще раз, еще… И каждый удар был слабее предыдущего.
– Свободна. Следующий! – экзаменаторы быстро потеряли к ней интерес,  и переключились на молодого парня. Откуда ей тогда было знать, что их предубеждение было слишком велико, чтобы увидеть в ней хоть какие-то зачатки способностей? Да и возраст…
Пока Соня шла в строй, молодые ученики посматривали на нее с явным сожалением. Краем уха она услышала фразу: «Ну, теперь она точно уйдет…». Спрятавшись за последним рядом учеников и глотая слезы, Соня вспомнила случай из собственной жизни. Когда-то она работала воспитателем в летнем лагере и охотно помогала в организации праздничных и развлекательных мероприятий. Как-то раз заведующая, которая относилась к исполнительной Соне весьма неплохо, попросила ее выйти в костюме клоуна и попрыгать по сцене, потому что настоящий клоун заболел. Это совершенно не вязалось с внешним поведением Сони, которая была серьезной, сознательной, где-то не от мира сего. Гораздо естественнее она сыграла бы роль Пьерро или Монахини, но только не Клоуна. И все же Соня это сделала, опять же из собственного упрямства: поспешно согласившись, она не смогла отступить. Реакция зала, который ее, конечно же, узнал, была своеобразная – ребята прыскали в кулак, перешептывались, а Соне было нестерпимо стыдно. Но роль свою она мужественно довела до конца. Потом все сделали вид, что этого эпизода не было.
Вот такое же чувство стыда Соня испытала и на первой аттестации каратэ, и если бы она покинула спортзал, ее никто бы не осудил – женщинам ее возраста здесь места не было. Но страшнее любого позора было теперь для Сони вернуться в набившую оскомину рутину семейных вечеров. Она почувствовала вкус личной свободы и не хотела терять даже ту маленькую привилегию, которую отвоевала у мужа – право три раза в неделю по вечерам посещать тренировки каратэ.  

После получения желтого пояса Соня начала тренироваться еще усерднее – ей очень хотелось оправдать доверие Учителя. Ведь нее в руках, несмотря на унижения, был настоящий аттестат! С золотыми иероглифами! С печатью! И этот факт действовал опьяняюще.
Что касается молодых учеников, то спустя время их сильно поубавилось. А оставшиеся – человек пятнадцать – привыкли к Соне, которая, выдержав испытательный срок, была почти принята в это необычное для нее сообщество – правда, на условиях, ей пока непонятных. Она повторяла блоки и удары дома, выходила по утрам на пробежки. Ее личное самоуважение начало обретать форму, и Вадим с некоторым опасением стал замечать изменения в личности жены: проскальзывающие в голосе нотки уверенности, ослабление интереса к его делам, полное равнодушие к таким любимым раньше телесериалам. Теперь Соня в свободное время либо смотрела боевики, либо занималась с сыновьями, либо читала.
Поздние тренировки изменили атмосферу в доме: без Сони в квартире по вечерам становилось пусто – так же, как если бы по странному капризу законов физики вдруг периодически исчезали привычная глазу мебельная стенка или заполняющий пространство кухонный гарнитур. Вадим все еще не беспокоился и пребывал в состоянии ожидания, надеясь, что временная блажь жены скоро пройдет. Но время шло, а Соня из школы не уходила.  
За те два месяца, которые она провела в спортзале,  многое изменилось: ее легкие очистились от заразы, исчезла одышка, сколиозный позвоночник начал расправляться. Она стала пробегать уже не два круга по стадиону, а три, четыре подряд, научилась отжиматься почти пять раз на кулаках, знала четыре блока и два удара, спокойно работала на макиваре. И Сонино совершенствование, которая упрямо, не жалея себя, шла к поставленной цели, шло довольно быстрыми темпами.
Вообще, если говорить о жалости к себе, то тренирующиеся ученики делились, как правило, на несколько категорий. Были среди них просто ленивые – такие себя жалели всегда, долго не выдерживали и быстро покидали спортзал. Некоторые ученики по природе своей способны были правильно распределить нагрузку и занимались спокойно, методично, без особых эмоций. Именно у них были все шансы заниматься таким образом долгое время – не торопясь, без особого рвения. И оттого их успехи казались хоть и средними, но довольно устойчивыми. Соня относилась к третьей категории: совершенно не подозревая об этом, она оказалась человеком страстным, увлекающимся, азартным, не знающим чувства жалости ни к себе, ни к другим, получала особое удовольствие от самого процесса познания каратэ и потому спешила учиться, не думая о последствиях. Каждое движение для нее было наполнено особым смыслом: защита, нападение, уход, поворот… Но смысл этот пока заключался только в физической силе, которой Соня еще не обладала. И она накапливала ее стремительно и неудержимо. Из-за этого начались проблемы, зная о которых, Вадим уговорил бы ее немедленно бросить занятия каратэ. Постоянные физические нагрузки не позволяли ее телу полноценно отдыхать и восстанавливать силы, это сказывалось на внутреннем состоянии. Иногда очень трудно было заставить себя прийти в спортзал: к шести часам вечера Соня начинала мучительно дремать и судорожно спохватывалась буквально за пять минут до выхода из дома. Ночью она часто не могла уснуть от ноющих болей в мышцах и суставах. Днем на работе была невнимательной.
Но удивительная вещь снова и снова происходила с ней в спортзале: во время тренировок, которые всегда были очень активными и напряженными, включались глубоко скрытые внутренние ресурсы – вроде второго дыхания, в кровь поступал адреналин, становилось легче, следы усталости бесследно исчезали. И она не понимала, что этот процесс имеет обратную сторону медали: уставшее тело все больше и больше требовало восполнения затраченных сил.

Зимние праздники, сессия, каникулы надолго разогнали младших учеников из спортзала – с полным правом и спокойной душой они отправились на отдых. Остались только старшие, никогда не прекращавшие тренироваться, и Соня, у которой не было уважительных причин уходить. Да и боялась она пропускать тренировки – чувствовала, что однажды может не вернуться.
В зале стало совсем пусто, осталось семь-восемь человек.
Свет зря не жгли, и один горящий светильник сделал спортзал похожим на место для привидений: от спортивных снарядов и двигающихся людей ложились на темный пол длинные тени. Как ни странно, так Соне заниматься нравилось больше. Создавалось ощущение мистического уюта, будто холодное пространство, ограниченное бетоном и стеклом, стало ее личной вселенной, за окнами которой находилась пустота. И никто не нарушал этого удивительного настроения торжественного спокойствия. А потом, после окончания тренировки, ученики один за одним ныряли в черную морозную пустоту, будто аквалангисты в пучину, и тьма поглощала их.
Соня плохо запомнила зимние тренировки, они стали однообразными, но зато она, наконец, втянулась в этот изнурительный процесс. Да и нагрузка стала менее жесткой, появилось время расслабляться, отдыхать. Учитель очень редко выходил в спортзал, но если выходил, то тренировал лично и делал это на удивление спокойно, будто малое количество подопечных ничем больше не угрожало его душевному равновесию. Правда, Соню он обходил стороной и делал вид, что не замечает, – ее просто оставили в покое, дали возможность не только наблюдать за отточенной техникой старших учеников, но и свободно работать самой. И Соне показалось, что наступило редкое время полного спокойствия, какого-то особенного настроения, которое обычно бывает перед рассветом – маятник еще не качнулся, часы стоят, и эта секунда длится вечность. Старое завершилось, новое не началось, и нет еще ничего – ни надежд, ни стремлений, ни личных амбиций.

Глава 4
Рита

Ити… Ни… Сан… Си… Гоу… Року… Сити… Хати… Ку… Дзю…
Японский счет, военная обстановка, белые кимоно…
Одинаковые движения, выражения лиц, поклоны, взгляды…
Сами того не понимая, ученики, втягиваясь в систему, начинали нести отпечаток одинаковой безликости и в обычную жизнь. Вполне возможно, что только один из них заставит фарфоровую куклу улыбаться. Но об этом позже, намного позже. Сейчас наступило время познакомиться со старшими…
С самой первой тренировки они показались Соне людьми высшего порядка – действовали самостоятельно, с младшими разговаривали только из необходимости, время от времени кто-то из них брал на себя роль Учителя, пока тот находился в своем кабинете. Иногда они отрабатывали технику вместе со всеми, но сильно выделялись уверенными движениями и цветом кимоно – они у них были сероватыми от частых стирок. Глядя на старших, Соня была уверена, что никогда не сможет работать так же четко и красиво, как они, поэтому к знакомству не стремилась.
Однако сближение все же произошло по инициативе Учителя.
Та тренировка ничем не отличалась от предыдущих – разминка, отработка элементов ката, блоки, удары – в каратэ, как и в других воинских искусствах, мастерство складывается из многократных, до тысячи раз, повторов одних и тех же движений. Появляется автоматизм, на автоматизм накладывается осознавание, и только спустя годы можно говорить о мастерстве. Поэтому у Сони на тренировке всегда было много работы: удар, блок, вдох, выдох, стока, шаг, стойка… И постоянная сосредоточенность на каждом движении, постоянный контроль. И усталость, с которой приходилось бороться ежеминутно.
Она не обращала внимания на других, и только краем глаза замечала, что происходит вокруг.
Вот вышел из своего кабинета Учитель и, заложив руки за спину, пошел по периметру спортзала. Остановился возле старших, заговорил. Вдруг повернулся в сторону Сони, отрабатывающей элементы формы, и крикнул:
– Эй, ты, иди сюда…
Соня послушно подбежала и поклонилась.
– Будешь работать с Ритой.
Потом обратился к Рите:
– Научишь ее падениям, - и пошел дальше.
Соня поклонилась вслед Учителю. Потом повернулась к Рите, поклонилась ей. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, потом Рита улыбнулась одним ртом:
– Ну что, давай падать?
Соня давно обратила внимание на странную фигуру среди старших. Короткие черные волосы, деформированная переносица, грубая походка и жесткий взгляд делали ее похожей на паренька. Коричневый пояс в глазах младших возводил ее в ранг мастера. Ни с кем не разговаривала, всегда была одна. Именно она – единственная девушка среди старших учеников, и стала первой наставницей для Сони. А причина оказалась в том, что Рите нужно было с кем-то, кто подходил ей по росту и силе, отрабатывать элементы каратэ в паре. И Учитель, неожиданно для Сони, поставил с Ритой именно ее, неопытную первогодку.
Совместная работа началась, и они составили неплохой тандем – Соне страстно хотелось учиться, и поэтому она жадно впитывала все, что видела и узнавала. Рита, в свою очередь, занималась с ленцой, часто подтрунивала над Сониной неуклюжестью, отказывала в объяснениях – в общем, чувствовала себя полной хозяйкой положения. Но когда подходил Учитель, Рита внутренне подбиралась, превращалась в исполнительную ученицу, лицо ее становилось непроницаемым.
Они окончательно сблизились к весне, но дружба омрачилась соперничеством. Высокий пояс, многолетние тренировки и личная сила Риты уравновешивались возрастом и мудростью Сони, ее прочным социальным положением. У Сониной семьи был совместный доход, а у Риты денег, кроме стипендии и скромной помощи от родителей, не было. Именно эта деталь и стала причиной ее странного самоуничижения перед Соней, замешанного на подсознательном желании, в свою очередь, унизить, поставить на место.
И все же Соне было хорошо с Ритой. Отдав все свое свободное время мужу и детям, опрометчиво отказавшись от собственных маленьких радостей, Соня растеряла всех подруг. Она давно не имела возможности поболтать о личных проблемах и с лихвой восполнила этот пробел с Ритой. Если удавалось уйти с тренировки раньше, они покупали колу или пиво, располагались где-нибудь на весенней лужайке в парке или бродили по тихим улицам. Соне казалось, что Рита так же одинока, ей хотелось утешить ее, дать надежду. И неосторожная Соня раскрывалась, жалуясь на черствость Вадима. А потом, на тренировках, когда она была уверена в добром отношении своей напарницы, Рита неожиданно отдалялась, отказывалась разговаривать, как будто боялась показать перед старшими и Учителем свою симпатию к Соне. Соня в недоумении отходила в сторону, обида давила ее сердце. И так повторялось до тех пор, пока Соня не научилась относиться к своей напарнице спокойно, без эмоций. Однако, все это не мешало тренировкам, и Сонины навыки день ото дня совершенствовались.
В общем, Рита среди старших держалась несколько особняком – боец не боец, девушка не девушка, и Соне часто казалось, что она ходит на тренировки без особой цели. Но временами Ритой овладевал дух каратэ, и она с особой тщательностью и внутренней сосредоточенностью била по воздуху руками и ногами, будто перед ней был реальный противник.
Для Сони с самого начала их отношений Рита была большой загадкой, и Соня чувствовала, что раскрытие Ритиных тайн, связанных с каратэ, несет в себе нечто такое, что могло бы помочь самой Соне определить собственные цели в достижении совершенства. Но Рита, охотно жалуясь на жизнь, тему понимания каратэ обходила стороной. И это Соню смущало: либо ее напарница знала и умела слишком много, либо в ее душе гнездились неосознанные и потому старательно скрываемые противоречия. Иногда она была грубой, иногда вялой. Когда Рита находилась на своей «золотой середине», с ней было предельно хорошо: обаятельная улыбка, гармоничное сочетание женских и мужских качеств в характере, мягкость и незащищенность при внешне мальчишеском облике – все это действовало магически, и Соня прощала ей вздорность. Но если подходил Учитель, Рита делалась напряженной, улыбка гасла, Соня летела на жесткий пол, словно бревно. И ей становилось не столько больно, сколько обидно: на чаше предпочтений Риты Учитель перевешивал многократно, для Сони в ее сердце места не было.
Впрочем, осмыслить все это Соне предстоит позже.

Те годы сохранились в памяти Сони яркими цветовыми пятнами, но последовательность этих «окон» в прошлое весьма запутана. Соня очень хорошо запомнила эпизод, который заставил ее усомниться в том, насколько глубоко Учитель понимал главную истину восточных учений – любовь к ученику как продолжателю традиций.
Это был апрельский вечер – оранжево-зеленый от запутавшихся в молодой листве лучей заходящего солнца. На душе было празднично. Спортзал – с его огромными высокими окнами, выходящими в старый сквер, был похож на древний храм, и торжественная тишина навевала языческое настроение. Соне хотелось огородить себя кругом полного молчания и выполнять те упражнения, которые ее тело уже выучило – выполнять, радуясь гармонии в душе и собственному маленькому умению. В какой-то мере она уже достигла счастья преодоления себя, и это счастье пело в ее душе на все лады – словно вышедшая из рук мастера новая арфа, уже скучающая по звукам. Но у молодежи апрель вызывал другие ассоциации: им хотелось резвиться, любить, громко и восторженно радоваться. У них было столько эмоций, что удержать их внутри было просто невозможно.
Как назло, Учитель решил, что необходимо отрабатывать технику в парах и, назначив старшего, ушел к себе. Конечно, работы в парах не получилось. Были прысканья в кулак, шутки, заигрывания студентов со студентками. Строй рассыпался. Соня, давно забывшая прелести легкого флирта, сначала недоумевала, потом сердилась за то, что ребята и девчонки разрушили ее торжественное состояние, а потом стала посмеиваться вместе с ними: разве можно было в такой вечер быть серьезным? Контроль над ситуацией был потерян,  восстановить дисциплину было уже невозможно.
Учитель вышел неожиданно. Все испуганно замолчали и продолжали работать, но четкости в движениях не было. Он подошел с длинной бамбуковой палкой в руках, и Соня, зараженная веселостью ребят, игриво подумала: «Зачем ему палка? Он что, собирается показывать новое упражнение? Вот здорово!»
– Стать в одну линию! Спиной ко мне! – и все выстроились в линию. Соня оказалась предпоследней.
То, что произошло потом, до сих пор не укладывается в ее голове. Учитель медленно переходил от ученика к ученику и каждого со всего размаху бил палкой по спине. И тишина в зале стала могильной.
В группе было не более пятнадцати человек, из них три молодые веселые девчушки, которые и затеяли все это легкое безобразие. Соня считала удары. Все ближе и ближе. И мысль о том, что он бьет девчонок и может ударить ее, взрослую женщину, мать двоих сыновей, казалась нелепой. Но сзади раздался резкий свист, и спину обожгло.
Трудно сказать, какие чувства он вкладывал в эти удары, но на Соне палка раскололась, на последнего ученика досталась половина. Потом также обыденно Учитель приказал всем стать в строй и продолжать упражнения, что и было исполнено в полном молчании.
– Ити… Ни… Сан… Си… – как-то слишком громко стал выкрикивать старший.
Шаги под счет впечатали в деревянный пол последние остатки воспоминаний о хорошем настроении.
– Гоу… року… Сити… Хати… Ку… Дзю…
Последующий на счет «Дзю» всеобщий выдох-крик «Киай» окончательно возвратил в реальность. Учитель ушел к себе, но до конца тренировки никто не произнес ни слова. Краски апрельского вечера померкли, в зале стало пусто и серо, сказка исчезла, арфа, жалобно взвизгнув оборванными струнами, умолкла навсегда.
В тот поздний вечер, придя домой, Соня чувствовала себя в странном состоянии: ее воспитание, привычки, вбитые в сознание предпочтения восстали в душе черным комом обид, и всё кричало о том, что Учитель лично ее унизил.
«Как теперь с ним разговаривать? Он что, совсем не считает меня за человека?».
Но был и другой внутренний голос, пробивающийся из самых глубин понимания: «Да, Сонечка, да! Он не считает тебя человеком, потому что, – вспомни – ты сама о себе не слишком высокого мнения. Но самое главное в том, что он учит тебя настоящему смирению. Готова ли ты принять от него этот удар палкой как самый бесценный подарок?».
Вадим, увидев поперек Сониной спины красную полосу, очень удивился:
– Софочка, что это?
– Учитель сегодня воспитывал, - Соня произнесла это даже с какой-то гордостью.
Вадим сначала помолчал, потом хотел было возмутиться, но так ничего и не сказал. Было в Сонином голосе что-то особенное, заставившее его не делать выводов.
– Ну, смотри, разбирайся сама. Да, кстати, в воскресенье поедем в деревню. Брат звонил. У племянника день рождения, надо купить подарок.  
Соня обрадовалась:
– С удовольствием, давно родственников не видели…
Они сидели за кухонным столом напротив друг друга. Соня смотрела в его смуглое лицо, знакомое до каждой морщинки, родинки, разглядывала привычные взгляду черты – прямой нос, темно-серые глаза, опушенные короткими густыми ресницами, чувственные, с характерным изгибом губы, выдающие капризный характер. И вдруг подумала: «А ведь я люблю его! И всегда любила!». Захотелось забраться к нему на колени, как в молодости, прижаться всем телом, вдыхая запах густых волос, почувствовать руками его плечи… От нахлынувшего чувства защемило сердце, сладко заныл низ живота. Но Соня сдержала себя: «Нет, он должен сам. Все давно изменилось». И, протянув руку через узкий стол, с улыбкой пригладила его волосы:
– Опять у тебя челка кандибобером.
Вадик взял ее маленькую ладонь в свою руку и прижал к щеке:
– Софочка, ты стала другой. Я тебя больше не знаю.
– Нет, Вадик, я всегда была такой. Просто мы слишком привыкли друг к другу.
– А нужны ли тебе твои тренировки? Я совсем не понимаю, что тебя там держит. Ты приходишь уставшая, ничего не говоришь, по ночам иногда стонешь, ворочаешься. Давай, я тебя устрою в самый лучший тренажерный зал. Ты же слабая женщина.
– Вадик, ты сам ответил на свой вопрос: я стала другой. И я хочу измениться еще.
– А ты не боишься, что эти изменения искалечат тебя? Мы же европейцы, мы ничего не знаем о Востоке. Когда я занимался каратэ в институте, мы постоянно соревновались в силе удара. А ты женщина, у тебя нет такой силы, и я не понимаю, что ты там делаешь.
– Вадик, милый, тебе не о чем беспокоиться именно потому, что я женщина. И это моя главная защита. Никто не заставит меня делать то, что я не смогу делать, и никто меня не ударит без причины. Наши ребята очень вежливы. Отношения к девушкам в спортзале самые мягкие. Например, недавно, Учитель запретил мне выполнять некоторые упражнения, потому что они предназначены только для ребят.
– Какие?
– Поднятие тяжестей. Так что тебе не о чем беспокоиться. Я чувствую себя спокойно.
– А удар палкой по спине?
Соня улыбнулась:
– Он был не в духе. И я его понимаю. Мы ржали, как лошади, мы нарушили все правила тренировки, мы просто наплевали на его настроение. И он нас остановил.
– А тебе не обидно? Разве не мог он вас наказать другим способом – отжимания, бег, физо?
– Я не знаю, Вадим. Если честно, сама этого не понимаю. Я, например, занималась очень ответственно. До тех пор, пока тоже не начала веселиться. Что-то мне подсказывает, что не надо его судить. В этой ситуации есть более глубокий смысл, мне непонятный.
– Солнышко, а ты не задумывалась над тем, что вы все не понимаете, что делаете? Помнишь, как у Боэция: «Гораздо важнее знать, что делается, чем делать то, что знаешь». Мне кажется, что пока вы следуете только второй части высказывания.
Соня посмотрела в его лицо:
– А кто может это знать?

Глава 5
Другие

Кроме Риты, Соня выделила Самадина, Толика, Молчуна и Джека-Попрыгунчика.
Самадин был очень высок, смугл, необыкновенно силен, широк в плечах.  Соня была старше его всего на несколько лет, да и с семейным положением он был знаком не понаслышке – содержал жену и двоих дочерей. Так что у них оказалось много общего. Одного только Самадин никак не мог понять: что Соне, доброй, мягкой и образованной женщине, нужно в школе каратэ?
Больше всего Соня запомнила его медлительность: он не ходил, а будто отталкивался от воздуха. Бегал тяжело, рост и вес придавливали его к земле. Сутулился. Тренировался лениво. Иногда ничего не делал и задумчиво наблюдал за остальными.
Самадин был жесток, его боялись. Но в нем жила не та жестокость, которая обрушивается на окружающих унижениями и подавлением воли. Он ненавидел, прежде всего, себя самого: собственные неудачи, безденежье, семейные проблемы – и сильно от этого страдал. А к слабым он был очень добр и всегда защищал тех, кого обижали. Учитель с ним считался, ученики уважали.
Толик, невысокий паренек с открытым лицом, тонкими чертами и умным взглядом, был самым умелым. Он один из первых получил черный пояс, прекрасно владел сложнейшими приемами, великолепно выполнял ката, в общении был мягким и предупредительным.
Молчун казался загадочной личностью! Вот уж на кого в прямом смысле подействовал популярный в то время Карлос Кастанеда, так это на него. Небольшого роста, коренастый, не лишенный приятности, Молчун занимался «неделанием», слушал «звуки мира», избавлялся от «внутреннего диалога» и выполнял всю ту чепуху, которую так любят поклонники Кастанеды. Он редко разговаривал и оттого производил впечатление необыкновенно умного человека. Если Самадин приходил нечасто и занимался на положении почетного гостя, то Молчун не пропускал ни одной тренировки и всегда был старшим. Правда, было у него одно предпочтение – Рита. Ей он улыбался своей мягкой, рассеянной улыбкой и даже иногда произносил больше четырех слов. Соня как-то раз случайно подслушала их разговор, где он сказал такую фразу: «Кастанеда сделал меня сумасшедшим».
Очень сильно выделялся среди всех Джек-Попрыгунчик. Это был типичный холерик. Если добавить к его темпераменту  агрессивность, замешать ее на неукротимом желании познавать мир, приправить страстным стремлением находиться в центре внимания и увенчать несерьезностью, получится самый настоящий клоун. Именно так Соня его про себя и называла, осуждая практически за все. Входя в когорту старших учеников, он вел себя совершенно неподобающе: в отсутствие Учителя всех смешил, не давал сосредоточиться, заигрывал с девчонками, мешал заниматься. Но при появлении Учителя замолкал, становился предельно серьезным и начинал выполнять свою программу, в то время как все остальные, неспособные так быстро реагировать на изменение ситуации, все еще продолжали прятать улыбки. Джек был настолько быстр, что за ним никто не успевал. Невысокий рост и узкая кость давали ему преимущество в скорости, и пока остальные ученики раскачивались на одно упражнение, он успевал сделать их три.
Попрыгунчик был внешне похож на Толика. Но тот был «правильным», а Джек временами становился невыносимым: мог нагрубить, подраться, полезть на рожон, за что его часто наказывал Учитель. Но бывали моменты, когда он становился добрым, уступчивым, рассудительным. Ребята относились к Джеку спокойно, уважая за бойцовские качества, а вот Соня принять его не смогла.
Был еще Ахмед – маленький подвижный кавказец, бывший чабан. Говорил он плохо, коверкал слова, обожал женщин, жалел Соню и Риту, был предан Учителю. Ахмед не имел ни паспорта, ни постоянной работы и зарабатывал на кулачных боях, что весьма не приветствовалось Учителем. А бойцом Ахмед был отменным – когда входил в раж, боли не чувствовал, силы становился нечеловеческой.
Самадин, Толик и Молчун уже получили свои черные пояса, у Джека, Риты и Ахмеда были коричневые.

Первый год, который Соня провела в спортзале, был необычным во всех отношениях. Весной она успешно аттестовалась на оранжевый пояс: выучила три ката каратэ, овладела правильным дыханием, свободно била по макиваре, без особого напряжения бегала семь кругов по стадиону (почти три с половиной километра), отжималась на кулаках, пальцах и запястьях. Ее тело начало понимать смысл движений, и Соня стала получать удовольствие от выполняемых по воздуху блоков и ударов. И если такой блок выходил четким, Соня чувствовала, как по ее телу – от опорной пятки до сжатого кулака – проходила волна энергии. Гораздо хуже было, когда эта волна из-за нарушения траектории движения застревала и рассеивалась где-то на середине пути – в районе бедер или позвоночника, и тогда неправильно выполненный удар отдавался болью в суставах и связках руки. И Соня, исправляя ошибку, повторяла движение медленно, потом с ускорением, потом снова добивалась четкости. И так – до бесконечности.
Гораздо хуже было, когда она работала в паре с Ритой или с кем-либо из мальчишек. Удары Риты были острыми и болезненными, словно уколы шпаги, парни не жалели своей силы, и Соня начинала теряться, суетилась, лихорадочно отбивалась, боясь ощутить крепость их кулаков. Каждый из партнеров старался доказать, что на кое-что способен, пыжился изо всех сил. Было впечатление, что потоки энергии, идущие с обоих сторон, создавали абсолютно беспорядочное пространство, в котором между двумя учениками росла и множилась опасность, заставлявшая биться сердце и деревенеть руки. Результатом становились выбитые пальцы, синяки на скулах, неприятные попадания в печень или солнечное сплетение. У самой Сони уже через несколько месяцев были травмированы три пальца на правой руке, правда, они быстро зажили. И все же Соня тянулась к такому взаимодействию, пытаясь выработать спокойствие перед встречей с противником. Но получалось у нее плохо – чем больше она старалась, тем хуже был результат. И тогда она уединялась где-нибудь в углу спортзала, снова и снова отрабатывая удары и блоки по воздуху, – в надежде на то, что когда-нибудь ее тело постигнет науку боя в совершенстве, а напуганный разум перестанет ему мешать.  
В общем, она все-таки заняла собственное место в спортзале, перестала обращать внимание на окружающих, поставила перед собой четкие цели и упрямо шла к их осуществлению, отрабатывая технику каратэ до автоматизма.
Дома, наоборот, все стало неопределенным – время тянулось медленно, рутинные дни томительно перетекали друг в друга. В отношениях с мужем наступил период выжидания: он никак не мог привыкнуть к мысли, что его слабая, во всех отношениях уязвимая жена занимается каратэ. И если учесть то, что Соне теперь было недосуг вникать в дела супруга, он, конечно, почувствовал себя обделенным вниманием. Но Соню упрекнуть было не в чем – она по-прежнему ответственно выполняла домашние обязанности и занималась воспитанием сыновей. К тому же, Вадим в глубине души гордился женой, не ожидая найти в ней такой целеустремленности. И невдомек было Вадиму, что у  его супруги начались серьезные проблемы.
Соня не собиралась становиться мастером, просто ей понравилось заниматься каратэ. Несмотря на постоянные трудности, она увлеченно изучала технику, читала книги, мечтала об улучшении здоровья. Цель ее отныне была замечательно-недостижимой, зато помогла так мобилизовать волю, что успехи оказались ощутимыми. К сожалению, физическая перестройка в ее теле пошла слишком быстро, она все больше и больше страдала по ночам от болей в мышцах и суставах, мучалась бессонницей, пила снотворные и обезболивающие лекарства. Ее жизнь за пределами спортзала наполнилась усталостью и неверием в себя, тренировочные нагрузки отбирали последние силы. И посоветоваться было не с кем – только Учитель мог бы дать ей дельный совет, но она знала, что ответ на ее жалобы будет однозначным: «Каратэ – это путь сильных духом, слабым здесь делать нечего».
Как-то раз Соня с Ритой встретились перед тренировкой пораньше, решили пройтись по парку. Шли молча, Рита курила. Соня не выдержала:
– Рита, почему мне так плохо? Кажется, что я зависла где-то в неизвестном пространстве, не имея ни одной точек опоры. Только тренировки как-то приводят в чувство.
Рита пожала плечами:
– Не знаю… Придумываешь, наверное…
– А что, разве с тобой так не бывает?
Рита напряглась, словно Соня своими вопросами задела больное место, а потом тихо ответила:
– Люди иногда ломаются.
– Как это?
– Парень был у нас, года два назад. Хороший такой парнишка, способный. Отзанимался год, многому научился. В начале лета шел домой поздно, встретил четверых.
– И что, его избили?
Рита выбросила окурок, сорвала и стала жевать травинку.
– Нет, он их всех раскидал, отбился отлично. Но на тренировки больше не пришел. Мы его встретили как-то, спросили, а он ответил: «Не могу».
– Так в чем дело? У него же все получилось!
– А вот в этом все и дело.
Рита снова замолчала, но через минуту спросила:
– Ты бы ударила человека?
– Я? Да у меня и сил-то не хватит.
– А у него хватило. Больше заниматься не стал…
Спустя несколько дней, перед началом тренировки, в скверике, как-то незаметно зашел разговор с Самадином.
– Что, Соня-сан, такая грустная?
– Устаю сильно, Самад. Сейчас бы лечь поспать…
– Слушай, зачем тебе всё это надо? Каратэ не для женщин. Здесь мужики не всегда выдерживают…
– Мне нравится. Вот только состояние странное. Честно говоря, даже не знаю, что меня беспокоит. Не пойму.
– Так бывает у всех, кто сюда приходит. Каратэ полностью меняет человека, но он долго не понимает, что с ним происходит. Ты ушла из старой жизни, в новую еще не пришла. Единственное, что тебе нужно, это время.
– Ты считаешь, что все идет нормально?
– А это уже тебе решать.

Глава 6
Поход

Поход в горы был назначен на пятое апреля.
Идея вырастить на засушливом горном плато рощу и сделать ее местом паломничества для всех, кто готов служить духу рукопашного боя, возникла у Учителя давно. Еще осенью младшими учениками в огромных количествах были собраны плоды каштанов, засохшие стручки акаций, сосновые шишки и семена кустарников. Ближе к весне ученики, словно землеройки, бродили по парку и выискивали проросшие ядра, которые собирали ведрами и тащили к Учителю в подсобку. Молчун, биолог по образованию, весьма скептически относился к этой идее: деревья влаголюбивы, и то, что до июня на горном плато выпадает много дождей, еще не означает защиту от жесточайшей засухи на пике лета. Он даже весьма осторожно высказал свои соображения Учителю. Тот внимательно выслушал, кивнул и приказал продолжать подготовку к закладке нового леса.
Соня, обладая богатым воображением, в любом нелогичном, непонятном ей явлении пыталась находить рациональное зерно. Ей довольно легко было оправдывать даже самые нелепые поступки окружающих, она спокойно наделяла смыслом то, что изначально смысла не имело. Так получилось и с рощей. Не найдя реального объяснения разворачивающейся на ее глазах кампании, Соня решила, что Учитель собрался совершить грандиозное «неделание». Этот прием был хорошо описан у южноамериканского апологета шаманизма, и суть его была вот в чем: чтобы пресечь непрерывность рутинного бытия, воин (терминология Кастанеды!) использует «неделание», которое заключается в совершении абсолютно абсурдных, с точки зрения обывателя, действий. И совершает этот воин свои действия с таким видом, будто знает, что делает, и ждет своего результата, будто он должен случиться. Но фокус весь в том, что тот же воин прекрасно знает об абсурдности своего действия, воспитывая в себе, таким образом, терпение, смирение и способность действовать без награды – то есть, без результата. По своей наивности Соня решила, что Учитель действительно решил объединить всех учеников в одном общем «неделании», и была настолько увлечена этим, что поверила Учителю безоговорочно.  Действительно, какое кому дело, вырастет роща на горном плато или нет? Важен сам процесс! Впрочем, к тому времени Соня настолько была уверена в исключительности Учителя, в его сверхчеловеческих знаниях, что даже не сомневалась в фантастической способности деревьев выдержать засуху: когда росток сажает Просвещенный, он прорастает и на камне. Соня наделила предстоящее событие глубоким мистическим смыслом, и невдомек ей было, что Учитель, на самом деле, думал только о роще.
В то воскресное утро старшие и младшие ученики собрались в старом сквере. Ребята, не торопясь, загрузили тяжелые ведра с семенами, связки саженцев и пластиковые бутылки с водой в рюкзаки. Рита набрала килограммов пятнадцать: она никогда не отставала от парней и тщательно скрывала собственные слабости. У Сони в рюкзачке – бутерброд и бутылка воды. Настроение было приподнятым, день отличный, все ожидали отдыха и приятного общения с Учителем – он иногда рассказывал о восточной философии, о боевых мастерах, и такие разговоры придавали его ученикам уверенности в себе и веры в близкое достижение собственного мастерства. ...Сначала тропа шла через лес. Было прохладно, зеленые хвостики весенних пролесков радовали глаз. У родника, спрятанного в каменной нише под поваленным деревом, остановились и набрали воды, немного передохнули. Вскоре тропа вышла на открытое пространство, и начался подъем в гору. Соня ожидала спокойного темпа, но Учитель вдруг скомандовал ускорение, и она опешила: «Я же не умею быстро ходить по горам!». Ученики поднимались цепочкой, Соню и Риту пропустили в середину, и это было правильно: при таком быстром темпе главным было не отстать от впереди идущего и шагать за ним шаг в шаг. Очень скоро у Самадина, Молчуна и Толика лица стали красными от напряжения:  тяжелые рюкзаки придавливали их к тропе, не давали быстро шагать. Но они молчали.
Неожиданно всех стал обгонять, тяжело дыша, Джек-Попрыгунчик. Рюкзак у него был таким же, как у всех, но выглядел Попрыгунчик наиболее измученным. Он из последних сил преодолел  впереди идущих и, бесцеремонно отпихнув первого,  пристроился за шедшим налегке Учителем. Соня, которую Джек едва не сбросил со скользкой тропы, про себя обозвала его сволочью. Ахмед тоже не сдержался и пробурчал что-то восточно-оскорбительное. Позже Соня поняла, что Джеку в тот момент пришлось хуже всех: эмоционально возбудимый, он слишком быстро потерял силы, поэтому и выбрал место за Учителем, получая от него заряд энергии. За весь поход он от Учителя  ни разу не отошел даже в сторону, словно боялся потерять след. Ахмед поднимался за Ритой, по лицу которой пот катился ручьем. Он сетовал на то, что у нее слишком большая поклажа, но Рита не сдавалась. В конце концов, Ахмед и Самадин силой отвели ее с тропы в сторону и распределили воду, семена и саженцы по своим рюкзакам.
Когда добрались до гребня первой горы, Учитель скомандовал перевал, и все, судорожно заглатывая воздух в измученные легкие, повалились в сухую траву. Надо было обсохнуть – чуть выше порывами гулял резкий ветер, можно было легко застудиться. И тут случилось непредвиденное. С другой стороны тропы, из-за бугра, неожиданно появились милые, веселые девушки в ярких одеждах с изящными рюкзачками. Увидев группу парней, они обрадовано замахали руками и приветственно закричали – продолжить поход с такими попутчиками было бы весьма неплохо! Ребята, конечно, оживились: ничто человеческое не чуждо даже старшим ученикам школы боевых искусств. Особенно обрадовались Джек-Попрыгунчик и Ахмед: «Какые дэвачкы!» И тут с Учителем в одну секунду произошла необъяснимая метаморфоза: сузив глаза, он с ненавистью всмотрелся в сторону тех, кто посягал на его «детей», будто собирался испепелить взглядом, и грубо скомандовал:
– Па-а-дъё-о-ом! Быстрее двигайтесь! В гору! Бегом!
Парни сникли, вяло зашевелились, словно потревоженные светом дождевые черви, с трудом поднялись на ноги и, выстроившись в цепочку, поползли наверх. От девчонок молодые бойцы вскоре оторвались, и Соне подумалось, что явное облегчение испытал не только Учитель, но и Рита: слишком уж уставшей и нездоровой она выглядела на фоне несостоявшихся попутчиц.
***
Тропа перевалила через гребень горы и, расширившись наподобие грунтовой дороги,  побежала по ровному месту. Временами она то поднималась на пригорок, то опускалась в ложбину. Учитель, шедший без поклажи, стал похож на заведенного китайского болванчика, которого поставили на землю и дали ускорение. Он двигался размеренным шагом, дыхание его было ровным, лицо спокойным, взгляд отрешенным. Похоже, мысли его были далеко. Возможно, он был в трансе. Соне  литровая бутылка с водой в рюкзаке уже оттянула плечи, парни и Рита тяжело дышали, но никто не жаловался, потому что таковы были правила: выдержать испытание любой ценой. Впереди показался крутой подъем на гору – градусов сорок пять, метров восемьсот длиной. Может, и меньше, но ребятам, уставшим после первого подъема, и эти восемьсот казались непреодолимыми. Строй нарушился. Учитель, не оглянувшись, ушел вперед, его темп остался таким же. Джек-Попрыгунчик и несколько человек, не отрываясь, двинулись следом, шаг в шаг, – в едином ритме, с пустыми лицами и невидящими глазами. Остальные, потеряв темп, рассыпались и поползли в гору, кто как мог – особенно те, чьи рюкзаки оказались самыми тяжелыми. Соня, тренировавшаяся всего полгода, быстро отстала, но упрямо передвигала ноги, преодолевая боль в мышцах и легких.
Трудно описать тот подъем, потому что никакими словами не передать жестокое напряжение, разрывавшее мышцы и легкие людей, нагруженных поклажей. Соня все время задавала себе вопрос о целесообразности происходящего и в поисках хоть какого-то объяснения оглядывалась на тех, кто двигался рядом. Но все, как один, молчали и упрямо ползли в гору, будто от этого зависела их жизнь. И Соня не отставала – она шла как все. Казалось, что достаточно на миг остановиться, и тело неминуемо упадет на каменистый склон, и уже никогда ей не подняться. Соню качало, дыхание было поверхностным – воздуха переработавшимся легким уже не хватало, в голове шумело. И думалось ей, что вот-вот сердце вырвется из груди и разлетится на тысячи кровавых кусков. Где-то на середине подъема у нее заныл низ живота – болезненно, схваточно. Но она заставила себя не обращать на боль внимание – у женщин такое бывает, и скоро эта боль стала еще одной составляющей общего состояния – никогда ранее не испытанного и оттого пугающего.
Рядом двигалась вверх Рита. Ее лицо стало землисто-серым. Соне вдруг захотелось броситься к ней, схватить за руку, обнять, заставить заговорить, прекратить весь этот кошмар. Но этот порыв был абсолютно бесполезен – ни на одно лишнее движение уже не было сил. Скоро Сонины шаги сократились до нескольких сантиметров, и она буквально топталась на месте, но шагала вперед, зная, что Учитель никого ждать не будет. И не было никаких мыслей – только упрямое желание преодолеть подъем. Из последних сил, почти теряя сознание, она все-таки  выползла к ржавому инженерному сооружению, обозначающему самую высокую точку горы. Рита осталась внизу: она лежала на осыпи. А впереди, метрах в сорока, покорившие высоту ученики бросились на прошлогодний травяной настил вповалку, даже не сняв рюкзаков.
Учитель сидел на камне и настороженно оглядывал пустые окрестности. Казалось, ученики его больше не интересовали. Тихо и спокойно было на плато, только ветер гулял, пригибая к земле сухие ковыли. Соня устроилась рядом с Самадином, ее руки и ноги дрожали. Все молчали. А над землей раскинулось синее небо – такое синее, какое бывает только в апреле – необыкновенно чистое, бесконечное, омытое весенними дождями. Солнце еще не слепило. Внизу, насколько хватало глаз, плясали гротескные вершины гор. Местами, в тени, блистали белизной еще не растаявшие снежные заносы – Учитель предупреждал, что под ними могли прятаться карстовые провалы. И, несмотря на нечеловеческую усталость, люди любовались красотой гор и восторженно молчали, склонив головы перед их величием.
После десятиминутного отдыха Учитель скомандовал подъем и отправил ребят в новый рывок. Ученики задвигались, заговорили, на их физиономиях появился энтузиазм: подъемов больше не наблюдалось, и до места назначения было рукой подать. И тут над гребнем горы медленно показалась голова Риты, потом выползла и она вся. Бедная девочка пыталась бодриться, хотя по ее зеленому от перенапряжения лицу крупными каплями стекал пот, под глазами залегли коричневые круги. Увидев ее, Учитель сорвался на крик: «Что, совсем распустилась?.. Вообще не можешь себя контролировать? Ты в поход собралась или на б…ки?» – и так далее в таком же духе.
Рита прятала глаза и молчала – ей нечего было сказать.
Соня подумала, что он зря так делает, но, по сути, согласилась с ним: ее напарница курила и не отказывалась от крепкого спиртного в тесном студенческом кругу. Много позже Соне станет известно, что у Риты были серьезные проблемы с почками, и физические нагрузки могли ее просто убить. Интересно, говорила ли она об этом Учителю? А он ее спрашивал?..
***
…И вот открылось взгляду место будущей рощи. Ребята выбрали безветренный уголок под пригорком и разложили на сухой траве съестные запасы. Самадин разжег костер, поставил котелок с водой. Все оживились, потянулись к бутербродам, послышался смех, шутки. Учитель единственный угрюмо молчал и вскоре громко прервал едва зародившееся веселье, склочно обвинив всех в ненасытности. «Да что с ним сегодня? – с недоумением подумала Соня. – Не узнать, будто с цепи сорвался. Зачем он нас так унижает?». Но ребята послушно замолчали. Аппетит пропал. Поспешно доели то, что было в руках, и спрятали с глаз долой оставшееся.
У Сони по-прежнему сильно болел низ живота, боль усилилась, и, как выяснилось, не зря: от неестественных для ее тела перегрузок неожиданно началось сильное маточное кровотечение. В первый момент она испугалась, сразу сказала Рите – но та равнодушно пожала плечами – не до Сони. Больше в группе женщин не было, помощи ждать было неоткуда. Соня запаниковала: вспомнилось, как однажды, когда она лежала в больнице на сохранении беременности, в отделение привезли по скорой помощи женщину с кровотечением. Ее лицо было неестественно белым, в глазах застыл страх. Больную сразу увезли в операционную, потом отправили в хирургическое отделение. И Соня на всю жизнь запомнила свое ощущение: «Только бы это случилось не со мной!». Учителю Соня не призналась бы ни за что на свете – слишком он был далек от таких проблем. Единственный человек, которому она смогла бы довериться, был Самадин. И Соня, поразмыслив, решила подождать: состояние не ухудшалось, боль, вроде, начала утихать, и только сильно беспокоило ощущение какой-то странной пустоты, еще граничащей с болью. Именно в тот момент она впервые за несколько часов этого изнурительного похода, наконец, поняла, что самое большое несчастье – в человеческой глупости: вера в сверхъестественные способности Учителя перешла всякие границы, отказ от собственных предчувствий и ощущений едва не привел к трагедии. Но, видно, в тот день за Сониной спиной был не один ангел-хранитель, а сразу три, и работенку она им задала практически непосильную. Впрочем, ангелы справились: на посадку семян и саженцев ушло часа три, и пока Соня, осторожно передвигаясь за не менее больной Ритой, заталкивала ядра в продырявленные палкой ямки, все ее проблемы закончились. Видимо, у нее была неплохая свертываемость крови.  
***
С Учителем в тот день случилось что-то невероятное: он дико ругался. То ему не нравилось расположение рядов будущих деревьев, то неглубоко были закопаны ядра, то еще что-то. Он нервно выхватил у Толика палку – казалось, готов был ударить его этой палкой – и сам начал ковырять дырки в неподатливом грунте. Соне стало страшно: она считала своего наставника разумным человеком, и была уверена, что в спортзале он контролирует вспышки ярости в воспитательных целях. Но сейчас перед ней был человек, кипевший глухой ненавистью к собственным ученикам, к горам, к злополучным саженцам и семенам… И она подумала: «Интересно, как можно сажать деревья с таким настроением? Будут глупы, если вырастут».
Соня услышала, как осторожно засмеялся Молчун:
– Полевых мышей пришли кормить!
Самадин тихо спросил его:
– Есть надежда, что хоть что-то вырастет?
– Если бы посадили с осени, прижилось бы кое-что, а на лето – бесполезно.
Мышиных нор здесь действительно было видимо-невидимо, и, чтобы облегчить себе работу, ученики потихоньку спрятали в них часть ядер. Когда Учитель отворачивался или отходил в сторону, они ловко закидывали лишние семена в стелющиеся по траве заросли можжевельника: пример подал Джек-Попрыгунчик. Даже несмотря на гнев наставника, он за его спиной умудрялся паясничать и веселить ребят. У всех на лицах было скептическое выражение, никто не верил в то, что делал, между собой все тихо шутили и посмеивались над происходящим. Но ни один человек не перечил Учителю. Вообще, Соня в тот момент первый раз за все время тренировок задумалась, каким образом удалось ему так подчинить себе ребят, особенно старших? На этот вопрос она ответить не могла, потому что точно так же не смогла бы сказать Учителю ни одного слова в защиту собственного достоинства. К тому же, нельзя было забывать, что ребята знали его много лет, а это и совместные походы, и беседы у костра, и тяжелейшие тренировки, и их успехи. И никто ведь из старших не ушел, никто не бросил своего Учителя! Поэтому Соня запретила себе оценивать происходящее. Очевидным для нее в тот момент стало только одно: если это и было «неделание», то оно не удалось.
И все же, несмотря на все неприятности, которые случились в тот день, Соня, как и ожидала, встретилась с чудом, и этим чудом оказались горы. Она совершенно не представляла себе раньше, насколько они могут быль красивы – синие, с белыми заплатами нерастаявшего снега, чистые, величественные, свободные от эмоций. И до сих пор она вспоминает их, как старых друзей, которые всегда ждут в гости. Это была великолепная встреча, всю значимость которой Соня осознает намного позже.  
***
Когда солнце склонилось к западу, группа двинулась обратно. Ребята шли налегке, отдыхая, их настроение улучшилось. Соня осторожно плелась сзади. Молча спустились с большой горы, и Учитель приказал бежать. Соня продолжала идти в своем темпе, равнодушно глядя на удаляющуюся группу. И тогда Ахмед бросил строй, подбежал к ней и жарко зашептал: «Учытел сэрдыца, побэжалы. Еслы надо, я тэбя понэсу на плэчы». Соня знала, что Ахмед действительно понесет ее, и медленно побежала, жалея своего спасителя, который крепко держал ее за руку. И странно: боль не возвратилась. Видно, Господь в тот день дал ей шанс. К трассе добрались опустошенными. Мыслей не было. Разговоров – тоже. Вяло попрощались друг с другом и быстро разъехались по домам.  

Глава 7
Новая должность

Середина апреля оказалась теплой – распустились первые весенние цветы, в воздухе вот уже несколько дней держался запах той особой, чуть горьковатой, клейковины, которая обволакивает лопающиеся на деревьях почки. Такой запах бывает только весной, и Соня очень любила это время пробуждения природы. В тот день у нее было большое «окно» между уроками, и она неторопливо шла домой обедать. Думалось о том, что вот уже много лет ходит она по одной и той же дороге, где до боли знакома каждая трещинка на асфальте, каждый камень на обочине. Из этих лет складывалась ее жизнь – обыкновенная и практически счастливая. «…Так чего ты хочешь еще? Перемен? Зачем они тебе, глупая? – разговаривала сама с собой Соня. – Вот у тебя появилось теперь каратэ – тоже на долгие годы. Путь воина, путь совершенства. Так говорят. А куда этот путь ведет на самом деле?..». На старый орех, который Соня помнила еще маленьким деревцем, когда детьми играли в казаки-разбойники и вешали на его тоненький ствол красные ленточки, тяжело уселись слёту две вороны, и на дорогу посыпались сухие веточки. Вороны закаркали, завозились: что-то не поделили. «…Не сильно-то я похожа на воина, - усмехнулась Соня, посмотрев на птиц, – движения выучила, дисциплине подчиняюсь. А дальше что? Смогу ли я себя на самом деле защитить? И как в таком случае проявляется совершенство?»
Впереди показалась знакомая фигура – Вова-Молдаван. Ходил Вова, подпрыгивая. Если сильно был пьян – широко расставлял, как моряк на палубе. Его густые, неопределённого цвета, волосы всегда были всклокоченными, лицо синюшным, глаза заплывшими. Никто не знал, где  и чем он жил. Подрабатывал, где только мог, заработанное пропивал. Соня не любила его – каким-то образом Молдаван втерся в доверие к Вадиму: постоянно ошивался у него в гараже, был на подхвате, выносил мусор. Клянчил деньги Молдаван мастерски – начинал жаловаться на здоровье, спрашивал, чем помочь еще, по-хозяйски оглядывал потолок: «Побелить бы…», намекая на то, что работы лично у него еще хватит. А когда получал вожделенную бумажку, харя его расплывалась в улыбке, обнажая гнилые зубы, и он шутовски кланялся: «Благоде-етель ты наш, Вадим Алексеич!»
Обойти Молдавана было невозможно, и Соня вздохнула: «Вот чучело… Сейчас опять кривляться начнет…»
Узнав ее, Вова разулыбался:
– Здра-авствуйте, Софья Владимировна! А благодетель-то наш как поживает?
– Поживает, – сухо ответила Соня и пошла дальше.
– Эй, вы это… Передайте ему, что я зайду в субботу…
Вова что-то еще пытался сказать, но Соня сделала вид, что не слышит его:
«Прилипала! Почему Вадим его жалеет? Деньги ведь все равно пропивает».
Настроение было испорчено.
Как только она открыла дверь квартиры, раздался телефонный звонок.
– Алло, – Соня еще не успела снять туфли и взяла трубку.
– Сонечка, солнце мое, я сейчас за тобой заеду, – голос Вадима был непривычно возбужденным.
– Зачем?
– Хочу познакомить тебя с одним человеком, по дороге все расскажу, - и он положил трубку.  
«Да что сегодня такое? Все так спокойно было, размерено… Сначала Молдаван, теперь Вадим заедет? А как же его работа?». По дороге в город Вадим объяснил, что познакомился с человеком, который предложил ему долю в бизнесе. Но Вадим не может бросить работу, а вот Соня…
При первом же знакомстве холеный и обходительный Владислав Олегович произвел на Соню прекрасное впечатление. В ярких красках он обрисовал получение будущей прибыли и ее рост в геометрической прогрессии, замечательный корпоративный дух растущей и укрупняющейся фирмы, высокий авторитет ее будущих руководителей. Он говорил настолько убедительно, что сомнений его слова у Сони, не искушенной в бизнесе, не вызвали. Они быстро договорились о распределении обязанностей, и она стала соучредителем  и коммерческим директором фирмы по реализации аптечных товаров. Третьим соучредителем и директором маленькой аптечной забегаловки оказалась Клава – теща Владислава Олеговича. Соня, уставшая от школьного однообразия, быстро уволилась, получила расчет и купила новые джинсы. Перспективы ее завораживали: чистый офис, независимость в решениях, возможность управлять делами. Правда, на нее падала основная часть работы, но это не пугало, слишком хотелось добиться такого же высокого карьерного положения, в каком находился ее муж. За дело она взялась с большим размахом: за несколько недель организовала три торговые точки в крупных магазинах, договорилась с аптечными базами и начала брать товар в кредит. Быстро оформила лицензию. В общем, работа пошла, но без прибыли – всю ее съедала зарплата провизоров и уплата налогов. Может, прибыль и была, да только Клава Соне об этом не говорили – в своей семье и слона можно спрятать от чужих глаз. А вообще Клава Соню как-то странно жалела и часто поругивала зятя за безалаберность. А потом со склада, за который отвечала только Соня, стали пропадать дорогие лекарства.

Учитель раз в год, в начале лета, устраивал демонстрацию ката с элементами бросков и подсечек, выполненных учеником с одним, двумя и тремя партнерами. Все сценарии Учитель разрабатывал сам, а ученики старательно их разучивали. Но это касалось только старших: техника была сложной и опасной. Фантазия Учителя сотворила из каждой ката игровой спектакль, который трудно было удержать в памяти, поэтому все записывалось на видеопленку. Старшие ученики знали несколько таких форм и постоянно их отрабатывали. Готовилась к демонстрации и Рита. Но поскольку все девушки из спортзала к тому времени исчезли, особенно после случая с наказанием палкой, Учитель назначил ей в напарницы Соню. И если Рита отнеслась к заданию Учителя без особого энтузиазма, то Соня ликовала – наконец-то у нее появилась возможность изучать настоящую боевую технику.
Татами в спортзале не было. В лучшем случае раскладывались жесткие маты, и тогда ребята получали удовольствие от падений и бросков, но такое случалось не всегда. Учитель постоянно закалял силу духа своих подопечных, и удавалось ему это неплохо: никто не просил поблажек. Легких травм, синяков и ссадин было более чем достаточно, но ученики этим гордились!
Женщины не были исключением в бросках на твердую поверхность, поэтому у Сони уже после первой тренировки появились болезненные синяки. Спину Соня научилась защищать, хорошо освоив технику кувырков: прежде, чем доверить ребятам боевую технику, Учитель обучал их правильно падать. Бывали тренировки, когда ученики выполняли падения с кувырками по двести и более раз. Поэтому многим татами уже были особенно и не нужны. Конечно, Рита по возможности заломы проводила мягко, болевые приемы не применяла, постоянно подшучивала не только над слишком серьезной Соней, но и над собой. Техникой она владела очень хорошо, и, растаяв от искренних восторгов своей подопечной, стала показывать некоторые приемы и новые элементы ката даже без разрешения Учителя.

На работе  дела шли все хуже. Владислав Олегович, как оказалось, спокойно раздавал  товар со склада своим друзьям. На Соне числился товарный кредит в пять тысяч условных единиц, который не погашался из-за отсутствия продаж. Аптеку два раза оштрафовали налоговики, «наехали» бандиты. В общем, ее коммерческая деятельность, обещавшая быть прибыльной, складывалась неудачно. Но все это было сущей ерундой по сравнению с главным: оказывается, Клава, поддавшись на уговоры зятя, подписала документы на еще один товарный кредит стоимостью восемнадцать тысяч долларов, о котором Соня ничего не знала. Товар на склад не поступил, и о его судьбе, кроме хозяина, никто не знал. Учредители начали скандалить.
Зато в спортзале у Сони все складывалось отлично. Было начало июня, оставалось две недели до демонстрации, и ката была отработана почти до автоматизма. В это же время готовились и другие ребята – Молчун, Самадин, Толик. Ахмед и Джек-Попрыгунчик выполняли роли помощников нападающих. Таким образом, основная нагрузка легла на черные пояса и Риту – единственную девушку высокого уровня. Вообще, это была необычное время – Соне казалось, что, впервые за всю ее недолгую и однообразную жизнь оно сжато до предела. Рита и Соня стали часто бывать друг у друга дома, а потом Рита пригласила Соню погостить у ее родителей возле моря и даже пообещала заниматься с ней в горах и продолжать обучать новым элементам. Но куда Соня без мужа и детей? Никуда. Поэтому пришлось Рите приглашать все семейство, что, видимо, было не совсем в ее интересах.
Вадим принял приглашение  и, как положено, передал через супругу деньги за проживание – не маленькие, как положено. На следующий день Рита пришла на тренировку злая и сказала, что потеряла деньги в троллейбусе. Соне стало неприятно: могла бы и не сообщать эту нерадостную весть – все равно повторный акт благотворительности совершить было невозможно. Может, она их и не теряла... Все может быть. Но мужу Соня ничего не сказала. Позже он ей признается, что если бы узнал о потере – не поехал. С этих исчезнувших денег в отношениях напарниц начался разлад.
Клава и ее зять, видя, что Соня все знает о договоре и исчезнувшем товаре, решили срочно сделать ее директором фирмы и «повесить» все долги. Для этого Владислав Олегович отправил Клаву в санаторий по причине якобы сердечного приступа. И, поскольку шел отчетный период, Соне как учредителю, необходимо было заниматься документами.

Тот день она запомнила очень хорошо: темный коридор офиса, пустой кабинет… Соня решила идти к бухгалтеру – правой руке Владислава Олеговича, тощей рыжеволосой девице. С ней отношения сразу не сложились, при знакомстве она даже не посмотрела на Соню, здоровалась при встречах кивком головы. Когда Соня вышла из кабинета, они столкнулись в коридоре. Соня растерялась:
– Здравствуйте…
– Здрассьте.
– Вы не могли бы мне помочь с отчетом? Все куда-то исчезли…
Девица как будто ждала вопроса и ответила сразу:
– Сто долларов.
– Что? Сколько?..
– Сто долларов. Столько платят за квартальный отчет, – и прошествовала дальше, в свой кабинет.
Вечером Соня обдумала ситуацию и решила занять эти деньги у соседки. А утром, на следующий день, бухгалтер не вышла на работу. Соня осталась в офисе одна. Вадим Соне не поверил, считая, что она сгущает краски: у него с хозяином фирмы были по-прежнему хорошие отношения, и он боялся их испортить. А Соня почувствовала, будто вокруг сжимаются бетонные стены.

Показательные выступления были назначены на воскресенье. Отпуск у мужа начинался в понедельник. А сегодня была еще среда. Соня сидела в кабинете, сжав ладонями голову, и лихорадочно думала:
«…Стоп! В чем проблема? В товарном кредите! Он практически весь на складе и ключи пока у меня. Торговые точки? Уже закрыты из-за отсутствия рентабельности. Документы? Договор на восемнадцать тысяч подписала Клава. Значит, она же и пойдет под суд вместе со своей однокомнатной квартирой…».  Получалось, что единственное спасение – это возвращение товарного кредита, который брала лично Соня. Правда, согласно договору, товарный кредит возврату не подлежал. Владислав Олегович об этом знал и считал, что Соня  на крючке.
Она провела  бессонную ночь, а рано утром, в четверг, поехала на ту базу, где был самый большой долг за импортные лекарства. Конечно, о возврате товара коммерческий директор (женщина, кстати) и слышать не хотела. И тогда Соня, надломленная отчаянием, разрыдалась и стала рассказывать о хозяине фирмы и его коварстве, своих двух детях, сложном материальном положении; объяснила, что до понедельника ключи от склада у нее, и существует возможность вернуть товар – в противном случае его просто разворуют. Она унижалась, громко сморкалась в мокрый скомканный платок, и ей было глубоко наплевать, что о ней подумают: возможности отступления не было.
Коммерческий директор при словах о детях как-то тревожно замерла и замолчала. Потом, выслушав исповедь, она повернулась к кладовщику и тихо произнесла:
– Ну, что делать? Потеряем и товар, и деньги.
– И что?
– Оформишь возврат, я подпишу.
Потом посмотрела на Соню, совершенно раскисшую от пролитых слез, и сурово сказала:
– Привозите в понедельник, в восемь утра.
Это была победа!
Соня летела к себе в офис, не чуя ног. Тихо, как мышь, забралась на склад, быстро рассортировала по коробкам весь товар, обклеила скотчем и спрятала в угол. Потом отправилась на другую базу, где тоже пришлось поплакать – и тоже с положительным результатом. На третьей вопросов не возникло, туда она сдала лекарства в тот же день (их было совсем чуть-чуть) и уже спокойно вернулась на работу.
На улице мягко хлопнула дверца машины, пиликнула сигнализация – приехал Владислав Олегович. «Ну что ж, боров, придется с тобой в поддавки поиграть», – думала Соня, пока он неторопливо шел к своему кабинету по коридору. Соня дождалась, пока он завозился внутри, и вежливо постучалась в дверь. После сухого «Войдите» вошла и села на стул. Он на нее не смотрел, делал вид, что его интересуют какие-то бумаги, но вопрос задал первым:
– Какие проблемы?
– Я пришла попросить прощения, потому что была не права.
Владислав Олегович удивленно вскинул густые брови:
– Вы? Просите прощения?
– Да. Я не в состоянии справиться с ситуацией, которая сложилась, и без бухгалтера не сдам отчет. И тем более не погашу кредит. Мне нужна помощь.
Он закурил и задумался. Соня понимала, что в его голове решается очередная головоломка, как использовать новое Сонино настроение с выгодой для себя, поэтому сидела молча и рассматривала свои руки – с набитыми от частых ударов косточками, загрубевшей кожей, короткими ногтями. Ничего быстро не придумав, он сказал:
– Ладно, Софья Владимировна, я тоже был не прав. Бухгалтера верну, она вам поможет. Но проблему с выплатами за лекарства решайте сами. Наладьте сбыт, продайте другим аптекам. Хоть выходите на улицу и предлагайте прохожим. Это ваши проблемы.
– Хорошо, я подумаю, как это лучше сделать – Соня снова опустила глаза, чтобы он не увидел в них ее спокойствие.
– Кстати, – он открыл ящик стола, –  возьмите ключи от офиса. Я завтра уеду отдыхать и, скорее всего, дня на три. Поработайте сами, проведите инвентаризацию. В общем, найдете, чем заниматься. Я знаю, что вы умница.
Соня взяла ключи, поднялась со стула и попрощалась. Закрывая за собой дверь, она увидела на его лице торжествующую улыбку и мягко улыбнулась в ответ.
В субботу, когда никого не было, были вывезены в гараж все коробки с лекарствами, в понедельник рано утром развезены по базам и сданы по накладным, а договора аннулированы. Потом Соня, как ни в чем ни бывало, пришла на работу. Сделав вид, что у нее по плану проверка перед ревизией, Соня передала весь остаток на стационарную аптеку. Провизор была недовольна, но сильно не сопротивлялась – ее личная бухгалтерия была в полном ажуре, и наличие неходовых лекарств никак не влияло на ее репутацию.
Потом Соня зашла на абсолютно пустой склад, вымела мусор и долго сидела посреди мрачной зарешеченной комнаты на картонной коробке. На душе было спокойно и… также пусто... Думалось о том, что абсолютно неразрешимая ситуация закончилась благополучно. «Почему? Кто мне так помог, какие силы? Значит, прав был Учитель, когда говорил, что каратэ дает защиту и в обычной жизни? Во всяком случае, в моем характере появилось хладнокровие. Я почти отчаялась, когда Вадик отказал мне в помощи, но всё же искала выход из тупиковой ситуации до последней минуты». И это Соне было удивительно – такой она себя не знала никогда...
Печать, документы о погашении  кредита и написанное каллиграфическим почерком заявление об уходе Соня оставила на своем рабочем столе. Ключи отдала провизору. И покинула ненавистный офис навсегда.

Глава 8
Ката

Тяжелейшим испытанием стала для Сони демонстрация ката.
Июньский воскресный день обещал быть чудесным, но ученики были серьезными и торжественными – для них это был экзамен на профессионализм. Даже в учебных упражнениях трудно беречь друг друга: удар должен быть концентрированным, иначе это не удар. Если не поставить блок, можно здорово получить в печень, солнечное сплетение или голову. Если неправильно отбить удар, можно покалечить руку – свою или противника. Впрочем, во время тренировок на эти мелочи никто не обращает внимания, потому что постоянные падения на жесткий пол и открытые удары приучают тело к боли и даже  делают ее приятной, почти необходимой. Те, кто долго занимаются каратэ, не способны не тренироваться: их мышцы застаиваются, внутренняя сила изъедает сознание, требует выхода. И только активная тренировка с элементами риска погашает агрессию, наполняет тело усталостью. И так – до бесконечности. Показательные демонстрации давали ученикам возможность максимально сконцентрироваться и испытывать ситуации, близкие к боевым. Ученики внутренне ждали таких испытаний, готовились к ним, чтобы протестировать самих себя: на что способны?
В этот раз Учитель пригласил гостей, и это значило, что поблажек быть не должно.
Каждый показывал ката по три раза: первый раз примерочный - медленно, второй раз в полсилы и третий – в полную силу и на высокой скорости. Многие делали  по две или три формы. Количество боевых ситуаций, которые отрабатывались с младшими учениками, переваливало далеко за сотню. Если добавить к этому еще и работу на деревянном полу, без матов, риск  быть травмированным получался просто фантастически высоким. В этот раз рулетка неудачи, обычно пролетавшая мимо, все-таки остановилась, и первая часть демонстрации едва не закончилась трагически. У Молчуна и Толика была самая сложная программа. Плотный и тяжелый Молчун легко перекидывал напарника через бедро. В одной из комбинаций Толик должен был перевалиться через плечо Молчуна спиной и, подставив руки, опуститься на пол ладонями. После этого ему нужно было встать на ноги и отскочить от нападающего. Почти акробатический трюк. Первые два раза, когда Молчун действовал в полсилы и на маленькой скорости, Толик успевал перегнуться назад и подставить руки. Но в третий раз, рассчитанный на естественный темп и эффект у зрителей, Молчун перекинул Толика слишком быстро и не успел придержать за ноги. Тот, словно мешок с песком, ударился с высоты полутора метров затылком.
Когда Толик упал, все замерли и затаили дыхание, Молчун развернулся и  недоуменно уставился на своего товарища, не зная, что делать: тот не вставал. Казалось, секунды превратились в вечность. Вот он пошевелился и неуклюже перекатился на бок, затем на четвереньки. Шею он держал ровно – значит, перелома не произошло...
Немедленно был объявлен перерыв.
... Учитель вывел всех на свежий воздух, на молодую траву, долго и тихо говорил с Толиком. Тот его внимательно слушал, кивал в ответ, но глаза его были пустыми. Кажется, у него все еще был шок. После перерыва он сразу ушел.

Если на кого-то и произвело впечатление падение Толика, никто этого не показал. По правилам школы, в любом происшествии виноват был, прежде всего, ученик: недоработал технику. На Соню случившееся с Толиком никак не подействовало – слишком сильной была в тот момент эйфория по поводу обретения  новых боевых знаний – совершенно сакральных, почти мистических. Впрочем, это была даже не эйфория: в прошедшие времена человек слишком часто встречался напрямую с опасностью. В нынешнее, более цивилизованное, время обычный человек опасностей избегал, но тело нуждалось в выбросах адреналина. Боевые искусства такую возможность дарили постоянно. Это был бой, а в бою не оглядываются на павших, потому что в любую секунду павшим может стать любой. Поэтому все ученики, в том числе и Соня, сделали вид, что ничего не произошло, внутренне подобрались и максимально сосредоточились на предстоящем.
Самадин выполнял свои комбинации очень тяжело. Соня увидела воочию, как ему мешает сила. Он был бойцом одного удара, и в упражнениях, требующих ловкости, смотрелся довольно жалко. По большому счету они ему просто не были нужны. Соне вспомнилась легенда об одном ученике средневековой школы, который был слишком неповоротлив для занятий воинскими искусствами и поэтому с утра до вечера бил по соломенной макиваре. Все над ним смеялись: «Ну, какой из тебя боец? Ты даже в стойке правильно не стоишь…». Как ни странно, старый Мастер относился к нему благосклонно. Но, когда учитель умер и великий князь захотел посмотреть на искусство его учеников, все зачесали в затылках, приуныли: их противником оказался непобедимый и свирепый боец, который безжалостно добивал побежденных. И тут вперед вышел бестолковый любитель макивары.
– Дурак, куда ты идешь? – стали насмехаться над ним его товарищи. – Ты даже не сможешь сразиться с чемпионом!
Действительно, схватка закончилась сразу, и когда избитого чемпиона поднимали с татами, он бормотал:
– Ну что тут поделаешь? Он встречает любой удар, словно топором… Бью рукой – он обрубает руку, бью ногой – он обрубает ногу…
А бестолковый ученик великого Мастера объяснил озадаченным судьям:
– Учитель мне говорил, чтобы я всегда делал то, что умею делать лучше всего – вот я бил, как по макиваре.
…Соня слишком задумалась и не заметила, как Самадин закончил свою программу. Он поклонился Учителю и зрителям, медленно подошел к ученикам, сел на пол рядом с Соней. Его кимоно пропиталось потом, он все еще тяжело дышал. Соне почему-то стало за него неловко: по большому счету, он всё сделал плохо – лишь бы сделать. Эта техника была не для его тела. Она быстро взглянула на него, но он смотрел себе на колени. Вот кому было все нипочем, так это Джеку-Попрыгунчику и Ахмеду. Быстрые и ловкие, они, словно резиновые, подскакивали после бросков с жесткого пола, и казалось, что все это доставляет им ни с чем не сравнимое удовольствие. Правда, оба во время выполнения ката как-то слишком уж увлекались, входили в раж и лупили своих противников нещадно.
Наступила очередь Риты и ее напарницы. Соня поднялась с пола с колотящимся сердцем, вышла за Ритой на середину зала и поклонилась Учителю и гостям. Потом девочки поклонились друг другу, встали в боевые стойки. Началась ката. Рита Соню в этот раз не жалела. Ее удары и блоки были жесткими, броски стремительными, выражение лица – не женским, похожим на восковую маску. После каждого броска на пол Соня должна была откатиться, иногда с кувырком, вскочить на ноги и твердо занять боевую позицию. Это со стороны кажется, что упасть и вскочить легко, а на самом деле на все это требуется очень большая сила. У Сони силы еще не было, было только страстное желание выдержать испытание, не опозориться, заслужить доверие Учителя. И поэтому она в этот момент забыла о себе и старалась, как могла. На втором повторе Соня начала сдаваться. Ее стойки потеряли прочность, она уже не успевала быстро вставать на подгибающиеся ноги. И все же она держалась – старалась контролировать свои движения, дыхание, выражение лица. Когда ката закончилась, девочки выполнили традиционные поклоны и снова встали в боевые стойки – на третий повтор. «Почему нельзя отдохнуть хотя бы минуту? – подумала Соня. – Зачем мы так надрываемся? Ведь ката должна быть эффективной в любых случаях, а получается, что нет сил… А может, они смотрят, на что мы способны обессиленные?..»
Рита тоже сильно устала, короткие черные волосы слиплись от пота, кимоно стало мокрым и тяжелым. Она потеряла способность следить за собственными действиями, стала работать механически, несколько раз резко ударила Соню ногой по голени, ненамеренно применила болевой прием. И хотя на ногах были неплотные щитки, они уже не спасали. Сила бросков не рассчитывалась: Рита больше не могла перекидывать и переваливать тело напарницы через себя. И если до этого она еще придерживала Соню за рукав кимоно при падениях, то теперь на это у нее тоже не было сил. Оставшиеся комбинации Соня отсчитывала, словно боксер секунды на ринге: лишь бы продержаться. Рите было не легче – она хоть и не падала, но давали знать о себе нездоровые почки – лицо стало серым, пот катился градом, в глазах появилось тупое отчаяние. Показ ката продолжался около сорока минут, напарниц шатало от напряжения. Последний бросок… Продержались! Традиционные поклоны, и девочки пошли в строй. Соня плюхнулась на колени рядом с Самадином, ее кимоно тоже стало мокрым – казалось, от него шел пар. Она почувствовала боковым зрением, как Самадин поглядывает на нее – сочувственно, с жалостью, но оторвать взгляд от собственных колен она не смогла, – просто не хотелось.
Домой Соня в тот вечер едва ползла. Кружилась голова, все вокруг было нереальным, и даже недавние переживания на уже бывшей работе потеряли свой трагический смысл. Тело ныло от боли, но ныло приятно, потому что самая сильная боль была уже позади. И ей все еще не верилось, что она, слабая женщина, разменявшая четвертый десяток, испытала и выдержала то, что не всегда под силу даже парню. Дома Соня, не раздеваясь, рухнула на диван и через несколько секунд провалилась в забытье. Ей слышался далекий звон колокольчиков, виделись опадающие лепестки сакуры, чувствовался их нежный аромат. Тихий звон убаюкивал, лепестки танцевали в воздухе. А где-то за ними – легкие мостики, игрушечные пагоды, маленькие японцы. Соне было хорошо, и уже не пугало обилие лепестков. В зачарованном саду она целый год.
Сколько ей здесь еще быть?

После завершения всех дел с Владиславом Олеговичем Соня и Вадим с детьми сели в машину, забрали Риту и отправились в далекий поселок к морю. Для Сони этот выезд стал подарком судьбы – она смогла скрыться от домогательств бывшего соучредителя, который, конечно, ее пытался разыскать. Да и пора было по-настоящему собраться с мыслями, пора было побыть с мужем вдвоем – впервые за несколько последних лет – безо всяких забот о работе и прочих неожиданностях, которыми так часто нагружал вечно спешащий город. Сначала было очень хорошо – несколько раз ходили в горы, с удовольствием купались, загорали, по вечерам пили чай и даже жарили шашлыки. С родителями Риты отношения сложились дружеские: по возрасту Соня и Вадим были им гораздо ближе. Когда Рита это почувствовала, она начала ревновать Соню к матери. Потом она стала ревновать Соню к ее собственному мужу. Потом они вместе с мамой взялись потихоньку подтрунивать над Соней. В общем, вторая неделя получилась беспокойной, Вадим начал нервничать. И, когда пришло время, они с огромным удовольствием уехали домой, чтобы начать новую жизнь – именно так думалось Соне. И Вадим ее в этом не разочаровывал.
Сразу после возвращения супругов к ним домой прибежала Клава – плакала, сетовала на полное одиночество, обвиняла то Соню, то зятя во всех грехах. С уходом Сони Клавина карьера учредителя быстро закончилась – она потеряла свой статус «генеральши», у нее ведь, кроме Сони, никого больше не было в подчинении, а Владислав Олегович от тещи старался держаться подальше. Ничего не добившись, Клава ушла. Больше Соня ни с ней, ни с ее зятем никогда не встречалась.

Пожалуй, именно на этом положительном моменте пора поставить точку, хотя год пребывания Сони в школе каратэ еще не закончился. Но впервые в её жизни за короткий отрезок времени случилось столько событий, сколько не происходило за все десять лет спокойного супружества за спиной благополучного мужа. Наверное, правду говорят, что каждый человек нуждается в том, чтобы рисковать, преодолевать трудности и побеждать. При этом меняется и сам человек – его личность, возможности, самооценка, надежды на будущее. У философов даосизма это называется «изменить направление». Пожалуй, нет лучшего определения! Как будто человек вместо скучной однообразной дороги, уныло тянущейся по выжженной солнцем степи, вдруг начинает идти по местности, пересеченной холмами и скалами, реками и озерами, встречаясь с самыми разными фантастическими существами и растениями. Кажется, что может быть проще перемены направления? Но, к сожалению, это самое сложное, на что способен человек. Это значит – действительно стать другим, изменить не только собственную суть, но и картину мира вокруг себя. Каждый ли на это способен? Беззащитная Соня, смертельно уставшая от собственных слабостей, оказалась, как ни странно способна. И это тяжелое, наполненное событиями время пошло ей на пользу: тело обросло мышцами, приобрело красивую форму, позвоночник выпрямился. Ее характер стал уравновешенным, она перестала бояться темноты, завоевала уважение мужа и детей, которые теперь с великой гордостью при случае говорили о том, что их мама и жена занимается каратэ.
Соня, наконец, почувствовала редкое счастье владения собственным телом – опять же, через боль, через преодоление слабости. Она согласилась с тем, что заниматься ей придется постоянно, без остановки, и была этому даже рада: школа каратэ давала ощущение наполненности, ответственность перед Учителем заставляла работать над собой. И, что самое важное, она нашла своего Учителя, которому, несмотря ни на какие сомнения, поверила безоговорочно. Ее больше не интересовало его отношение к ней, ей не нужны были его положительные оценки – достаточно команд. И Соня знала, что вот так, находясь в его тени, она научится многому – лишь бы только ее никто из этой тени не убирал. Это значило, что у нее появится возможность входить в новую систему каратэ постепенно, изо дня в день обучаясь внутреннему спокойствию, избавляясь от страха перед ударами. И Соня планировала потратить на это года два, не меньше.
Отныне она собиралась идти по новому пути настойчиво, с полной самоотдачей, но не торопясь – так, как это происходило на далеком и непостижимом Востоке, полном тайн, загадок и нереализованных возможностей.
Но вот вопрос – а готова ли она была внутренне к этому пути? Ответ прятался где-то в далеком будущем. Столь далёком, что в него страшно было даже заглядывать. И Соня об этом не думала. Разве можно предугадать будущее?..