Горы
Лето выдалось жарким, но тренировки продолжались без перерыва. Рита осталась в деревне, первогодки наслаждались летними каникулами, из «старичков» приходили только Ахмед, Джек-Попрыгунчик и Молчун. Иногда появлялся Самадин.
Соня тренировалась увлеченно, с полной самоотдачей, вкладывая в отработку боевой техники всю душу. Она с головой ушла в новый для нее мир воинских искусств, и ей в этом мире было комфортно. Временами она получала поощрения в виде скупой похвалы Учителя, иногда – новую порцию знаний, которые усваивала с космической скоростью. Ей не нужно было думать – команды отдавал Учитель, и ее основной задачей стало беспрекословное исполнение этих команд. Стены спортзала ограждали ее от внешней суеты, атмосфера тренировок позволяла чувствовать себя сопричастной к великому искусству владения тайнами боевых искусств, тело стало сильным, легким и послушным. Вопрос «В чем секрет каратэ?», мучивший изначально всех непосвященных, Соню больше не интересовал. Он стал абстрактным, потому что воинские искусства превратились для нее в загадочный океан с экзотическими островами, которые можно было открывать всю жизнь – и не исследовать до конца. Слишком много нового было в этом непостижимом океане.
Школа каратэ напоминала ей монастырь, в котором она пока что находилась на положении рядовой послушницы, у которой больше не было нужды о чем-либо заботиться. И это положение ей очень нравилось. Но в мирской жизни все было не так: нужно было что-то решать, предпринимать, к чему-то стремиться. А этого Соне после неудачной попытки в бизнесе больше не хотелось. Еще меньше хотелось Соне находиться среди людей – они стали ей враждебны. Единственным мостом между ней и мирской жизнью остался Вадим, ее муж.
Изменения, произошедшие с Соней за прошедший год, оказались явными и уже необратимыми. Она похорошела, стало пропорциональным и привлекательным. Из уродливой куколки начала формироваться яркая, красивая бабочка, но ей еще надо было научиться расправлять крылья и – предел мечтаний – летать! Морально она к этому готова не была и поэтому стеснялась своего нового облика. Со стороны казалось, будто Соня намеренно прячется, унижается перед окружающими, всё еще представляя себя дурнушкой.
Все это, в конце концов, вызвало у Сони скрытую, но очень болезненную депрессию – она стала сторониться людей и, что хуже всего, – мужа, не находя у него понимания. Да и кто мог бы объяснить ей происходящее?
Как-то раз, жарким летним вечером, Соня пришла на тренировку очень рано, за полчаса, и встретила в сквере Самадина, который сидел на пне и строгал прутик. Увидев Соню, обрадовался:
– О, привет, Соня-сан, как дела? Как семья?
Соня села с ним рядом, помолчала, потом сорвала травинку, закусила.
– Слушай, Самад, у тебя бывает так, что ты не понимаешь, что с тобой происходит?
– А что с тобой происходит?
– Не знаю… Все стало другим. Работу потеряла, на тренировках вроде нормально уже, но дурь какая-то в голове. И ничего не могу сделать, будто заговорена.
Самадин улыбнулся и пропел песенку:
– Тик-так, тик-так, часики стучат… Знаешь, все это действительно тяжело. Ты тренируешься, ждешь каких-то чудес, а их здесь не бывает. Это просто тренировки, как в любом спорте. И потом, когда ты осваиваешь технику, твои тренировки становятся такими же тоскливыми, как и все человеческое существование.
– А зачем ты тогда сюда ходишь?
– Знаешь, Соня, моя жизнь, по большому счету, – сущее дерьмо. Дети… Жена не работает, денег нет… А здесь я всё знаю. Да и Учитель каждому из нас, как отец родной, – работу помогает найти, учиться заставляет, поддерживает морально. Иногда даже материально. Мы его ученики во всем, и в быту тоже. А тебе, я думаю, помогать не надо, ты за другим пришла. Я прав?
Соня посмотрела на Самадина, будто впервые увидела:
– А что, Рита тоже, как и ты?
– Да, Соня-сан, Рите он нужен в первую очередь. У нее большие проблемы. Мы все, старшие, к нему слишком привязаны. И ты привяжешься, если вовремя не уйдешь… Вот скажи, зачем ты пришла? – Самадин с лукавой улыбкой посмотрел на нее. – Девчонки обычно сюда приходят, чтобы замуж выйти. А ты?
Соня вспыхнула:
– Нет, мне не надо замуж…
Глядя, на ее замешательство, Самадин расхохотался:
– Не обижайся, я пошутил. Хочешь, я тебе одну историю расскажу?
Соня кивнула.
– Это было во время одной из средневековых войн. Двенадцатилетний мальчик, родители которого погибли, пришел к настоятелю Шаолиньского храма и попросил взять его в ученики гунфу, обещая быть верным и послушным. Настоятель решил испытать его и попросил вырезать из сухого дерева статую Будды, о которой якобы давно мечтал. И уехал по своим делам на год. Мальчик с рвением взялся за дело и за это время вырезал огромную статую Будды, который был грозным и торжественным. Настоятель, вернувшись, отрицательно покачал головой и попросил вырезать Будду поменьше, потому что такой огромный Будда ему не нужен. А мальчик так ждал одобрения!
Он был разочарован, и согласился вырезать Будду скрепя сердце – ему все еще очень хотелось познать секреты гунфу. Поэтому через шесть месяцев в его руках оказался несчастный и злой Будда. Мальчик понял, что настоятель не станет его обучать, и его уныние оказалось непреодолимым – он перестал работать. Проходили недели, месяцы, и однажды он сказал себе: «Если я так хочу учиться, и для этого надо всего лишь вырезать Будду, то почему бы не сделать это с радостью?». Он горячо взялся за работу и вырезал изящного и счастливого Будду. Настоятель был очень доволен, но решил устроить последнюю проверку и попросил вырезать еще более маленького Будду. И мальчик с удовольствием взялся за дело, потому что научился получать наслаждение от работы. Через год он преподнес настоятелю статуэтку двухдюймовой высоты самой тонкой работы. Впоследствии он стал одним из лучших учеников в этом монастыре.
– Ну, Самад, прямо сказочник! Где ты это вычитал?
– А у меня много историй. Хочешь, расскажу про двух монахов и красивую женщину?
– Хочу.
Но тут послышались шаги, подошел Молчун. Ребята поздоровались, и разговор сам собой затих. А Соня сидела и думала о том, что ей рассказал Самадин.
Любой человек из сложной ситуации старается найти выход. Соня тоже искала – стала читать книги по психологии, поговорила с соседкой… Но в книгах ничего полезного для нее не было, а соседка ответила: «Заведи кота или любовника». Соня даже хотела подойти с вопросом к Учителю, но так и не смогла: Учитель казался ей недостижимо знающим, и она боялась, что ее вопрос вызовет у него раздражение или, чего хуже, смех. Нужно было сделать что-то значимое для себя, необычное – что могло бы увести из привычной колеи, заставить посмотреть на себя другими глазами. И она решила на один день уйти в горы, чтобы не только побыть в полном одиночестве, но испытать это одиночество в экстремальной ситуации. Зачем? Ей показалось, что обостренное чувство опасности сможет заглушить душевный разлад.
С духом она собиралась две недели, откладывая задуманное на потом. Иногда в ней просыпался здравый смысл: «Одумайся, глупая! Ты можешь попасть в расщелину, упасть в провал, повредить ногу. Кто тебя спасет, если не будет знать, где ты?». К этому надо добавить и то, что Соня никогда, кроме злополучного апрельского похода, в горах не была. Доводов «против» было много, «за» – только один: поиск ответа на вопрос «как жить дальше?».
Наконец Соня выбрала будний день, когда Вадим рано ушел на работу, а дети отдыхали с бабушкой на море, и решилась выполнить намеченное. Решилась безо всякого энтузиазма, для очистки собственной совести: «Если что, вернусь с половины пути…». Слишком уж она привыкла доводить задуманное до завершения, будто боялась, что потом может пожалеть.
Доехала она до перевала спокойно, уверенно прошла через деревню. За околицей ее уверенность как-то привяла: в лесу было сумрачно, непривычно, неуютно, ощущение опасности вдруг резко обострилось. Но ничего не происходило, и, сколько Соня не оглядывалась, на тропинке за спиной было пусто: никто за ней не гнался, никому она в лесу не была нужна. Когда Соня вышла на открытое место, ей стало легче, страхи рассеялись, как утренние облака, и показалось, что знакомая по апрельскому походу тропинка сама прокладывает путь.
Лето совершенно преобразило горы: цветущие луга, яркая зелень можжевельника, золотистые пятна лишайников на камнях – пейзажи, которыми теперь, в одиночестве, можно было наслаждаться сколько угодно, поражали воображение. Соня перестала спешить, шла степенно, в удовольствие. Подъем преодолела медленно, с остановками, то и дело оглядываясь назад, на зелень залитых солнцем лесов у подножия гор. И каждая остановка казалась волшебной, будто она впервые видела такую красоту.
На плато море разнотравья, доходившее ей до пояса, размеренно колыхалось под ветром цветными волнами, и серебристые ковыли навевали фантастические предположения о захороненном под землей корабле пришельцев и спрятанных в пещерах космических сокровищах. Яркие бабочки свитой сопровождали ее, синее небо защищало от безбрежного космоса, громко пели свои нескончаемые песни жаворонки. Как же было уютно! И казалось, не идет она, а плывет сквозь эти бесконечные травы.
…Место, где пытались разбить рощу, было абсолютно пустым. Даже трава здесь была сухой, низкорослой, местами припаленной зноем. И только огромное количество мышиных нор свидетельствовало о неудавшейся акции каратистов. Разбрасывание каштанов явно способствовало увеличению мышиной популяции. После долгих поисков Соня наткнулась на три хилых хвостика с перистыми листочками, но они были уже обгоревшими на солнце. А потом она долго сидела на краю обрыва и смотрела вдаль, на бесконечное море, сливавшееся с небом. Как хорошо! Дорога на перевал внизу казалась тонкой ниточкой, и машины ползли по ней так медленно, что Соня долго не могла понять: трасса ли это на самом деле? А потом догадалась, что из-за большого расстояния скорость машин кажется замедленной, будто в кино.
Возвращение домой было триумфальным. Соне казалось, что она навсегда освободилась от своих мучительных вопросов, что у нее выросли за спиной крылья.
Вечером, за ужином, Вадим, как всегда, увлеченно рассказывал о своих делах:
– …Короче, они все-таки решили заключить контракт на поставку оборудования, вопреки тендеру. И как ты думаешь, что сказал наш шеф? – он посмотрел на Соню, ожидая от нее вопроса, но вместо этого она молча ушла в прихожую, потом вернулась и положила на стол целлофановый пакетик с землей – черной, рассыпчатой, перемешанной с высохшими корешками. По кухне пошел легкий запах чабреца, перебивший, как ни странно, даже ароматный угар мясных отбивных.
Вадим перестал жевать и удивленно воззрился на жену:
– Это что, солнце мое? Зачем тут эта грязь?
– Это не грязь, Вадик, это земля с горного плато. Там пахнет морем и травами, там ковыли отливают серебром и небо такое близкое, что хочется протянуть руку и потрогать, – Соня замолчала, будто на миг снова перенеслась туда, в это сказочный день.
– Откуда у тебя земля с горного плато? Кто-то принес?
– Нет, Вадик, я сегодня там была сама. Недавно вернулась.
Вадим протянул руку, потрогал пальцами землю.
– Знаешь, я тебе не верю. Хотя после твоего каратэ… Ты что, действительно ходила в горы? Одна?
– Да, мне хотелось пойти именно одной – вдали от всех и от всего. Ты же не любишь горы?..
Вадим кисло улыбнулся:
– Да ходил когда-то, в студенчестве. Хорошо гуляли… Слушай, солнце мое, не делай так больше. Давай лучше на море поедем, я отвезу тебя в лес. Давай съездим к Коваленкам на дачу – давно на шашлык зовут. Хочешь, на рынок сходим, купим тебе что-нибудь новенькое? Ты понимаешь, что твой поступок не совсем нормален? Ты понимаешь, что это опасно?
– Нет, это не опасно. Это, на самом деле, так просто! – Соня улыбнулась ему.
Вадим внимательно посмотрел на жену, покачал головой. Потом снова взялся за отбивную и уже без всякого энтузиазма продолжил:
– Ну ладно… Так знаешь, что сказал мой шеф о тендере?..
Сила, которую Соня получила в своем маленьком путешествии, быстро истаяла под грузом житейских проблем. В городе было уныло.
Путь к себе – самый тернистый из всех путей на свете, и большинство людей так и не проходят его до конца. Соня чувствовала, что в ее исканиях наступил окончательный кризис. С одной стороны, школа каратэ давала защиту и сопричастность к клану посвященных, с другой стороны – это обстоятельство все больше и больше отдаляло ее от жизни. Учитель людям не доверял, считал их порочными и культивировал такое же отношение в своих учениках. Наиболее восприимчивые – такие, как Соня и Молчун, – легко приняли его точку зрения и таким образом обрекли себя на полное одиночество. Были они всегда немногословны, в глаза не смотрели, на вопросы отвечали ничего не значащей улыбкой. В конце концов, Соня пришла к выводу, что в этой жизни ей места нет, что нужно уходить от людей и семьи, что человеческая жизнь бессмысленна вообще. Она практически перестала обращать внимание на детей и все чаще отправляла их к бабушке, машинально готовила обеды мужу, не заботилась о своей внешности. Вадим, занятый проблемами на работе, не думал о семье, во всем положившись на Соню, – его дела шли в гору, фирма успешно заключала международные контракты, и он все время проводил в командировках. Соня догадывалась, что не один, но это её уже не заботило. К тому же, ему отдали в пользование новенький «Опель», и, увлеченный своим обретением, он наслаждался новым статусом преуспевающего топ-менеджера.
Снова и снова уходила Соня в горы, где уже начала вести себя, словно безумная: разговаривала с цветами и кустами, молилась на христианский и языческий манер, «молчала» по методу Кастанеды… Но легче не становилось. Депрессия засасывала ее, словно трясина, и казалось, что освобождения не будет никогда. Так прошел июль, наступил знойный август. И вот однажды, когда она возвращалась из очередного путешествия, произошло маленькое, но весьма знаменательное событие.
Соня была тогда очень уставшей и хотела быстрее добраться домой. Солнце опускалось к горизонту. Оно было огромное, оранжевое. Казалось, что теплый воздух, пряный от высохших трав, был до предела насыщен этим густым оранжевым светом. Ветер доносил запахи моря. Но Соня уже не замечала всей этой красоты, на душе было муторно – походы в горы наполнили сердце острой тоской.
Неожиданно ее стертая подошва ее старенького кроссовка поехала по осыпи, и Соня упала, больно ударившись о землю. От резкой боли мысли, словно налипшие черные мухи, заполошно улетели вон, наступило молчание, и ей показалось, будто она только сейчас увидела, где находится. И поразилась, насколько же тих и прекрасен мир в этот вечерний час. Ее широко открывшиеся глаза устремились вдаль, навстречу заходящему солнцу. А под ним, на горизонте, раскинулся далекий и такой прекрасный город! Было видно, как отражалось в окнах заходящее солнце... и серое облако смога над центром… и малюсенькие коробки двенадцатиэтажек на окраинных холмах. В этот момент Соня вдруг поняла простейшую истину: человек должен посвятить свою жизнь людям, даже если они этого не достойны. Муж, дети, свекровь, соседка… Неважно, кто. Нужно жить с людьми и быть среди людей. Слишком рано уходить в отшельники.
«Так, значит, это и есть та самая великая и одновременно радостная жертва, когда ты все свои помыслы, силы, достижения отдаешь себе подобным? Не хлебом единым жив человек, должно быть что-то еще очень важное… И не моя забота, как люди этим воспользуются. Но именно их энергия, которую я получаю в знак благодарности или неблагодарности, и есть главная пища для разума и тела, иначе для чего тогда жить? И не мое дело, кто это все придумал, правило одно для всех. Не отдаляться от людей, но делать ради них то, на что способна. И мир сам решит, воздать по добрым делам или злым. Но уходить от него в одиночество, пока еще можешь себя реализовать, – преступно в высшей мере. Похоже, это еще один закон».
Поднялась Соня на ноги с просветленной головой. Решение было простым: все ответы кроются там, на горизонте, – в городе среди людей. И это означало только одно: надо возвращаться окончательно!
Вернувшись в город, Соня сразу же позвонила одному из университетских профессоров – пожилой грозной даме, известной своим именем во всех лингвистических пенатах:
– Мария Степановна, я хотела бы работать в университете и, может быть, заниматься наукой. Это реально?
Каково же было ее удивление, когда та, сразу вспомнив свою бывшую дипломницу, проговорила низким, хорошо поставленным голосом:
– Сонечка, вы одна из моих самых способных дипломниц. Я вашего звонка ждала восемь лет. Приходите.
…Через две недели Соня стала соискателем кафедры русского языка и начала собирать материал для диссертации. Жизнь ее обрела новый смысл.
Глава 10
Учительство Сони
Сентябрьские занятия в школе каратэ начались с приходом тех прошлогодних новобранцев, которые решили сделать вторую попытку. Как ни странно, вернулись в школу две девушки, пришли «три мушкетера», неразлучная троица – Стасик, Вовчик и Богдан. Подтянулись кое-кто из тех, кто начал заниматься весной. Встреча в старом скверике была теплой. Многие из новоприбывших сразу не узнавали Соню, а узнав, уважительно здоровались. Соне было невыразимо приятно – к тем, кто ходил на тренировки постоянно, новобранцы относились с завистью – в их понимании они были чуть ли не адептами.
«Старички» пришли в полном боевом составе. Молчун также молча и загадочно улыбался, Самадин сразу подошел к Соне, Ахмед и Джек весело болтали с девушками. Последней подтянулась Рита – в новом брючном костюме, отдохнувшая, непередаваемо женственная. И ее появление произвело фурор – старшие бросили девушек и стали наперебой говорить комплименты, младшие восхищенно здоровались. Она почувствовала, какое произвела впечатление, смущенно заулыбалась, но глаза ее заблестели от радости, щеки порозовели. Рита в этот момент стала необыкновенно хороша. А Соня, глядя на нее, почувствовала укол ревности.
Учитель прошел через сквер, открыл дверь. Ученики тихо разошлись по раздевалкам. А когда все собрались и стали в строй, Учитель вышел в зал в кимоно, что он делал крайне редко. И это был действительно торжественный момент. В полной тишине прошуршали выстиранные кимоно учеников в поклоне Учителю, а потом он заговорил – медленно, с расстановкой, серьезно:
– Сегодня начинается новый учебный год. У каждого из вас будут собственные задачи, которые необходимо выполнить. Каждый из вас должен стремиться к росту и совершенству. Те, кто имеет желтые и оранжевые пояса, начнут готовиться к новым аттестациям. О высоких поясах поговорим позже.
Соня, стоявшая в среднем ряду, – ученики выстраивались по поясам – оглянулась. Все были серьезны, даже Джек-Попрыгунчик стоял по стойке «смирно» и буквально пожирал Учителя глазами. Его энтузиазм был на высоте. И если бы Учитель потребовал от учеников клятвы на крови – ребята бы поклялись: настолько мощным было единение Учителя и учеников, настолько все верили в свои силы. И Соня по-настоящему верила, чувствуя великую гордость от своего присутствия здесь.
– Воинские искусства начинаются и заканчиваются самовоспитанием, – продолжал Учитель. – Неустанное совершенствование духа – это одно из качеств, которое отличает человека от животного. Вспомните об основателе каратэ Гитине Фунакоси, который всё свободное время отдавал тренировкам. Ученики в его додзё выдерживали колоссальные нагрузки, их руки и ноги становились «железными» от бесконечных ударов о макивару, а сам мастер и в восемьдесят лет спокойно сражался с молодыми противниками, побеждая их и обучая искусству боя. Но главным для себя он считал не победу, а общечеловеческие ценности. Для Гитина Фунакоси каратэ – это весь мир, это острие жизни…
Соня вспомнила историю с Олегом Владиславовичем и подумала о том, что она действовала тогда, как настоящий ученик каратэ, – без страха и паники, с осознанием стратегии поединка. И стало легко на душе от мысли, что даже такие непродолжительные занятия воинскими искусствами помогли ей одержать победу в ситуации, которая казалась безнадежной.
– Никогда не думайте о победе в бою, думайте о том, чтобы не потерпеть поражение. Ваша задача – изменение себя. А дух может расти только в постоянных тренировках, без перерывов, без излишней жалости к себе, – и Учитель строго оглядел учеников, будто намерен был тут же покарать за проявление этой жалости.
Но его ученики были полны благоговения и торжественности происходящего, жалость к себе казалась позорным и постыдным проявлением человеческой слабости, которой в этом зале места уже не было и быть не могло. А Соня в этот момент подумала о том, что как раз она себя не жалела, прозанимавшись все лето. И появилось сладостное чувство тайной гордости, словно она в один момент выросла в собственных глазах. Но именно в эту секунду Учитель, закончивший свою вступительную речь, стал назначать дежурных и ткнул пальцем в Сонину сторону:
– Вынести мусор и вымыть женскую раздевалку…
Сонина гордость исчезла, как погасший огонь, и она, поклонившись, вместе с остальными отправилась выполнять приказ.
После уборки ученики побежали на стадион. Сентябрь был теплым – Соня, как и все, бегала по стадиону босиком. Ее ступни давно привыкли к земле, и такой бег доставлял наслаждение. С улыбкой Соня вспоминала, как в начале прошлой весны Учитель подозвал ее к себе:
– Тебе надо снять кеды и заниматься босиком.
Соня тогда испугалась, что заболеет, пыталась даже спорить, но Учитель был тверд:
– Ты должна чувствовать поверхность, по которой ходишь.
Соня говорила ему, что для нее это небезопасно, но все было бесполезно – кеды пришлось снять. Сначала было холодно. Потом, во время нагрузки, стало приятно, Соня увлеклась. А в конце тренировки она почувствовала боль и с ужасом увидела на ступнях волдыри. Расплакалась. Учитель тогда ничего не сказал, кеды пришлось надеть снова. А через две недели Соня их сняла совсем – ноги привыкли.
…Она бежала вокруг стадиона легко, дыхание было ритмичным, мышцы послушны, как никогда. Еще год назад вечно болеющая Соня даже не предполагала, что сможет достичь такого физического состояния, и это было удивительным, – оказывается, человек действительно на многое способен, надо только сильно захотеть. И в этот ласковый сентябрьский вечер ей больше ничего не нужно было доказывать ни себе, ни Учителю: она неплохо овладела базовой техникой, и главное – чувствовала себя в спортзале абсолютно «своей». «Сохранить бы это ощущение, – думала она, – ведь так здорово, когда есть желание тренироваться! А оно у меня сейчас есть. Главное, чтобы ничего не изменилось в худшую сторону. Ведь именно сейчас – всё хорошо…».
…Как-то на тренировке Учитель подозвал Соню:
– Ты занимаешься три раза в неделю, но нужно ходить еще по вторникам, четвергам и субботам.
Соня опешила, она даже предположить не могла, что можно заниматься больше трёх раз в неделю, ей и эти три раза давались очень нелегко.
– Я не могу, у меня семья. Нужно делать с детьми уроки, заниматься хозяйством, встречать мужа с работы… У меня много домашних обязанностей, и никто не сможет меня заменить.
– А ты просто ходи, и всё. Без дополнительных занятий у тебя ничего не выйдет… – он повернулся и пошел прочь.
Соня растерялась: «Слово, сказанное Учителем, обсуждению не подлежит. Что делать? Пойти ему наперекор? Но ведь он лучше меня знает, зачем мне все это нужно! Только ему доступно понимание той истины, которой посвящено мое обучение. Он ставит задачи, которые необходимо выполнять, – они ведут к совершенству... А как же Вадик и мальчики?..».
Долг перед семьей и долг по отношению к Учителю, который так резко изменил её жизнь, превратился в две полярные точки, между которыми не было никаких соприкосновений – приходилось делать серьезный выбор. И Соня решилась. Утром, когда Вадим собирался на работу, она, пытаясь быть бесстрастной, спросила его:
– Вадим, ты смог бы проводить вечера без меня?
Он с удивлением посмотрел на нее:
– Ты что, солнце мое? Нет, конечно!
Соня опустила глаза и стала мешать в чашке сахар. Вадим не выдержал:
– Что у тебя опять стряслось?
– Учитель сказал, чтобы я ходила каждый вечер. Оказывается, старшие тренируются и по остальным дням.
– Ничего себе… а ты тут при чем?
– Послушай, Вадик, если он мне такое предложил, значит, доверяет? Значит, хочет, чтобы я заняла свое заслуженное место, по старшинству?
– А ты готова к этому «старшинству»? Ты уверена, что это «заслуженное место»?
– А почему бы и нет? Я старше их всех!
– Дура! Старше, а ума нет! – он почти кричал. – Да ты и три раза в неделю еле живая приходишь… Посмотри на себя со стороны! У тебя вечно физиономия вытянутая, вечно что-то болит, даже не дотронешься до тебя – то месячные, то диссертация, то перегрузка… Занимаешься с мужиками! Были побои палкой, я стерпел, не пошел разбираться. Были хождения в горы… Ты понимаешь, что я до поры до времени закрываю на всё это глаза, потому что у самого постоянные проблемы? Но я обеспечиваю семью, я добытчик. А ты женщина! Понимаешь? Жен-щи-на. И ты не должна забывать, где твое место…
Соня растерялась, ее губы задрожали от обиды, голос сорвался:
– Так что, мое место возле тебя – на кухне и в постели? Я не имею права на собственные цели? Я – никто?
Он перегнулся через стол, жестко и членораздельно спросил:
– А ты деньги зарабатываешь? Тебя твой учитель будет кормить и одевать?
Соня отшатнулась, ее лицо побелело:
– Вот как ты обо мне думаешь? Курица не птица, а баба не человек?..
– Да на хрена мне это все надо? Ненормальная…
Он швырнул в сердцах бутерброд – да так, что кусочки колбасы шлепнулись на стол, выскочил в прихожую, быстро обулся и хлопнул дверью. А Соня так и осталась сидеть перед недопитым чаем – удивленная, оскорбленная, недоумевающая…
Соня все же сделала свой выбор – в пользу Учителя, и все вечера стала проводить в спортивном зале, с шести вечера до начала одиннадцатого. С Вадимом она разговаривать перестала. Утром молча готовила ему завтрак, провожала на работу. С мальчишками проблем не было – они оба учились во вторую смену, и до обеда она помогала им делать уроки. Сначала Соня очень переживала, но Вадим больше не возмущался, не требовал ее присутствия дома. Казалось, он никак не мог поверить тому, что его жена способна принимать такие решения. Их отношения превратились в затяжное противостояние. Через две недели он заговорил первым. Но общение стало сухим – по необходимости. О своих делах на работе он больше не рассказывал, о ее проблемах не спрашивал. Вскоре Соня втянулась в жесткий ритм каждодневных тренировок и уже не представляла свои вечера вне спортзала. Домой она приходила, когда ее домочадцы уже отдыхали, ужинала в одиночестве, в одиночестве ложилась спать. И это ей нравилось: не было необходимости «делать лицо», играть роль всем довольной домохозяйки и расстраиваться, когда от рубашек Вадима пахло чужими духами. Он обеспечивал семью, это факт. И для Сони, считавшей благополучие детей высшей ценностью, собственные ценности теряли смысл. Разве что Учитель и его новая философия… Но он и Вадим конкурентами не были. Или были?
По вторникам, четвергам и субботам ученики школы каратэ «качались».
Гири, штанги, мешки с песком, турник, железный лом, «блины» и прочие атрибуты Соню сначала пугали. Все ее женское естество противилось тому, что так легко делали парни – поднимали штангу, тренировали пресс с утяжелителем, методично накачивали мышцы на руках и ногах. Но Рита во всём этом чувствовала себя естественно, сильно не напрягалась, и Соня решила делать то же самое, но с небольшими нагрузками. Тем более что в эти дни – дни «железа» – Учитель был не так суров, и у каждого ученика была возможность отрабатывать ката, технику, силовые приемы и удары в собственном режиме. Это увлекло.
Прошло два месяца. Работа с железом стала доставлять Соне удовольствие, ей нравилось ощущать нарастающую физическую силу, да и душевное состояние стало меняться. С легким презрением смотрела она теперь на юных девушек, которых могла бы опрокинуть одним легким тычком. Странно было осознавать, что столько лет она всего этого была лишена. И не думала Соня, не догадывалась, что исподволь в ее теле началась отрицательная, но физиологически оправданная перемена. Она, как и Рита, стала всё больше и больше походить на парня: увеличились и обросли рельефами мышцы, изменилась походка – вразвалочку, с широким размашистым шагом. К тому же Соня, окончательно махнув на себя рукой как на женщину, перестала закрашивать раннюю седину и коротко постриглась, на что весьма неодобрительно посмотрел Ахмед.
Процесс овладения силой стал для Сони потрясающе заманчивым: сегодня она выжала штангу лежа от груди десять раз, а завтра уже двенадцать. Сегодня обессилено висела на турнике, а завтра уже сделала три подъема. Просто волшебство! И всё это благодаря Учителю! Соня стала четко следовать любым его указаниям: как качаться, что делать, куда идти, как жить. В одном только она с ним не согласилась: когда он, вызвав ее в свой кабинет, предложил писать научную работу по боевым искусствам. Свой отказ Соня мотивировала тем, что плохо разбирается в теме. На самом деле, ей не хотелось смешивать диссертацию и новые исследования, времени не хватало.
Со временем Соня выучила еще три ката, играючи прошла очередную аттестацию, получила зеленый пояс и плавно влилась в когорту старших учеников – с их беспрекословным подчинением Учителю и неограниченной властью над младшими. Еще у Сони изменился взгляд – он стал, таким же, как у всех, а все смотрели взглядом Учителя: исподлобья, колюче, настороженно, избегая взгляда собеседника. Её лицо превратилось в отрешенную маску, но, когда никого не было рядом, маска исчезала, и Соня становилась уставшей, стареющей от перегрузок женщиной.
Ахмед, поглядывая на Соню и Риту, когда они выжимали штангу, сочувствующе цокал языком. Потом отворачивался и с вожделением наблюдал за девочками-первогодками с их мягкими, слабыми движениями и округлыми формами. Да и остальные ребята вскоре перестали воспринимать Соню как женщину и практически не замечали – для них она теперь была человеком неопределенного возраста и пола. Просто учеником.
Однажды Учитель подозвал Соню к себе. Сидя на спортивной скамейке, он стал говорить в сторону её вытянутой в струнку фигуре, стоявшей по стойке «смирно»:
– Нам нужно разрабатывать женское направление. Рита несерьезна, пропускает тренировки, я не могу на нее положиться. А у тебя есть жизненный опыт. Давай, собирай группу и начинай их обучать каратэ.
– Но ведь у меня всего лишь зеленый пояс! Я здесь только второй год… Есть более досто…
– Имеешь право! — сказал он, как отрезал. А потом более мягко добавил:
– Их надо чем-то привлечь, поэтому начнешь с простейших нагрузок и приемов самообороны.
– Я их не знаю…
– Я покажу.
Так, всего после года занятий Соня по приказу Учителя стала одним из старших помощников. Сэнпаем. И старшим ученикам, особенно Рите, это не понравилось.
Идея тренировать женщин захватила Соню. Из девушек, пришедших к Учителю в начале года, за два месяца занятий осталась только одна – маленькая боевая Кнопочка. Остальные довольно скоро исчезли – Учитель не умел ладить с женщинами и принципиально не собирался потакать их слабостям и капризам. Когда он слышал звонкий девичий смех, его лицо сводило судорогой, словно от зубной боли. Но чем мужественнее был облик ученицы, тем более смягчалось его сердце. Так произошло и с Соней: она в его понимании обычной женщиной больше не была – поздоровела, отказалась от семьи, научилась быть исполнительной и смиренной. И это значило, что она теперь способна повести за собой новых учениц и воспитать их в таком же боевом духе.
Соня очень нуждалась в единомышленницах, потому что среди старших учеников по-прежнему чувствовала себя изгоем – никто в школе каратэ не становился «старшим» всего за год, и тем более женщина. Поэтому формированием женской группы занялась с таким рвением, что земля горела под ногами. Она уже представляла себе, как будет показывать своим ученицам основы каратэ, как вложит в их головы, заполненные пустыми женскими проблемами, понимание воинских искусств и сделает из них настоящих воинов.
Соня выступала перед студентами, агитировала близких и дальних приятельниц, разговаривала со школьницами. Ей не верили, в ее словах сомневались, над ее мальчишеской внешностью посмеивались… – и все же через месяц рекруты женского пола стояли навытяжку перед Учителем. Какое разношерстное зрелище они собой в тот момент представляли! Две вегетарианки, увлеченные буддизмом и курсами рэйки, одна кандидат наук с нездоровым сердцем, три симпатичные студентки, четыре старшеклассницы, одна молоденькая жена крупного начальника и Кнопочка. Но у всех без исключения были заинтересованные лица – Соня смогла увлечь их верой в своего наставника и могущество боевых искусств.
Учитель сказал новым ученицам правильные, хорошие слова, пожелал процветания, почтительно поклонился и передал управление группой Соне. Никто не знал в тот момент, как колотилось ее сердце от волнения, и в свой поклон Учителю Соня вложила всю благодарность за оказанное доверие. А потом началась первая в ее жизни работа в роли тренера. Очень скоро Соня перестала волноваться, всё пошло своим чередом, и к завершению тренировки она уже знала, что ей делать и как себя вести.
Зима наступила неожиданно: замела старый сквер легким снежком, заморозила лужи на асфальте, высушила мокрую от дождей землю. В спортзале стало холодно, но старшие ученики не обувались и по-прежнему занимались босиком. Некоторые из них даже пытались бегать босиком по стадиону, но прекратили после первой же простуды.
Все больше и больше привязывалась Соня к девчонкам, а они – к ней. Их взаимодействие оказалось предельно интересным процессом, в котором Соня была такой же ученицей и взяла на себя только одну лишнюю обязанность – организатора. Старшие ученики, и особенно Рита, часто поглядывали на нее с ревностью и даже презрением – никому из них Учитель не доверился так, как Соне. И невдомёк им всем было, что ее возраст давал огромное преимущество: она обучалась в несколько раз быстрее тех, кто занимался давно. И она умела обучать. А когда Ахмед, не равнодушный к женскому полу, стал слишком настойчиво приставать к одной из студенток и довел её до смущения, Соня отчитала его в таких резких выражениях, что больше он к её женской группе не подходил. В общем, за своих учениц Соня стояла горой.
Однажды Джек-Попрыгунчик, постоянно крутившийся рядом, не выдержал и, посмеиваясь, спросил:
– Ну что, много денег зарабатываешь?
– Каких денег?
– Ты же теперь сэнсей, Соня, должна деньги с учениц брать, – и он шутовски улыбнулся.
– Ты шутишь, Джек?
Он неспокойно задергался, будто стоял на раскаленном железе, и вдруг выпалил:
– Да вот думаю, чем тебе платить, а платить нечем. Может, натурой… – и он гаденько засмеялся.
Соня, округлив глаза, вытаращилась на Попрыгунчика и потеряла дар речи. Он тут же стал серьёзным, схватил ее за рукав кимоно:
– Да не обижайся, Соня. Я просто хочу к тебе жену свою привести…
У Сони отлегло от сердца.
– А она сможет заниматься каратэ?
– Как вы занимаетесь, сможет. Ну что, возьмёшь?
– Конечно, Джек, приводи.
Так в женской группе появилась тонкая, как молодое деревце, Ия.
Больше всего в женской группе Соне нравилась Кнопочка – она была самая талантливая. С ней было легко отрабатывать броски и приемы, с ней можно было не бояться применять силу в ударах. Да и что греха таить – не раз Соня чувствовала на себе её тяжелый кулак. И, наблюдая за ее успехами, Соня вдруг стала замечать, как она гонится за силой, как грубеет не по дням, а по часам, как все больше и больше становится увереннее в себе. И почувствовала тревогу.
Однажды Кнопочка пришла на тренировку необычно поздно, когда все уже вошли в спортзал. Она сразу направилась к Соне, в ее взгляде было отчаяние.
– Смотри…
Рванув на себе ворот шерстяного джемпера, она показала своей учительнице глубокие запекшиеся царапины на шее. Соня опешила:
– Откуда?
– Позавчера, после тренировки.
Соня взяла Кнопочку за руку и увела за тренажеры, подальше от глаз:
– Рассказывай:
– Знаешь, всегда ходила этой дорогой, не думала о плохом. А тут догнал, подошел сзади и обхватил – не вырваться.
Соня вдруг почувствовала слабость: столько времени они учились освобождаться от захватов, бить по болевым точкам, пугать противника криком – и вдруг: «Не вырваться…».
– Послушай, а ты пыталась?
– Еще бы! Но он высокий и сильный, еще выпивший. Ему было все равно. Потом схватил меня за воротник, поцарапал шею… Поволок в сторону, к стене. И знаешь, что было самое мерзкое?
– Что?
– Я по-настоящему испугалась. И он упивался моим страхом, мерзавец, получал от всего этого удовольствие.
Соня боялась спросить главное, но Кнопочка продолжила сама:
– А потом мимо нас прошли люди – двое мужчин и женщина, и этот гад отпустил меня. Я вырвалась и убежала. До самого дома не останавливалась. Вот так.
Они обе замолчали. Соня хотела сказать какие-то слова, но не смогла: в случае с Кнопочкой каратэ не сработало, и это был реальный факт. И значило все это только одно: плохой из Сони учитель. Но Кнопочка, почувствовав ее настроение, проговорила:
– Не переживай, это случайность.
– Тогда на кой ляд все это нужно? – и Соня кивнула головой в сторону спортзала.
Кнопочка пожала плечами:
– Не знаю.
Так сломалась лучшая ученица Сони, и та не смогла ей ничем помочь: страх невозможно убить за несколько месяцев тренировок, он изживается годами. Впрочем, еще не все было потеряно. Несколько тренировок Кнопочка занималась вполсилы, с отсутствующим взглядом. А потом в строй вернулась всё та же неунывающая боевая ученица. И только Соня знала, что главный вопрос Кнопочка для себя уже не решит никогда, а заниматься будет ради поддержания спортивной формы. Когда Соня рассказала об этом случае Учителю, он отреагировал странно: ничего не ответил, потом накричал на Соню из-за какого-то пустяка и ушел к себе.
Свою преподавательскую деятельность в каратэ Соня считала счастливейшим временем. Больше всего ей нравились те моменты, когда девочки всем составом выполняли ката. Это было красивое действо, похожее на древний боевой танец. Да и не только действо. При синхронном выполнении ката возникало странное ощущение, будто образуется жесткая, но подвижная структура, обладающая огромной силой и энергией, и каждое звено этой структуры подпитывается этой энергией, становится собранным и целеустремленным. Соня наслаждалась этим ощущением, и ей было глубоко безразлично, чувствуют ли это остальные: она просто добивалась от учениц силы и четкости. Но девочки чувствовали: они с удовольствием выполняли форму все вместе – с полной самоотдачей. И даже слабенькая Ия, жена Джека, научилась при выполнении ката быть жесткой и целеустремленной.
Очень хорошо стала заниматься соседка, супруга большого начальника – Соня даже не ожидала от хорошенькой, избалованной комфортом женщины такого старания. Более того, независимая и самоуверенная, она не боялась подходить к Учителю и спрашивать его о сложностях каратэ. И вот что удивительно – он, чувствуя в ней большую уверенность и защищенность, спокойно относился к вопросам. Они нашли общий язык. Видимо, ее самодостаточность и цепкий аналитический ум позволили Учителю изначально не опасаться не понятных ему проявлений женского характера. Возможно, сыграло свою роль и её высокое социальное положение: Учитель всегда искал спонсоров. Соня почувствовала было ревность, но быстро избавилась от этих мыслей: в конце концов, она и сама в свое время «перепрыгнула» через Риту. У каждого в воинских искусствах свой, глубоко индивидуальный путь.
А закончилось все печально. Ближе к весне Учитель решил, что Соня достаточно психологически и физически подготовила учениц, и решил взять их под свой контроль. Он усилил физическую нагрузку, заставил их часами отрабатывать «дорожки» с техническими элементами вдоль зала, стал разговаривать с ними, как с Соней, – жестко и безапелляционно. Сердечница, взрослые мамы семейств и просто физически слабые девушки быстро разбежались. Последними остались Кнопочка и жена начальника. Для них двоих он устроил аттестацию на оранжевый пояс. Соня хорошо запомнила, с каким старанием, с какой тщательностью выполняли ее ученицы все требования Учителя, с какой гордостью они получали сертификаты и кланялись Учителю, когда он повязывал им оранжевые пояса. А потом жена начальника заболела – от перегрузок начались проблемы с почками. День аттестации оказался последним днем ее занятий в школе каратэ. А чуть позже исчезла и Кнопочка – у нее началась подготовка к сессии. Впрочем, к тому времени Соня уже не страдала от отсутствия учениц – у нее начались другие проблемы. Но об этом позже.
Глава 11
Семинар
Как-то раз в начале тренировки Учитель объявил о том, что в соседнем городе проводится семинар по каратэ, и школа получила официальное приглашение. Потом назвал представителей для поездки и Соню в их числе, чему она несказанно удивилась. Но причина была проста: хорошо образованная Соня должна была представить теоретическую часть тренировочного процесса, которую разрабатывали ученики и Учитель, а он не хотел ударить лицом в грязь перед президентом Ассоциации. На следующий день Соня начала писать доклад по основам каратэ.
Чуть позже между Соней и Учителем состоялся неприятный и крайне удививший её разговор:
– Я назначаю тебя в этой группе старшей.
– Но ведь старшим назначен Молчун!
– А ты это не афишируй. Будешь следить, чтобы не делали глупостей. Потом расскажешь.
Соня втянула голову в плечи и сжалась: «Вот те на! Донос на ребят?».
Учитель продолжал, не обращая внимания на выражение ее лица:
– Смотри, чтобы наши ни с кем не общались, технику не показывали, в паре с чужими не работали. Те, залетные, занимаются спортивным каратэ, вот пусть и прыгают по татами, как петухи, – это их проблемы. Еще следи за тем, чтобы вежливы были с президентом и лишнего не болтали. Ваше дело – отметиться.
«Интересно, – подумала Соня, – что там за семинар, если Учитель так боится?». А вслух сказала:
– Во-первых, меня никто не послушает, потому что я самая младшая по поясу, а во-вторых…
Но Учитель вспылил:
– Ты поняла, что я тебе сказал? – и намеренно подчеркнул слово «тебе».
– Поняла, – Соня опустила глаза, сжала губы, и эти жесты внутреннего несогласия окончательно вывели из себя Учителя – он резко развернулся на пятках и ушел прочь, показывая всем своим видом, что она еще слишком тупа, чтобы его понять.
А Соня осталась стоять на месте, мысли ее прыгали, словно белки по деревьям: «Чего он от меня хочет: чтобы я управляла ими, что невозможно в принципе, или чтобы я доложила о поведении каждого? Впрочем, его желание знать все о своих учениках вполне понятно, тем более что мы едем без присмотра. Но неужели он думает, что я способна доносить? С другой стороны, я ничего не знаю о правилах школы каратэ, я здесь только второй год. А если так принято?». Вопрос остался нерешённым, и Соня решила подождать с поспешными выводами.
Сборы были недолгими. Каждому были даны личные наставления, и Соня подозревала, что не одна она была озадачена приказом следить за другими. Потом был общий инструктаж. Учитель выглядел недовольным, он явно не хотел отпускать их ни на какой семинар. Но пренебречь приглашением президента значило потерять его доверие и возможность быть членом международной ассоциации. И потому измученные указаниями ученики – Молчун, Ахмед, Рита и Соня – с огромным облегчением оказались, в конце концов, одни на вокзале. Молчун как старший торжественно держал в руках пакет с подарком – коробкой элитных конфет и бутылкой коллекционного шампанского.
Когда сели в поезд, Молчун положил подарок в угол кушетки и, забыв о нем, беспечно проспал на коробке конфет всю ночь. Утром удивленным бойцам предстали помятые конфеты, совершенно потерявшие товарный вид. Молчун растерялся и не смог ничего сказать в свое оправдание, а Рита предложила:
– Давайте конфеты съедим, а на базаре купим новые, все равно Учитель не узнает.
Другого выхода не было, и скоро от конфет остались одни золотистые обертки.
Чужой город встретил путешественников промозглой сыростью, грязью и моросящим ноябрьским дождем. Настроение испортилось, и казалось, что следует за ними невидимый Учитель, осведомленный о проступке Молчуна, и жаждет жестоко наказать. А вообще дело было в том, что остались ребята совершенно одни, без отеческой опеки своего наставника, и это пугало больше всего. Молчун не хотел быть старшим и больше всего боялся ответственности. Он давно уяснил истину, что инициатива наказуема. Особенно в отношениях с Учителем.
На базаре, несмотря на будний день, оказалось людно, шумно и грязно. Огромные ряды с рыбой, где ее продавали бочками, связками, оптом, в розницу, по частям, поразили воображение. От запахов кильки и балыка нестерпимо захотелось есть, и ребята подошли к ярко выкрашенному ларьку с хот-догами – «собачьими бутербродами», как они их между собой называли. Как ни странно, хот-доги оказались сытными, после еды и кофе на душе потеплело.
Конфеты в подарок президенту выбирали долго. Наконец, купили шоколадные с ядрами орехов и, удовлетворенные, направились в гостиницу спорткомплекса. Для большей сохранности Молчун отдал пакет Соне, а её сумку забрал себе. Плохо ориентируясь в незнакомом городе, он вывел всех к задним воротам, но они оказались заперты. Оставалось только одно – преодолеть метровый бетонный забор, за которым весело зеленело футбольное поле. Конечно, у ребят даже не возникло мысли помочь девушкам на него взобраться, да Рите это и не нужно было – она вскочила на него, как парень, с правой руки. А Соня полезла тяжело, по-бабьи, и, не удержав равновесия, упала на колено. Все бы ничего, но предательски звякнуло стекло в пакете, и не успел Ахмед выхватить из пакета коробку, как она была щедро залита коллекционным шампанским.
Рита издевательски расхохоталась:
– Что, опять конфетами давиться?
Ахмед сокрушенно запричитал. Молчун промолчал, неопределенная улыбка тронула его выразительные губы. А Соня совсем растерялась.
– Ладно, не расстраивайтесь, я куплю шампанское и конфеты за свои деньги, – она отдала Ахмеду мокрую коробку, пакет с осколками выбросила в мусорный контейнер возле ворот. – Ждите на трибуне, буду через полчаса…
Ребята очень боялись президента. Со слов Учителя он выглядел грозным и устрашающим. На деле, им оказался полный, высокий, обаятельный мужчина лет сорока, который тут же открыл подарок и стал угощать конфетами гостей. Они, конечно, отказались – после двух съеденных коробок конфет от шоколада уже мутило. Президент был весел, разговорчив. Стал спрашивать, как поживает Учитель. Но, кроме однозначных «угу», «да», «нормально», «спасибо», ничего не добился. В конце концов, подписал командировочные листы и, потеряв интерес, убежал к своей молодой жене с косичками, похожей на восьмиклассницу.
На семинаре Соню поразило абсолютно все: общее настроение участников, открытость, раскованное поведение президента и его помощников. Никто ничего ни от кого не скрывал. Боевую технику представители школ и секций демонстрировали свободно, показывая приезжим наиболее интересные связки. Но самым удивительным было то, что президент и его команда общались на равных, безо всякой субординации, улыбались друг другу, подбадривая тех, кто показывал технику. Ни одного хмурого, напряженного взгляда Соня не заметила. И это выглядело необычным. Собралось довольно много девушек, все они были хрупкими и симпатичными, легко знакомились с ребятами, непринужденно общались с ними. На Соню и Риту никто не обращал внимания, их сторонились. Ахмед и Молчун тоже держались особняком.
Именно на семинаре Соня впервые увидела удар ногой с подскока и удивилась его пробивной силе. Обучил ее этому удару сам президент. Было много кумитэ – работы в свободном спарринге, и приезжие каратэки, не обладавшие даже цветными поясами, без страха вступали в схватку и действовали весьма грамотно, технично. Впрочем, надо учесть, что семинар проводился по спортивному каратэ, в котором были жесткие ограничения ударов в позвоночник, пах и колено, – за такие удары начислялись штрафные очки. Ребятам, которые изучали традиционное каратэ и на себе опробовали боль запрещенных приемов, все это было в диковинку. Мастерски работал в спарринге со своими учениками и сам президент: двигался легко, в скорости и реакции намного опережал молодых.
Необычным оказался показательный бой двух бойцов в белых поясах. Сильные и ловкие, они наносили нешуточные удары, избегая запрещенных мест, и явно получали от всего этого удовольствие. Соня подумала, что уровень техники слишком высок для белых поясов, что ребята работают довольно профессионально. Да и президент следил за ними очень заинтересованно – как за любимыми воспитанниками. Когда бой закончился, ребята, улыбаясь, поклонились и обнялись, к ним подошли зрители, стали задавать вопросы. Из разговора Соне запомнился диковинный метод силовой тренировки – подряжаться на тяжелую физическую работу. Один из них рассказал, как они с другом ездили зимой на рубку дров, как грузили тяжелые пни на машины, как падал густой снег и они тонули в сугробах.
На второй день семинара президент пригласил Молчуна и его подопечных на просмотр видеокассеты с международных соревнований, где выступила его команда. Все происходило интересно, бои были стремительными, и казалось, что бойцы наносят друг другу игрушечные, бутафорские удары – как в фильмах. В какой-то момент на татами вышла хрупкая длинноволосая девушка в белом кимоно, японская спортсменка. И президент то ли весело, то ли равнодушно проговорил: «Вот, сейчас японке шею сломают». Соня опешила: разве можно так обыденно говорить о смерти?
На татами появилась итальянская спортсменка. Девушки поклонились друг другу, начался бой. Их удары и блоки казались легкими и воздушными, но Соня знала, что даже в женском исполнении их сила может быть очень большой. Вдруг итальянка провела удар правой рукой по касательной, попала японке в подбородок, и голова девушки резко и неестественно дернулась вбок. Ее тело стало оседать, грузно ударилось о ковер. Итальянка с достоинством поклонилась судье и ушла в сторону, к своему тренеру. Включили повтор, и снова, но уже медленно, вышла на ковер еще живая японка. Вот две изящные девчушки наносят друг другу удары, блокируют их, вот летит кулак по касательной…
В спорте это называется несчастным случаем, и каждый спортсмен знает о степени риска. Но до чего же роковым должно быть стечение обстоятельств, чтобы женский кулак способен был на убийство? А может, именно в тот момент японка расслабилась, упустила момент, не собралась? Этого не узнает никто, все произошло слишком быстро. И Соня подумала: «Что же такое каратэ, если президент говорит обо всем так спокойно? Зачем такое каратэ?». Впрочем, она прекрасно понимала, что в профессиональном спорте нет места сомнениям. Так может, именно поэтому Учитель так старательно ограждал своих учеников от внешнего мира? Может, хорошо зная мир спорта, он пытался защитить их от соблазнов? Соня пришла к выводу, что так, скорее всего, и происходило.
На следующий день, как ни были строги приказы Учителя, Ахмед и Молчун не смогли удержаться от участия в общей тренировке и с удовольствием стали работать в паре с чужими ребятами. Соня с Ритой, не раздумывая, последовали их примеру. Зеленый пояс Сони предполагал блестящее знание техники, которая позволяла бы ей свободно спарринговаться. И поэтому молодой паренек с белым поясом без предупреждения провел залом руки за спину и уложил Соню на татами лицом вниз. И тут на нее накатил страх – неуправляемый, сжавший тело холодными тисками: «Я же не ничего не умею!».
Соня попыталась ударить ногой и достать его колено, но вышло какое-то слабое дерганье, похожее на нервный тик. Оказалось, что она совершенно не способна была нанести удар по чужому телу Она могла четко бить только по макиваре! И осознание своего бессилия затопило Соню, сделало ее беспомощной. Зато парень техникой кумитэ владел неплохо и прижал Сонин позвоночник в области шеи, чтобы зафиксировать тело. Прижал совсем легко, чуть-чуть, но Соня почувствовала, как что-то смещается и хрустит, как странная боль бьет ее в месте нажима. Она расслабилась, ожидая провала в небытие, и подумала: «Ну, вот и все. Интересно, что скажет Учитель?». Но небытия не наступило, парень, почувствовав, что она больше не сопротивляется, отпустил ослабевшую от ужаса жертву. Соня, шатаясь от внезапного головокружения, поднялась на ноги, с трудом поклонилась напарнику и ушла на край татами. Грузно осела на колени. Мыслей не было, белые фигуры в кимоно казались привидениями. Сильно болела шея.
После этого случая Соня на время лишилась эмоций. Понимание того, что она несостоятельна как боец и вся ее красивая техника не стоит ломаного гроша, сделало ее равнодушной к соблюдению субординации. Когда Молчун как старший принял решение ехать вечерним поездом, чтобы успеть побывать в средневековом городе, которым славились здешние места, Соня молча развернулась и пошла на автобус – она соскучилась по дому и своей семье. Каково же было ее удивление, когда через время притащились на автовокзал остальные бойцы – желание осматривать исторические развалины испарилось практически у всех, Молчун остался в меньшинстве.
Автобус шел долго, почти четыре часа. Дорога тянулась по выжженным равнинам, потом морем, лесами. Рядом в кресле сонно сопел Молчун – когда ребята рассаживались, Ахмед сразу устроился рядом с Ритой, они весело болтали и не обращали внимания на остальных. Молчуну пришлось занять свободное место с Соней. А она думала о пережитом, пытаясь понять, почему встретившиеся ей люди так раскрепощены, так свободны. «…Может, дело в том, что Учитель действительно заботится о духе, а спортсмены – только о физическом теле? Ведь в древних школах ученика несколько лет не выпускали в мир, оберегая от искушений. А что мы знаем об этом мире? Только то, что он жесток и непредсказуем? Но почему тогда таким, как мой муж, богатая соседка, президент и его ученики и многим другим внешне легко в нем жить? А таким, как Учитель, я, Молчун, Самадин, Рита – так сложно? Чего в нас не хватает? А может, чего-то, наоборот, слишком много – эмоций, чувств, сомнений, страстного желания найти себя? Тогда прав Учитель во всем, и рано нам со своими несовершенными знаниями выходить на татами. Мы пока беззащитны и свою свободу не заслужили…».
…Когда началась тренировка, Учитель сразу пригласил ребят в кабинет. Долго расспрашивал, задавая наводящие вопросы, но все молчали, будто набрали в рот воды. И только Молчун, как старший, заикаясь, отчитывался: «Выступили на конференции хорошо… Кумитэ не показывали… Президент передавал лучшие пожелания…». Учитель удовлетворенно хмыкал и отпускал замечания насчет несостоятельности бойцов президента, которые занимаются не каратэ, а кик-боксингом. В это время в старенькой люстре, едва освещавшей комнатенку, вспыхнула и сгорела лампочка, явно не выдержавшая накала сомнений, сжимавших сердца учеников. И Соня подумала: «Интересно, как бы отреагировал Учитель, если бы узнал о разбитой бутылке шампанского?»
В личном отчете Учителю Соня сказала то же самое, что и Молчун: «В контакты ни с кем не вступали… Ребята вели себя хорошо… Держались особняком…», – а про себя подумала: «Интересно, верит ли всей этой белиберде Учитель или делает вид, что верит?». История с семинаром так и осталась в памяти Сони странным ярким островком среди пустынного однообразия спортзального быта. Тренировки быстро вернули ее в привычное русло соподчинения и военной дисциплины. И это избавило от сомнений.
Глава 12
Преображение
Соня знала Учителя второй год, и всегда он казался человеком буддистского направления: развесил на стенах спортзала эмблемы с японскими иероглифами, часто проповедовал основы восточной философии, говорил о Пути воина, учил смирению японских самураев. Но уже с начала осенних тренировок в нем стали происходить перемены. Прежде всего, он перестал говорить о буддизме, и все больше и больше в его беседах проскальзывали высказывания христианских мудрецов. Свой кабинет он украсил картинами с изображениями православных храмов. Часто задумывался и уже не наблюдал за учениками, а смотрел куда-то за стены спортзала. Да и в личном общении он стал мягче, добрее, хотя при ведении тренировок свой приказной тон не менял. Однажды, когда произошла небольшая стычка между младшими учениками, а такое иногда бывало, Учитель пришел в ярость, покраснел, и все решили, что наступила настоящая гроза. Но он вдруг сдержался, пригласил обоих в кабинет и долго с ними там беседовал. Парни вернулись в спортзал притихшие, пристыженные. А Учитель ушел на улицу. Его не было долго, больше часа. Молчун, будучи сэнпаем, долго решался, позвать или не позвать Учителя – тренировка подходила к концу, надо было отпускать ребят. В конце концов, попросил это сделать Соню.
Она вышла на улицу, недоумевая, куда он мог уйти, и вдруг увидела его сидящим на том самом пне, где так любил сидеть Самадин. Уже было темно, но светились окна спортзала, и в этом странном освещении его фигура показалась Соне обреченной – в согбенности спины, в устало брошенных на колени скрещенных руках сквозило отчаяние. Лица его она не видела, но чувствовалось, что он ничего не замечает вокруг. Когда Соня подошла и поклонилась, он поднял голову и вдруг жестко просил:
– Если у тебя на улице начнут требовать кошелек, что будешь делать?
Странный вопрос, но его глаза требовали ответа. Сон пожала плечами:
– Постараюсь убежать.
Он вдруг рассмеялся, словно с его спины упал груз:
– Хороший ответ! Что тебе нужно?
– Конец тренировки. Молчун попросил вас позвать…
– Ладно, иду, – он тяжело поднялся и пошел к дверям.
Да, с Учителем явно что-то происходило, что-то его тяготило, что-то не устраивало не только в собственной жизни, но и в жизни учеников. И трудно сказать, в какой день, час или секунду пришел он к своему решению, сколько времени все обдумывал. Но старшие, знавшие своего наставника не один год, уже были готовы к тому, что в жизни школы начинается новая полоса. Но не Соня.
На одной из тренировок, когда в высокие окна спортзала бил косой напористый дождь и у всех на душе было не очень уютно, Учитель, как обычно, выстроил группу. Слова его были новыми. Но, как это всегда и происходило, он не спрашивал мнения окружающих, он просто говорил:
– Отныне вы должны запомнить христианские заповеди, которым необходимо следовать всегда и везде…
Соня к любым религиям относилась спокойно, все же причисляя себя в душе к православным христианам. Но это чувство ей досталось скорее по наследству, чем от осознания истинной веры, которая ей казалась сложной, наполненной непонятными обрядами и ограничениями. Занимаясь каратэ, она понемногу начала постигать философские витиеватости буддизма. Многое ей понравилось, не всё было понятным и близким, но фанатизма и нетерпимости к иноверцам она не обнаружила. Это успокаивало и примиряло с каратэ. И вдруг:
– Все, пришедшие в мир и отрицающие Бога, служат лукавому…
Соня стояла в строю и не верила своим ушам: «А как же учение даосов о космической природе человека? Как же инь и янь?». Наверное, также были удивлены и другие ученики, но делали вид, что ничего не произошло и все понятно. Они привыкли подчиняться приказам и не собирались обсуждать их. Все решения своего наставника они принимали как данность. А Соня слушала вполуха и усиленно размышляла: «Для даосов, откуда пришла философия воинских искусств, границы между добром и злом, жизнью и смертью, любовью и ненавистью не существует. Вполне возможно, что даосы взяли свою религию из каких-то очень древних источников, когда исчезнувшие цивилизации воспринимали мир целостно – во всем его великолепии и красоте…»
– В Нагорной Проповеди Иисус Христос говорил о Царствии небесном…
«Нет, Учитель явно не шутит. Но слишком уж резкий переход… По сравнению с мудростью даосов даже средние века с их инквизицией, самураями и Шаолинем кажутся вчерашним днем! Впрочем, даосы учили своих воинов действовать без страха смерти, и они превращались в убийц. Давно забытые психотехники тех времен позволяли на время битвы выходить из сознания и становиться биороботами безо всяких моральных принципов. У врагов не оставалось шансов. И как бы много ни говорили философы даосизма и буддизма о высоком самосознании и «пути меча, дарующего жизнь», воины-буддисты убивали, не испытывая угрызений совести. А христианство считает убийство тягчайшим грехом. Так, может, в этом и кроется причина? Может, Учитель пытается наполнить каратэ новым славянским содержанием? Не знаю, получится ли…».
Из мучительных размышлений Соню вывел окрик Учителя:
– Эй, вы, в среднем ряду! Все на кулаки! Пятьдесят отжиманий! – и пятеро бойцов вместе с Соней начали усиленно отжиматься от пола. Видно, не одна она в тот момент всерьез задумалась л происходящем и пропустила очередную команду.
А за окнами спортзала продолжал шуршать нудный ноябрьский дождь, и то ли от него, то ли от непонятных речей Учителя на душе у Сони стало совсем холодно.
Тренировки продолжались в обычном темпе, и ничего не изменилось в привычном ритме разминок и отработок техники и ката, кроме одного: давление Учителя становилось все жестче. Он теперь беседовал с каждым из учеников лично, и вскоре многие стали ходить на тренировки с крестиками на шее. Крестики были разные: скромненький у Риты, серый массивный у Молчуна, изящный серебряный у Сони – кто что смог себе позволить… Самадин и Ахмед держались особняком. Но если Самадин открыто с Учителем не спорил, то Ахмед даже слышать о христианстве не хотел: за отступничество от веры ему полагалась какое-то суровое наказание.
Совершенно незаметно за какие-то полтора месяца почти все ученики школы приняли новые постулаты Учителя и не оспаривали их. Каждый чувствовал, что у него есть на это свои, особые причины, поэтому сомнений в правильности выбора не возникало. Единственное, что смущало старших учеников, – это яростное и совершенно для них новое отрицание Учителем буддизма как основы воинских искусств. Но тренировки продолжались с соблюдением всех правил, установленных раньше, и ученики решили вопросов пока не задавать.
Учитель всегда любил говорить перед молчащим строем учеников о смысле жизни. Теперь к этому добавились христианские проповеди, вычитанные им в богословских книгах. Ученики подолгу стояли босиком на холодном деревянном полу, и никто из них не решался пошевелиться: слово Учителя – закон! Казалось, что под крышей спортзала всё больше и больше сгущается тьма греховности и давит не неразумных учеников, лишая воли к сопротивлению. Сначала заболела Кнопочка: она слегла с сильным воспалением. А через время и Соне стало трудно ходить на тренировки. Несмотря на личные успехи, несмотря на любимых учениц, она чувствовала себя всё хуже и хуже – с огромным трудом собиралась и шла каждый вечер в спортзал, словно на заклание. Ее тело отчаянно сопротивлялось нагрузкам, засыпало на ходу, слабело. Оно требовало отдыха. Так продолжалось достаточно долго, пока не пришла боль. Приговор доктора был однозначным: операция! Что явилось причиной заболевания, можно было только гадать. Но опухоль выросла также быстро, как и Сонины мышцы, – за к5акие-то последние несколько месяцев.
Вадим к Сониной беде отнесся равнодушно, так и не сумев простить каждодневные тренировки и отсутствие должной, как он считал, заботы о нем. Сидя за столом на кухне в один из вечеров, когда Соня решила остаться дома, он рассуждал спокойно, словно это произошло с чужим человеком:
– Операция? Зачем?
– Мне очень плохо, может быть онкология.
Он пожал плечами и, доедая котлету, проговорил с набитым ртом:
– Тебе удалят всё, что можно, начнутся гормональные проблемы… Ты подумай, надо ли?
– А что мне делать, Вадим? – Соне хотелось плакать.
– Продолжай ходить на тренировки, бегай босиком по стадиону, стой на холодном полу. Может, сама рассосётся, – он сказал это с издёвкой, прекрасно понимая, что жена осознаёт его правоту.
Соня, меньше всего ожидавшая именно такого ответа, ушла. Возразить ей было нечего, муж был прав. К сожалению, о печальных последствиях тренировок никто не предупреждал – почему-то считалось, что каратэ приносит только здоровье. Да и о женских проблемах, если честно, никто в спортзале, кроме Сони, не задумывался.
Вадим сам пришел в комнату:
– Сколько тебе надо денег?
Соня, не глядя на него, назвала сумму, и он, достав деньги из бумажника и бросив на тумбочку, молча вышел.
Учитель к сообщению об операции отнесся с удивлением, словно Соня решила его разыграть. В его мимолетном взгляде Соня увидела недоверие: «Опять эти женские штучки…», словно самой большой неудачей Сони было родиться женщиной.
Он отпустил ее домой и, прощаясь, сказал:
– Получи благословение у священника… Обязательно!
Благословение Соня решила получить позже. Прежде всего, она собралась отдать долги и выполнить все обещания: вернула приятельнице давно взятые книги, одному сыну дошила рубашку, другому подклеила энциклопедию, сводила их в зоопарк. И все дни хождения по докторам и собирания справок Соня пребывала в странном состоянии – будто это последние спокойные дни. За благословением она пошла в старую церквушку на окраине города, где бывала в детстве с покойной бабушкой. Сквозь высокие узкие окна пробивалось декабрьское солнце. Внутри – непривычно пусто, холодно и торжественно.
– Здравствуйте, батюшка, – Соня неловко поклонилась священнику, – разрешите получить благословение.
Лицо священника было так же торжественно, как и убранство часовни, оно ничего не выражало.
– На что вам нужно благословение?
– На операцию ложусь.
– А от чего операция?
– Спортом занималась.
– Каким спортом?
Соня растерялась: говорить или не говорить? Потом собралась с духом:
– Каратэ… – и тут же, испугавшись, что он ее перебьет, быстро добавила: – Но Учитель наш проповедует христианство, мы все в церковь ходим, – и зачем-то опять поклонилась, как заведенная кукла.
Батюшка сдвинул брови, хотел что-то сказать, но только осуждающе покачал головой, наскоро благословил и ушел за алтарь. Вышло это благословение поспешным, неискренним, словно он не хотел всей душой, но не смог отказать заболевшей. Соня почувствовала себя так, словно от нее избавились. Она постояла, глядя в пол, и направилась к выходу, ругая себя за откровенность. И все же из церкви ушла успокоенной: наставление Учителя было выполнено.
После благословения Соня, занимаясь предоперационной суетой, стала читать «Отче наш» и другие молитвы, обращаясь к Богу. А потом приходили на ум буддийские высказывания и успокаивали сердце, внося в его биение свой особый, размеренный, ритм. И вот так, не в силах решить, какая религия ей ближе, Соня молилась и Богу, и Великой Пустоте, – молилась искренне и отчаянно. Но, как ни странно, она внутренне даже стала желать операции – захотелось, наконец, покоя и какой-то определенности, ибо нечеловеческий ритм тренировок давно измотал ее не очень выносливый организм.
В предоперационной палате, где ей предстояло провести сутки, было холодно: больница не отапливалась. Пациентки терпели, спокойно ждали своего часа, подсознательно готовые к худшему. Воздух был наполнен отчаянием, никто не улыбался, никто ни на что не надеялся. Соня отчаиваться не собиралась. Она не знала, откуда взялись силы, но весь день болтала с товарками по несчастью, развлекала их глупыми старыми анекдотами. И даже отжималась от выцветшего пола, когда тело начинала бить дрожь. У кого-то из женщин нашелся кипятильник, и все немного согрелись чаем. А когда падающее в горизонт зимнее солнце осветило палату холодными лучами, Соня тихонько ушла в коридор и, надолго остановившись у заиндевевшего окна, сквозь слезы смотрела на закат. И снова молилась разным богам.
Вечер прошел в беседах: женские истории способны скрасить любое одиночество. А ночью, когда все уснули, снова пришла боль – ноющая, пронизывающая крестец, изматывающая. И Соня испугалась по-настоящему: «Поздно. Врачи уже не помогут». Но продолжала лежать, дрожа от холода, терпела, слушала сонное дыхание и постанывания соседок. Как-то незаметно навалилась темнота, небытие, и очнулась она, когда в палату вбежала молоденькая сестричка:
– Просыпайтесь, женщины! Через час профессорский консилиум. Первыми пойдут операционные…
Соня и ее соседка, попавшая в больницу с сильным кровотечением, переглянулись: этот день был Сониным, а следующий – ее. Остальные расслабленно зашевелились в койках, не собираясь быстро покидать сомнительное тепло фланелевых одеял. Соня пошла на предоперационный консилиум первой. Она была спокойной и сосредоточенной. От голода кружилась голова – весь предыдущий день она ничего не ела. Доктора – в белоснежных костюмах и халатах – показались ей пришельцами из другого мира: на Соню они не смотрели, сыпали непонятными терминами, листали бумаги. В углу переговаривались молодые симпатичные студенты. Все происходило будто не с ней. Когда начался осмотр, толстый бородатый профессор долго щупал живот, недоуменно хмыкал, потом проговорил:
– Что за ерунда? Где история болезни?
Медсестра подала ему папку, он начал шумно листать… Соня почувствовала, как обрывается сердце: «Все, конец! Надо было ночью звать медсестру…».
– Вот, смотрите, – он ткнул пальцем в исписанный лист, – размеры опухоли указаны четко, диагноз подтвержден.
– Профессор, в чем проблема? – пожилая доктор, заведующая отделением, посмотрела на него поверх очков, – у больной что-то не так?
– Конечно, не так! Она не больная! Я не вижу никакой опухоли! – и профессор, кинув на стол папку, отошел в сторону.
Студенты в углу перестали шушукаться, доктора с удивлением посмотрели на Соню. Ее живот прощупала заведующая, затем по очереди – палатные доктора… Опухоли не было. Повисло молчание. А профессор вдруг широко улыбнулся, подошел к Соне и сказал:
– Идите домой, женщина. Немедленно уходите отсюда! Какое везение! – и потом добавил в сторону заведующей: – А историю болезни внесите в отдельный архив. Такое редко, но случается – один случай на тысячу, – и еще что-то пробормотал по латыни.
– Зовите следующую…
Передать состояние Сони в тот день трудно. Она запомнила хмурого таксиста, нависшее над городом небо, колючий снег. А потом – долгий сон, до самого вечера, благо никого не было дома. Запомнилось недоумение Вадима: зачем все это было нужно затевать? Она с ним не спорила – не было ни сил, ни мыслей, ни желания что-либо объяснять и доказывать. А вечером позвонила Рита:
– Ты где, Соня?
– Я уже дома.
– Ну, ты даешь! А я у тебя в больнице, апельсины принесла… Что произошло?
– Рита, долго рассказывать, просто все обошлось. Передай Учителю, что я через неделю буду. Вот только в себя немного приду.
– Ну ладно, бывай…
После возвращения в спортзал Соня задала Учителю прямой вопрос:
– Если буддизм христианством отвергается, то как можно совместить нашу веру и японское каратэ?
Он пригласил ее в сумрачную каморку, освещаемую слабым светом настольной лампы, и долго рассуждал о Боге, вере, о подвижниках и отшельниках. И – ни слова о каратэ. Соня слушала, кивала головой, молчала… Потом Учитель выпроводил ее вон, и она продолжила тренировку с еще более неясными представлениями: привычка анализировать события и приходить к определенным решениям в этот раз Соню подвела, ибо не было четкого понимания происходящего даже у самого Учителя. И все же в сознании Сони произошел перелом. Она так и не поняла, какие силы помогли избежать скальпеля хирурга, и по совету Учителя раз в неделю, за два часа до тренировки, стала ходить на службу. Однажды она увидела среди прихожан Учителя – он стоял, смиренно склонив голову, ни на кого не смотрел, крестился. Казалось, он весь – там, в вере, в Боге, в страданиях святых. А Соня вдруг застеснялась своих джинсов, короткой курточки, стала одергивать свитер. Ей очень захотелось поймать взгляд Учителя, увидеть в нем одобрение. Но она знала, что здесь, в храме, здороваться неуместно. И чем дольше Соня ходила на службы, тем болезненнее становился вопрос: «Как сочетать христианство с японским каратэ?». И чем больше она узнавала о христианстве из книг, тем меньше понимала, зачем каратэ нужно лично ей.
Спустя годы, оглядываясь назад, Соня со всей ответственностью сможет сказать только одно: надо быть очень зрелой личностью, чтобы спокойно принять и воинские искусства, и религию. Ученику-воину, если он действительно хочет стать мастером, необходимо сделать один-единственный выбор: «не убий, не навреди». И ему не раз придется подставить под удар и «правую щеку, и левую» без желания мести и самоутверждения. А это заурядной человеческой натуре часто не под силу. Не осознанные до глубины и не принятые сердцем любые верования в слабых душах рождают агрессию, с которой необходимо бороться только пониманием. Занятия воинскими искусствами эту агрессию умножают многократно. Действительно, зачем накапливать такие знания, если их нельзя применить на практике? А применимы ли они вообще или это только миф? А если попробовать?..
Вопросы нарастают, как снежный ком, и тот, кто откажется их для себя решать, либо бросит обучение, либо сломается морально, либо пойдет по пути самоуничтожения.
Следование настояниям Учителя проповедовать христианство и насаждать его в миру вылилось в серьезные сомнения и терзания неокрепших душ учеников. Учитель окончательно отринул буддизм как явление сатанинское, но с непонятным упорством продолжал вести тренировки. Самадин, Молчун и Рита безоговорочно верили своему наставнику. Ахмед в христианство переходить не собирался и ни в чем не сомневался. А Соня… Ей пришлось тяжелее всех.
Дело в том, что каждый вечер после тренировки Соня, Джек-Попрыгунчик, Самадин и Учитель шли домой пешком, им всем было по пути. Если раньше они следовала за ним молча, сзади, то теперь этого времени хватало, чтобы побеседовать о многом. Учитель все время говорил о христианстве. Он вообще стал много говорить. Соня даже не пыталась спорить, понимала, что это бессмысленно, – ей было положено молчать. А если бы она и решилась высказать свое мнение, Учитель быстро поставил бы ее на место. Поэтому Соня предпочла благоразумно соглашаться и слушать. Она повиновалась, скорее, по привычке, а привычка, как известно, не нуждается в здравом смысле.
Как раз в это время произошел случай, которого Соня стыдится до сих пор.
У нее была смертельно больна пожилая родственница – вечная работница, прекрасный, добрый человек. Соня знала, что спасти ее нельзя, но было жаль эту женщину. И она обратилась к Учителю за советом:
– Чем можно помочь умирающему человеку?
– Его необходимо исповедовать, – уверенно, без раздумий, ответил тот и тут же научил, как найти священника, как с ним договориться. – Смерть без покаяния закроет для нее ворота рая, и она умрет навсегда.
– А если она не захочет исповедоваться? Она ведь не верующая, в церковь не ходит.
– Значит, убеди ее в этом.
Искренне веря в правоту Учителя, Соня стала настойчиво уговаривать бедную женщину исповедаться и покаяться. Та испугалась, но резко отказать не могла, потому что относилась к Соне с большой любовью. Все это тянулось больше месяца: Соня каждый день ходила в больницу, ухаживала, подсовывала под подушку купленные в церковной лавке книги. Умирающая сопротивлялась, но слабо – боялась обидеть молодую родственницу. И, в конце концов, согласилась на исповедь.
В церкви Соня, договариваясь с батюшкой, вдруг расплакалась, и тот подумал, что она тяжело переживает болезнь близкого человека. Ему было невдомек, что Соня рыдала от отчаяния – ее двоюродная тетушка шла на исповедь только ради неразумной племянницы, которая в глубине души все прекрасно понимала, но боялась нарушить волю Учителя. И большое счастье, что священник в последний момент отказался ехать в больницу по причине почечных колик. А может, и не было никаких колик – просто батюшка тоже почувствовал в происходящем фальшь. И Соня за этот отказ благодарна ему до сих пор. Он понимал, что навязывать исповедь умирающему – значит лишить его последней надежды. Да и сами доктора отнеслись к просьбе Сони без особого одобрения: «Да, был тут у нас однажды поп. Такой цирк устроили!».
Родственница Сони скончалась. Она уходила тяжело, мучительно, болезненно хватаясь за жизнь, словно утопающий за соломинку, изводила близких просьбами. Ее смерти ждали как избавления. А Соне было нестерпимо стыдно и за себя, и за Учителя, которого она так опрометчиво послушалась. Но не осудила – он, уверовавший сердцем, следовал наставлениям христианских мудрецов. Откуда ему было знать о чувствах двух женщин – молодой и пожилой, связанных родственными узами? Как он, по-мужски уверенный в своей личной правоте, мог понять правоту умирающей?
Несмотря на нелепость происходящих событий, вера в Учителя по-прежнему была сильна, как никогда. И Соня упорно сопротивлялась внутреннему желанию проанализировать происходящее или, в крайнем случае, поделиться с кем-нибудь. Но кто смог бы ее понять? Вадим? Он даже не подозревал, что творится в ее душе. В тот непростой год он фактически потерял свою жену, они не виделись днями. Соня оказалась в глухом одиночестве. И лишь тогда поняла, что единственный способ покончить с душевным разладом, – это сделать окончательный выбор. И он был сделан.
Как-то поздней январской ночью, когда многоквартирный дом давно уснул, Соня собрала все книги, купленные за время занятий каратэ, – по восточной философии, фантастику, руководства по боевым искусствам, аккупунтуре и лечению и устроила на заднем дворе, возле контейнеров с мусором, огромный инквизиторский костер. Она стояла и смотрела, как горят страницы книг, как корчатся в огне обложки, сопротивляясь казни. На душе было отчаянно горько, но Соня энергично мешала палкой костер, чтобы не затухал, рвала и подбрасывала в огонь все новые и новые страницы. В отсветах пламени мелькали до боли знакомые строки, и казалось ей, что вместе с книгами пылает ее сердце. Но Соня убеждала себя, что это горят ее сомнения и боль, и на какую-то секунду становилось легче.
К костру из темноты выполз местный бомж Вован-Болван, закутанный в потертый ватник, и стал греть руки. Глаза его был пусты. Соню, спрятавшуюся за отсветами пламени, он не узнал.
– Выпить есть? – беззубый рот прошамкал слова, не ожидая ответа, и он снова уставился в костер.
Вот так они вдвоем и стояли, глядя, как догорают последние листы. Долго стояли. С неба сыпал мелкий сухой снежок, было безветренно. Потом Вован-Болван убрался так же незаметно, как и появился. Вспыхнул, словно в последний раз напоминая о себе, лик Будды с прогорающей обложки, и тьма стала совсем густой. Соня побрела домой. Вошла в квартиру, тихо разделась, решила попить чаю. Заварки на столе не оказалось. Она стала шарить в кухонном шкафу в надежде отыскать завалявшийся пакетик. Рука случайно нащупала книгу – старенький томик Булгакова, который она так любила читать за утренним кофе – роман о тьме и свете, о Христе и дьяволе. Она взяла книгу, села к столу и до рассвета листала знакомые страницы. И думала о том, что только с Божьей помощью книга с таким странным содержанием осталась в живых. А ведь еще несколько часов назад она сожгла бы ее в первую очередь. Значит, пока не судьба.
Да, решение посвятить себя Богу Соня приняла, пути к отступлению были отрезаны. Но хуже всего оказалось то, что тренировки продолжались без изменений. Глубоко уверенный в своей правоте Учитель привычно показывал приемы самообороны, объяснял, в каких местах легче всего ломать позвоночник, руку или голень, требовал отличного знания элементов ката и неустанно следил за высоким боевым духов учеников. Все это для Сони стало невыносимым, и однажды она не выдержала – направилась в гости к своей однокурснице, жене священника, которой все и рассказала. Плакала навзрыд, словно каялась в тяжком грехе, и боялась не найти нужных слов, чтобы объяснить свое состояние.
Молодая матушка сочувственно выслушала:
– Не убивайся так. Господь мудр, он приведет тебя к решению. Ты только молись и проси.
– Я не хочу заниматься тем, что противно Богу. И бросить не могу, потому что это будет предательством – Учитель слишком многому меня научил. Он не простит меня…
– А ты подожди. Просто подожди. С верой в сердце и благодарностью Ему…
И Соня решила ждать. И еще она с того времени просто перестала думать – как перестали думать Рита и Молчун.
Глава 13. Новая цель
Учитель, рьяно взявшись проповедовать религиозные постулаты отцов православной церкви, не собирался прекращать занятия, чем Соня была очень огорчена. Христианство с его гуманными постулатами ей понравилось больше, чем философия боевых искусств. Захотелось душевного покоя, полного смирения с волей Всевышнего. Она в тот момент уже не понимала, зачем ей лично наука борьбы. Но внутреннее обещание верности, данное Учителю однажды, держало ее в тисках, словно кровная клятва, и не было сил принять решение самостоятельно – в любом случае это выглядело бы предательством интересов школы, которой она посвятила все свои устремления. Неизвестно, о чем договорились после семинара Учитель с президентом Ассоциации по телефону, но внезапно начались радикальные перемены, идущие вразрез с новыми проповедями и наставлениями. Учитель зачем-то решил повысить статус старших учеников и подготовить их для получения черных поясов. Это были Ахмед, Джек-Попрыгунчик и Рита. Кроме того, Самадин и Молчун, уже имея черные пояса, претендовали на вторую высшую категорию. И подготовка к этому событию началась более чем серьезная.
Соня осталась в одиночестве, что было ей на руку: на нее перестали обращать внимание, и она с увлечением занялась отработкой техники. Так прошло недели две. Закончился январь с его шумными празднествами. Подготовка новых аттестационных программ заняла все внимание Учителя, и каждая тренировка проводилась им теперь со старшими. Однажды Учитель пригласил кандидатов к себе в кабинет. Последней вызвал Соню. Когда все чинно расселись, сухо сообщил, что будет готовить на получение черного пояса и ее – ученицу второго года обучения. Никто не возразил. Даже тени эмоций не проскользнуло на лицах учеников. Он возражений не ждал, просто поставил всех перед фактом.
Когда вышли из кабинета, вокруг Сони тут же образовалась стена отчуждения. Еще бы: Рита, Ахмед и Джек-Попрыгунчик за восемь лет выросли только до коричневых поясов. А Соне – такая честь. Интересно, чем она ее заслужила? Соня сразу почувствовала себя отверженной. Впрочем, такое отношение продолжалось недолго: все знали, что решения Учитель принимает сам, и его побуждения – загадка для всех. Но самой большой загадкой такое решение стало для Сони. «Из грязи в князи»? Непонятно было, не укладывалось в ее представлении о созданной Учителем системе, в которой не было места похвалам и таким вот необычным, незаслуженным подаркам. Это показалось подозрительным, Соня почувствовала подвох. Надо было обдумать, посоветоваться. Возможно, отказаться. Но с кем советоваться? Друзей давно не было, да и Вадим, узнав о случившемся, неожиданно обрадовался: «Ну, наконец-то ты хоть чего-то достигнешь!». Христианство, в которое Соня погружалась все глубже и глубже, начисто отрицало любой «рост», кроме духовного. Но слишком уж заманчивой оказалась перспектива за два года заработать черный пояс. И она согласилась. Впрочем, ее согласия никто не спрашивал. Много позже, перед самым экзаменом, Соня все же сделает попытку сойти с дистанции. Она все время будет чувствовать, что не только черный пояс, но и элементарный зеленый ей просто не по физическим силам, а знание одиннадцати ката не дает гарантию мастерства. И ей хотелось бы находиться в школе долго и просто заниматься, не заботясь о карьере. На ее доводы Учитель ответит: «Начатое дело надо доводить до конца». Соня захочет ответить ему, что, по сути, еще ничего не начинала, что никаким мастерством пока не владеет, но привычно промолчит.
Подготовка к экзамену объединила учеников. Они стали сплоченной командой, отбросили все свои внутренние комплексы, недоверие друг к другу и сблизились в едином стремлении доказать, на что они способны. Даже всегда смешливый Джек-Попрыгунчик занимался так, будто от этого зависела его жизнь. И Соне странно было наблюдать его сосредоточенное серьезное лицо. Сказать, что все они вдруг стали друзьями, было нельзя. Молчун по-прежнему всех сторонился и молчал, Рита была грустной из-за отсутствия денег на поездку и аттестацию, Самадина и Ахмеда материальный вопрос тоже сильно беспокоил. И всё же это было хорошее время, о котором Соня вспоминает до сих пор.
Никто больше не пропускал тренировок. Штанги тягались с энтузиазмом, увеличивался вес. Сложнейшие ката отрабатывались до автоматизма. На кулаках отжимались по пятьдесят-восемьдесят раз, пресс легко доводили до двухсот, отрабатывали удары и блоки, тренировали дыхание. Соня наравне со всеми переносила тяжелейшие нагрузки и не жалела себя на тренировках. Увлекшись, она пропустила тот момент, когда надо было остановиться. Тело, преодолев пределы выносливости, потеряло чувствительность. Инстинкт самосохранения, основанный на естественном страхе боли и смерти, исчез. В тот момент Соне казалось, что по плечу абсолютно все: сорокакилограммовая штанга, отжимания от пола, долгий бег по стадиону, мощные удары и бесконечные ката с противником и по воздуху. Соня не отдыхала. Зачем телу отдых? Оно ведь стало таким послушным! Она искренне поверила, что занятия боевыми искусствами способны сотворить чудеса даже с такой домашней неприспособленной клушей, как она. Вот только как-то нехорошо побаливало сердце, в голове от перегрузок появился странный шум.
Рита не смогла простить Соне неожиданный рывок по «служебной» лестнице: она поняла, что симпатии Учителя не на ее стороне. В паре они больше не работали, и причин этому было достаточно. Однажды Соня подошла к Рите и попросила ударить ногой в область живота, чтобы проверить блок на среднем уровне. Рита, не раздумывая, со всей силы ткнула голой пяткой в Сонину печень, но не по правилам, а как-то подленько, без предупреждения. Соня согнулась от боли и выдавила: «Спасибо». На лице Риты промелькнуло удовлетворение: «Сама виновата, хреновый из тебя боец…». В другой раз, привыкшая к тому, что Рита намного мощнее, Соня, уже не чувствуя собственной силы, так отшвырнула ее в отработке элемента ката, что напарница ударилась головой о деревянный пол и едва не потеряла сознание. Были и другие похожие случаи, после которых бывшие подруги стала друг друга сторониться. Дух соперничества оказался сильнее дружбы. Оберегая себя от перегрузок, Рита незаметно отстранилась от процесса подготовки – сильно не перетруждалась, не проявляла никакого особого рвения, держалась от Учителя подальше, на ребят поглядывала снисходительно: «Лезьте-лезьте из кожи вон, а мне и так неплохо».
Жизнь Сони разделилась на две несовместимые половины. В первой половине был страх темноты, слезы и самоуничижение, слабость и нерешительность. Во второй Соня перестала бояться всего и вся, кроме одного – Учителя. Он являлся для неё непререкаемым авторитетом, познавшим, как она хотела думать, высшую истину. И самым страшным для Сони было потерять его так тяжело завоеванное доверие. В отношениях Сони и Учителя появился оттенок некой задушевности. Каждый раз, когда они возвращались поздней ночью пешком с тренировки, он рассказывал о своей жизни так, будто давным-давно не было у него более близкого человека. Но это было обманчивое ощущение! Интуитивно Соня понимала, что она на тот момент заняла место молчаливого собеседника для одинокого человека, живущего в собственной замкнутой вселенной. И потому она никогда не спорила с ним.
С другой стороны, удивляли его пространные рассуждения о воинских искусствах как о явлении, чужеродном человеку. Соня не могла понять, в чём тогда смысл их занятий, и однажды спросила его об этом. Он отделался ничего не значащими фразами и стал намекать на нечто страшное и недоступное женскому ограниченному пониманию, совершенно отличное от того, что происходило в спортзале. И она согласилась с этим. Так было проще. Учитель часто высказывал собственное мнение о мироустройстве и конце света, о спасении души – мнение пугающее, не оставляющее надежды: «Спасутся только истинно верующие, – говорил он, – остальные погибнут». Соня снова привычно соглашалась, возражать не хотелось. Она в спасение истинно верующих при глобальных катастрофах не верила. Не верила она и в то, что философские сентенции Учителя смешны. Не хотела верить. Иначе тогда пришлось бы попросту развернуться и уйти. Вера по-прежнему оставалась крепкой и единственной нитью, которая связывала ее с каратэ.
Однажды, в один из таких поздних вечеров, бросился им навстречу небольшой породистый пес и стал весело облаивать незнакомцев. Соня улыбнулась: когда-то у нее был такой же. Повадки собак она знала отлично и не испугалась: потявкает и побежит за хозяйкой. Но Учитель неожиданно со всей силы ударил псину ногой по серой лохматой морде, и та с жалобным воем убежала в кусты. Соня сжалась. Пёс не собирался нападать, он всего лишь выслуживался перед хозяйкой, которая несла его поводок. Возникла неловкая пауза. Учитель первым нарушил молчание и начал оправдывать свою нелюбовь к собакам их низшей подлой сущностью, стал рассказывать об их коварстве. И опять Соня молча согласилась с ним, уговаривая себя, что он прав, что собака могла и укусить. В конце концов, она напала первой. А в глубине души росло понимание того, что Учитель – самый обычный человек, взявший на себя право решать за других, судить, наказывать, награждать и контролировать. Одновременно – агрессивный, не приемлющий чужих мнений, и за это отмеченный страхом, словно прокаженный уродством. Властитель душ своих учеников сам был в ловушке. Но, похоже, чувствовал себя вполне комфортно.
До поездки на аттестацию оставалось две недели. Тренировки шли своим чередом, экзаменационная программа практически отработана, огромное количество новой техники выучено, зачеты Учителю сданы. Но слишком мучительными для Сони стали тяжесть в голове и боль в сердце. И она решила, наконец, проконсультироваться у доктора. Диагноз оказался неожиданным: дистрофия сердечной мышцы, стабильно высокое давление, прямая угроза инфаркта. Доктор-кардиолог, молодая и обаятельная женщина, была крайне удивлена, узнав, что Соня занимается каратэ:
– Вы понимаете, что любой спорт вам противопоказан? По большому счету, я обязана дать вам направление в больницу. Но вы пришли вовремя, можно провести курс лечения амбулаторно. И, конечно, полный покой…
Соня не хотела согласиться с очевидным и упорно сопротивлялась:
– Я не смогу бросить тренировки, у меня через две недели аттестация на черный пояс.
Доктор спокойно посмотрела ей в глаза и проговорила:
– Ну что ж, тогда вы умрете.
Соня побледнела:
– Вы серьезно?
– Абсолютно серьезно. Я видела, как умирали молодые спортсмены от перегрузок. И сейчас в кардиоцентре лежит один, тридцать шесть лет. Сердце как пустой мешок. Шансов практически нет.
Соня пожала плечами и ссутулилась:
– Я сделаю все, что вы мне скажете. Буду лечиться.
– Вся проблема в том, что у вас врожденная аномалия сердечной мышцы. Но если бы вы не превышали нагрузки, ничего бы не случилось. Просто надо было обследоваться у доктора.
– Я не знала об этом.
– Многие не знают, к сожалению. Но такое происходит у девяноста процентов населения. Большинство убивает сердце алкоголем, никотином и стрессами. А вы решили сделать это спортом. Просто удивительно, какое легкомыслие!
Доктор назначила огромное количество лекарств, уколов, обязала прекратить тренировки и даже взяла с нее расписку, что она ознакомлена с диагнозом. В тот день жизнь Сони в очередной раз раскололась на две части: с привычным миром каратэ и новым, непосильным для нее знанием, которое начисто перечеркивало это самое каратэ. Она вышла из поликлиники, посмотрела на апрельское небо, остановилась. Мимо медленно проехал автомобиль с затемненными стеклами, пытаясь втиснуться на стоянку возле тротуара. Соня увидела свое отражение: худое осунувшееся лицо, тревожный взгляд. И ей стало страшно: «Что со мной происходит? Почему никто не сказал, не предупредил, не остановил? Как такое могло случиться? Разве Учитель не знал?». Она оглянулась вокруг и вдруг поняла, что уже больше полугода, с тех пор как начались тренировки на черный пояс, она смотрела на мир глазами человека, которому по плечу абсолютно всё. Она стала слишком самоуверенной, даже не подумав о том, что с силой играться нельзя. Об осторожности предупреждали восточные философы, христианские проповедники, врачи. И только один человек ей этого не сказал – Учитель, которому она доверяла безоговорочно.
…Он Соне не поверил: внешне она выглядела вполне нормально. С сомнением посмотрел ей в лицо.
– Я могу принести справку от доктора, – Соня говорила неуверенно, будто извинялась за то, что так получилось.
– Не надо… Ладно, с утяжелителями работать больше не будешь.
– Нет, вы меня не поняли. Я должна прекратить занятия и пройти курс лечения. И от аттестации я отказываюсь. Мне нельзя ехать.
Учитель помолчал, потом произнес:
– Тебе нельзя резко бросать тренировки. Будешь заниматься в свободном режиме. Главное – приходи в спортзал. И от аттестации не отказывайся. Я поговорю с руководством, чтоб экзаменаторы не относились к тебе слишком строго.
Соня ничего больше не смогла возразить. В голове завертелись малодушные мыслишки о том, что за две недели можно и подлечиться, что главное получить пояс, а там хоть трава не расти…
– Можно мне сейчас уйти домой?
Учитель понял, с возражений с ее стороны больше не будет, и коротко ответил:
– Можно.
Соня поклонилась и ушла в раздевалку. На душе после разговора стало легче – ей совершенно не хотелось вот так, резко, рвать со школой, которой она отдала столько сил и времени. Учитель в очередной раз принял за нее решение и тем избавил от сомнений. «Будь что будет, – думала Соня, шагая домой. – В конце концов, и Рита не раз исчезала, подлечивая свои почки, и у ребят не всегда всё гладко со здоровьем. Пронесет… Там видно будет… И наверное, Учитель прав: доктор меня пугает… А может, наоборот, права доктор, а не Учитель?». Вадим известие Сони о болезни воспринял более чем спокойно: его уже не удивило бы ничего. Слишком он устал вникать в ее противоречия. Тем более что на работе у него начался очередной аврал. Лекарства были куплены, и проблемы со здоровьем он предоставил решать ей самой.
Глава 14
Путешествие
Путешествие за черным поясом началось ранним утром.
Самадин, назначенный старшим, сразу подошел к Соне, по-хозяйски забрал у нее сумку и остался стоять рядом, словно телохранитель. Соня сначала удивилась такому вниманию, а потом, поразмыслив, поняла, что это был приказ Учителя. И не напрасно: отношения Сони с учениками дружескими назвать было нельзя – они так и не приняли ее стремительный взлет. К тому же никто в спортзале, кроме Учителя, не знал о ее болезни – говорить об этом было бесполезно, ибо ни сочувствия, ни поддержки она не нашла бы. Каждый свои проблемы решал либо с Учителем, либо в одиночку.
Соня наблюдала вокзальную сутолоку, равнодушно смотрела на возбужденных от предстоящих приключений товарищей и думала о том, как мало, по сути, она знает об Учителе. «Зачем он все это затеял? Зачем уговорил ехать на экзамен? Зачем я ему нужна – слабая, беспомощная, беззащитная?». Ребята радостно суетились. Самадин, оставив Соню, ушел за водой и булочками. А ее мысли вертелись вокруг одного вопроса: «Зачем? Он ведь не любит женщин, и нечего тут скрывать. Он не любит всех, кто не умеет подчиняться и беспрекословно следовать его приказам. Я не имею для его школы никакой ценности. Я – обуза для его далеко идущих амбициозных планов. А может, он хочет сделать мне таким образом подарок?.. Нет, что-то не верится. С чего бы?..».
Подошел поезд.
Соня, Самадин и Молчун устроились в одном купе плацкартного купе, Ахмед, Джек-Попрыгунчик, Рита – в другом, через стенку. Молчун некоторое время посидел в купе, потом незаметно исчез, и скоро в соседнем купе раздался его смех. Соня с Самадином остались вдвоем. Долгий путь скрашивали бесконечные разговоры. Соня, по привычке, слушала молча. Но ее собеседник оказался интересным человеком. Странно: два года занимались вместе, и только сейчас она узнавала его. У них оказалось много общего: семьи, дети, возраст. Так же, как и у Сони, у Самадина было слишком много вопросов к жизни. Огромный и сильный, он нуждался в сочувствии. Привыкший оценивать действительность с точки зрения Учителя, он совершенно не представлял, как можно реализовать блестящие знания в радиофизике. Довольствовался малым – случайными подработками, халтурой. Талант и неустроенность, сила и бездеятельность разрывали сознание на части, и он сильно от всего этого страдал.
Они долго говорили о его семье, и внезапно Самадин сказал:
– Тебе, Соня, надо уходить из школы каратэ. И как можно быстрее.
Соня не стала задавать ненужных вопросов – жизнь и так ей очень доступно разъяснила, что к чему. Она посмотрела на тянущиеся за окном пустоши, а потом спросила:
– А ты сам? Почему не уходишь?
– Я пока не вижу для себя выхода. Школа дает хоть какую-то стабильность.
– Зачем тебе тогда второй дан?
– А кого в этом спортзале не убеждал Учитель? Разве с ним можно спорить?
Соня поняла, что Самадин догадывается о ее сомнениях. Она опустила глаза. Самадин продолжил:
– Знаешь, Соня, я в этот спортзал пришел первым. И я первый перестал бояться Учителя…
Это была запретная тема, оба замолчали. Почему-то о нем говорить было невозможно, как будто он все время находился рядом. Но Соне хотелось продолжить разговор.
– Самад, Учитель как-то сказал мне, что воинские искусства были придуманы не людьми…
Самадин улыбнулся:
– Мне кажется, он прав. Не знаю, можно ли этому верить, но есть легенда. Говорят, за двадцать семь веков до нашей эры в районе Тибета появился Желтый Император и через триста тридцать три года улетел в небо на огненном драконе вместе со своими соратниками, которых было ровно сто восемь. Люди эти были высокого роста, мощного телосложения и сильно отличались от местных племен. После их сказочного исчезновения в Китае быстрыми темпами стали развиваться философия и астрономия, медицина, металлургия и многое другое. Знания о воинских искусствах тоже были переданы людям воинами Желтого Императора, они обучили их искусству боя. Говорят, Желтый Император много воевал.
Соня улыбнулась:
– Знаешь, на что это похоже?
– Знаю. На пришельцев. Но почему бы и не предположить помощь внеземной цивилизации? Ты же знаешь, что только на Востоке бойцы владели тайной психических воплощений в тотемного зверя. Или возьми тех же японских ниндзя… Не думаю, что малоразвитые китайцы того времени могли бы додуматься до этого сами.
– Хорошо, а как тогда быть нам – тем, кто занимается воинскими искусствами сейчас? У нас нет Желтого Императора, и мы слишком далеки от совершенства.
– Ну, во-первых, Соня, мы не совсем правильно строим тренировки, нарушаем многие законы, осознание которых дано только людям, восточным по сути. Мы же, воспитанные западным прагматизмом, уверенно рвемся к результату и забываем главное: а что потом, после получения результата?
– А во-вторых?
– А во-вторых, смысл воинских искусств не в спарринге. Главная цель – сама жизнь.
– Ты что, Самад, считаешь, что можно быть слабой, как я, и все равно победить?
Он нагнулся над столом, приблизил свое лицо к ней, в глазах заиграли огоньки:
– Соня, а разве ты не победила? Разве твоя поездка на аттестацию – не из ряда вон выходящее событие? – Он откинулся к стенке купе и улыбнулся: – Перед собой-то не лукавь…
Соня покачала головой:
– Самад, это не моя победа. Здесь что-то другое, я чувствую это. Как будто я потеряла волю сопротивляться и уже ничего не решаю.
– Не знаю, не мне судить. Но совершенно уверен: мы потеем и убиваем себя в спортзале, чтобы держать удар каждый день и каждый час в повседневной жизни. Вот поэтому я и не ухожу из школы. Хочешь или нет, но наш Учитель талантлив в этой науке: каждого из нас он ставит в невыносимые условия, каждому из нас помогает, каждого ведет, пока нет сил и не сформирована защита.
– Тогда почему ты говоришь, что мне надо уходить?
– Потому что все это не для женщин.
– Так что, и жизнь не для женщин?
– Кажется, да, – он мягко улыбнулся. – Такая жизнь не для тебя, Соня. Муж, дом, дети… Зачем тебе бой? Моя жена тоже два года занималась в школе, здесь мы и познакомились. Но сразу после свадьбы я забрал ее из каратэ.
– Я уйти не могу. Пока не время…
Долго тянулась дорога, много было разговоров. И ни разу никто из соседнего купе не нарушил уединения Сони и Самадина, словно им давали возможность наговориться всласть. После прибытия на вокзал отправились в офис Ассоциации. Ребят встретили радушно, усадили на черный кожаный диван, предложили кофе. Девочки-секретарши — обладательницы черных поясов — в отличие от Сони и Риты были нежными, хрупкими и сексуальными. Их движения казались кошачьими, короткие юбки обнажали красивые ноги, и приезжие парни кидали невольные взгляды на эти голые ноги, пока их обладательницы готовили кофе. Когда девушки сели на свои места, легкое волнение улеглось. Самадин ушел хлопотать о гостинице, а Соня, прервав затянувшееся молчание, сказала:
– Надо отдать документы. Учитель сказал, чтобы мы это сделали сразу.
Рита грубо ее осадила:
– Не лезь! Не ты здесь старшая.
Ахмед, Молчун и Джек-попрыгунчик сделали вид, что ничего не услышали. Соня осеклась, вжалась в диван и подумала: «Действительно, куда меня понесло? А Рита – сволочь». Да, без Самадина Соня здесь была никто. Странная вещь стадный инстинкт. Люди, собравшись в толпу, готовы в один момент растоптать отступника. Но вот по одному… Когда женщины оказались вдвоем в номере, Рита вдруг стала спокойной, расслабленной и даже услужливой. Соня почувствовала тревогу. Происходящее ей нравилось всё меньше. Кажется, Самадин был прав.
Перед экзаменом учеников лихорадило. Правда, деньги, собранные учениками и переданные руководителю Ассоциации каратэ, гарантировали успех – сам факт участия в аттестации предполагал великолепную подготовку учеников, что вполне соответствовало действительности. И все же они волновались. Причем эта нервозность едва не переросла в серьезный инцидент в гостинице между Соней и Джеком-Попрыгунчиком. Причина была до смешного проста: Джек, заняв на тот момент лидирующее положение среди ребят, чего ему никогда не позволял делать Учитель, предложил выполнение техники, которую Соня, обучавшаяся ускоренными темпами, еще не успела освоить. Наверное, это в полной мере показало бы Сонину несостоятельность перед президентом. Самадина в тот момент не было. Но Соня категорически отказалась: она, конечно, могла бы отработать новую связку за вечер с помощью того же Джека, но ей было нехорошо и хотелось покоя. Сначала Попрыгунчик, ничего не сказав, ушел, а потом вернулся и, подойдя вплотную, издевательски произнес:
– Что, самая крутая? Да я тебя в лепешку сомну…
Дело оказалось не в том, что Соня отказалась лично, а в том, что она разрушила его планы повести за собой группу, пока Самадин гулял по городу, подыскивая подарки детям. И тут в комнату неожиданно вошел Самадин:
– Чтоб тебя больше здесь не было…
Джек уничтожающе посмотрел на Соню, так и не проронившую ни слова, и выскочил из номера. Самадин вышел за ним. Конфликт был исчерпан, благодаря силе сэнпая. Соня убедилась, что Самадина действительно боятся все старшие ученики.
Экзамен прошел спокойно. Экзаменаторы были вежливы и даже похвалили Соню за четкое выполнение ката. Потом было вручение золотых аттестатов. Потом – тихий солнечный весенний вечер в городе. Недолгие сборы, ночной поезд – и все осталось позади, словно и не было долгого времени подготовки, нездоровья, нелепых мыслей, душевных конфликтов. Было ощущение победы. И в этом Самадин оказался прав: она действительно победила! О том, что она будет делать с этой победой, Соня пока не думала и наслаждалась отдыхом, слушая размеренное постукивание колес поезда. В том, что жизнь ее изменится, она не сомневалась, но в какую жизнь она вернется, предугадать было трудно.
Глава 15
Возвращение
Триумфальное возвращение домой было очернено чувством незаслуженности столь высокой награды, и это чувство испытывала не только Соня. Как-то пусто стало на душе. Пока ехали в поезде домой, у Джека-Попрыгунчика исчез весь его боевой пыл, Рита вообще не показывалась с верхней полки, а Ахмед перебазировался в купе к Самадину и Соне: «Какой я дурак! Нада была раншэ от ных уйты! Слышкам шумна!». Из всех, кто сдали экзамены на черные пояса, Соня, положа руку на сердце, настоящими бойцами назвала бы только двоих: Джека и Ахмеда. Но даже им было не по себе. Если, будучи младшими учениками, они еще верили в легенды о непобедимости мастеров, то, получив черные пояса, лишились всех иллюзий относительно чудес воинских искусств. Слишком всё оказалось обыденно, буднично, предсказуемо. Деньги – аттестат. А можно бесплатно, благодаря собственным достижениям? Нельзя. Больше всего на свете Соне стало обидно за Учителя: он создал систему, напоминающую секту, где обучали, в первую очередь, молчать, и эта система оказалась тюрьмой. Здесь все было тривиально, просто и до глупости банально: получил черный пояс – можешь набирать учеников и зарабатывать себе на жизнь. Такая себе, путевка в профессию. Возможно, для Учителя это была реализация собственного долга по отношению к ученикам. А ученикам еще предстояло отдавать долги, в которых они оказались из-за финансовой несостоятельности. И это было грустно.
Ярче всего врезался в память Сони момент, когда Учитель встретил своих учеников после приезда с аттестации. Он хотел казаться строгим, но глаза его странно «плыли»: перед ним стояли будущие маленькие учителя, взращенные лично им. И, когда он повязал каждому черный пояс, когда их такими увидели младшие ученики – в зале возникло напряжение. Младшие ученики завистливо молчали. Никто не подошел, не поздравил. И вот такой отверженной группкой, вокруг которой сразу возникла стена отчуждения, старшие молча занялись своим делом.
Уже на первой тренировке аттестованные поняли, что им в этом зале больше некуда стремиться, и это их объединило. Чувство растерянности не отпускало. Даже Соня больше не казалась чужой. Вроде, наступила новая жизнь. Но как в ней жить, никто из них не знал. Молчун молчал, Самадин ничего не делал и переминался с ноги на ногу. Джек стал паясничать: по-обезьяньи взбирался на деревянный манекен в пыльном углу, корчил рожи. Его выстиранное белое кимоно с черным поясом не вязалось с комичностью ситуации, и оттого сам черный пояс казался лишним.
Вскоре растерянность прошла, тренировки пошли своим чередом. Соня теперь, не напрягаясь, приходила три раза в неделю, спокойно отрабатывала ката, технику. Да и сама работа старших учеников напоминала отдых: Учитель ничего не приказывал и ни за чем больше не следил. Впервые он разрешил стелить на деревянный пол маты, и отработка ката в паре стала похожа на веселое времяпровождение. И сами старшие ученики, получившие черные пояса, оказались на положении баловней судьбы, которым позволялось практически все: Учитель был необыкновенно добр и благодушен. Какое-то странное настроение сложилось в зале в тот момент, все стали ходить на тренировки с большим удовольствием, расслабились. У многих даже возникла крамольная мысль о том, что Учитель в корне изменился, и отныне вся работа будет строиться на доверии и взаимопонимании.
Как-то раз Соня в парной работе оказалась с Джеком-Попрыгунчиком. И он начал обучать ее так, как никогда не обучал Учитель. Он показал Соне, что такое быстрый и точный удар! Это было настолько для нее ново, что она ухватилась за его объяснения, как за спасительную соломинку, и один этот момент стоил двух лет жестоких тренировок! Впоследствии Соню не раз спасал показанный Джеком прием, и никто из ее случайных и неслучайных противников не мог понять, почему ей удается пробить защиту.
А еще через несколько тренировок Учитель вызвал Соню и Молчуна в свой мрачный кабинет и произнес следующее:
– Отныне в этом спортзале старшими после меня становитесь вы оба. Ты, – он ткнул пальцем в сторону Сони, – над женской группой, ты, – палец в сторону Молчуна, – над мужской. И никто не посмеет оспаривать ваши слова и приказы. Если надо – наказывайте младшего, если надо – унижайте и подставляйте. Сделайте все, чтобы выгнать из зала того, кто не будет соответствовать духу каратэ и школы. Вы должны заменить меня, я отдаю вам всю власть.
Молчун перестал дышать. Соня тоже замерла: ей показалось, что это говорит не Учитель, а кто-то другой, что все произносимые им слова обращены не к ней. Власть над школой? Но зачем она лично ей? А как же свобода? И тут в ее уме всё сложилось. Словно сошлись, наконец, части замысловатого ребуса в одно целое, обозначив предельно простую картину, в которой нашлось место и ее незаслуженному черному поясу, и такой поспешной поддержке Учителя, и многому другому. Да, наставнику школы была важна не Соня, наивно мечтающая о совершенстве, а ее официальный статус, подтвержденный золотым сертификатом Ассоциации каратэ. Статус, позволяющий быть его правой рукой, отдавать и выполнять приказы, заставлять повиноваться других и преданно служить самой. Соня и Молчун вышли из кабинета, посмотрели друг на друга и, не сказав ни слова, отправились восвояси – по разным углам огромного пространства. Соня не знала: смеяться или плакать. Но знала твердо: меньше всего на свете ей хотелось властвовать так, как желал этого Учитель. Меньше всего на свете…
В июне учеников осталось совсем мало, и чувство потерянности после аттестации развеялось. Человек ко всему привыкает. Черный пояс так черный. Какая разница? Хоть серо-буро-малиновый! Ничего не изменилось в иерархии школы и странных убеждениях Учителя. Для Сони наступило сумрачное время крушения иллюзий. Учитель, воинские искусства, собственный рост как ученицы каратэ… Эти постулаты потеряли свою сущность, как пустые ночные привидения. Учитель оказался застывшим в своем развитии каменным истуканом-идолом, воинские искусства ушли в область сказок вместе с Желтым Императором и его подданными, а сама Соня потеряла здоровье. Оставалась еще вера в старших учеников… Но и этот миф развеялся также неожиданно. И, как ни странно, помог ей в этом Молчун.
Как-то раз, на одной из тренировок, он подошел к Соне:
– Мы собрались в поход… На один день… В воскресенье…
– Да? – Соня искренне удивилась, потому что от Молчуна никаких приглашений не ожидала. Да и не разговаривал он с ней никогда.
– П-пойдешь с нами? – он отвел глаза в сторону.
– С удовольствием.
– А у тебя есть фотоаппарат?
– Есть.
– Тогда возьми его с собой.
Тот июньский день был замечательным! Солнце еще не палило, но подсохшие травы уже издавали пряный аромат. Травяной настил был мягким, спутанным, похожим на ковер. Кое-где в нем предательски скрывались камни. Именно по этой причине и случилась первая неприятность: от туфли Молчуна отлетела подошва. Босиком он идти не смог, и битый час ушел на то, чтобы хоть как-то приладить треклятую резину. В конце концов, обвязали все это эластичными бинтами и пошли дальше, но уже не так резво.
Вторая неприятность чуть не случилась, когда ребята в буковой рощице нашли один из бездонных карстовых провалов, и Молчун решил его исследовать. Ахмед и еще один паренек, из первогодок, обвязали его веревкой и стали осторожно спускать в колодец. Соня была против этой идеи, потому что, судя по эху и отсутствию звуков от падающих камней, в колодце не наблюдалось дна. Конечно, десять метров веревки для такого колодца – ерунда, и очень скоро Молчун застрял на уступе, освещая фонарем черную пустоту. Колодец расширялся книзу, и горе-спелеолог попал в ловушку: веревка, на которой он спустился, вплотную легла на один из выступающих карнизов. Ему просто не за что было ухватиться, чтобы преодолеть это препятствие, а протащить его через карниз ребята не могли: Молчун оказался слишком тяжелым. Сидел он в этом колодце больше часа. Соня пыталась сообразить, каким образом вызвать спасателей, а Ахмед, перекликаясь с пленником, бегал вокруг колодца и, всплескивая руками, периодически кричал, обращаясь к равнодушным деревьям:
– Молчун! Друг! Дэржыс, я тэбэ спасу!
Главное, чего все опасались – чтобы отчаянный исследователь не свалился в провал. Неизвестно, какие усилия приложили ребята, но, в конце концов, белый, как мел, Молчун увидел свет. Он с трудом перевалился через край провала, поднялся на ноги и сел возле Сони на поваленное дерево. Его руки дрожали.
Потом путешественники более спокойно исследовали небольшие пещеры, фотографировали их, позировали сами среди сталактитов и сталагмитов, удивлялись подземным красотам и… совершенно неожиданно подступил вечер. А спускаться с гор – километров восемь-десять. Соня стала намекать, что пора бы и возвращаться: слишком уж далеко зашли. Однако у Молчуна по программе было еще две пещеры. Всем стало понятно, что он намеренно ищет экстремальные ситуации и, как ни странно, создает их сам. Вероятно, он в глубине души хотел вынудить группу заночевать на плато. Но никому это уже не нравилось.
Соня решила, что пойдет к трассе одна. Ахмед ее тут же поддержал: у него вечером было назначено свидание с красавицей, и душа его рвалась в город. Третий паренек просто молчал, но был на стороне Ахмеда и Сони: полгода назад он сломал ногу, и перелом начал ныть. Молчун, видя такой разнобой, поднатужился и применил все свое красноречие, чтобы уговорить Соню остаться. Если бы она ушла, Ахмед ушел бы с ней: он никогда не оставлял женщин в трудной ситуации! Но для Сони уговоры Молчуна оказались из ряда вон выходящим событием, сердце ее растаяло, и она опрометчиво согласилась.
Очередная пещера оказалась длинной, и дойти быстро до какого-то зала или речки оказалось невозможным. Пришлось Молчуну повернуть назад. Время было потеряно, и когда ребята вышли к спуску на трассу, солнце уже село. Башмак Молчуна периодически «просил каши», все останавливались, дожидаясь, пока он подвяжет подошву бинтом. В лес вошли в полной темноте. И тут случилось очередное недоразумение: они заблудились, причем по вине Молчуна: ребята пошли за ним по какой-то сомнительной тропе не споря, все еще подчиняясь, как старшему. Только Ахмед протестующе вздыхал где-то сзади.
Соня шла и потихоньку наливалась яростью: дома ждали муж и дети, Вадим наверняка отчаялся увидеть жену живой. Когда стал мигать и гаснуть единственный фонарь, она крикнула:
– Стойте! – все остановились и повернулись в ее сторону.
– Вы как хотите, а я пошла назад. Мне надоело!
Резко развернувшись, она, не оглядываясь, пошла по едва заметной ниточке тропы обратно – к той развилке, с которой и началось бесполезное плутание. Ей стало глубоко безразлично все, кроме одного: если Молчун рассчитывал заночевать в лесу, то насчет Сони он глубоко ошибся – в ее планы это не входило никоим образом. Лес не так уж и велик, чтобы нельзя было преодолеть два километра до трассы, шумевшей буквально под ногами. И тогда произошло невероятное: все трое парней развернулись, и, словно по команде, молча потопали за Соней по тропе. Дошли очень быстро, сели на рейсовый автобус, поехали в город. Все были расстроены: Ахмед не успел встретиться с девушкой, Соню ждала взбучка, а паренек натрудил недавно сломанную ногу. Молчун сидел с закрытыми глазами: то ли спал, то ли медитировал. Глядя на него, Соня впервые подумала: «Какая же темная у тебя душа!».
Все Сонины авторитеты развеяны в прах, черный пояс оказался пустышкой. По сути, Соня научилась немногому – так, немного техники, которую можно было демонстрировать разве что в одиночку перед зрителями. От страха перед парной работой она так и не избавилась, удар держать не умела, за себя постоять не смогла бы – разве что убежать. Ответ на главный вопрос: «Как каратэ работает и работает ли вообще?» в ее случае оказался отрицательным: не работает! Так в чем же дело? В тренере? В тренировках? В учениках?
Скорее всего, в западном типе мышления и в отношении к жизни. Восточный воин понимал: нет ничего более серьезного, чем смерть. Все остальное – сущая ерунда. А значит, равноценны куст сирени, собака, охраняющая дом, человек, живущий в доме, ночная бабочка на стекле окна… Западные люди, привыкшие к захвату денег, собственности, чужого интеллекта и душевных сил, – в большинстве своем так и не научились отдавать больше, чем брать, несмотря на христианские заповеди. Нацеленность на результат во многих воспитала низменные черты характера: поклонение перед сильным и требование такого же поклонения от слабого. Западные люди зачастую рабы такого подхода. И оттого в их душах живет страх. Страх принять решение, взять ответственность на себя, показаться незнающим и слабым. Может, поэтому в западном мире понимание воинских искусств – большая проблема. Да и нужны ли Западу воинские искусства? Вопрос вопросов.
И вообще, Соню стали одолевать большие сомнения насчет того, правомерно ли разрешать заниматься каратэ женщинам, не преступно ли это? Те метаморфозы, которые произошли с ней и Ритой, весь этот психофизический надлом и нечеловеческие нагрузки оставили в них мало женского. Соню, если можно так сказать, спасла болезнь – она расслабилась, перестала относиться серьезно к тренировкам, стала более мягкой. А Рита, которая занимается уже восемь лет? Есть ли у нее возможность вернуться назад? Не прошла ли она свою точку возврата?
В то лето Соня не тренировалась. Учитель превратился в далекую тень, которая пока не тревожила…
Она ездила на море, писала диссертацию, выращивала на даче розы и клубнику, занималась с детьми. В семье наступило время праздника – наконец-то «блудная жена» и мама вернулась домой. Еще Соня заказала себе новые наряды, купила красивую обувь, отрастила волосы, закрасила седину и, вообще, стала весьма хорошенькой. Выражение ее лица перестало отпугивать людей. Она радовалась жизни, как человек, отсидевший несколько лет в тюрьме строгого режима и, наконец, почувствовавший вкус свободы.
Соня больше не сторонилась хорошей компании, не отказывала себе в желании посплетничать, побаловаться пирожными, хорошим вином. Она перестала ходить в церковь и сбросила с себя груз навязываемой церковниками греховности. Она полностью отдалась на волю судьбы и решила плыть по течению. И ей было хорошо в этом ожидании, потому что мир больше не был омрачен ложными представлениями, придуманными кумирами и невыполнимыми задачами.
Она стала такой, какой должна была быть. В одном только оказался прав еще недавно почитаемый Учитель: лучшее в человеке проявляется только в том случае, если он безнадежно прижат к стене. Соню «прижали к стене» обстоятельства, и благодаря этому она постепенно научилась радоваться жизни. Теперь необходимость в насилии над собой отпала. Она больше не у стены.