Я послал тебе черную розу (Рассказ)

Это был 1940  тревожный и странный год, мир жил в ожидании войны, где-то она уже бушевала. Поэзия, словно молния, осветившая небосклон в начале века, мелькнула и погасла. Но раскаты той грозы, странным и далеким эхом еще разносились над миром, хотя порой трудно было понять и узнать, что это и откуда доносится грохот.
И только тень, непонятная и неузнанная никем в  чужом мире перенеслась в сердце мира - Париж. Что там нужно было Поэту, что хотел он увидеть и услышать, почему так давно покинувший землю, никак не мог успокоиться?
№№№№№№

Старик сидел в кресле неподвижно. Когда ему сказали,  что видеть его хочет незнакомка, он устало махнул рукой. Но потом сменил гнев на милость, и пригласил ее войти.
На поэтов  взирали, как на диковинных животных в те времена, а может денег попросит. И к этому он привык. Всем тяжело жилось на чужбине.
Но девушка вроде бы не была похожа на просительницу, она пришла взглянуть на живого поэта.
Он немного оживился, и потеплел его взор. Потом он стал припоминать, что они встречались в Петербурге когда-то. Странно, что он запомнил ее лицо, сколько их там было?
- Мне очень не хватает его, - призналась девушка
Он насторожился, и не понял, почему она говорила в третьем лице, о ком она говорит. Но догадка  уже опалила его измученную и усталую душу.
- И вы туда же, да что же происходит в этом мире, он не поэт, а черт знает что, да как можно, дорогая.
- Значит, это правда, то, что он писал тогда:
Друг другу мы тайно враждебны,
Завистливы, глухи, чужды,
- Но как же вы можете, он же мертв давно, а вы…- у нее не хватило слов, чтобы продолжить.
Поэт резко поднялся, он кипел от ярости, которую мог разбудить в душе его единственный соперник:
- Простите, дорогая, что я все еще жив, мне повезло больше, чем ему, - и он усмехнулся.
Но странная эта улыбка казалась такой жалкой, она так исказила его лицо, что оно казалось безобразным, девушка отшатнулась от него и бросилась прочь. Призрак последовал за ней.
Поэт очень быстро, почти стремительно ходил по комнате, и никак не мог остановиться и успокоиться.
Жена заглянула в комнату, она видела, как выбежала девушка и ничего не могла понять. Она не запрещала им тут появляться, потому что была уверена в том, что это ему как-то поможет отвлечься, почувствовать себя знаменитым поэтом, да он и не позволил бы ей не пускать их.
- Что произошло? Ты приставал к ней, - с упреком спросила она.
- О, нет, до этого не дошло, да и не могло дойти.  Она снова привела с собой его, как я не понял этого сразу?
- Кого? Она была совсем одна.
- Не придуряйся, что ты ничего не понимаешь.
- Ян, ты очень груб.
Но больше она ничего не сказала, прекрасно понимая, о ком он говорит.
- Сколько эти дуры могут мне морочить голову, я лучше во всем, я был краше, мои стихи и близко нельзя сравнивать с его,  и что?
Он в порыве взглянул на жену, она не успела отвести глаза, и он пришел в еще большую ярость.
- И ты Вера, и ты сходишь с ума от этой чуши, чего стоит только этот шедевр: Я прислал тебе черную розу в бокале, золотого, как неба аи, что эта пошлость может так действовать на женское сердце. Уйди, оставь меня, я не хочу тебя видеть, я никого не хочу видеть.
Он опустился в кресло, закрыл лицо руками. Она не ушла, наоборот приблизилась к нему, и нежная рука коснулась его жестких седых волос. Она не стала ему говорить в тот момент, что он лучше всех, что она осталась с ним, и стихи его помнила наизусть, потому что они оба понимали, что это только стечения обстоятельств, а если бы  пасьянс ее жизни разложила судьба по -другому. Но не стоит думать о ней, о судьбе,  в сослагательном наклонении, потому что нет у них другой жизни, да и эта стремительно катилась к финалу.
- И это пройдет,- только и прошептала она.
Он ничего ей не ответил.
№№№№
Москва. Переделкино.

На даче старого поэта не говорили о войне, которая приближалась с неумолимой силой. Все, кто навестил его нынче, старались говорить о прошлом, о стихах. Такие воспоминания - это все, что у них осталось.
Он вспоминал о том,  каким странным и непонятным сам себе казался в те дни, как пытался  переписывать те стихи, но у него получилось еще хуже.
- Тогда я бросил все и решил оставить, как есть.
Анна таинственно улыбнулась. Он хотел спросить, почему она улыбается. Но в это время юная их гостья, которую она привела с собой, чтобы показать ей настоящего поэта, заговорила. До сих пор она сидела молча, только восторженно смотрела  и слушала:
- Не может быть, вы хотели переписать и изменить:
Дыша духами и туманами, она садилась у окна,
И пахли древними поверьями, ее волнистые шелка,
И шляпа с траурными перьями и в кольцах узкая рука.
Все, кто был в тот момент в гостиной,  замерли, не шевелились и не дышали, она на самом деле не знала, или только разыгрывает неведение? Понять этого никто не мог.
Но Анна опомнилась первой, и остановила ее, хотя казалось, что, произнося строки, она ничего не видела и не слышала:
- Дитя мое, но это не Борис, это совсем другой поэт, он давно умер.
И странно оживились все. Кто-то старался говорить о другом, кто-то вспоминал того Снежного короля, о котором она им всем напомнила.
- Нет, ему никогда ничего не нужно было переписывать, все мгновенно разлеталось по миру, и сводило с ума всех, кто это слышал, - улыбнулся сам поэт, - не надо Анна, она права. Так уж вышло, никто из нас не мог сравниться с ним, но почему  ты так бледна.
Теперь, кажется, сам он был бестактен, но как-то странно все смешалось.
- Не может быть, он не мог умереть, - говорила между тем девушка, - потому что все эти годы я мечтала увидеть и услышать его, а сегодня я была так счастлива, потому что верила, что моя мечта сбылась.
Поэт не слышал этих слов, он говорил с Анной о ее великой  любви.
- Не сердись на эту девушку, он опалил все ваши души, чего стоит то заклятие:
Я сидел у окна в переполненном зале,
Что-то пели смычки о любви,
Я послал тебе  черную розу в бокале,
Золотого, как небо аи.
И теперь замолчали снова все, они слышали, как он читает чужие стихи. И голос тихий и бесцветный был похож на тот, который они помнили, которым грезили до сих пор.
Слезы текли по щекам девушки. Она ничего не понимала, она знала только одно, что никогда не увидит его.
Странным холодом повеяло на собравшихся гостей, хотя был теплый летний вечер. Ему хотелось воплотиться. То ли в порыве странном думал он поблагодарить старого поэта, то ли  ему хотелось осуществить мечту заветную странной этой девушки, которая увидела другого поэта.
- И ты Анна, - говорил между тем Старик, когда они прощались.
- Да, все эти годы я хотела только одного - увидеть и услышать его, - мне тоже кажется, что распахнутся двери, и он войдет снова, и все, сколько бы людей не было в зале,  замрут и повернуться к нему, так было всегда.
- Да, замечательное было время, - мягко улыбнулся старик.
Больше он ничего не сказал ей.
№№№№№№№
Париж. Старая усадьба

Сегодня в гостях у графини Анны был  профессор словесности и знаменитый когда-то поэт. Узнав об этом, немногочисленные гости ее «иных уж нет, а те далече», странно оживились. Многое можно было отдать, чтобы вернуть то время, хотя бы обмануться, и перенестись в старые усадьбы, которых давно уже там не было, они оставались только в их памяти.
Он вошел стремительно. И дамы зашептались о том, сколько ему может быть лет теперь. Но он  не особенно вникал в шуршание их слов, а стремительно прошел к роялю.
- Почему нет музыки, живой музыки, - спросил он хозяйку, и улыбнулся.
Она отметила, что он все еще очень красив, как Дориан Грей, продавший душу дьяволу и получивший взамен вечную молодость. Многие бы позавидовали ему и теперь. Но он иронично и к хвале и ругани относился, и жил в своем раз и навсегда им придуманном мире. Она еще успела подумать в тот момент, если ли что-то в этом мире, что  могло бы вывести его из себя? Трудно сказать, вероятно, есть, но ей это не было ведомо.
Молодая или казавшаяся молодой женщина подошла к роялю. Он не заметил ее, когда вошел, впрочем, он почти ничего тогда не замечал, и слезы появились  на ее щеках.
- Что с Вами, милая, Вы так рады меня видеть?
- Тогда звучала та же мелодия.
- Но когда? Где мы прежде встречались? - допытывался он, все еще продолжая исполнять  «Лунную сонату», хотя сам не мог понять, почему именно она, он и прежде просто поддавался порывам, и  исполнял то, что возникало в воздухе само.
- Нет, это были не вы, - едва произнесла она.
- Конечно, я был моложе, мы все были другими.
- Нет, - чувствовалось, что воспоминания причиняли ей невероятную боль, -. Но был ресторан, и единственная встреча.
Поэт улыбнулся  снова, он никогда не припомнил бы, сколько было в его жизни ресторанов и сколько единственных встреч.
Но она не отступала от своего, она знала, что не должна говорить, и все-таки никак не могла молчать, словно какая-то сила толкала ее на откровения, хотя у всех у них, что кроме  воспоминаний о прошлом оставалось? Только ими они и жили, потому он легко прощал им и себе самому все слабости.
- Тогда появилось стихотворение:
Я сидел у окна в переполненном зале,
Что-то пели смычки о любви…,
Наклоняясь кавалеру намеренно резко
Ты  сказала: « И этот влюблен»
Когда стихотворение было опубликовано, я была вне себя от ярости, я ненавидела его, а теперь все отдала бы за то, чтобы еще раз с ним столкнуться где угодно и как угодно.
- А,  вы об этом, - растерянно и неопределенно произнес поэт, - да , конечно, мы вынуждены были признать, что этот мальчишка обошел всех нас, и вот еще одно тому доказательство.
Он оглянулся на собравшихся, развел руками, и, извинившись, удалился в сад. Стремительно шел старик по дорожке, пока не растворился в тумане.
Графиня подошла к своей подруге и упрекнула ее:
- Я не понимаю, как ты могла быть такой бестактной.
Но поэт в тот момент уже вернулся. И остановился перед ними:
- Прошу прощение, воздухом подышать хотелось, голубушка, я вернулся, чтобы успокоить вас, он никогда никого не любил, и вам очень повезло, что это была единственная встреча, вы не пережили бы  всех тех страданий.
Странно перекосилось от ярости красивое лицо этой женщины.
- Вы гадки и злой старик, - вырвалось у нее.
- Да, - согласился он, - и это правда, а он, ваш любимец, стариком не будет никогда, даже в этом ему повезло.
Он больше ничего  не сказал. Графиня понимала, что вечер погублен окончательно, хотя она не знала в чем винить Марию, нет, это все ОН никак не может всех их оставить.
Но он уже оставил их, ему  хотелось услышать то, о чем в своей жизни он знать не мог, но на столе в узкой комнате, похожей на  коробку,  сидела пожилая женщина. Перед ней лежала рукопись. Она была уверенна в том, что осталась одна и очень любила эти минуты  одиночества в предзакатный час, можно было подумать о том, что происходит,  припомнить стихи, которые не были даже записаны. Она снова повторяла, чтобы не забыть свою «Поэму без героя», так было каждое утро и каждый вечер. Вот и теперь, когда ее юная знакомая наделала столько шума на даче у поэта,  она вспоминала то, что написала совсем недавно:
На стене его твердый профиль,
Гавриил или Мефистофель
Твой, красавица, паладин?
Демон сам с улыбкой Тамары,
Но какие таятся чары
В этом страшном дымном лице-
Плоть почти что ставшая духом,
И античный локон над ухом-
Все таинственно в пришельце.
Это он в переполненном зале
Слал ту черную розу в бокале
Или все это было сном?
Она не понимала в тот момент сон это или явь, да и вся ее жизнь была явью или сном, кто мог знать это.
Он постоял еще немного рядом, повторяя  ее строки, улыбнулся и растаял. Она снова осталась в этом мире совсем одна.
Или все это было сном?   Это был 1940  тревожный и странный год, мир жил в ожидании войны