В тот момент, когда все пошли на Антараса , бабуля вошла в комнату и чем-то спросила.
- Да, конечно, - не снимая наушников, согласился я, и ужаснулся - секундная потеря бдительности стоила мне Самурай-меча. Ладно, поем и пойду к соклановцам за помощью …
Я зашел на кухню, окунувшись в царившие там ароматы.
- Садись, Павлуша, поешь,- засуетилась бабушка. – Времени мало осталось, не хочется опаздывать.
- Куда? – оторопел я.
- Как куда, - опешила бабулечка, - да на концерт же. Я ж тебе только что говорила. Нина Тимофеевна приболела, ты сказал, что пойдешь со мной.
- Куда? – снова повторил я, в притворном ужасе закатывая глаза
- В Дом культуры железнодорожников. На вечер русского романса. Ты же пойдешь?- Глаза у бабушки подозрительно заблестели.
- Ладно, ладно, пойду, - попытался успокоить ее я.
- Правда, Павлуша? - она посмотрела мне в глаза строгими глазами школьной учительницы, напоминавшими по цвету сильно застиранные джинсы.
- Ну конечно, ты же моя самая любимая бабулечка, - и я чмокнул ее в мягкую, пахнущую сдобой, щеку. Мои друзья иногда посмеиваются над нашими с бабушкой отношениями. В самом деле, несмотря на мои двадцать восемь лет и должность сисадмина в довольно крупной фирме, я очень к ней привязан. Поэтому когда стал вопрос: оставаться жить с родителями или переехать к бабушке, я однозначно выбрал бабулю. Родителям не скучно, их двое, а она одна, да и возраст уже...
Спустя сорок минут я уже рассматривал публику, собравшуюся в фойе Дома культуры. Женщины в нарядных платьях, мужчины в строгих костюмах. Многие друг –друга знали, вежливо раскланивались, о чем-то разговаривали. Мне стало немного неловко за свои джинсы.
Концерт начался.
Первым пел мужчина бабулиного возраста.
- «В груди горит огонь желанья…» - странно было слышать такие слова из уст невысокого толстяка с подозрительно ярко-коричневой шевелюрой.
Потом на сцену вышла очень красивая блондинка лет сорока. «Мне минуло шестнадцать лет…»- доверительно пропела она.
Я изнывал от скуки. Если бы не бесконечное уважение, которое я испытывал к бабушке, я бы наверно ушел, тем более, что курить хотелось немилосердно, а сиденье было невыносимо неудобным.
Блондинка с толстяком спели дуэтом.
А потом на сцену вышла Она. Лауреат всероссийского конкурса Мария Алексеева. Сначала я обратил внимание на ее ногу – изумительной белизны стройную длинную ногу, выглядывающую из разреза черного бархатного платья. Да и сама девушка была необычайно хороша: высокая грудь, тонкая талия, черные волосы, уложенные наподобие короны и украшенные блестящими заколками, темные, почти черные глаза . Мария пела романс Ларисы из кинофильма «Жестокий романс». Нежный серебристый голос девушки, казалось, проникал в самую глубину сердца. Боковым зрением я заметил, как бабушка прикладывает к глазам белоснежный кружевной платочек.
Потом Маша пела с толстяком «Восторг любви нас ждет с тобою…». Я почувствовал, как по спине моей побежали мурашки. До окончания концерта все мысли были только о ней, о Марии.
Прозвучал последний аккорд – концерт закончился.
Ночью я не спал. Черноглазая красавица стояла перед глазами.
- Как ты любил, ты погубил…- страдала она.
Утром я позвонил в филармонию и узнал, что в субботу Мария Алексеева участвует в большом концерте в городском театре.
Как же долго я ждал эту субботу!
И вот настал долгожданный вечер. Я надел свой самый парадный костюм, купил три красных розы и за полчаса до начала концерта мерил шагами площадь перед театром.
На этот раз концерт был посвящен опере. Маша в том же черном платье с красной розой в волосах исполняла арию Кармен. И хотя девушка пела на французском языке, голос ее звучал так страстно, так обжигающе горячо, что никаких слов не требовалось. Казалось от Кармен шел мощный поток всепоглощающей любви, заставляя сердца сидящих в зале биться в ритме опьяняющей Хабанеры. Когда зал взорвался аплодисментами, я вышел на сцену и протянул Марии розы.
- Спасибо большое,- радостно-удивленно произнесла она и чмокнула меня в щеку.
После концерта я рванул к черному входу в надежде еще раз увидеть свою звезду. Она вышла почти сразу.
- Здравствуйте, Мария, - я шагнул навстречу. Девушка выглядела очень уставшей - бледная, с глубокими тенями под грустными глазами, печально опущенными уголками рта. Она скользнула по мне невидящим взглядом и ускорила шаг.
- Мария, - тихо позвал я, но она уже исчезла в темноте.
С тех пор я не пропускал ни одного выступления маленького коллектива. Они были нечасты: два - три раза в месяц. Романсы открыли мне новый мир – мир любви и ненависти, дружбы и предательства, ревности, тоски, разлуки и радости неожиданной встречи.
Коллеги Марии – тенор Валерий Михайлович и очаровательная блондинка Элеонора вскоре запомнили меня и, едва завидев, улыбались, приветливо кивая.
Только Маша по-прежнему была холодна и спокойна. Я мечтал о том, чтобы хоть когда-нибудь она посмотрела на меня с улыбкой, которую на каждом концерте дарила толстяку Валерию Михайловичу.
Я давно забросил «Lineage», Dramm & Base казался примитивным и плоским.
- Ты не заболел, Павлуша, - волновалась бабушка, пытливо всматриваясь в мои глаза.
- Нет, все в порядке,- качал я головой.
- Ой, ли? Может, расскажешь бабушке?
О чем я мог поведать ей? О сжигающей меня неразделенной любви к девушке, с которой не обмолвился ни словом?
Это случилось поздней осенью. На очередном концерте Маши не оказалось. После концерта я с нетерпением топтался у черного входа в ожидании Валерия Михайловича и Элеоноры.
- Здравствуйте, - я вручил Элеоноре розы, предназначавшиеся Марии.
- Машенька заболела, бедная девочка, - с выражением глубокого сочувствия сказала она.
- Извините, пожалуйста, - с мольбой в голосе произнес я – не могли бы Вы дать мне ее адрес. Я очень хочу ее увидеть.
- Ну, знаете, - замялась Элеонора, - право не знаю, могу ли я…
Я перевел взгляд на тенора.
- Да ладно, Эля, скажи, - неожиданно проявил он мужскую солидарность.
Элеонора пожала плечами, но адрес дала. Мария жила совсем недалеко. Горячо поблагодарив женщину, я ринулся на поиски возлюбленной. Возле двери немного отдышался и дрожащим от волнения пальцем нажал на кнопку звонка. В глубине квартиры послышались звонкие трели, топот маленьких ног. Потом все стихло. Я снова позвонил.
- Кто там? – спросил строгий детский голос.
- Из филармонии, - немного соврал я, - пришел проведать Марию Алексееву.
Дверь распахнулась. Я увидел четыре настороженные детских глаза. Девочка с длинной черной косой лет восьми и совсем маленький шустрый мальчишка.
- А мамы нет. Она пошла в аптеку за лекарствами, уже должна прийти. Посидите с нами, а то скучно.- доверительно сообщила девочка.
- Конечно, посижу. А мама вам не говорила, что открывать чужим нельзя? – проявил бдительность я.
- Вы же не чужой, вы с маминой работы. Она говорила, что там чужих не бывает.
Я зашел в комнату. Она была маленькая и очень уютная. Я сел на диван, мальчишка сразу взобрался мне на колени и потребовал нарисовать камаз.
- Хорошо, хорошо, - согласился я. В это время вернулась Мария. Страшно бледная, осунувшаяся, с лихорадочным румянцем на ввалившихся щеках.
- Что Вы здесь делаете,- возмутилась она, - уходите немедленно!- Ксюша,- обратилась к дочери строгим тоном, - я же просила никому не открывать!
Губы у Ксюши задрожали, видно было, что девочка сейчас расплачется. В это время Мария покачнулась и медленно осела на пол. Я подскочил, подхватил ее на руки и уложил на диван. Лицо девушки стало совсем белым, нос заострился, она была без сознания. Ужас охватил меня, ужас потери любимого человека.
- Ксюша, где телефон, - закричал я.
Девчонка метнулась и притащила трубку. Негнущимися пальцами я набрал 03.
Скорая приехала неожиданно быстро. Женщина с уставшим тяжелым взглядом привычным движением пощупала пульс, пристроила на руку манжетку тонометра.
- Муж?- отрывисто спросила у меня.
- Нет, - замялся я, просто знакомый.
- Необходима срочная госпитализация, соберите вещи.
- Ксюша, помоги, - попросил я девочку. Та заметалась по квартире, что-то собирая в большой пакет.
- Поедете с нами, просто знакомый, - скомандовала докторша. – Денег возьмите.
- Да, да, конечно, - пробормотал я, мысленно пересчитывая содержимое кошелька.
Санитар притащил носилки, мы положили на них Марию и вынесли на улицу.
- Дядя, - это была Ксюша, - возьмите. Она что-то сунула мне в руку. Я раскрыл ладонь – это были свернутые в трубочку деньги, мелкие купюры, очевидно из детской копилки, бережно откладываемые на исполнение какой-то заветной мечты. У меня защемило в груди.
Я ходил по длинному больничному коридору с многочисленными дверями. За одной из них скрылась каталка с Марией. Четырнадцать шагов в одну сторону, четырнадцать в другую. Периодически я останавливался и в очередной раз перечитывал бюллетень о вреде курения. И снова четырнадцать шагов в одну сторону, четырнадцать в другую. Дверь открылась.
От волнения горло сжалось, я не мог вымолвить не слова.
- Положение крайне тяжелое, мы делаем все, что можем. – Это был врач, молодой человек, чем-то напоминавший Чехова. – Она очень волнуется, просит Вас зайти.
Мария лежала на кровати, маленькая и бледная, в руке торчала игла капельницы.
- Дети… Помогите… - она говорила с трудом, голос, ее великолепный голос, когда-то будивший во мне самые сокровенные мечты, звучал тихо и безжизненно.
Я склонился над ней. Прекрасное лицо было неподвижным, и только слезы, крупные и тяжелые, периодически срывались из уголков глаз и исчезали в водопаде черных волос, разбросанных по подушке.
- Маша, я все сделаю, не волнуйтесь.
- Как Вас зовут?
- Павел, Паша…
- Паша, позвоните…Валерий Михайлович… Элеонора… Они помогут…
- Извините, пожалуйста, но Вам необходимо уйти, - вежливо выпроводила меня медсестра.- Сейчас уже поздно, приходите утром, больной необходим покой.
Я шел домой пешком по ночному городу - все имеющиеся деньги остались в больничной аптеке. Проходя мимо одного из баров, я услышал веселую песню:
- Хорошо, все будет хорошо…
Как утопающий за соломинку я схватился за эту фразу. Я шел, не замечая мелкого осеннего дождя, и как молитву вновь и вновь повторял :
- Хорошо, все будет хорошо…
18.07.07
