– Я тебя ненавижу, импотент проклятый! Ты мне всю жизнь испортил! – возбужденная Лолита наскакивала на супруга, словно взбесившаяся курица и, казалось, вот-вот готова была вцепиться толстыми пальцами-сардельками в его судорожно двигающийся кадык.
Такие сцены повторялись через день. Лолита была пышна, красива, ее тело буквально расплескивало вокруг завидное здоровье и необыкновенную жажду жизни и наслаждений. В это утро, как и, впрочем, каждое утро, на ней была надета коротенькая кружевная комбинация, едва прикрывающая объемные груди и округлые плотные бедра. Лолита хотела быть соблазнительной для своего супруга, но у Роберто Джованни ничего не выходило: кратковременный, какой-то птичий секс по утрам привычно заканчивался скандалом в каминном зале, куда незадачливый супруг капитулировал из роскошной спальни. Горничная Роза также привычно пряталась на кухне, опасаясь получить от разъяренной хозяйки очередную оплеуху, а одиннадцатилетняя Джина начинала играть этюды Черни на белом фортепьяно, привезенном в Рим из Берлина.
Роберто Джованни стоял молча, прислонившись к белому мрамору камина, держал в руке бронзовую статуэтку голой Афродиты и поглаживал большим пальцем правой руки ее выступающие железные груди. Его бледно-серые, как будто выцветшие, глаза наблюдали за беснующейся супругой, на переносице залегла глубокая складка, выразительные губы сжались в нитку. Казалось, будто он терпит сильную зубную боль.
– Я отдала тебе свои деньги и деньги своей семьи, свою молодость и красоту! А ты меня предал! Ты даже не змей, а змея – коварная и подлая. Ты все рассчитал заранее, ты меня использовал для карьеры! Это из-за тебя я так растолстела, из-за тебя! Ты – никто!..
– Так разведись со мной, – по красивому мужественному лицу Роберто Джованни прошла судорога, будто за этими словами должен был последовать ожидаемый удар.
Лолита побагровела, ее груди заколыхались. В два прыжка она подскочила к супругу и сунула ему под нос выразительную фигу:
– А вот! Видел? Ни за что! Я из тебя все равно мужчину сделаю!
Роберто Джованни отшатнулся, фига едва не въехала в его точеный римский нос, а Лолита круто развернулась на золоченых каблучках вышитых бисером домашних туфелек и выскочила из каминного зала, со всей силы хлопнув тяжелой дубовой дверью. «Ублюдок! Опять одно и то же! И именно тогда, когда мне это так было нужно!» – думала Лолита, сбегая по ступенькам в кухню. После таких скандалов ей всегда хотелось плотной еды и коньяку. В глазах ее стояли злые слезы.
«Красивая, стерва! – подумал Роберто Джованни, встряхиваясь, словно дворовой пёс после взбучки, – ну да ладно, пора в контору», – и пошел к выходу, высоко подняв голову с еще пышной, но уже местами редеющей шевелюрой. Некоторое время в зале было пусто, только раздавались с третьего этажа звуки фортепьяно. Прозвучал последний аккорд этюда, и все смолкло. Потом послышались легкие шаги, дубовая дверь медленно приоткрылась, и в зал проскользнула Джина – тоненькая черноволосая девочка, поразительно похожая на своего красивого отца лицом, но наоборот – как его неудавшаяся копия. Римский нос был слишком велик для ее вытянутого личика, глубоко посаженные внимательные глазенки и низкие густые бровки делали ее похожей на цыганочку. Приподнявшись на цыпочки, она поставила лежащую на каминном мраморе Афродиту на место и захихикала: ее металлические груди сверкали на матовом бронзовом теле, будто два фонарика. И, как ей казалось, никто этого не замечал. Потом Джина сделал несколько танцевальных па вокруг массивных кресел, обтянутых белой кожей, и выскочила в коридор.
Через десять минут возле высокого крыльца с балюстрадой остановился белый «Форд». Еще через десять минут открылась инкрустированная металлическим ажурным литьем входная дверь, и на крыльцо выплыла успокоившаяся Лолита. В белом обтягивающем костюме, красной шляпке и туфлях, она была очаровательна, несмотря на полноту. Из машины выскочил огромный парень с обезьяньими ручищами и изуродованным в уличных драках лицом, и, подав хозяйке руку: «Мадам…», бережно провел ее по ступенькам вниз, к машине. Лолита едва доходила ему ростом до плеча. Когда машина тронулась, парень спросил: «В салон?». Лолита оценивающе посмотрела на него: «Нет, Сандро, сначала в гостиницу». «Понял», – Сандро удовлетворенно улыбнулся и мягко тронул «Форд» с места.
Следом к крыльцу подъехал вишневый «Крайслер». На крыльцо, сопровождаемый юной горничной Розой, вышел элегантно одетый Роберто Джованни, привычно провел согнутым указательным пальцем по ее бархатной щечке, легонько ущипнул за грудь и, довольный собой и летним итальянским утром, молодой походкой сбежал к машине. «Сначала в банк». Пожилой сицилиец кивнул, и «Крайслер» рванул с места.
Сцена вторая. Два года спустя
Джина задерживалась. Роберто Джованни крупными шагами вышагивал по белому ковру вокруг камина. У него был тяжелый день: дождь, пробки в городе, срыв крупной сделки по покупке нового, только что отстроенного дома, сердечный приступ у главного бухгалтера, госпиталь… А тут еще Джина, упросившая отца отпустить ее на вечеринку к подруге. Даже веселый беззаботный огонь в камине не поднимал настроения, не согревал сжавшуюся душу. Лолита в алом шелковом кимоно с бокалом коньяка вальяжно расположилась в одном из кресел, покуривая тонкую коричневую сигаретку. Она лениво продолжила начатый разговор:
– …А я тебе говорила! Мало того, что любовник никакой, еще и отец никудышный. Ты совсем забыл, что у тебя есть дочь.
– Заткнись! Я ей нанял грамотную воспитательницу, с дипломом!
– Идиот! – ее ленивый тон бесил Роберто Джованни. – Ты – идиот! Совсем очумел от своих счетов и графиков. Что, хорошо считать деньги, женившись на таком состоянии, как у меня?
Лолита решилась поменять позу и с трудом закинула толстую ногу на колено другой ноги. Под кимоно у нее ничего не было. Роберто Джованни почувствовал ярость. Он уже давно привык к распутничеству и частым венерическим болезням супруги, спать с ней перестал и на обидные прозвища «импотент», «подлая змея» и «предатель» не реагировал. Но упреки в удачной женитьбе выводили его из себя. Когда-то он сгорал от страсти к ней – зажигательной красавице, дочери банкира и градоначальника. А потом осталась только работа – с утра и до позднего вечера – как единственный выход из вечных любовных треугольников. На продаже недвижимости он скопил приличное состояние, но Лолите об этом знать не полагалось. Еще пять лет, пока дурнушка Джина не станет совершеннолетней, - и развод.
Он остановился перед женой, выдвинул вперед подбородок и сцепил руки за спиной. Глаза его, казалось, метали искры.
– Свинья жирная, ты совсем на своих банкетах разум потеряла. Еще раз попрекнешь меня своими грязными деньгами, я тебя изобью…
Лолита издевательски расхохоталась ему в лицо.
В этот момент послышались шаги, и в каминный зал вошли Джина с воспитательницей.
Роберто Джованни, облегченно отшатнувшись от жены, размашистыми шагами подскочил к дочери и, едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик, прохрипел:
– Ты где шаталась так долго?
Джина, не понимая, что происходит, мягко, слегка виновато, улыбнулась:
– Папочка, почему ты сердишься? Еще не поздно, и я задержалась всего на полчаса…
Одним взглядом Роберто Джованни окинул свою дочь – вытянувшуюся, с некрасивым носатым личиком и прыщавой кожей. Но фигурка! Точеная, словно у Афродиты, – с округлыми широкими бедрами, тонкой талией, выпуклыми плотными грудками. А колени! При мыслях о коленках Джины на Роберто Джованни накатила волна неконтролируемого возбуждения, и он влепил ей тяжелую звонкую оплеуху – прямо по покрытой подростковыми прыщами щеке, по нежному ушку с маленькой золотой сережкой. Голова девочки дернулась.
– Папа, за что?!
– Сука грязная! Отродье своей матери! – и он замахнулся для нового удара.
В глазах Джины вспыхнул панический страх, брызнули слезы боли, она так трогательно закрыла от него голову руками, так неуклюже, почти падая, присела и прислонилась к стене, что Роберто Джованни опомнился и отступил. Воспитательница схватила девочку в охапку и вытолкала из комнаты, а Лолита налила себе новую порцию коньку:
– Ну вот, наконец-то я увидела в тебе мужчину. Ты, оказывается, что-то можешь… - на ее лице блуждала пьяная улыбка.
В камине потрескивали дрова. Роберто Джованни шаркающими шагами дошел до ковра, мешком опустился в кресло и сильно ссутулился.
– Кажется, я был неправ…
– Какая теперь разница? Змея, она и есть змея… Когда-нибудь, да кинется.
…Наступила холодная дождливая ночь. Роберто Джованни не спал. Перед глазами стояла фигурка дочери – с испуганными, полными слез глазами, багровой от удара щекой, поднятыми руками, защищающими перекошенное личико. Эта поза беззащитности и испуга не давала ему покоя. «Гулящие сучки – и одна, и вторая. Она мне еще улыбалась! Да как она посмела, – Роберто Джованни вскинулся и перевернулся на другой бок, подушка слетела на пол. – Как жаль, что Лолита не родила сына, тогда всё было бы по-другому. Пусть бы нагуляла, я бы своим признал». От сладких мыслей о несбывшемся наследнике стало совсем не по себе, из глаз потекли слезы. «Еще не хватало! Совсем раскис!» – Роберто Джованни рывком поднялся, надел шелковый халат и направился во флигель, к горничной Розе. Его злость на весь женский род была настолько велика, что он не дал ей толком проснуться – взял ее грубо, как умоляла это сделать в свое время Лолита. Потом, чуть передохнув и успокоив испугавшуюся девушку, сделал это еще раз. Потом еще. Идя к себе в спальню, он подумал, что давно, уже несколько лет, он не испытывал такой страсти. Но мысль о том, какие события послужили ее источником, наполнили его сердце зловонной болотной жижей…
Утром он подошел к заплаканной Розе и сунул в карман накрахмаленного передника конверт с деньгами: «Это тебе на чулки». Потом привычным жестом провел по щеке, ущипнул за грудь и вышел на крыльцо к ожидавшему его «Крайслеру».
Сцена третья. Шесть месяцев спустя
Роберто Джованни, чувствуя вину за случившееся, стал уделять Джине внимания гораздо больше, чем, по его мнению, заслуживала девочка в ее годы. Три раза он ездил с ней в зоопарк, водил на обед после школы в престижный ресторан, был с ней в театре, купил новую норковую шубку. Он стал беседовать с дочерью о ее учебе и увлечениях и оказался неожиданно удивлен ее начитанностью и умом. Джина расцвела. Она улыбалась, и эта улыбка делала ее обаятельной, светлой, необыкновенно женственной. И все же Роберто Джованни раздражали ее агрессивно выступающие груди, сформировавшиеся бедра и глупое некрасивое лицо с крупным носом и щенячьими восторженными глазами. Джина радовалась любому знаку внимания от отца, любой подаренной мелочи, но, по мнению ее отца, аристократично чопорного и всегда сдержанного, это выглядело недостойным ее положению. Он хотел видеть ее спокойной, с опущенными глазами, а не прыгающей от радости по белому ковру в каминном зале. Энергия из нее била ключом. Она была также жизнерадостна, как и ее мать в молодости, когда он влюбился в нее на муниципальном балу с первого взгляда.
Лолита проводила все время в собственном салоне красоты – самом дорогом и престижном в городе - или развлекалась с очередным молодым любовником. Роберто Джованни ей не мешал – личная жизнь жены его давно не интересовала, а вот подрастающая дочь притягивала и раздражала одновременно. До боли в зубах. Проводить время с друзьями он ей запретил, придумывая развлечения сам. И на этот солнечный день он наметил для дочери экскурсию в предместье столицы – на осмотр дворцов и фонтанов. Освободился Роберто Джованни на два часа раньше, чем обещал, сразу поехал домой. Пока кухарка накрывала для него обед, он, перепрыгивая через две ступеньки, поднялся в комнату к Джине и, не постучавшись, вошел. Она, в коротком халатике, полулежала в кресле с белой косметической маской на лице и глупыми бигуди в коротких черных волосах. Звучала музыка – какая-то молодежная кричащая группа, которые так ненавидел Роберто Джованни. Увидев отца, Джина вскочила, глаза ее сделались испуганными, она попыталась закрыть лицо руками: «Папа, я не знала, что ты будешь так рано… Я еще не готова…». Ее наивный страх и желание оправдываться снова накрыли Роберто Джованни теплой волной возбуждения, вызвали ответную волну ярости.
– Ты кого собираешься соблазнять? Ты с кем собралась встречаться?! Сними эту дрянь немедленно! – и он резким движением сорвал с ее головы несколько бигуди.
Джина взвизгнула от боли и рефлекторно оттолкнула отца маленькими ладошками.
– Да как ты смеешь, тварь неблагодарная! – Роберто Джованни одним движением расстегнул пряжку и вырвал из брюк узкий кожаный ремень.
Джина завизжала: «Не надо! Нет!», и в одну секунду забилась по кровать. Отец успел схватить ее за руку, выволок на ковер, словно куклу, и стал хлестать по круглым ягодицам, спине, голым ногам. Джина рыдала и вырывалась из всех сил: «Не надо! Не надо! Отпусти…», но он держал ее цепко, стараясь при этом хлестать не сильно, но ремень оставлял на голой коже красные следы, как от ожогов. Потом толкнул ее на кровать:
– Никуда не поедешь, наказана.
Халатик Джины задрался, обнажив простенькие девичьи трусики в цветочек, но она, закрыв голову руками и рыдая в голос, этого не замечала. Роберто Джованни вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь. Молча пообедал. Потом сказал кухарке:
– Найди Розу и пришли ко мне в кабинет.
Сцена четвертая. Спустя два года
– Это что? Я спрашиваю, это что? – Лолита держала в пухлых пальцах растрепанную тетрадку и грозно размахивала ею перед носом Джины.
Девушка стояла перед камином вытянувшись и невидящим взглядом смотрела в угол, на гипсовую статую голого Аполлона, окруженную живыми цветами в керамических вазонах.
Лолита обернулась к сидящему в кресле Роберто Джованни.
– Я нашла его случайно, в прихожей среди вещей.
– Неправда, ты рылась в моих вещах, – Джина проговорила это равнодушно, словно приговор был подписан и ничего нельзя было изменить.
Это был ее личный дневник – ее единственный друг, которому она доверяла свои самые сокровенные чувства и переживания. Она разговаривала с ним, советовалась, и эти минуты облегчали ее душу. Несмотря на повторявшиеся еще несколько раз сцены избиения, Джина стала жалеть отца – слишком он казался ей несчастным, при всей его аристократической гордости. Да и умел Роберто Джованни загладить вину перед дочерью – покупал подарки, рассказывал о себе, появлялся с ней на банкетах и муниципальных балах, и Джина рядом с ним чувствовала себя маленькой женщиной. Она была благодарна своему несчастному отцу за эти минуты радости, даже вопреки обиде на него. Он научил ее хорошим манерам, представил партнерам и клиентам, везде хвалил ее за отличную учебу, открыто гордился дочерью. И за это она прощала ему любые приступы ярости и старалась не раздражать. Ей казалось, что и ему с ней хорошо – он будто оттаивал, его красивое лицо становилось мягким и молодым.
Однажды Джина спросила отца:
– Почему ты не разведешься с матерью? Она унижает тебя, хотя ты этого не заслуживаешь.
– Ты мала еще говорить о таких вещах, – лицо Роберто Джованни стало каменным, губы сжались и побледнели.
– Ты любил ее? Вот если бы у тебя была другая жена!
Он не ответил…
В своем дневнике Джина писала о том, как ей нравится отец, и как ненавистна собственная мать. Как противны ее хождения перед слугами по утреннему дому в короткой комбинации без белья, как отвратительны и мерзки ее пьяные истерики, уколы успокоительного и молодые любовники, которые пользовали ее по очереди без устали в бывшей супружеской спальне, пока Роберто Джованни был в своем офисе. На страничках дневника Джина наивно и искренне мечтала о материнской любви и хотела видеть рядом с собой мудрую и спокойную женщину-подругу. Она придумывала ей прически, наряды, рисовала себе сцены совместных прогулок. Она писала о том, как они могли бы быть счастливы втроем, как у отца и этой женщины мог бы появиться ребенок…
Лолита в притворном отчаянии заломила руки:
– Дочь змеи! Как ты могла! Какие гадости ты написала о своей собственной матери! Я прокляну тебя за это! Я лишу тебя наследства! – она стала рвать тетрадь, но та не поддалась. – Ты посмотри на себя, ты же уродина! И как у меня могла родиться такая дочь? За что меня бог так наказал? И ты еще смеешь так грязно обо мне писать?!
Потом повернулась объемным телом к Роберто Джованни и едко произнесла:
– А ты? Ждешь развода? Ребеночка захотел? Сучку молодую? Значит, с этой дрянью, – она указала на дочь, – ты постоянно делился своими переживаниями?
Роберто Джованни молча поднялся из кресла. Казалось, он постарел на десять лет.
– Я об этом ничего не знал, успокойся.
– Не знал?! Да она здесь постоянно пишет о ваших прогулках и задушевных разговорах – да так художественно, что слезу прошибает! Что, решил заменить меня собственной дочерью? Вот почему ты не берешь меня на свои приемы! Козел старый!
Роберто Джованни подошел к Лолите и положил ей руку на плечо.
– Успокойся. Она это придумала. Не было никаких прогулок. Это она так хочет, – на слове «она» Роберто Джованни сделал ударение. – Я занимался ее воспитанием, как ты и сказала, но не подумал, что она мою заботу так перевернет. Это ее подростковые фантазии. Ты моя жена, и ею останешься, даже если мы спим в разных спальнях. И кому ты поверишь – этой глупой развратной девчонке или мне? – Роберто Джованни посмотрел Лолите в глаза, и она под этим взглядом успокоилась, плечи ее расслабились.
– Ты не врешь?
– Нет, я не вру. А она слишком мала и глупа, не сердись на нее. Пойдем… – он обнял жену, забрал из ее рук тетрадь и повел из каминного зала прочь. Проходя мимо Джины, он ткнул ей в бессильно повисшие руки дневник и зло бросил:
– Дрянь!
Сцена пятая. Спустя еще два года
Джина сидела в своей комнате в наушниках, слушала группу «Deep Forest» и пыталась переводить с французского. Временами взгляд ее устремлялся в окно. Музыка расслабляла, заставляла вспоминать. Она давно перестала улыбаться, была сосредоточенна и напряжена, будто в любой момент ожидала опасности.
После скандала с дневником Джина проплакала всю ночь, а наутро в ее черных, как смоль, волосах, появилась седая прядь. Роберто Джованни перестал разговаривать с дочерью, был подчеркнуто вежлив и никуда больше не приглашал. Джина сторонилась не только отца, но и однокурсников по колледжу, считая себя уродиной, как теперь называла ее мать. Она даже не подозревала, что к своим восемнадцати годам стала соблазнительно женственной, черты лица оформились, прыщи исчезли. Ее нельзя было назвать истинной красавицей, но был в ней какой-то утонченный аристократизм, природная грация, трогательное достоинство, как у юной королевы, чувствующей, но еще не понимающей свое предназначение. К тому же, она стала считаться одной из богатейших невест города.
Салон ее матери процветал, но красоты ей не прибавлял. Лолита потихоньку спивалась.
Роберто Джованни разбогател, стал увереннее в себе, выглядел даже слишком молодым для своих пятидесяти, был избалован женскими комплиментами и ухаживаниями.
А в одном из богатейших домов Рима продолжался ад.
Единственным человеком, который оказался в выигрыше от семейных скандалов, была Роза. Вначале она мастерски разыгрывала обиду и поруганную честь после интимных встреч с хозяином, и Роберто Джованни, испытывая вину, одаривал ее деньгами – всё больше и больше. После скандала с дневником Роберто Джованни на какое-то время, почти на полгода, оставил дочь в покое. Однажды, когда он искал в библиотеке атлас автомобильных дорог для поездки по делам компании, убиравшаяся рядом Роза доложила ему, что Джина в его отсутствие приводила подругу с братом, они забрали атлас в ее комнату, и там рассматривали втроем. В этот же вечер Джина получила очередную порцию легких ссадин и оплеух, а Роза - свою мзду. Сообразив, как можно воспользоваться ситуацией, Роза стала шпионить за Джиной, и, если Роберто Джованни был убежден в вине дочери, которая никогда ему не врала, горничная получала свои деньги. Джина стала крайне осторожной, но Роза была хитра, и иногда ей удавалось Джину оговорить. Отец дочери не верил, даже если она пыталась оправдаться. И Джина перестала оправдываться…
Девушка перевела взгляд с окна на словарь, взяла ручку, и в этот момент в комнату вошел отец. Его вид не предвещал ничего хорошего.
– Мне позвонили из колледжа и сообщили, что ты не сдала тесты по иностранному.
– Я готовлюсь, завтра повторный тест.
– Немедленно сними наушники! Чем ты занимаешься?
– Они мне не мешают, я выписываю слова из словаря.
Роберто Джованни побледнел, глаза его возбужденно заблестели:
– Я плачу за тебя большие деньги, а ты смеешь проваливать тесты? – он подступил к ней, протянул руку, собираясь сорвать наушники.
Неожиданно Джина спокойно развернулась вместе с креслом и оказалась с ним лицом к лицу. В ее голове в одну секунду промелькнула мысль о том, какое положение лучше занять, чтобы после пощечины не упасть и не удариться рукой или головой. И она решила остаться сидеть в кресле. В ее глазах не было страха, они вдруг стали странно холодны, уголки губ опустились вниз. Спокойным, расслабленным движением она сняла наушники, отросшие черные волосы рассыпались по плечам, посмотрела в его глаза тяжелым взглядом, ровным голосом произнесла:
– Бей.
Не было больше испуга, поднятых рук, слез. Роберто Джованни натолкнулся на спокойствие темно-вишневого взгляда и сузившиеся от ярости зрачки. И отступил. Его красивое лицо перекосилось, словно от судороги, и Джине вдруг показалось, что она слышит шипение кобры:
– Ну ладно, как знаеш-шь…
Роберто Джованни вышел из комнаты тихо, ссутулившись, а Джина долго сидела без движения, глядя в одну точку. В наушниках, лежащих на столе, едва слышно звучала музыка. Потом она надела наушники и снова взяла ручку. Ни один мускул не дрогнул на ее лице, только зрачки стали чуть шире, а взгляд мягче.
В тот же вечер Роберто Джованни рассчитал Розу.
Эпилог
Год спустя Роберто Джованни получит развод и через полгода женится на молоденькой француженке – покорной и некрасивой. Через год у них родится сын, друзья и партнеры Роберто Джованни скажут друг другу, как ему, наконец, повезло с женой. Новоиспеченная семья поселится в новом, только что отстроенном компанией Джованни особняке на холмах. Спустя три года Роберто Джованни построит для молодой жены и сына «Сказочный город» - с изумительным по коллекции видов ботаническим садом, качелями и аттракционами, детскими площадками, фонтанами, клоунами и пещерами ужасов. Через десять лет «Сказочный город» принесет Роберто Джованни первый миллиард прибыли. Все свое состояние он завещает сыну.
После отъезда бывшего мужа Лолита приведет в свой трехэтажный особняк с белым каминным залом бывшего коммандос, моложе ее на пять лет, с которым у нее случится совершенно умопомрачительная любовь. Они будут много выпивать, много заниматься сексом и много ругаться, из-за чего в доме в одночасье исчезнет вся керамика. Проживут они вместе почти тридцать лет и умрут в один год – бывший вояка переживет свою престарелую любовницу всего на три месяца. Хоронить их будет не за что, от былого богатства Лолиты останутся только долги, и пустой, полуразрушенный дом продадут с аукциона на частичное покрытие долгов. Похоронят любовников за счет муниципалитета.
Джина в день своего восемнадцатилетия соберет в рюкзачок необходимые вещи, документы, накопленные за несколько лет карманные деньги и исчезнет в неизвестном направлении. Через пять лет театральный мир Парижа восхитится бенефисом молодой итальянской актрисы Саманты Росс. Еще через пять лет знаменитая Саманта попадет в автомобильную катастрофу и получит травму, которая слегка обезобразит ее лицо – эталон европейской красоты. К тому же, она станет хромой. Через год она выйдет замуж за своего лечащего доктора-хирурга и спустя время родит ему девочек-двойняшек. Еще через пять лет Саманта Росс получит одну из самых престижных литературных премий за роман-новеллу «Слёзы змеи», а фильм по этому роману заслужит несколько «Оскаров» и соберет самые большие кассовые сборы за последнее пятилетие…