«Да-а, курица не птица, баба – не человек», – в голове ангела непрошено всплыла известная в народе пошлая поговорка, потому что сам он был женщиной, ангельским крыльям расти запрещал. Не время ещё. Но фея всколыхнула в нем глубоко задавленную тоску по давно покинутой родине. Боги великие, как же его сюда занесло-то? В этот серый, продающийся направо и налево мир, в этот дурацкий, с невыносимо-искусственным блеском ненужных, в большинстве своем, сокровищ, – зал? Неужели кто-то это покупает? А-а, вспомнил…
Были люди. Их было много. Какое-то официозное и безумно важное мероприятие. Высокие потолки с хрустальными люстрами и встроенными в панели светильниками, облицованные мрамором стены и полы, работы модного фотохудожника – высокого элегантного красавца с тщательно выстриженной бородкой и свитой юных учениц. Почему-то с ним были только последовательницы: красивые, нежные, талантливые и харизматичные в своей цветущей юности. Переливались блеском подвески люстр, лепнина на потолке отсвечивала замысловатыми тенями – как в те времена, когда ангел был молодым гренадером при дворе императрицы. Также играли скрипки, вёл вторую партию сдержанный альт, виолончель добавляла бархата звучанию квартета, но это воспоминание не обрадовало: по мраморному мозаичному полу ходили не полные аристократичного достоинства князья и военные с дамами, а перепуганные донельзя поэты. И этот страх – одиночества, убийственного опасения быть непонятыми, неоцененными, высмеянными – сплетался в центре зала в угловатый дрожащий ком, словно мифические дементоры в нашумевшей книге о Гарри Потере. Ангелу было глубоко наплевать и на растерянных поэтов, пугающихся друг друга, и на членов жюри, и на дементоров, которых они притащили за собой. Ему не понравился этот зыбкий клубок теней, сквозь который приходилось то и дело продираться, словно сквозь ватную стену. Да еще какая-нибудь мерзкая тварь норовила прилепиться к широкому кожаному поясу голубых джинсов своими размытыми членами.
Ангел вошел, как и все, в зал, устроился в красном бархатном кресле. Сзади нарочито громко смеялись и сплетничали две молодые женщины, выражая полное равнодушие к происходящему. На сцене юная девушка, настраивая скрипку, трогала нежными пальчиками молочные клавиши первой октавы дорогого немецкого рояля. По сцене то и дело озабоченно пробегала одна из организаторов действа – крупная блондинка в молочно-зеленых шелках. Её лицо почти скрывали крупные очки в пластмассовой оправе. Ангел читал в интернете ее стихи, и они его тронули. Будто писала их не деловитая зелено-шёлковая блондинка, дающая распоряжения, а тонкая, чувствующая женщина с взорванной и наспех зашитой спешащими, вечно уставшими хирургами-травматологами душой: «Ну, кто там следующий?..».
Ангел ушёл. С моря накатились сумерки, стало тихо.
Он медленно шагал, вдыхая вечерний воздух, и чистый город бросал ему под ноги первые скукожившиеся листья сентябрьских платанов. Дементоры остались в блеске мраморного зала, вместе со своими хозяевами. Правда, встретилась на пути странная, застывшая изваянием старушка, остановившая неподвижный взгляд на расписании закрытой сберкассы. Она показалась ангелу напряженной и злобной, он насторожился. Но, когда она, почувствовав его взгляд, обернулась, ангел увидел выцветшие голубые глаза в сетке глубоких морщин – неожиданно добрые и смертельно уставшие. Перед этим был еще повисший на толстом проводе, соединившим ствол платана и конек крыши, черный высохший клубок какого-то растения – возможно, дикого винограда, давно потерявшего жизненные соки. Клубок переплетенных веток, словно покинутое гнездо жуткой мифической птицы, ангела напугало. Старушка успокоила.
А потом на город опустился мягкий осенний вечер, характерный для южных городов, – полупрозрачный, уютный, наполненный зажигающимися огнями, местами ослепленного сверкающими витринами, а где-то уже слепого безликими пыльными роллетами, наглухо закрывшими конторы адвокатов, нотариусов и риэлторов. Действительно, зачем риэлтору теплый сентябрьский вечер? Ангел медленно брёл по южному городу и наслаждался сверкающими огнями, мимо роллет ускорял шаг. Навстречу шли люди, катили коляски с младенцами, вели за собой детей и тщательно вымытых расчесанных собачек в блестящих ошейниках. Одна пожилая влюбленная пара гордо шествовала с наполненной особым собачьим достоинством, такой же пожилой, овчаркой. Она дополняла своим присутствием пару, не только охраняя их душевный покой, но и как-то окончательно скрепляя их особое, осознанное с возрастом, единодушие. Ангел ими залюбовался.
И тут его внимание привлекло длинное здание – облицованное черным гранитом, украшенное по периметру цветущими сиреневым мелколистными хостами. Это было красиво. Внутри, за чисто вымытыми витринами сновали люди. Ангел вдруг соскучился по суете, по яркому свету, захотелось войти внутрь. На него навалились витрины с золотом, ядовито сверкающей в искусственном свете бижутерией, коробками с духами, бутылочками, флаконами и искусственными цветами.
– Где у вас серебро продаётся?
– Через три пролета направо.
– Спасибо.
Повернув направо в очередной ювелирный отдел, ангел увидел маленькую фею. Ее глаза-вишни был грустны, улыбка завораживала, захотелось остаться.
– А есть ли у вас что-нибудь необычное?
– А что вам нравится?
– А вот у меня есть керамическая рыба, очень дорогая, которая никогда не разбивается...
С виду это была обычная женская болтовня, но ангел почему-то выпустил из-под серой шерстяной водолазки свои белоснежные крылья и стал хвастаться и собой, и своей драгоценной рыбой, и серебряным кольцом с угольно-черным опалом. И тут же устыдился, покраснел, сложил крылья обратно и попросил примерить яркий сочный малахит. У феи заблестели глаза, лицо осветилось, будто пролетела мимо бабочка с сияющими крыльями из райского сада.
– О, пожалуйста! Вы можете примерить абсолютно всё!
– Я отвлекаю вас от клиентов, – ангел, конечно, покривил душой, потому что клиентов в этот вечерний час не было.
И вдруг фея, пока ангел рассматривал кулоны в виде аммонитов, отделанные тяжелым темным серебром, неожиданно произнесла:
– А знаете, у меня есть кольцо, которое я хочу купить уже целый год – я каждое утро с ним здороваюсь.
Ангел всполошился:
– Кольцо, да еще целый год? Покажите мне его! Кстати, как вас зовут? Мы не познакомились…
Фея назвалась, и ангел тут же забыл ее имя, его взгляд остановился на серебряном кольце с вкрапленными, горящими красным искрами, в форме распустившегося цветка – радостного жизнелюбием граната и необыкновенно чистого жемчужным блеском серебра.
– Наденьте! – потребовал ангел, и фея быстро, словно весь год ждала этого приказа, продела свой изящный пальчик в серебряный круг с распустившимся на нём гранатовым великолепием. Ее тонкая, с узким запястьем, молочно-белая кисть показалась ангелу совершенной. «Странно, разве может кольцо так украшать?». А потом посмотрел на лицо феи и увидел, как мгновенно расправились морщинки под ее глазами, а кожа, слегка тронутая возрастным пигментом, стала светлой.
Ангел залюбовался ею:
– А почему вы его не купите?
Фея сморщила лобик, кончик ее аккуратного носика как-то малодушно дернулся, морщинки и пятна вернулись на место.
– Дорого…
«Да, действительно дорого, что уж тут спорить», – подумал ангел, а вслух проговорил:
– Эти гранаты ждут вас целый год, кольцо никто не купил, хотя такая форма нынче в моде.
Фея стала торопливо снимать кольцо, будто совершила ошибку, но ангел всполошился:
– Стойте, стойте! Оставьте. Пока… Побудьте в нём, – и, решив её отвлечь, попросил показать ему большой дымчатый кварц в серебряной огранке.
Фея снова стала похожей на настоящую фею и достала из витрины кольцо с раухтопазом. Необычная огранка крупного камня поразила его множеством игольчатых бликов, взлетающих откуда-то из-под серебряного основания к краям – квадрату с закругленными углами. И этих сверкающих игл было так много, что ангел замер. Показалось, будто это источник вечного света, рождающегося из ниоткуда и освещающего тот самый волшебный сад, по которому уже столько жизней тосковал ангел.
– Я покупаю это кольцо.
Фея оторопела:
– Но я же вам ничего не продавала, мне просто очень интересно с вами!
– И всё же…
Ангел оплатил покупку, и этот тривиальный акт купли-продажи будто вернул их на землю, волшебство закончилось. Но ангел не мог уйти просто так и кивнул на ее руку:
– А знаете, что это за кольцо?
Черноволосая малышка, еще пытаясь удержать ускользающее очарование, подалась ему навстречу:
– Что?!
– Это дары фей.
– Почему фей?
– Потому что вы сами фея, это ваши подруги для вас приберегли. Жаль, если оно не станет вашим…
Фея погрустнела и наморщила лобик:
– А ваше кольцо, что это?
– Ключ.
– К чему?
Ангел пожал плечами:
– Еще не знаю.
Потом они распрощались, и он пошел в гостиницу на берегу моря. Кольцо на пальце согревало, будто это действительно был давно потерянный и вдруг объявившийся ключ. Ангел долго сидел у самого прибоя на белом пластиковом шезлонге, забытом беспечными курортниками. Кисельно-гагатовые волны залива едва слышно плескались в песчаный берег, хотелось их слушать и слышать бесконечно долго. «Жаль, что я не курю», – подумал он. Вдруг к его ногам подскочила тонкая поджарая кошка дымчато-персикового цвета с вытянутой египетской мордой, высокими торчащими ушами и дрожащим от охотничьего азарта тонким хвостом. Она потерлась о ноги ангела, потом вскочила на белый пластик, вздыбилась, будто искусственная белизна обожгла ей розовые подушечки, затем в одну секунда устроилась на плече ангела, заурчала и спрятала когти. Ангелу курить расхотелось. А кошка быстро заскучала, спрыгнула на песок и убежала охотиться.
На следующий день ангел понёс фее книгу своих стихов в подарок, на память. Еще ему захотелось купить такие же серьги с раухтопазом, в комплект. Как настоящая женщина, ангел знал, что подобрать одинаковые камни для комплекта крайне тяжело, а у феи они еще были. Да и слишком уж хорошо ему стало с этим кольцом на пальце – тепло и уютно, будто фея прочитала вдогонку свое волшебное заклинание. Пока он шёл, как-то сами собой сложились в голове строки:
Теплый день сентября подал сердцу хрустальные пальчики,
И не хочется брать ничего, кроме жемчуга облачных стай.
Я запомнила взгляд безнадежно влюбленного мальчика
И свободу души, отвергающей муки креста.
Чистый воздух и свет разогнали туман одиночества,
Тонкий срез сентября – словно фото в пастельных тонах.
Опадают с листвой мои звёздные имя и отчество,
Застывая опалами в перстне царицы Фарах…
Ангел уже знал, что его будут ругать за излишнюю красивость этих строк, но как объяснить архивариусу-библиотекарю, отравленному пылью картотек и хранилищ, что он это всё почувствовал и увидел? Никак.
Фея, увидев ангела, обрадовалась, стала юной и легкой, кинулась навстречу, но жесткие ребра витрины ее остановили, а ангел почувствовал коснувшуюся его тела светлую душу, пугливо вернувшуюся обратно.
– Я вас ждала, – и вишни засияли, и стали влажными.
Ангел улыбнулся:
– Я рада, – и отдал книжечку, и попросил продать серьги.
Фея торопливо, будто испугавшись, что ангел исчезнет, проговорила:
– Я куплю это кольцо сегодня! Я решила! Я отработаю! Я весь вечер думала и поняла, что оно действительно мне нужно, спасибо вам!
– Наденьте, я хочу запомнить вас с ним.
Фея надела кольцо – уже своё, и открыто, по-детски рассмеялась:
– А я знаю, кто вы!
– Кто? – ангел улыбнулся удивленно в ответ, он-то знал, что он просто поэт, каких нынче тысячи.
– Вы – ангел! И я знаю, зачем вы ищете свой ключ-кольцо?
– Зачем?
– Вы живете тысячу жизней, а такие ключи помогают вам открывать двери в другие миры и понимать, кто вы есть на самом деле. И вам становится легче, – потом приблизила к нему свое сияющее лицо и добавила шёпотом:
– Я вчера в отделе весь вечер говорила о вас, и меня обвинили в извращенной ориентации, – она хихикнула, в ее глазах заплясали веселые гранатовые искры.
Ангел смутился:
– Да, наверное… Спасибо, – потом торопливо попрощался и ушел. Кольцо на пальце сияло прозрачными серо-коричневыми искорками, в ладони были зажаты серьги с такими же теплыми сверкающими камнями. У него было странное ощущение – будто слышны были ему теперь песни ручьёв волшебного сада, который он когда-то покинул ради никому не нужной поэзии. Он дошел до угла универмага и вдруг понял, что напишет рассказ. Но так страстно захотелось, чтобы фея об этом узнала, что он резко развернулся, едва не придавив тщательно расчесанную, нашампунненую чиа-хуа-хуа с красным шелковым бантиком между ушей. Та залилась истеричным лаем и в испуге кинулась под ноги дородной даме в люрексовом балахоне.
– Хамка!
Но ангел не услышал кинутое вслед проклятие, взлетел по ступенькам, ворвался в царство никому не нужных по сути и при этом вечно востребованных побрякушек и ароматов, добежал до знакомого поворота:
– Телефон!
– Телефон! – кинулась навстречу фея.
Потом суетливо бросилась к столу, нацарапала на обрывке календаря цифры и хотела было отдать ангелу, но тут в отдел вошла мадонна необъятных размеров, скромного росточка муж и дочь-принцесса, пожелавшая купить самый дорогой и самый безвкусный перстень. За ними следом появилась пожилая дама, похожая на учительницу. Она с сожалением вынула из кошелька деньги и заплатила за серебряную цепь и крест с распятием:
– Кто бы вот мне такую подарил…
Потом был кто-то еще, и еще… Ангела оттеснили, фея показывала покупателям свои богатства. Между покупками и показами клочок бумаги перекочевал в карман ангела. Они успели перекинуться последним взглядом, вспыхнули гранатовые искры:
– Я буду помнить, спасибо за дары фей…
– Спасибо за ключ. Я тоже – буду помнить…