Ираклий Петрович Ведунцов вышел на улицу, раздосадованный некоторой бесцеремонностью старомодного хрыча, но лекарство купил - эскулап, по отзывам, знал своё дело. И правда, эффект проявился сильный, хотя и неожиданный: нос его вообще отказался различать какие-либо запахи. Может, и к лучшему. Недуг, который с некоторых пор мучил Ираклия Петровича, был странным и просто-таки изощрённо-садистским. Дело в том, что в аромате ценимой им дорогой парфюмерии его вдруг начали навязчиво преследовать нотки... коровьих фекалий, и наоборот. Это было ужасно, и непонятно, кого следовало винить в экскрементно-парфюмерной вакханалии. Разумеется, бурёнкины лепёшки не попадались особо в городских условиях, но выезд на природу стал всё же сильно ограничен - подобного надругательства над французскими бутиками терпеть было невозможно.
И даже слово "тёлки" начало вызывать у него подсознательно глухое раздражение, переходящее автоматически на сходное по звучанию слово " тётки". Таким образом, страдали косвенно от жестокой болезни и неповинные животные, и законы природы.
Однако Ведунцов вовсе не являлся женоненавистником, он умел ценить прекрасное. При условии, если оно не полежало уныло в нафталине, и его не побило молью. Словом, он был - поэт, в душе, и в действительности, получал неплохие гонорары за свои издания и имел связи и влияние в литературном мире. К сожалению, он всё ещё не имел семьи. Выбор спутницы жизни несколько затруднялся вследствие этого самого обострённого чувства прекрасного.
Наконец, судьбе стало угодно столкнуть его с идеалом. Случайное знакомство, грозящее перерасти в нечто большее, во всяком случае с стороны самого Ираклия Петровича. Девушка была милой, воспитанной, начитанной и юной. Она напоминала цветок, распустившийся в фарфоровой вазе: страшно и подумать, что могли сотворить с ней мерзко бегущие годы. Но до подобного варварства было ещё, к счастью, очень далеко.
Ираклий Петрович шёл на свидание с дамой сердца.
" Хоть не коровником тут нагрязнили, идиоты", - презрительно хмыкнул Ведунцов, проходя мимо здания конноспортивного клуба.
Червячок раздражения привычно засосал внутри: как неприятно видеть в городе все эти конюшни и уличные, простите, псарни. Погода тоже не радовала - осенняя слякоть хлюпала под ногами, мелкий дождик занудил не переставая. Он поглядел наверх, продолжая по инерции шагать по тротуару. Господи, до чего же гадкое небо висело над головой. Цвета... цвета отрыжки болотных жаб! Сравнение получилось мало изящным, но экспрессивным и неожиданно понравилось Ведунцову, потому что хорошо отражало сиюминутное настроение. Последнее поползло даже к отметке выше нуля, как вдруг жирный "чмок" заставил его замереть на месте в нехорошем предчувствии... Щегольские ботинки вляпались в преградившую путь густую коричневую жижу. Нет-нет, это не были предательницы коровы, да и откуда? На асфальте его подстерегло озерцо иного происхождения - размокшего конского навоза. Что не меняло, правда, дела.
"Вот...дерзкое животное!"- сорвалось из-под дрожащих усов ошеломлённого поэта.
Это было невыносимо, ибо в нос тут же забил фонтан от Гуччи и Диора, и означало следующее: обувь его оказалась в большой беде.
Лихорадочно втягивая ноздрями воздух, Ведунцов бросился к соседней луже. Слава богу, отчаянные попытки отмыть оскорблённые подошвы увенчались наконец успехом.
Купив на бегу букет свежих роз, он поспешил под крышу кафе, куда уже входила его муза. Девушка нервно сморщила носик и погрустнела. Она натянуто улыбалась своему элегантному собеседнику, слушала его довольно рассеянно и украдкой поглядывала на старомодные часики, так умилявшие Ираклия Петровича... Встреча получилась какой-то скомканной, да и собственно, не имела больше продолжения.
Ведунцов приобрёл новые фирменные ботинки, прошёл повторный курс лечения, издал очередной успешный сборник вдохновенных стихов и даже заставил себя съездить в Баден-Баден, на конные скачки. Но так и не женился.