Ничто не вечно под луной. Но жизнь
Бессмертна эстафетой поколений.
Коль этим даром, друг мой, дорожишь,
Оставь свой след, отбросив яд сомнений.
Пусть красота живительной струёй
В преемнике, как Феникс, возродится,
А бездарь обойдёт вас стороной.
И злу чтоб не дано было свершиться.
Иначе человечеству конец
и жить ему лишь шесть десятилетий.
Хвала природе, ты – её венец,
За сохраненье рода ты в ответе.
Да не иссякнет мудрости печать,
Что ты сумел потомкам передать!
Шекспир, Сонет 11
Любовь
- Не вздумай только влюбиться! - с приглушённым смешком сказал он и совсем уже нежно шепнул на ухо: - детка. Огромная ладонь продолжала зажимать мне рот, хотя вторая, на талии, слегка ослабила хватку. В полусвете коридора мы утопали под ворохом одежды. Пальто, куртки, плащи - отовсюду с треском поотлетали петельки, но одежда не падала, прижатая к стене нашими возбуждёнными телами. Моя грудь ощутимо вздрагивала от разнобоя толчков по ту и эту сторону рёбер. Он тяжело дышал - ноздри раздувались как у скакового жеребца, да и губы едва ли сжимались плотно. Говорил он прерывистой хрипотцой, с трудом находя короткие паузы между вдохами. Чем дышала я, не знаю - его ладонь закрыла мне пол-лица. Полагаю, в первые секунды от неожиданности я бы не сумела вздохнуть, даже если была бы абсолютно свободна. Но о возможности хоть чуть-чуть пошевелиться в капкане цепких рук не могло быть и речи.
Представляю себе мой видок. Понятное дело, мне не приходило в голову любоваться в висящее напротив зеркало. Скорее всего, я просто хлопала глазами как распоследняя дура. А кто-то на моём месте разве сохранял бы независимый и раскрепощённый образ невесты на выданье, знающей себе цену? Когда громила в чёрном словно тайфун сметает дверь и, чуть не роняя тебя на пол, предлагает пожить вместе недельку-другую. Посмотреть бы на такую смелую.
Ладно, пусть не неделю. Пускай он сказал: я перекантуюсь у тебя, красотка, пару деньков - ты не против?
И захлопнул входную дверь ногой.
...не в силах разлучить нас до самого последнего вдоха… - телевизор на кухне продолжал создавать уют и не обращал на возню в коридоре никакого внимания.
Глупо открывать незнакомцу. Глупо, глупо, как же глупо! Посмотреть в глазок - разве трудно? Глазок у меня не какой-то там китайский: захочешь - можно сосчитать мух на соседней стене. Но я редко смотрю в глазок. Я такая ветреная - да? Ну хоть спросить - кто - а? Можно же?
Куда там! Я ждала Феликса. Он должен был прийти с минуты на минуту. Даже мысль не шевельнулась, что это мог оказаться не он.
Феликс мой партнёр. По работе... и даже - по секрету - чуть больше. Мы оба боимся слова любовники. Из „конторы“ любой в два счёта вылетит, прознай босс о служебном романе. Всякое злоупотребление должностным положением сурово карается. Многое прощают, но не это. Не посмотрят, что Феликс ветеран. Ну а обо мне, стажёре без году неделя, и речи нет. Поэтому даже в постели мы партнёры.
Сказать по совести, мы просто друзья. Я, наверное, Феликса не люблю. Любовь ведь, когда всё звенит, щекочет, бабочки и всё такое - верно? И жить - или не можешь или, наоборот, словно летишь. Этого всего нет. Он хороший. Просто хороший.
Он меня? Хм, наверное, тоже нет. Трудно сказать - он профессионал экстра-класса. Скрывать чувства - уже въелось в кровь, в подкорку, в гены.
Одно несомненно: сейчас Феликс войдёт и уложит этого наглеца мордой в пол.
...всё это в выпуске новостей сразу после рекламы. Оставайтесь с нами...
- Зови меня... - он чуть помедлил, - Макс. Зови меня Макс.
«Сейчас Макс, сейчас. Ты будешь иметь бледный вид, а я даже не буду просить Феликса пощадить тебя. Мне, Макс, тебя нисколечко не жалко. Понял, Макс? Что, Макс, съел? И не надо тут мне лыбиться мерзкой рожей, скотина!»
Он... он - чёрт! - он словно прочитал мои мысли. Вот-вот, да! Чуть приподнял уголки губ. И вот тогда уже добавил:
- Не смей в меня влюбляться, детка!
- М-м-м! - замычала я сквозь ладонь, пахнущую дорогим парфюмом, и изо всех сил замотала головой.
Кретин! - должно было означать это на девичьем языке.
- Ага, - сказал он, задышав вдруг спокойно и ровно, - знаю я. Все так говорят поначалу. Стокгольмский синдром, слыхала?
Нам говорили на лекциях по психологии. Боже мой! Нет, нет, я не понимаю. Я не верю. Не может жертва влюбиться в своего палача. У заложника нет иных чувств, кроме страха. Когда пересыхает во рту, пересыхает сердце, пересыхает кровь в венах; когда сушь, абсолютная сушь властвует всюду. Маленьким хищным зверёнышем страх заползает внутрь, вылизывая досуха каждую клеточку души и тела шершавым языком.
Он отнял ладонь и поднёс палец к губам:
- Не шали, детка. Не делай глупостей. Очень прошу.
Снял чёрные очки и повесил на крючок. Отстранился слегка, помог мне „отлипнуть“ от стены. Пальто с лёгким шорохом укутали наши лодыжки. Теперь глубоко дышала я.
«Хорош собой, мерзавец!» - отметила невольно.
А глаза! Нет, не омуты. Бездна. Две бездонные пучины синевы. Не должно быть у мерзавцев таких глаз. Такими глазами смотрят дети, ангелы и боги. Собственно, он и выглядел как самый настоящий бог. Я видела таких в Эрмитаже. Полное ощущение, будто тем, из Эрмитажа, в пустые глазницы плеснули жизни - от души плеснули, с избытком; а в щеки вдохнули румянца. Ростом в потолок, широченные плечи, каменная мускулатура. Он словно сошёл по мраморным ступеням из Греческого зала, принарядился по пути в бутике на Невском, на такси в аэропорт - и сразу ко мне, стремительный и неудержимый…
«Тьфу! Морок!» - я встряхнула волосами, показывая как я зла на нежданного визитёра.
- Как вы смеете! - сказала как можно решительнее...
«Нет, пожалуй, чуть-чуть жалко мне всё-таки будет. Пожалуй, я всё-таки попрошу Феликса не делать ему слишком больно».
... и прибавила: - Подонок!
Он улыбнулся:
- Нет, глупышка. Я Макс, мы же договорились. А ты?
А я закусила губу и притопнула ногой, что, опять же, в переводе с девичьего на человеческий означало:
- Да пошёл ты!
Он не обиделся.
- Дурочка. Несолидно как-то обращаться к девушке - детка и красотка. Голливуд какой-то. Раз уж нам суждено быть вместе... гм... некоторое время, то…
«Ты даже не подозреваешь, какое это будет непродолжительное время, кретин! Ты... ты!.. Сейчас войдёт Феликс и…»
И тут я заметила пистолет. Он торчал из подмышки, такой весь огромный-огромный. И чёрный, словно сорочий хвост. Так же, если хорошенько приглядеться, глубокая чернота переливается всеми цветами радуги.
- Люба я, - я окатила его презрением, на какое только хватило моих мимических усилий, - довольны?
Ситуация осложнялась. Феликс не может спрыгнуть на него из ниоткуда. Ему надо войти в дверь, а дверь на запоре, а у Феликса даже нет ключа, а у этого пистолет, а-а-а...
«Нужно дать знать! Предупредить… Предупредить Феликса».
- Люба, - повторил он за мной, будто смакуя, - Лю-ю-ба-а... Странное имя. Сейчас таких не носят. От него веет стариной.
- Чудной вы. Имя как имя. А означает, между прочим, любовь.
- Я и говорю - странное. Кто нынче любит? Занимаются любовью - да; влюбляются... хм-м... допускаю... Но любить?!
«Если незаметно нажать кнопку вызова на мобильнике, Феликс всё поймёт…»
- Давай-ка, Любовь, мы первым делом вот что сделаем... В доме кто-то есть? - он испытующе поглядел мне в лицо.
Я отрицательно помотала головой.
- Я верю тебе. Ты же умничка, Люба, по глазам видно, - сказал он и поправил рукоять пистолета, как бы намекая, что ему терять нечего и он не спасует перед любыми неожиданностями.
Он снял странный предмет со спины и аккуратно положил на пол. Даже не знаю, на что эта штуковина в чёрном чехле больше походила - на колчан, тубус или, может, самурайский меч в ножнах. Он перехватил мой взгляд:
- Не обращай внимания. Привычка. Никогда не выхожу из дома без зонта.
- Давай, Люба, мы начнём вот с чего. Давай прогуляемся по комнатам, задёрнем хорошенько шторы, давай? И телефоны все найдём и выключим. Да ну их к лешему, правда? Ничто не должно мешать наслаждаться нашим одиночеством.
Я вздрогнула. «Телефоны!»
Хотя чего я ждала? Того, что он на самом деле окажется полным идиотом?
- Подай, будь добра, вот это. - Он показал на висящую под зеркалом сумочку.
Я повиновалась.
- Ты мне нравишься, - сказал он таким голосом, словно мы впервые встретились в осеннем парке после долгой переписки в интернете, бродили по шуршащим аллеям, болтали о пустяках. И вот, у самой моей парадной настала неловкая пауза перед разлукой. Пауза, в которой мучительно подыскиваются нужные слова. И так часто звучат ненужные. Порою всё и вовсе заканчивается дежурным - пиши, звони... Но...
- Ты мне нравишься, - сказал он.
И тут же вернул в реальность: - Будешь послушной девочкой - я не причиню тебе вреда.
Он взял меня за руку и осторожно увлёк за собой в комнату, по пути окинув коротким взглядом кухню и ванную. Ощупал кресло, легонько подтолкнул меня:
- Посиди. Устала, небось.
Высыпал содержимое сумки на туалетный столик, внимательно изучил. Не найдя ничего подозрительного, извлёк из кучи обычных женских „штучек“ телефон, пролистал список последних звонков. Затем вынул аккумулятор, сунул в карман.
- Сама уложишь? - вопросительный взгляд на меня.
Я фыркнула и отвернулась.
Он, наверное, привык понимать мой язык. Хотя и тупой бы понял, что девушки таким образом обычно говорят: вот ещё! Он подставил сумочку к краю стола и одним движением смахнул туда вещи.
- И то правда, - сказал равнодушно. - Не будем терять времени.
Скользя цепким взором по комнате, спросил как бы между прочим: - А почему телефон был в сумке? Есть ещё один?
- У меня слух хороший, - буркнула я, сообразив, что он имеет в виду. - Другой только вон, городской, - кивнула в угол комнаты. - Но он не работает.
- К чему держать в доме бесполезный хлам? - покачал головой Макс. - Никогда этого не понимал.
Он шагнул за кровать, схватил широченной лапищей аппарат. Второй взялся за провод и играючи выдернул его сперва из розетки на стене, а затем из пластмассового корпуса.
- Мой тебе совет, малыш, - обернулся ко мне, сматывая провод аккуратными колечками, - расставайся с вещами легко. Выпроваживая отжившее прошлое, ты скорее встретишься с грядущим.
Он пихнул ногой телефон под кровать и подошёл ко мне вплотную. Мне пришлось задрать голову повыше. Не то чтобы я мечтала ещё раз встретить его взгляд. Я вдруг подумала, что упереться глазами ему ниже пояса будет едва ли уместнее.
- Так, на всякий случай, - словно извиняясь, он показал мне скатанный в бухту провод и бросил его на столик. - Если вдруг ты не контролируешь себя во сне.
Помолчал, разглядывая что-то на столике, затем опять повернул голову в мою сторону.
- Знаешь, глупые режиссёры в кино заставляют бандитов приковывать жертву наручниками к батарее. Будто не понимают, что таким образом те ставят на уши всех соседей. Нет, пожалуй, более быстрого способа привлечь к себе внимание посторонних. Провод или верёвка к комоду гораздо меньше демаскируют, ты не находишь? А лучше всего скотч. Он вообще универсален.
Тёплый голос звучал спокойно и плавно, без тени насмешки, а взгляд по-братски делился со мной потаённой грустью.
У страха, живущего во мне, вновь случился приступ жажды. Макс угадал это по движению глаз и пересохшим губам.
- Люба, душа моя, но тебе нечего бояться! Ты веришь мне - я верю тебе. Годится такой уговор?
Я согласно мотнула головой, не найдя мужества на очередную колкость.
Он оторвал своё бедро от моего плеча и шагнул к центру комнаты.
- Слух, говоришь? - достал из кармана крохотный приборчик с разноцветными мигающими точками и не спеша обвёл им вокруг, обращаясь при этом то ли ко мне, то ли к себе самому: - Слух... слух... телевизор бубнит... вода бежит... а телефон всё звонит, звонит, всё надрывается... А у нас слух, ага… Ага... Вроде чисто.
- Ты снова мне нравишься, Люба, - похвалил он меня, убирая прибор в карман. - Мы, наверное, с тобой поладим. Прости, малыш, я не то чтобы тебе не доверяю, но... сама понимаешь, нервы. Нервы, будь они неладны.
- По вам не скажешь, что у вас есть нервы, - усмехнулась я через силу. - С нервами не врываются в незнакомую квартиру!
- Господь с тобой, Любаша. Ты обо мне? Нет, я беспокоюсь, чтобы ты не наделала делов сгоряча. Знаешь, как оно бывает? Людям иногда начинает казаться, что они способны на подвиг. И, стоит только мне чуть отвернуться, совершают какую-то несусветную глупость. Я уверен, ты не из таких, Люба. Ты же умница, малыш? Прости меня.
- Как трогательно! - страх понемногу отступал, пятился в свою нору, но не засыпал, лишь замер настороже у порога. - Щас прям заплачу.
Нет, я нисколько в нём не сомневалась. Если что, он, не раздумывая, свернёт мне шею. Знаем мы такие учтивые „божества“. Но, по крайней мере, он не из тех безумных истеричек, кто доказывает превосходство твоими слезами и болью. Его безумство другого типа, оно вполне рассудочно и прагматично, чтобы чувствовать себя в безопасности, пока ты совершаешь „правильные“ поступки.
- Не плачь, малыш. - Он посерьёзнел. - Знаешь, больше всего на свете я не терплю женских слёз. Не поверишь, хотел даже бросать работу!
- Не буду, - так же всерьёз пообещала я. - А вы кто?
- Ну и память у тебя. - Он опять светился улыбкой младенца. - Я же Макс!
- Смеётесь? - попробовала „обидеться“ я. - Вы же поняли, о чём я!
- Не усложняй, малыш…
...любовь не знает границ... - телевизор настойчиво убеждал пользоваться роумингом только самого надёжного оператора связи...
- Ждёшь кого-то? - он, казалось, только сейчас заметил мои ажурные чулки и атласный халатик, скреплённый лишь лёгким пояском на талии. Постель с призывно отогнутым уголком одеяла. Две свежие свечи в подсвечниках.
- Н-ну... - замешкалась я с ответом.
- Феликса?
- Вы… Вы его знаете?! - сразу встрепенулась я. В животе похолодело. - Что с ним?
Образы, один ужаснее другого, промелькнули перед глазами: драка в подъезде и мой Феликс, лежащий в луже крови; Феликс с остекленевшими глазами и дырой во лбу на водительском сидении и удаляющийся вдаль чёрный силуэт с длинным свёртком за спиной; чей-то жуткий, зловещий смех в пустоте сумрачного двора...
- Нет, откуда? - вклинился в мои видения удивлённый голос. - Так, просто подумалось.
Макс пожал плечами.
«Ах, да, - догадалась я, - список „входящих“. Феликс звонил дважды не так давно».
- Он не придёт, - всё ещё надеясь на чудо, соврала я. - Он отменил встречу.
- Жалеешь? - голос Макса был наполнен сочувствием. - Не стоит. Согласись, глупо было бы, если бы он сейчас вдруг заявился. Пришлось бы наломать много дров, и ты бы расстроилась ещё больше. Не грусти. Когда ты чуть-чуть ко мне привыкнешь, я смогу компенсировать его отсутствие.
Я поёжилась под его пристальным взглядом. Рука непроизвольно потянулась к груди и поплотнее запахнула халат.
- Не хочешь? - он снова, слегка растерянно, улыбнулся. - Ладно, не будем пока об этом. Время покажет.
- Кстати! - вдруг воодушевился он, - я уверен, ты к его приходу успела наготовить уйму вкусностей. Угадал? Видишь, а говоришь, я не могу быть тебе полезен. Пожрать-то я, Любушка, ой, не дурак.
- Угу, - устало отозвалась я, - великая польза. Удивили прям. Пожрать да поспать - очень полезные мужские таланты.
- Брось, Люба! Скажешь, девушкам не нравится, когда нахваливают их стряпню?
- Стряпню?! - вспыхнула я. - Да мой „оливье“ признал лучшим сам... - Внезапно я осеклась. Ни к чему ему пока знать кто мой шеф. - Сам... самым лучшим „оливье“ признали, вот! Съели?!
- Нет. Пока нет, - ухмыльнулся он. - Но страсть как хочется. Увидишь, я тоже самый лучший. Благодарнее меня гурманов не бывает. Это там? - махнул он рукой в сторону кухни, откуда доносились ароматы романтического ужина и еле слышно бормотал телевизор.
...по предварительной версии самолёт задел неожиданно выехавшую на взлётную полосу снегоуборочную машину...
- Ха! Вот пьянь! Да-а, прав был Экклезиаст. Ничто под Луной не вечно. - Макс уже с минуту вглядывался в экран. Вилка в руке то и дело принималась „свинговать“ по краю тарелки в неспешном ритме.
- Чему ж тут радоваться? - Я на секунду забыла о собственном незавидном положении. - Люди погибли! Как только представлю, что это случилось совсем рядом! Бог мой, ни в чём не повинные души!
- Не будь наивной, малыш. - С набитым ртом и с перемазанными майонезом губами он несколько утратил божественный флёр. - Люди такого масштаба не бывают не повинны „ни в чём“. Президенты концернов богатеют не просто так. И „заказывают“ их, малыш, тоже совсем не просто.
- Заказывают? Отчего вы решили, что его заказали?
- А как ещё?! Наверняка найдётся немало тех, кому он испоганил жизнь или хотя бы просто перешёл дорожку. И потом. Ты, может, не знаешь, но „Фалкон“ считался самым надёжным самолётом в мире. Можно сказать, с ним и аварий-то никогда не происходило. C чего вдруг он рухнул?
- Неужели? - удивилась я. - А я думала, любая техника может сломаться рано или поздно. Вот телефон мой, допустим. Работал, работал и вдруг хоп - не дышит. Тоже вроде ни с чего.
- Смешная ты, Люба, - мягко возразил он. - Самолёт не телефон. В нём тройное дублирование всех систем, которые, в свою очередь, ежедневно холят и лелеют десятки специалистов. Самолёты, Люба, делают в принципе неубиваемыми. Если бы не „человеческий фактор“, они бы не падали никогда. Да и то, знаешь, человеку надо очень постараться, чтобы заставить самолёт „убить“ самого себя.
- Почему же они тогда разбиваются? - парировала я, - неужели находятся такие сумасшедшие пилоты, что разбивают самолёт специально?!
- Ну да. По крайней мере очень многие эксперты в этом уверены. А я не спешу их разубеждать.
- Вы? А при чём тут вы? Вы кто?
- Я же просил, малыш, не усложняй. Не бери в голову. Это я так, к слову.
Он коснулся моей руки. Потупил взгляд, будто робеющий восьмиклассник:
- И давай на ты, а? Ненавижу это чванное вы. А можем, если уж так хочется соблюсти формальности, и на брудершафт. - Он кивнул на стоящую на столе бутылку „Льва Голицына“.
- Благородно, - горько пошутила я. - Напоить девушку, которая и так в ва... в твоей власти. Так, думаешь, у нас всё будет по взаимному согласию?
- Вот что ты за язва, Люба! - казалось, мои слова наконец по-настоящему задели его. - Я, если хочешь, самый большой романтик на всём белом свете. Я пытаюсь контакт наладить. Мосты мощу. Если уж так сложилось - не сидеть же буками. А ты!..
Он уставился в тарелку и засопел сердитым ёжиком, молча работая челюстями.
Надо было спасать положение. В злодеев, белых и пушистых изнутри, я не верила. И мне его обиды рано или поздно могли выйти боком.
- Ну-у не-ет... Я не то чтоб хотела... Вы… Ты не так... - я окончательно запуталась, растеряв вдруг весь словарный запас.
- Нет, ты прелесть! Переживает, маленькая моя. Просто чудо! - Он поднял голову. Глаза смеялись. Нет, они бесновались, заливались хохотом, дразнили и издевались. Он умильно сложил губки бантиком, дотянулся и легонько щёлкнул меня по носу, а теперь сидел как ни в чем не бывало, подперев подбородок кулаками и, впервые за полчаса своего вторжения, откровенно, по-мужски ощупывал меня глазами - снизу вверх. - Не обращай на меня внимания, малыш. Я иногда порю такую чушь!
Я не знала как себя вести дальше. Обычно мужские повадки редко ставят меня в тупик, а тут…
- А тут у тебя где розетка? - он сходил в коридор и вернулся со своей „штуковиной“ в чёрном чехле. - Мне бы малость подзарядить батареи.
- У зонтика?! - я почувствовала, как мимическим морщинкам на моем лбу от удивления стало тесно и они, разбегаясь врассыпную, слегка зашевелили причёску.
- Это не совсем обычный зонтик, малыш. - Он расстегнул молнию и извлёк штуковину из чехла.
Действительно, похоже на сложенный зонтик.
«Как я раньше не замечала!»
Я узнала „СТРЕЛу“ - излучатель микроволновых импульсов, которым мне уже не раз доводилось пользоваться по долгу службы. Только у того, что был в руках у Макса, гораздо длиннее и массивнее задняя часть, напоминавшая, скорее, приклад армейского гранатомёта. Видимо, там располагались мощные аккумуляторы, которые - если продолжать строить догадки - позволяли развивать гораздо большую энергию сигнала и многократно увеличивать радиус действия.
Интересно, для чего „СТРЕЛА“ ему? Трудно предположить, что он из наших. Мало того, что он уже нарушил чуть не все инструкции, какие только можно было нарушить. Нет, его облик и манеры вообще не вязались с нашей работой.
- Это необычный зонтик, малыш, - Макс с нежностью провёл пальцами по рифлёным граням, - но с ним, точно, любая непогода нипочём.
«Верно. Работоспособность... все климатические зоны... экстремальные условия эксплуатации...» - припомнила я сухие строки технических характеристик.
- Даже ураган? - я решила не выдавать себя. Игра сулила большой риск, но роль наивной дурочки все же казалась мне самой безопасной. Пусть сперва проявится сам.
- Ха! - Он вскинул голову и озорно подмигнул. - Как-то не приходило в голову попробовать. Да и к чему? Глупо же. В ураган все прячутся в укрытии. И даже самому неубиваемому самолёту не придёт в голову высунуть нос из ангара.
Странно. Авиационная тема явно не давала ему покоя. Я решила осторожно поддержать его интерес.
- Отчего же? Ты ведь настаиваешь, что самолёту ничто не страшно.
- Не передёргивай, Любушка. Я лишь утверждал, что в самолёте есть все средства, чтобы вовремя предусмотреть и уклониться от возможных опасностей.
- И от бомбы? От ракеты? - не сдавалась я.
- Эк, хватила! - ухмыльнулся он. - Мы ведь говорим не о военных самолётах, малыш. Гражданские, конечно, бессильны против всякого оружия. И если какой-то безумец с бомбой вдруг проберётся на борт…
Увлечённая, я не дала ему договорить.
- Да, но, например, эта катастрофа, - кивнула на экран, - произошла не с обычным рейсовым лайнером, куда правдами или неправдами мог пробраться террорист. Сомневаюсь я, что на частный самолёт пустили постороннего. Даже если прошляпили в аэропорту, у президента нефтяной компании наверняка своя служба безопасности имеется.
- Ух ты, Любушка! - он с восхищением смотрел на меня. - Тебе, малыш, палец в рот не клади. На лету ловишь. Ты сама-то не из спецслужб часом?
Я напряглась. Не слишком ли увлекаюсь? Хотела „включить блондинку“, а сама... Сдались мне эти катастрофы, этот бандит с его дурацкими забавами. Мне бы лучше подумать, как из этой западни выпутываться, чем пытаться понять, за каким чёртом он ходит по улицам со „СТРЕЛой“. Проклятое любопытство.
«Ну ходит и ходит, а мне-то что делать?! Эх, Феликс, Феликс… Где тебя носит?»
Но, может, и к лучшему, что Феликс не пришёл. Может, всё ещё обойдётся. Хотя был бы Феликс рядом, он бы мигом нашёл решение. Феликс гений.
А пока вместо Феликса - страх. Страх словно играет в какую-то игру с другим, непонятным чувством во мне. То отступает, подталкивая меня к необъяснимым действиям, то вдруг снова прихватывает за горло, парализуя волю.
- Ты что, малыш! - Макс рассмеялся. - Шучу я. Расслабься. Ну какая же из такой юной милашки спецслужба?
Он снова дотянулся до моего лица и бережно провёл кончиками пальцев по щеке. Точь-в-точь будто тогда, лаская свой „зонтик“.
Я не сделала попытки отстраниться, как в первый раз. Не смогла или не захотела? Не знаю...
- Да? А Мата Хари? А Чапмен?
Не знаю, что за нелёгкая вновь тянула меня за язык.
- Ой! Ой! Сдаюсь! - он дурашливо вздёрнул руки над головой. - „Матахаре“ я бы поведал все тайны, которые помню. И даже выдумал парочку от себя, если бы остались силы. Правда, какие тут могут быть особые тайны? Любой дружащий с мозгами человек понимает, что только последний идиот попробует подложить в такой самолёт бомбу.
- Вот видишь! - поддразнила его я. - Ты сам себе противоречишь.
- Ничуть. - Его лицо приняло важный вид. - Я лишь хотел сказать, что на самолёт не обязательно воздействовать изнутри.
- Неужели выстрел снаружи тебе кажется менее идиотской затеей?
- Бред. Полный бред. - Он оставался невозмутим. - Мы же с тобой не фанатики-смертники, малыш. Не какие-нибудь отчаянные авантюристы. Мы с тобой разумные существа. Пораскинь извилинами! Кто тебе сказал, малыш, что обязательно нужно стрелять или взрывать?
- А как ещё? - слово в слово повторила я его вопрос двухминутной давности.
- Хм. Кабы знать, малыш. Вот к примеру, что тебе известно о Бермудском Треугольнике?
- Ну, думаю, то же, что и всем. Там бесследно пропадают корабли и самолёты. Если, конечно, это не очередная красивая легенда газетчиков. Причём, популярная во времена моей бабушки. Почему ты вдруг вспомнил?
- Не вдруг, Люба, не вдруг. Ты же сама видишь эту груду металла, бывшую когда-то стремительным белокрылым соколом! Представь себе, малыш, создатели „Фалкона“ тоже поверили в те легенды. И, представь, постарались заложить в его систему безопасности средства против всех, даже фантастических версий о причинах падения самолётов в так называемых аномальных зонах. Благодаря этой детской вере конструкторов в сказки „Фалкон“ сто тысяч раз летал над Карибским бассейном без малейшего инцидента. Думаешь, просто совпадение?
- Не знаю, но...
- Никаких но, Любушка! Малыш, ты пойми, конструкторы учли даже гипотезу о „Летучем голландце“! Будто бы инфразвук, издаваемый китами или - по другой версии - самим океаном, сводит команду с ума, и моряки в паническом ужасе бросаются за борт. Кабина „Фалкона“ защищает лётчиков от любых излучений. Электромагнитных, акустических - любых. В известной степени даже от радиации. Пилотов нельзя заставить выполнять неадекватные действия, человеческий фактор практически исключён!
- Получается, прагматичные западные умы не сумели предсказать лишь русского пьяного васю за рулём снегоуборщика?
Мой почти риторический вопрос остался без внимания. Макса словно примагнитило к экрану.
... как нам только что стало известно, работа аэропорта Внуково возобновлена в полном объёме, вылет и прибытие осуществляется по расписанию...
- Чёрт, оперативненько, - пробурчал себе под нос Макс и рывком поднялся на ноги. - Неужели…
...часть отложенных рейсов переведена в Шереметьево...
- Твою же мать!..
Макс достал из кармана смартфон и, набрав номер, зашагал по комнате, деловито уточняя необходимую информацию у невидимого собеседника.
Я напрягла слух. Не сразу поймала себя на мысли, что прислушиваюсь, скорее, к тележурналисту, чем к происходящему за стеной.
Закончив разговор, Макс вернулся в кухню. Бодр и весел. «Мне бы его выдержку».
- Ну, малыш, не скучала?
- Я пыталась. - Я постаралась придать лицу безмятежный вид. Не уверена, получилось ли у меня убедительно. Макс замер. Задержал на мне немигающий взгляд, открыл было рот, но промолчал. Не возьмусь предположить, что почудилось ему в моих глазах.
Он подошёл к „СТРЕЛе“, нажал кнопку индикатора заряда, досадливо поцокал языком; затем, решительно махнув головой, выдернул вилку из розетки и спрятал провод в кармашек чехла. Посмотрел на часы.
- Малыш, извини, мне необходимо побыть немного одному. Если я попрошу тебя поскучать ещё самую чуточку, ты будешь сильно сердиться?
Голос звучал почти заискивающе, но что-то едва уловимое в лице дало мне понять, что ему навряд ли требуется моё одобрение. Кроткое воркование, по правде, больше походило на приказ.
Я вздохнула. Не смогла сдержаться. Ведь я бы и сама многое отдала, чтобы быть от него сейчас подальше. Боялась, он догадается, что это был вздох облегчения.
- Не расстраивайся, малыш. - Он не заметил. Или продолжал играть роль? Я уже ничего почти не соображала.
- Приму душ. - Я щёлкнула выключателем в ванной.
- Ты прелесть. - Бесстрастный, отстранённый. Его уже не было со мной. Отвернувшись к окну, он отдёргивал занавеску…
...мы не прощаемся, уважаемые телезрители... Вернёмся через несколько минут...
Не знаю, что подсказало мне - пора выходить. Может, еле заметно мигнувшая лампочка на стене. Или струи воды из душа, на миг превратившиеся в кипяток. Не знаю.
Когда я, растирая затёкшую спину и охая, выкарабкалась из ванны, где сидела, согнувшись в три погибели, всё было кончено. Я осторожно высунула голову за дверь. У окна на кафельном полу дымился чёрно-серый холмик. Из-под него причудливой кляксой багровел слиток металла. Всё, что осталось от Макса: кучка золы и расплавленный пистолет. Оплывшая „СТРЕЛА“ валялась тут же, у подоконника.
Не знаю. Не знаю, как решилась действовать именно так. Не могу сказать, в какой момент я обо всём догадалась. Не знаю…
Не потому ли люди и придумали себе интуицию - чтобы объяснять и оправдывать все наши „не знаю“. Да, просто потому, что не научились пока контролировать мыслительный процесс, бурлящий в подсознании. Когда даже не подозреваешь ни о чём, и вдруг раз - вспышка. Подсознание выдаёт тебе готовый ответ. Хотите, можете называть это озарением.
К моменту, когда в новостях сообщили о самолёте с детьми, ожидавшими вылета в аэропорту, я уже знала всё. Знала, как погиб „Фалкон“. Знала, для чего Максу „СТРЕЛА“. Знала, что делает он у меня в хрущовке на окраине подмосковной Лобни.
Его разговор со справочной аэропорта не просто подтвердил мои догадки. Он дал мне шанс. Шанс спасти детишек, которым президент недавно подарил другой спасительный шанс, отправив на лечение к морю.
Я вспомнила о милом розыгрыше, которому под большим секретом научил меня Феликс. Пара женских шпилек, засунутая в „нужные“ места „СТРЕЛы“, обращает её действие на самого стрелка. Правда, в нашей работе подобный трюк действительно выглядит безобидной шуткой. Коллеги, вдоволь посмеявшись над незадачливым сослуживцем, вкалывают бедолаге дозу антидота, и все дружной компанией идут обмывать происшествие в ближайший паб.
Я немного не учла особенностей устройства орудия Макса. Впрочем, выбора у меня всё равно не было. Перед глазами стояли обречённые дети.
Но я, клянусь, не ожидала настолько большой мощности. „СТРЕЛА“ в руках Макса превратилась в микроволновую печь. Не в глянцевый шкафчик с окошком, в котором незадачливой домохозяйке случается разве что сварить любимую кошку по недосмотру. А в ту чудовищную махину, что в заводских цехах в один присест плавит полтонны чугуна.
...благодарность нашим телезрителям... неравнодушные граждане... отправить слово „ДОБРО“ на короткий номер...
В ушах шумело и немного кружилась голова. Перед глазами плыли цветные круги. Дрожь в руках не позволяла как следует одеться. Ослабшие ноги, едва не уронив, опустили меня на табурет.
Какая ирония. Бутылка шампанского, открытая руками Макса, как ни в чём не бывало стоит по центру стола. «Что ж, земля пухом, Макс» - я ополовинила бутылку в три глотка прямо из горлышка. Потеплело. Заиграло, закружило сильнее. Дрожь унялась.
«Поздравляю. Убийца. Сеятель любви, блин! Какой, к чертям!..»
Я встала. Время ли думать о присяге и инструкциях, когда я преступила самое главное, отняла саму жизнь?!
Решение опять пришло спонтанно. Или алкоголь добавил мне бравады - вперемешку с чёрным юморком? Я схватила совок с веником и, отодвинув в сторону потемневший, но по-прежнему горячий слиток, собрала кучку пепла и смыла в унитаз.
«Одним бандитом больше, одним меньше...гы-ы...» - не знаю, говорила ли так я сама или то подтрунивал надо мной „Лев Голицын“.
Последствия? О них я не думала. А слезы... Слёзы покатились сами. Всё понимающий мудрый князь „Голицын“ не мешал, не торопил, не мучил. Наоборот, поддерживал меня как мог.
- Дурочка! - послышалось мне. - Какая же ты дурочка.
Дверь ванной описала дугу и стукнулась ручкой о стену. Я остолбенела.
Макс чуть задержался на пороге, вытирая мокрые волосы моим любимым полотенцем.
- Глупенькая моя. Девочка... - он встал совсем рядом и гладил меня по голове. Полотенце небрежно повязано вокруг голого торса. - Глупыш... Разве можно убить Зло? Как порождение человеческого разума, оно будет жить вечно; и умрёт само, но лишь со смертью последнего человека на Земле. Пока человеку нужна борьба, я буду жив. - Он гладил, гладил. Медленно, поначалу едва касаясь. И всё крепче прижимал мою голову к своему плечу. - Это обычных смертных отправляют в ад или рай, а меня, малыш, снова воскрешают в этом Мире. Я буду возвращаться раз и другой, и третий, ибо всякий раз человек будет придумывать меня заново. Так он устроен. Зло давно стало доминантным признаком, малыш, который передаётся из поколения в поколение по наследству.
- Но зачем? - Я пыталась взять себя в руки, но проклятущие слезинки всё катились и катились, обжигая подбородок и соединяясь ручейком на его груди. - Что сделали тебе все эти люди? А дети? За что - дети?!
- А что сделал детёныш антилопы крокодилу? Ничего, малыш. Крокодил просто хочет есть. Это не повод называть его злым. Вот и Мир - никакой. Человек сам поделил Мир на добро и зло, на моральное и гнусное, сам придумал небеса и преисподнюю. Я лишь призван воплощать в жизнь его скрытые чаяния.
- Ты разве хотел есть, Макс? - тихо спросила я. Я впервые назвала его по имени.
- Малыш... - его рука замерла, - человеческая „пищевая цепочка“ гораздо сложнее и путанее. Человек порой сам не понимает цели поручаемых ему начальством заданий. Это всего лишь моя работа, малыш.
Я мягко выпуталась из его объятий, скользнула в комнату. Словно в раздумьях задержалась рядом с постелью, у туалетного столика. Флакончик духов как бы сам собой оказался в руках...
Феликс
Она молодец, моя Люба! Моя лучшая ученица! Ухитриться соблазнить этого упыря, чтобы усыпить его бдительность, мог лишь настоящий мастер своего дела.
Не буду оспаривать пальму первенства, но профессия наша тоже из самых древних. Мы имеем право гордиться. Да, было так, что мы почти проиграли борьбу. Не войны. Не болезни. Деньги. C деньгами ложь и зависть - вот что совсем было уничтожило любовь в нашем Мире. Но мы нашли в себе силы. Воспрянули духом.
Правда, наши луки со стрелами - давно уже история. Хранятся в музее рядом с картинами известных художников про шалости мифических амуров и купидонов. На смену пришли современные технологии. Дистанционный микроволновой нейростимулятор „стреляет“ не в сердце, а в мозг. Его электронный импульс запрограммирован, чтобы спровоцировать химическую реакцию, которую люди привыкли называть словом любовь.
Многие, в основном скептики-учёные, считают, что любовь призвана служить лишь продолжению рода. Это не так. У любви много функций. Любящий человек, например, не способен на зло.
Парни из смежного Силового Отдела, конечно, смеются. Занимайтесь, говорят, своими пелёнками, конфетами да букетами, а борьбу со Злом оставьте серьёзным людям. Чудаки. Не все проблемы решаются силой.
Я застрял в пробке на „ленинградке“. Обычное нынче дело. Когда приехал, весь двор был уже оцеплен. Конечно же меня не пустили. Хорошо ещё, бывший сослуживец, мой добрый приятель, посадил меня в их фургон спецсвязи. Не думаю, что только из дружеских чувств. Я, как наставник сотрудницы своего отдела, реально мог пригодиться.
На захват не решались долго. Соглашусь, тому было много причин. Злодей заминировал дверь, в его руках находилась заложница, да и, признаться честно, о дальнейших планах его ничего не было известно. Оставалось слушать и ждать. И видеть - немного, совсем чуть-чуть. Правда, не сразу, гораздо позже, когда удалось скрытно спустить видеокамеры по вентиляционным шахтам.
- Ты всё сделала правильно, моя хорошая. Не казни себя.
Меня впервые пропустили к ней в палату. Реабилитационный курс - это вам не шутки. Я бы никому не советовал спорить с психиатрами. Но, разумеется, мне и самому не пришло бы в голову обсуждать с ней подробности катастрофы.
Только самый изощрённый злодей мог догадаться, как обойти защиту „Фалкона“. Вернее, её и не требовалось обходить. Ведь так легко „перестроить“ мозги не пилотам, а ничего не подозревающему водителю снегоуборочной машины.
Каков хитрец! Даже неадекватные действия авиадиспетчера вызвали бы массу вопросов следствия, а тут - пьяный шофёр. Всё и ежу ясно : обычное российское раздолбайство - какие могут быть подозрения?! Удивительно другое: как ему удалось „перепрошить“ „СТРЕЛу“? Сменить программу? Разработчики клялись, что она гарантирована от хакерского взлома.
Люба... Она настоящий герой. Без дураков. Не каждому дано решиться на убийство. Даже пусть с целью предотвратить большее, поистине чудовищное злодеяние. У кого-то поднимется рука бросить в неё за это камень?
Ну а о том, что она вынесла с работы спецсредства и использовала их не по назначению - об этом я умолчу. Победителей ведь не судят, так? Пусть это останется нашим с ней маленьким секретом.
- Я не хотела, Феликс. Не хотела...
- Я же сказал, всё хорошо, родная, не…
- Боюсь, ты не поймёшь. - Она устало откинулась на спинку стула. Бледное лицо, бесцветные глаза. Всё-таки ещё слишком слаба.
- Феликс, скажи, что с ним? Он жив? - щёки чуть порозовели, ресницы задрожали.
- Жив... к сожалению. - Я сжал кулаки. - Ты же помнишь, эти твари почти бессмертны.
- Где он?
- Гм... Примерно в таком же заведении как твоё. Только в специализированном. Парни из „Силового“ утверждают, что раз не удаётся одолеть Зло напрямую, его можно выставить смешным, жалким. Или объявить безумным. Не переживай, с ним сейчас работают специалисты, тебе ничего не грозит.
- А любовь? Как же любовь, Феликс? Ты сам говорил, вспомни, что мы с тобой возрождаем в этом мире любовь, тем самым отнимая силы у Зла! Ему ведь может помочь любовь, Феликс!
- У него нет любви, Люба. И не может быть. Даже „СТРЕЛА“ не затронет в нём нужных струн. А те наши феромоны, что ты использовала, не вызывают его собственной реакции. Они лишь вносят необходимые вещества извне. Когда „топливо“ заканчивается, „любовь“ гаснет сама собой.
- Неважно! Неважно, Феликс! Ты ничего не знаешь о моей любви. Моей собственной. Её хватит на двоих. И, кто знает, не способна ли она, настоящая, не „химическая“, изменить что-то и в его душе.
- Ты?! - мне понадобилось полминуты, чтобы переварить неожиданную для меня новость. - Ты сама, Люба? Но ты... ты ведь не можешь сама... не имеешь права, Люба... ты давала присягу...
- К чёрту присягу! Я уйду. Я уволюсь. Я не хочу делать счастливым человечество. Я хочу осчастливить одного. Верни мне его, Феликс! Верни, умоляю!
Я выскочил из палаты.
Пока я нашёл доктора... Пока медсестра, громыхая шприцами и капельницами, бежала в палату… Пока...
В голове, отражаясь от высоких арочных сводов старинного здания, билась одна только фраза:
- Верни мне его... Верни мне... Верни...