Она на весь вагон поёт свою тоску,
вагон стучит ей в такт по моему виску,
висок кива-кивает
и страдает.
Она уже пол-жизни, как одна.
О, Боже! Как душа её обна-
жена!
Она была нужна.
Была жена – осталась мать,
была любовь – осталось спать,
была весна – теперь мечтает
и за-пивает,
за-певает.
А между песнями её гармошка-рот
мне скромно врёт,
но ситуацию спасает
дежурный пошлый анекдот.
Так надо. Нам так веселей.
А я ... Я где-то рядом с ней,
с её плечом.
Я – ни при чём.
Я языком "махаю", как мечом.
Моя плацкартно-рельсовая проза
воняет тамбурным прокуренным морозом:
"Ой, как красиво-сиво за окном!"
"Ваш голо-голос, вроде, мне знаком!"
Она мне нравится, но это всё – потом ...
Над нами, как мухи, повисли
сырые матрасные мысли –
матрасно-напрасные,
злые.
И сидя за чаем,
мы всё понимаем:
Мы – разные;
то есть,
чужие.