Дилемма критика: либо обидеть автора, сказав ему правду, либо, солгав, унизить себя самого.
Сэмюэл Джонсон
На некоторых литературных сайтах чётко разделяются полновесные рецензии и мимолётные «малолитражные» отклики. У нас такого разделения нет, и приличный по объёму текст в небольшом поле для рецензий часто выглядит как инородное тело. По этой причине я решил поместить рецензию на один из рассказов С. Ерофеевского на своей странице – просто как опыт. Посмотрим, что из этого выйдет.
Творчество Сергея Ерофеевского мне близко и понятно. За короткий срок пребывания на сайте «Графоманам.нет» он сумел стать одним из самых уважаемых и читаемых авторов, заслуженно заработав репутацию вдумчивого, серьёзного и очень талантливого рассказчика. Однако я сегодня не буду оценивать творчество Сергея в целом, а всего лишь попытаюсь дать критический анализ одному из его новых рассказов – «Семь смертных грехов» .
Честно говоря, читать этот рассказ мне было тяжеловато. Несколько напрягало множество ненужных, по моему мнению, деталей (например, совершенно непонятно, зачем автором в скобках приводятся греческие наименования грехов; кстати, а унынию греческого аналога не нашлось?), неоправданные повторы («...куски докторской колбасы. Это которые Володе из дома жена приносила» – «...доел колбасу, что жена Володи Володе и принесла»), слишком сложные конструкции определений («Сплошным, мятым, рассудительным больничным вечером...»).
К тому же дело осложнила некоторая путаница, допущенная автором в самом начале рассказа. В первом же предложении он сообщает: «В шестиместной палате их лежало трое». Вероятно, трое больных? Но следующая фраза сбивает читателя с толку: «Первый расположился у окна...» Почему «первый»? Кто первый? Наверное, следовало бы написать по-русски: «Один из больных расположился...»? Но всё и проще, и сложнее – оказывается, в палате находилось шестеро больных, из которых трое (те самые трое!) – священники, собственно, главные действующие лица рассказа, которых автор и попытался выделить таким способом. Однако мы узнáем об этом нескоро.
Пока же автор ещё больше запутывает читателя, неожиданно назвав одного из своих героев «попом номер раз». Возникает следующий вопрос: а разве до этого где-то упоминалось, что в палате лежит ещё один поп? Данный факт проясняется чуть позже, но в этом месте совершенно непонятно, откуда взялась странная нумерация попов. Автору следовало бы либо сразу уточнить, что попов было два (а ведь ещё ниже выяснится, что и три!), либо пока не спешить с ничем не оправданным «поповским расчётом». То же самое касается и фразы «Второй расположился...» Кто второй? Мы, забежав вперёд, уже выяснили, что это священник. Но почему не объяснить это читателю сразу?
Идём далее. Мне понятна идея рассказа, он написан сочным языком, содержит яркие образы и метафоры. Но меня абсолютно не убедила история с первым смертным грехом «по классификации Евагрия Понтийского» – похотью (pornia - греч.). Каким образом и к кому «поп номер раз» проявил «грубо-чувственное половое влечение» (энцикл.), посмеявшись над пошлым анекдотом? К тому же через секунду выяснилось, что смех отца Константина был неискренним (точнее, «выдуманным и сухим, как башмачная щетка») и он поспешил заесть своё смущение очередным куском чужой колбасы. Значит, не так уж ему анекдот и понравился. Так же неубедительна и история с алчностью (philarguria - греч.) («жадность, корыстолюбие» – энцикл.). Да, поп любит, что называется, пожрать, совершенно не умеет себя сдерживать, в нём нет ни на йоту ни воспитания, ни такта, но алчность-то тут при чём? Впрочем, отдадим решение этих эпизодов на откуп автору, здесь могут быть разночтения.
А вот что ещё не совсем понятно: Николай и отец Николай – это одно лицо или нет? Вероятно, нет, иначе «лежащий на вытяжении» Николай не смог бы вставать и ходить по палате. Но почему «разницу в Николаях» тоже как-то не прояснить читателю, чтобы не путать его там, где этого легко избежать? Ведь быть более точным (а в деталях скрывается подчас многое!) совсем несложно! Поясню на примере. В шестиместной палате шесть человек: три попа, Володя, Валерий и Николай, прикованный к постели. Вскоре в палате появляется Герман. Автор вводит новое действующее лицо так: «...вечером в палату поступил новый пациент». Но разве обременительно дописать в это предложение всего несколько уточняющих слов? «...Вечером в палату на место выписавшегося Валеры (только он исчезает из дальнейшего повествования) поступил новый пациент». Это мелочь, но сразу повышается доверие к автору!
Ещё одна смысловая небрежность поджидает нас в следующем эпизоде:
«...После чего поп номер два шустро слез с кровати и поплелся жаловаться дежурному хирургу.
- А как же милосердие? - удивился дежурный хирург, - если поступивший и алкоголик, и наркоман, как вы утверждаете, он, что в медицинской помощи не нуждается?
- А вы меня не учите, молодой человек, - взвизгнул отец Николай, - у вас на учение для меня права нет. У меня почтенный возраст и много знаний.
После чего поп номер два перекрестился, взобрался на кровать и стал угрюмо рассматривать свежевыбеленную больничную стену».
Итак, поп номер два поплёлся жаловаться врачу, т.е. вышел из палаты. Они поговорили, и поп сразу же взобрался на кровать! Разумеется, нет необходимости описывать каждый шаг персонажа, но смысловая взаимосвязь, последовательность должна присутствовать обязательно! Как же быть в данной ситуации? Да очень просто: «Вернувшись в палату, поп номер два перекрестился, взобрался на кровать и...» Всё, проблема решена! Заодно мы избегаем ненужного повтора словосочетания «после чего».
Имеются в тексте и мелкие языковые неточности, которые, правда, несущественны. К примеру, присутствует некоторая тавтология в идущих одно за другим словах «бублик» и «баранка»: бублик это та же самая баранка, только бόльшего размера (да эти подробности здесь и ни к чему, просто с «баранками и ватрушками» фраза звучит гораздо «удобоваримей»). Ещё из мелочей: в русском языке нельзя сказать «уютное расположение к собеседнику», даже в ироническом смысле это звучит абсурдно; «доедал все продукты» – уточнение «все» здесь лишнее, просто: «доедал продукты». Но всё это, конечно, мелочи. (Хотя в мелочах, как известно...)
Разумеется, есть в рассказе и интересные находки. Он объёмен, насыщен смыслом. Мне очень понравилась фраза «...Мы не умираем, а просто решительно пытаемся отдохнуть, готовясь к новой жизни» – здесь как раз сложно сочетаемое «решительно пытаемся» вносит некий парадоксальный смысл, заставляя внимательного читателя остановиться на этом предложении и задуматься – вероятно, именно в том месте, где и хотел бы автор. Потому что он подводит нас к кульминации, к финалу. И... тут неожиданно появляется некий Сергей Иванович. Интересно, как, по мнению автора, читатель должен догадаться, что это врач? Медсестра Света выше упоминалась, буфетчица Зинаида была, даже безымянный дежурный хирург засветился, но на то, что этот хирург и Сергей Иванович – одно и то же лицо, в тексте нет никакого намёка. Это как бы само собой подразумевается. Думаю, в этом месте автор увлёкся и пропустил существенное уточнение того факта, который лично ему и так известен. Ему! Но не читателю. Как непонятно читателю, почему медсестра вырубила свет в палате в тот момент, когда там находился дежурный врач и вёл беседу с пациентами. К тому же он, вероятно, (если точно следовать тексту) там и остался ночевать, «уравнявшись со всеми и вся в наступившей темноте» и разделив койку с одним из больных...
А вот финал мне показался убедительным: и приведённая цитата из Библии к месту, и заключительные слова удачно и оптимистически завершают повествование (только слово «обывательницы», на мой взгляд, лучше убрать). Да и в целом впечатление от рассказа неплохое (несмотря на указанные неточности), о других его достоинствах я говорил выше.
И всё же – после стольких-то критических стрел! – может возникнуть вопрос: так положительная это рецензия или отрицательная? Конечно, положительная! У меня нет вопросов ни к фабульной стороне, ни к смысловой. Сергей умеет создать атмосферу в своих произведениях, его рассказы достоверны, правдивы, интересны, в них есть какой-то свой, особенный колорит, легко узнаваемый авторский почерк. Это уже немало. Но всегда можно сделать больше и лучше, не правда ли?
Надеюсь, своей рецензией-разбором я оказался хоть чем-то полезен автору и – возвращаюсь к эпиграфу – сумел не обидеть его, сказав ему правду. Это всего лишь одно из мнений, не претендующее на истину в последней инстанции.
С любовью и уважением к Сергею, с пожеланием радовать и дальше нас своими замечательными произведениями,
А. Сажин
