одновременно в двух местах
трясти харизмою своею,
и оживлять молитвой прах.
Так на душе порой противно
от всякой немощи шальной,
что весь мой облик позитивный
охота развернуть спиной,
чтоб отношением гуманным
не оскорблять людских гордынь
в их намерении обманном
идти на штурм благих твердынь.
Сквозь дебри разочарований,
сквозь оплеухи и плевки
бреду с упрямостью бараньей,
как все на свете дураки.
И люди добрые локтями
пихают в бок на крутизне,
и всевозможными путями
помочь при том желают мне.
К чему упрямство и коварство?
Уступим всем ретивым путь!
Но как обманчиво пространство,
когда триумф какой-нибудь.
Позор имеет облик славы,
уверенность - удел слепцов.
К вершинам лезем, но в канавы
мы падаем в конце концов.
Опять прикидываюсь дельным,
с судьбой изменчивой на "ты",
и в состоянии похмельном
скрываю спазмы тошноты.
(Так осьминог чернильной кляксой
сшибает с панталыку взгляд,
и попадают мимо кассы
все, кто поймать его хотят).
С невыразимым умиленьем
я наблюдаю всякий раз,
как индивиды бьются с тенью,
и черепушкой в стену - хрясь!
Успехи в целом - никакие.
Меня во мне не меньше двух,
что отдаёт шизофренией,
всегда нервируя старух.
Я узнаю себя во многих
живых подвижных существах:
в приматах родственных, двуногих,
и даже в глупых облаках,
и всем сочувствую при этом,
смеясь над глупостью своей.
Как славно жить и быть поэтом!
Хоть я, конечно, муравей.