По проходу меж стен и барьеров
вышел бык на арену, и зрит,
шаря глазом: «Ну? Где Бурдольеро?
От чего так взволнован Мадрид?
Где причина для шума и гама?
Мож, кого-то пора прибоднуть?» -
и примерился зло и упрямо,
наклоняя харизму чуть-чуть.
Будешь мазать кровавые сопли,
лишь тебя он заденет, пыхтя!
Уважительно зрители смолкли,
мощь стихии в быке ощутя.
Сразу видно: ему не до шуток,
и себя он вполне сознаёт.
Он с рогами, и вид его жуток,
и копытом в арену он бьёт.
Но труба заиграла с напором,
и волна пробежала в людях.
Появились толпой пикадоры
на геройских своих лошадях.
Бандерильеро прут бандерильи,
перед бычьим лицом мельтеша,
и свои прилагают усилья,
чтоб его разъярилась душа.
Кабы мог тот здоровый бычара
человечее слово сказать,
он – как я, не следя за базаром,
просклонял бы испанскую мать,
но и так - бессловесная морда
выражала без крика и слов,
до чего однозначно и твёрдо
он к смертельному бою готов.
Разъярив ту скотину без меры,
все свалили, и как - ни при чём.
Тут является сам Бурдольеро,
с коммуняцким своим кумачом.
Он – бесстрашно, умело и властно
оказавшись на бычьем пути,
словно Ленин, тем знаменем красным
стал провокационно трясти.
Будто вождь и отец революций,
Бурдольеро собой рисковал.
В безрукавочке ленинской, куцей
он наращивал драмы накал.
Гуманисты гундели тухляво.
Я не дам за их вой - медяка.
Кабы был Бурдольеро раззявой,
стал бы мёртвеньким - наверняка.
Он - являл мастерство и искусство,
а не абы какой ритуал,
и глубинные, древние чувства
Бурдольеро в толпе распалял,
и вконец утомив животину
безуспешной, но страстной борьбой,
вызвал в зале - оваций лавину,
совершая финальный убой.
Интеллект побеждает стихию!
В этом зрелища соль и мораль.
Я - заплакал. Я вспомнил Россию.
Мне себя стало искренне жаль.