Хорошо, что до нашего городка не добрался ни один из тех съехавших с катушек сектантов-проповедников, коих так много на южных дорогах. Такой божий человек с собственной редакцией Писания под мышкой и роем демонов под обтёрханной шляпой наверняка бы завладел сознанием моей бедной матушки целиком и полностью. А там уж... М-да. Ведь отчим, этот жирный ублюдок с дырявыми карманами, как-то смог очаровать мою мать настолько, что она до сих пор глядит ему в рот и называет его на "вы". На "вы"!.. Его!..
Мамаша слишком внушаема и доверчива. Она верила даже правительству.
Однажды радиоприёмник спросил её, задумывалась ли она над тем, чем занимаются её дети.
Мать отложила в сторону тарелку, которую отмывала от вчерашнего ужина, и честно ответила, что нет.
Тогда радиоприёмник вывалил на мать целую кучу мерзостей и опасностей, подстерегающих её детей, оставшихся без присмотра, особенно напирая на чудовищный вред курения, и мать, выключив воду и вытерев руки, пошла искать меня.
Зачем-то она захватила с собой посудное полотенце.
Я нашёлся быстро, потому что, собственно, не прятался, а спокойно сидел прямо посреди опасностей и мерзостей на заднем дворе нашего дома, курил и пил содовую прямо из горлышка бутылки, виртуозно плевал вперёд на два метра, напевал какую-то песню - в общем, наслаждался своей опасной и мерзкой жизнью.
Увидев мать, я сразу же затушил сигарету о скамью, потому что посудное полотенце в её руках ничего хорошего не предвещало. Нет, мама никогда не била меня - ни рукой, ни палкой, ни сковородой, ни полотенцем. Били меня другие. Я боялся всех людей, у кого в руках было хоть что-то, что можно было опустить на мою голову и чем можно было отходить меня по бокам.
- Привет, мамочка, - сказал я, виновато улыбаясь.
Мать прекрасно знала, что я курю. По-моему, она знала и то, что позавчера я напился как зверь, разделся донага и залез на чужой сарай. По-моему, я хотел то ли повыть на луну, то ли помочиться прямо с крыши...
При этом чудесном воспоминании мне стало так стыдно, что даже уши мои стали пунцовыми. Я медленно поднялся на ноги, и замер, опустив голову так, что подбородок упёрся в грудь.
- Чем ты занимаешься целыми днями? - строго спросила мать, и, кажется, скрестила руки на груди. Я не видел ничего, кроме своих грязных босых ступней.
- Ничем, - глухо сказал я.
Она точно знала про сарай.
Крышу придётся чинить мне, ведь я проломил её.
- Не лги мне!
Наверное, пришёл старый чучельник, хозяин. Он не видел, как я влезал на крышу, зато именно он выпустил меня из сарая, когда я провалился внутрь.
Вот позор-то.
- Ничего я не делаю, - прошептал я, ковыряя указательным пальцем боковой шов на джинсах.
- Ты знаешь, что от курения умирают? - спросила мать, тоже понижая голос.
Я так удивился, что даже оторвался от созерцания земли под ногами.
- Чего?..
Мать глядела на меня так, словно секунду назад я проглотил пилюлю с ядом, от которого противоядия нет и не будет. Или как если бы я был смертельно болен, и жить мне оставалось всего три часа. Её глаза медленно наполнялись слезами, ведь всё-таки она любила меня, своего дорогого и единственного мальчика, каким бы я мерзавцем не был. Да, я знал это.
- Выворачивай карманы, - сказала она каким-то странным тоном. Я испугался, что она сейчас расплачется, и повиновался.
На скамью я выложил пачку сигарет, ключи от дома, мятный леденец без обёртки. Затем, чуть поколебавшись, вынул дохлого воробья с жёлтым клювом, делавшим птичку похожей на клоуна. Рядом легли два гвоздя, свёрнутых морским узлом, моток верёвки, шип от колючей проволоки, которым я разодрал себе руку до крови на прошлой неделе, пробка от водочной бутылки, несколько монет, клок собачьих волос, часы без ремешка, батарейка, ещё одна батарейка, мой зуб, который мне выбили в недавней драке, катушка чёрных ниток и аптечная резинка, которой я перехватывал свои волосы на затылке.
Мать уставилась на моё богатство. Я смотрел на неё чуть виновато, но внутри меня всё пело: чучельник явно ещё не приходил к нам, матери просто опять что-то ударило в больную голову.
Мать ткнула белым пальцем в сигаретную пачку.
- Выброси это, - сказала она тоном, не терпящим возражений.
- Хорошо, - кивнул я и сунул пачку в карман.
Мать снова оглядела мои вещички. задержалась взглядом на воробье и подняла глаза на меня.
- Не кури, это очень вредно, - сказала она серьёзно.
Я кивнул снова.
Мать посчитала свою миссию выполненной, потрепала меня по мохнатой щеке и направилась в дом. На пороге она внезапно остановилась, и, обернувшись, сказала:
- И не пей. Старый чучельник очень ругался. Тебе пятнадцать лет, ты должен вести себя прилично.
Развернувшись, мать удалилась, закрыв за собой дверь.
Дрожащими руками я принялся распихивать весь хлам обратно по карманам.