Рая проснулась от детского плача.
«Что это Тёмочка расплакался»? – встревожилась она.
Долгий звонок в дверь.
– Иду, Миша, иду, – догадалась она и, накинув халат, бросилась к дверям.
Действительно, на пороге стоял ее сосед Миша с плачущим сыном на руках.
- Что случилось?
– Ничего не понимаю, все было как всегда, – Миша попытался успокоить малыша. – Тёмка весело купался, поел и заснул. Во сне всё вертелся, будто мешало ему что-то. Я ему соску сунул, он её помусолил и выплюнул. И вот тут-то все и началось – он ревёт, дочка проснулась и с ним в унисон…в общем, сама понимаешь.
– Иди ко мне, мой маленький, – Рая взяла плачущего малыша. – Слушай, а чем ты его кормил? Живот, как барабан…
– Как всегда, смесью. Пошли к нам, там Танюшка одна осталась.
В квартире соседа было жарко, во всех комнатах горел свет. Повсюду валялись игрушки и детская одежда. Рая собрала игрушки в корзинку, пеленки - распашонки запихнула в стиралку. На столе белела банка с детским питанием.
– А «смесь» -то просрочена, - вертя банку, сказала Рая. - Папаша, ты испорченной кашей ребенка накормил. Бедный Тёмочка, не плачь, сейчас животик полечим, и не будет болеть наш бедный животик…
Через полчаса притихший Тёмочка с удовольствием посасывал теплый чай. Прижавшись к плюшевому зайчику, уснула Танюшка.
– Тишь и благодать, – улыбнулась Рая и натянула по самые брови серую косынку, – повоевали и ладно. Отбой… всем спать. Ты у нас, папаша, в декретном отпуске, а мне рано вставать. Не забудь купить новую смесь и срок годности проверь.
«И чего это она косынку почти на глаза натягивает, – дивился Миша. – В этой косынке Рая становится похожа на козу Маньку, что когда-то жила в деревне у его бабушки. Странная она, эта Райка, ходит всегда в широченных брюках и майках, которые болтаются на ней, как на вешалке».
Рая ушла, а он с благодарностью подумал, что если б не она, пропал бы он после смерти жены. Миша и не припомнит, чтобы жена его, Наталья, болела. Всегда что-то пела, с дочкой играла, наперегонки бегала… Все случилось как-то сразу. Решили они Танюшке братика или сестричку родить. Вернее, это Наталья так захотела, а он согласился. Беременность протекала тяжело. Тёмочка родился не сам, «кесарево» делали, пытались спасти обоих, а спасли только малыша.
Миша лег на спину. Ему вдруг показалось, что он в лодке, скользит по воде. Прохладный ветерок шевелит волосы.
– Все будет хорошо, вот увидишь, все будет хорошо, – слышит он чей-то голос, кто-то целует его в щёку. Он озирается и никак не поймет, кто это – мужчина, женщина, ребенок…
«Сплю я, сплю, – думает Миша, – наконец-то сплю. Устал».
Прикрыв за собой дверь, Рая стала подниматься к себе. Жила она этажом выше, всего-то этажом, а вот надо же, чтобы на последней ступеньке, прямо у её дверей, расселся пьяный сосед Васька.
– И что тебе надо? Проваливай! Ишь, расселся, – напустилась она на соседа.
– Да, ладно, ладно, уже иду, только моя супружница дверь заперла.
– А я тут при чём?
Опираясь о ступеньки, Васька поднялся и, шатаясь, пошел вниз.
Ненавидела она пьяных, люто ненавидела. Отец никогда трезвым не был, над матерью издевался. И ее, Райку, по пьяни, продал замуж за ящик «паленой» водки. Муж ее, Азамат, тоже пил, но Раю не обижал, жалел. В день, когда начались схватки, муж был на работе и на Раин крик прибежал отец, жили – то неподалеку.
– Орешь чего? – Обдав перегаром, спросил он. - Сейчас в больничку отвезу, и родишь своего щенка, – он подхватил Раю на руки и понес к машине.
– Ой, больно же. Поставь меня, поставь, говорю, - ей были противны его прикосновения. - Сама пойду.
Отец со злостью почти кинул ее на землю, обматерил, махнул рукой и ушел.
Крик услыхали соседи, вызвали «скорую». Последнее, что помнит Рая, женский голос:
«Мертвый он, мертвый. Быстрей же, если не хочешь иметь второй труп…»
«Кто это мертвый»? – подумала Рая, проваливаясь в небытие.
Больше детей не было. А через год, в пьяной драке отец убил Азамата. Она не плакала. Натянув серую косынку по самые глаза, поправила цветок на могиле мужа, повернулась и, не глядя на толпу орущих родственников, ушла с кладбища. Через неделю, продав дом, она уехала из села «в никуда».
***
Автобус весело бежал по широкому шоссе, и Рае казалось, что везет он ее в новую и обязательно хорошую жизнь.
– Деточка, – обратилась к ней соседка, – полная женщина в смешной шляпке блинчиком, – деточка, вы мне поможете?
– Конечно, – с готовностью откликнулась Рая.
Когда последний чемодан был вынут из багажника, Рая присела на миг отдохнуть. Автобус гуднул, но она не обратила внимания. Посидела, оглядывая три больших чемодана.
– И как вы такую тяжесть смогли дотащить?
– Добрые люди помогли.
Рая подняла голову и вдруг увидела, как её автобус завернул за угол.
– Ушел, – огорченно сказала она.
– Кто?
– Автобус ушел…
– Господи, это ж я виновата. А багаж?
– Багажа нет, я так, с рюкзаком – она дёрнула плечом.
– Не страшно, на следующем поедете.
Рая пожала плечами.
– И что теперь? А пошли-ка ко мне. Отдохнете, подумаете и что-то решите. Зовут меня Нина Григорьевна, и живу я в этом доме, – она указала на шестиэтажку напротив остановки.
– А вы не боитесь незнакомых людей в дом пускать?
– У меня брать нечего, – рассмеялась Нина Григорьевна. – Так что? Погостите?
– Спасибо.
– Отлично. Это сам Господь вас прислал. – Она волоком потащила тяжелый чемодан. Рая взялась за другой.
– Жду вопроса, который у вас на кончике языка – «что мы такое тяжелое тащим»? А тащим мы, милая девочка, книги. – Она, тяжело дыша, втянула в лифт последний, самый большой чемодан. – Уф, тяжесть какая, но выбросить не могла, рука не поднялась.
– Книги-то ценные?
– Книги все ценные, каждая по-своему…
Они умылись с дороги, и Нина Григорьевна позвала на кухню.
- Давай приготовим что-нибудь поесть, - она вынула из корзины пакет картошки, - почисти, я пока луком займусь. Знаешь, я от него не плачу, а молодые девушки вроде тебя, плачут, я знаю, - она улыбнулась.
Потом они пили сладкий чай, который пах какой-то травой, и Нина Григорьевна тихо рассказывала, что книги она привезла от брата, который умер месяц назад , а его дочь, никчемная Варвара, быстро квартиру продала и укатила куда-то к своему иностранному мужу.
- Квартиру жалко, когда-то в ней наши родители жили. Столько воспоминаний. Поехала я туда, пока не вселились новые хозяева, все фото и то, что было мне дорого, забрала. А книги выбросить не смогла. И еще, эта дура бросила серебряный столовый набор. Он простой, только на ручках ложек и вилок инициалы выгравированы. Наверное, не поняла, что это ценность. А то бы снесла в скупку, как картину моей матери. Я потом ее выкупила, а она смеялась, что я за хлам держусь. Конечно, держусь. Я ведь сама – старый хлам. Детей нет, и после меня все это выбросят, когда будут освобождать квартиру. Удел одиноких людей. Ты что притихла, чаю не пьёшь? Напилась? Что привело тебя сюда? Неправильно, не сюда. Куда ты ехала, да не доехала? Молчишь. Не хочешь - не рассказывай. Раз нас свела судьба, хочется что-то узнать о человеке, пьющим с тобой чай.
Рая повела плечом, развязала косынку и, не снимая, снова завязала, натянув по самые глаза.
- На что тебе эта серость? Весь вид портит. Снять не хочешь? Ладно, ладно, приставать не стану. Пойдем, я тебе твою комнату покажу.
Рая вздрогнула – «твою комнату». Слова- то какие, будто ее приглашали прожить здесь всю жизнь. «Твою комнату»… Никогда у нее не было своей комнаты, своего пространства.
-Вот здесь ты будешь спать, хочешь сегодня, а захочешь, останешься. Тебе решать.
Ночью, лежа без сна, она вдруг подумала, что встреча с этой женщиной в странной шляпке похожа на границу между прошлой, беспросветной жизнью и той, которая впереди. Почему-то хотелось думать, что впереди только хорошее.
***
- Рая, девочка моя, просыпайся. Не хочешь? Да ладно, глаза открыла, значит проснулась. Ты знаешь, который час? Нет? Так я тебе скажу – пошел третий час. Не веришь - глянь на часы. Итак, подъем. Под душ и за стол.
- Никогда столько не спала, что это со мной? – говорила Рая, накидывая халатик.
- Наверное, очень устала. Иногда человеку нужно отоспаться. Да, что ты ищешь?
- Косынка куда-то запропастилась.
- На что она тебе? Волосы у тебя длинные, красивые. Стесняться нечего.
- А я и не стесняюсь. Просто у нас замужние женщины без косынки не ходят, вот я и привыкла.
- Когда это ты успела привыкнуть? Тебе же лет шестнадцать…
- Да нет, девятнадцать. Я потом вам все расскажу, можно? Не обидитесь?
- Как хочешь. У нас впереди еще много дней, и это тоже - если захочешь.
Косынка нашлась, и Рая опять натянула ее по самые глаза.
Она долго плескалась под душем и вышла довольная и какая-то расслабленная. Сидя за столом в маленькой кухне, где на плите закипал круглый чайник - свистун, Рае вдруг очень захотелось остаться.
- Сегодня у нас суп с фасолью. Давай тарелку. Улыбаешься? Это хорошо. И на что вы решились, барышня? Остаешься?
- Остаюсь, но я буду комнату снимать.
- Зачем? Я не нуждаюсь…
- И я, - перебила ее Рая.
Потом, как-то незаметно, она рассказала о себе. Нина Григорьевна молчала, по ее щекам катились слезы. Она шмыгнула носом и вытерла глаза посудным полотенцем.
- А как тут с работой?
- А что ты умеешь?
- Готовить, стирать, убирать, терпеть…
- Да, это самый большой труд. Думаю, я устрою тебя к себе в больницу санитаркой. Это пока. Согласна?
- Конечно.
- Ну, так с утра и пойдем, а пока будем пельмени лепить, - она сняла с полки коробку с мукой, положила рядом скалку, - а как твоя мама тесто делала?
- Мама? Вы знаете, что я помню о маме - это то, что она нас, детей своих, ненавидела. Не поверите, а ненавидела за то, что родила нас от насильника, которого тоже ненавидела всю жизнь. Я не помню ее улыбающейся, поющей, ласкающий нас. Когда умирала, плюнула отцу в лицо. Он закипел, сжал кулаки, а ударить при людях не смел, он ведь в заботливого мужа играл. Мечтаю стать на ноги и взять к себе малышей.
- Не горюй, у тебя жизнь только начинается.
Второй месяц Рая работала в больнице. Мыла, убирала, помогала раздатчице. Знакомство с новыми людьми приносило радость. Больных жалела. Больной, он же человек от всех зависимый, благодарит даже за «утку», поданную вовремя.
Однажды Нина Григорьевна спросила:
- Рая, у нас в реанимации лежит пожилой человек, ему сиделка нужна в вечерние часы, пойдешь?
- Конечно, и вечера будут заполнены…
- Да уж, скучать не придется.
Когда Нина Григорьевна подвела Раю к постели больного, он спал. Плотно сжатые губы вытянули в ниточку рот, расширили узкий подбородок.
- Проснется, познакомитесь.
- А он уже проснулся, - вдруг сказал больной и открыл глаза. – Как вас зовут, красавица?
- Красавицу зовут Раей. Как вы себя чувствуете, Станислав Иванович? Звонил ваш племянник, он вылетает завтра. Так что, ждите гостей, а я ухожу, работа не ждет, - Нина Григорьевна улыбнулась и вышла.
- Дай мне попить, красавица.
- Станислав Иванович, я далеко не красавица. Зовите Раей, меня вполне устраивает мое имя, - она осторожно приподняла его голову, - пейте маленькими глотками, осторожно. Вот так, - она промокнула его губы полотенцем, теперь отдыхайте.
- Почитай мне, - он указал на книжку, лежащую на тумбочке.
- Вы любите стихи?
- А ты?
- Я их не знаю.
- Но, в школе…
- Я почитаю.
Он слушал с закрытыми глазами. Лицо казалось застывшим, и она сомневалась, понимает ли он содержание прочитанного. Стихотворение закончилось. В наступившей тишине его голос прозвучал громче обычного:
- Прекрасные стихи у этого поэта. Читая, всегда вспоминаю свое военное детство. Наш отец погиб в самом начале войны, и мать одна тянула нас. В наших краях зима холодная. Запросто замерзнуть можно и никакие одеяла не спасут. Сосед – старик соорудил нам чугунную печку. Она походила на широкую трубу с крышкой и заваренным дном. Мы ее звали Углеглот. Чтобы отапливать печь, мы воровали на станции уголь, который перевозили в вагонах, накрытых брезентом. Старший брат запрыгивал в вагон, нырял под брезентовую накидку и сбрасывал куски угля на насыпь. А я бежал и подбирал уголь. Когда мешок наполнялся, брат спрыгивал, и мы мчались домой. Помню, как мать переживала, чтобы нас сторожа не схватили – избили бы до полусмерти. Не раз такое случалось, с другими ребятами… Выбора не было - и в том, и в другом случае смерть. Вот и рисковали.
Последние слова он произнес тихо, почти беззвучно. Устал. Глаза закрылись. Она посидела возле него, прислушиваясь к ровному дыханию. Старик спал.
Воскресенье выдалось солнечное. Весна в разгаре. Птицы поют, и настроение какое-то приподнятое, веселое. Рая, медленно причесавшись, прилаживала косынку.
- Нет уж, хватит с меня. Целый год я терпела эту серую тряпку, целый год уговаривала, но ты непробиваема, - Нина Григорьевна выхватила косынку из рук Раи.
В дверь позвонили. Она, не глядя в «глазок», открыла:
- А, Миша? Заходи. Как детки?
- Теща приехала, помогает. Я что зашел – у вас напротив однокомнатная продается. Мне кажется, Рая квартиру искала.
- Искала, искала, - Рая вышла в прихожую. – Привет, как детки?
- Нормально, пока теща дома. Рая, тут квартиру продают, ты же искала?
- Спасибо, что сказал. Мы с Ниной Григорьевной посмотрим.
- Ты сегодня какая-то не такая, красивая…
- Да она же без этой тряпки, - Нина Григорьевна потрясла рукой, в которой была зажата косынка. - Ишь, удумала эту серость с головы не снимать…
- Нина Григорьевна, отдайте, мне без нее как-то не так.
- Привыкай, а еще раз увижу, сдеру вместе с башкой, - воинственно пригрозила она.
- Рая, ты куда?
- На работу.
- Пошли, до автобуса провожу, мне в магазин надо.
- Иду без косынки, как голая. Посмотри, люди оглядываются.
- Конечно, ты же у нас девушка красивая. Заладила: «голая, голая» Хорошо, что с тебя сняли шаровары и майку с мужского плеча, а-то ходила, как чучело.
- Скажешь тоже.
- Тебе бы еще туфли на высоких каблуках. Слушай, а давай вечером в кафе посидим. Пойдешь?
- Пока, мой автобус пришел, - Рая вскочила на подножку, - детей поцелуй.
Вечером они посмотрели квартиру. Сговорились. А через месяц-другой Рая стояла на балконе пустой комнаты.
- Хорошо, но где ты спать будешь? – обеспокоенно спросила Нина Григорьевна , - мебели-то нет.
- Все будет, раз вы рядом со мной, у меня все будет прекрасно, - Рая улыбнулась и чмокнула Нину Григорьевну в щеку. - Ой, забыла рассказать: в шестой палате лежит цыганка…
- Агнешка, что-ли? Так она же не цыганка, просто из Молдавии приехала.
- Не важно. Она мне на картах гадала, из всего, что сказала, я запомнила, что скоро выйду замуж. Смешно?
- Почему? Это же хорошо.
- Но неправда. Где же я в больнице мужа найду.
- Почему же в больнице?
-Так я же нигде не бываю. Работа-дом, вот и все радости. Нина Григорьевна, мне пора, хочу до смены к Станиславу Ивановичу заскочить, он же у нас теперь больной «ходячий», вот я ему в подарок палочку купила, - Рая показала Нине Григорьевне трость.
- Хороша. Дай Бог, чтобы он поправился, и трость ему стала без надобности. Беги, а о кровати я подумаю.
Станислава Ивановича в палате не было. Рая вышла в коридор, где стояли кресла для посетителей. Станислав Иванович сидел рядом с молодым человеком.
- Рая, иди сюда. Меня выписывают через три дня, племянник пришел вещи забрать. Удивительно, как человек быстро обрастает хозяйством. И все ему надо, и куча вещей, без которых он жить не может… .Кстати, познакомься, это мой племянник Олег.
Высокий, черноволосый парень поднялся с кресла.
- Здравствуйте, - сказал он и улыбнулся.
Рае показалось, что коридор осветился солнцем.
«Удивительно, - подумала она, - как может улыбка преобразить лицо».
- Это моя лечащая санитарка. Да, да, если б не ее уход, не выкарабкался бы я из болячек и депрессии. Это ты мне купила?
- Ой, совсем забыла, конечно, вам, - Рая протянула Станиславу Ивановичу трость.
- Рая, а что вы делаете вечером? - спросил вдруг Олег. - Я гость в вашем городе, может быть, вы могли бы показать его достопримечательности?
- Я здесь тоже новичок.
- Ну, тогда поужинайте со мной…
- Простите, - перебила его Рая, - мне работать надо. Станислав Иванович, я позже зайду, помогу собраться.
Она быстро ушла. Перед глазами стояло лицо улыбающегося Олега.
Рая возвращалась домой пешком, хотелось подумать. За последнее время ее жизнь переменилась, перевернулась с ног на голову. Исчез привычный, размеренный ритм. Она тряхнула головой, и волосы веером рассыпались по плечам, упали на спину. Странно, но в этот момент, она вдруг ощутила себя свободной и живой, потому что все эти годы не жила, ее просто не было.
« Начну жить заново, - подумала она. - Может быть получится».
И как бы в ответ на ее слова длинно прогудела проезжающая машина.