Двое. (Проза)

...Улицы были пусты в этот зимний морозный вечер, лишь редкие, заиндевевшие представители общественного транспорта с зелеными огоньками и лунно-светящимися номерами маршрутов «во лбу» шелестели шинами по обжигающему холодом асфальту. Веселая компания трусцой перебежала широкий проспект и, едва не угодив под колеса, погрузилась в шестикопеечный  «Икарус». Позвенев мелочью, ребята выдрали из железного ящика розоватую ленту и весь недолгий путь, толкая друг друга, пытались отыскать в этой узенькой, длинной бумажке заветный «счастливый» билетик.
   Здание общежития выросло из тьмы неприветливого переулка серой громадиной. Тяжелые двери со скрипом отворились, гостеприимно приняв в общежитское тепло раскрасневшихся на морозе молодых людей. Они расселись на диванчиках в фойе, жались к батареям, отогревали на теплом, ребристом чугуне замерзшие пальцы. Тем временем, пронырливый последователь Макаренко, настойчиво размахивая одному ему известным удостоверением, активно доказывал что-то немолодой вахтерше, недоуменно таращившейся на него сквозь толстые стекла роговых очков. Оторопевшую женщину до костей проняла эта благостная хамоватость, она как-то враз обмякла и, махнув ребятам рукой, их предводитель исчез в казенном коридоре.
   Изумленные гуляки, хлопая глазами, таращились в беспросветный мрак длинной коридорной кишки, засомневавшись уже в целесообразности этой прогулки. Надежи на гаранта нравственности оставалось с каждой истекшей минутой все меньше. И вот, когда отчаявшиеся уже молодцы были готовы отправиться восвояси, в глубинах общажьей требухи послышались спорые шаги, игривый девичий смех и самоуверенный басок мастера производственного обучения. Четыре девушки, четыре прелестных, нежных цветка, немного смущаясь, оглядывали незнакомых кавалеров.
   - Восемь часов, девочки, в одиннадцать запру дверь и никого не пущу,- пробрюзжала вслед вахтерша.
   - Да успеем мы,- успокоила радетельницу правил социалистического общежития одна из девушек,- не стоит так волноваться, инфаркт не дремлет.
   И, не имея совершенно никакого настроения выслушивать нудные нравоучения этой рыхлой старушенции, вся компания скоренько вымахнула в морозную, хрустящую вечернюю синеву.
   - Ну-с, давайте будем знакомиться,- взял на себя инициативу препод; расторопности его не было предела.
   Девочки протягивали парням теплые, нежные ладошки, ребята представлялись, похохатывая и подтрунивая друг над другом, неловкость постепенно улетучивалась и обратная дорога в училище пролетела в один миг. Зал был наполовину пуст, однако за время отлучки наших героев в нем появилось некоторое количество дам, и теперь в круге, озаренном мерцающими разноцветными огнями, топтались в незатейливом танце парочки.
   Большеглазую, веселую девушку со сладким именем Леночка один из юношей увлек в круг.
   - Меня Иваном зовут, не забыла,- прошептал он в нежное ушко.
Лена поежилась,  немного втянула голову в плечи, но с шага не сбилась.
   - Эротоман сопливый,- подумала она,- однако миленький. И уперлась упругой грудью в торс ошалевшего Ваньки.
Ладони его предательски потели и, желая скрыть этот позорный факт, он беспрестанно перемещал их по девичьей спинке, клал руки ей на плечи, словом, вел себя, как полный идиот. Они шептались ни о чем, он балагурил, она вежливо отвечала сдержанным смешком на Ивановы колкости, им было легко и хорошо вдвоем. Остальные ребята, совершившие рейд в общежитие, тоже сформировали пары, и лишь озорной педагог восседал за столом с аппаратурой, флегматично вглядывался в зал, считая свою задачу выполненной.
   - Десять часов, Ванечка, пора возвращаться. Она же и в самом деле запрется и не впустит,- подразумевая суровую вахтершу, прошептала Лена. И, выпав из круга, молодые люди направились к двери.
   - Ванька, куда?
Иван обернулся на крик. С другого конца зала, не выпуская свою партнершу из железных тисков своих объятий, ему семафорил обоими глазами Серега. Иван развернулся, не желая орать через зал, подошел к романтической парочке и пробасил товарищу - Сматываться пора, девчонок нужно до общаги проводить, время вышло.
   Возвращались они неспешно, особняком, чуть поодаль от остальной компании. Им не хотелось залихватской, с ощупыванием, как бы невзначай, выступающих девичьих прелестей, возни, не хотелось снежков, хохота навзрыд. Иван и Лена ступали тихо, будто крадучись, словно опасаясь стряхнуть с себя этот волшебный, нежный дурман только зарождавшихся чувств. Она что-то говорила, говорила, а он не слышал ее слов.Смысл этих слов не мог пробиться в его сознание. Все сказанное ею, все эти звуки сливались в сладкую, пьянящую мелодию. Мелодию ее низкого, с трещинкой, голоса и мелодия эта заполнила все его захмелевшее, обнажившееся естество. Ивану даже казалось, что он чувствует сладковато-миндальный привкус ее голоса. Стоя под козырьком парадного, в скудном свете одинокой, подслеповатой лампочки,он грел ее ладони на своей груди, под "стеклянной" шубейкой, смотрел в ее лучистые, с озорной искоркой глаза и слушал, слушал ее до головокружения терпкий голос. А Леночке хотелось, чтобы этот, обалдевший от ее близости, мальчик целовал ей руки, и каждый ее пальчик нервно дрожал от этого желания. Она без умолку щебетала что-то, ее утомила уже эта пустая болтовня, но юноша молчал, не пытаясь даже вставить хоть слово. Да что это с ним,- мелькнуло в ее голове. И Лена перекрыла фонтан собственного красноречия робким, недолгим  поцелуем. Чуть смутившись от своей инициативы, девушка уткнулась Ваньке в плечо, ждала, пока дыханые его успокоится. Несколько минут они стояли молча, потом она подняла взгляд, посмотрела в его глаза, улыбнулась. Скрип внутренней двери и скрежет засова вернул их в реальность. Иван, не оборачиваясь, ударил ногой в дверь, бабуся возмущенно забормотала что-то, поторапливая молодежь, таращилась на них сквозь те же толстенные стекла своих верных очков. Иван шагнул в сторону, увлекая за собой Леночку, тем самым позволив ее хихикающим подружкам войти и, когда дверь за ними захлопнулась, он твердо сказал:
- Я приду к тебе завтра, часам к семи вечера жди.
И, поцеловав ее трепетную ручку, развернулся и пошел к ожидавшим его ребятам. Он прикурил от серегиного окурка, глубоко затянулся и, выдержав минутную паузу, сказал хрипло:
   - А умею я быть галантным кавалером. Мать-перемать.
Ивану очень не хотелось, чтобы его приятели заметили в его поведении внутренего волнения, лихорадки этой плотской не углядели и он изо всех сил старался выглядеть этаким равнодушным крушителем женских сердец.
   - Слышь, Ванька, а клевая она, эта Лена, да? Только я знал ее уже раньше, до тебя с ней познакомился, не первый раз я в этой общаге. Просто не хотел мешать ей сегодня. И планы у меня в отношении этой девчонки были. Не трись ты около, а то не посмотрю, что ты кореш, набью морду,- шагая рядом, нудил Серега.
   - Да пошел ты в жопу,- незло и безучастно ответил Иван. Он выплюнул окурок и молча, не глядя на Сергея, шел дальше. Откровнеия товарища  отчего-то даже не коснулись его самолюбия, наплевать ему было на весь этот бред в теперешнем его, отрешенном от окружающей действительности, состоянии. В ушах звучал еще голос Лены, отдаваясь где-то под ложечкой гулким эхом. Послевкусие ее поцелуя накрепко пристыло к мальчишеским губам. Иван словно пребывал под тяжелым наркозом всех этих впечатлений.
   - Охренели, что ли?- отозвался на их перепалку кто-то из ребят. И весь, оставшийся  до автобусной остановки, путь по темным закоулкам они проделали уже молча.
   Всего каких-то пару недель спустя Иван и Елена, не замечавшие до того Серегиного присутствия едва ли не на каждом их свидании, его демонстрации жгучей псевдоревности со скрипом зубов, его безуспешных попыток спровоцировать драку, не заметили также и его исчезновения. Словно и не существовало в природе этой нелепой помехи их отношениям. Иван по-прежнему продолжал бывать в скромной, уютной комнатке, где Лена делила крышу над головой с тремя своими подружками. Он запомнил уже всех женщин-вахтеров поименно, и эти грозные стражи пропускали его в святая святых, а милягой, этаким рубахой-парнем он действительно умел быть, когда обстоятельства того требовали, беспрепятственно.
   - Знаешь, Ваня, девчонки завидуют мне, считают нас красивой парой. Не сглазили бы,- посмеиваясь говорила Лена.
Перед началом киносеанса они ели водянистое мороженое, стоя у замызганного столика в фойе кинотеатра. На небольшой сцене музыканты исполняли нехитрые песенки, развлекая досужую публику. Слов было не разобрать, да и едва ли кто-то всерьез стремился проникнуться творчеством посредственного ВИА. Девушка делилась впечатлениями, рассказывала о взаимоотношениях подруг с их молодыми людьми. Это было забавно, и Иван слушал, не перебивая. Похвастаться устойчивыми романтическими связями своих друзей с девушками он не мог, даже представить себе что-либо похожее он был не в состоянии. Не того склада были эти ребята. Сборище оголтелых обормотов, надежных, как казалось, лишь в своей дружбе, посещении дискотек и танцулек разного пошиба с неизменным портвейном в рукаве  и готовности, "ежели вдруг чего", пустить в ход свои крепкие кулаки. Говорить, однако же, что-то было нужно, и он нес всякую околесицу, сводившуюся, тем не менее, к полу-намекам на более близкие отношения. Лену эти разговоры веселили очень, в глазах ее проскакивали все те же, волнующие юношескую природу, озорные огоньки.
   - Посмотри-ка туда,- одним взглядом указала чуть в сторону Лена,- да не вертись ты так. Потихоньку.
Иван взглянул в направлении, куда указала Лена и недоуменно пожал плечами. Конопатая, дебелая девица лет восемнадцати от роду не сводила с него линялых глаз. Заинтересовавшаяся ситуацией, Лена подтрунивала над Ваней, толкала локтем в бок. Ей нравилось внимание этой неповторимой в своей некрасивости упитанной особы, прикованное к ее другу. Нравились его неловкость и легкое раздражение, порожденные этим вниманием.
   - Хотела бы я знать, о чем замечталась эта мадемуазель,- шепнула она Ваньке. Тот отмахнулся и, передвинув вазочку с мороженым, встал спиной к задумчивой незнакомке.
   - Да все, расслабься, она ушла,- ухмыльнулась Лена, и тут же, в лоб - А откуда ты ее знаешь?
   - Ленка, перестань, это совершенно не смешно.Кто ее знает, может, она с приветом,- поморщился Иван.
Наконец, двери в кинозал распахнулись и билетерши со всем старанием и серьезностью, достойной должности министра иностранных дел, принялись рвать контрольные корешки синеньких бумажек. Сидя в последнем ряду, в так называемых местах для поцелуев, в неудобних конструкциях, именуемых креслами и оповещавшими противным скрипом всех присутствующих в зале о всяком, даже самом незначительном движении зрителя, Иван и Лена внимали происходящему на экране. Героиня пела о последнем сеансе кино, о следах на песке, о тепле ладони, все было волнующе мило, и влюбленние тонули в сладком дурмане этой песни. Крепко прижимая девушку к себе, насколько позволяли деревянные подлокотники кресел, Иван целовал ее нежное тепло под шарфом, глаза Лены наполнялись слезкой, нахлынувшие чувства сдавливали горло. Несказанно созвучно было все, происходящее на экране, этой первой любви.
   Какое-то время спустя, они праздновали в веселой компании ее семнадцатилетие. Подруги Леночки, друзья ее подруг, интересные, новые для Ивана, отличавшиеся несколько от его приятелей и знакомых, люди. Немного нервный, отслуживший недавно срочную, пограничник, еще какой-то тип, словно сговорившись, поочередно приглашали Ваньку покурить, настойчиво рассуждали о невосстановимости человеческого здоровья, сетовали на отсутствие запасной головы, угрожающе, до хруста в пальцах, сжимали, в карманах почему-то, кулаки. Предполагавшие очвидно неладное, заботливые девушки выходили на лестничную площадку, уводили соперников за стол, Иван докуривал в одиночестве и тоже возвращался к Лене, выпивке, безхитростным салатам и разгоряченным водкой оппонентам. Леночка цвела, сверкала своей юностью. У Ваньки ныло под ложечкой, хотелось уединения, но податься вдвоем было совершенно некуда. Молодо-зелено, извечные, неразрешимые, до поры, трудности. А время, между тем, шло, бежало вместе с весенними ручейками, город пробуждался от зимней полуспячки и в душе зарождалось уже теплое предвкушение лета.
   Они заперлись в ванькиной, свободной в майские праздники от матери, квартире. Он не отвечал на телефонные звонки и, когда докучливый, трезвонящий аппарат порядком надоел, Иван просто отключил его. Лишь однажды взглянув в дверной глазок и увидев в нем своих шалопаев-приятелей, он перестал подходить и к двери, не реагируя ни на звонок, ни на наглый, настойчивый стук. Через некоторое время друзья, осознав тщетность своих попыток достучаться, дозвониться подались куда-то, по одним им ведомым делам, оставив влюбленных наслаждаться друг другом. Ранним утром, в давным-давно условленный час пожилой мужик привез парного молока со своего подворья и Иван, отблагодарив его за полезный продукт и тактичный разговор понимающего человека, наполнил стаканы, и это теплое молоко добродушно подарило им чувство умиротворенного спокойствия, нежности, счастья и любовной наполненности всего мира вокруг. Мира, которого сейчас не существовало для них. Их было лишь двое, никого и ничего больше. Двое.