на трёх языках, что тебе неизвестны,
как солнечный блин по тарелке небесной
уже закатился, чтоб вновь восхитить
румянцем рассветного светлого чуда,
когда солнца свет так отчаянно бел,
и тёплой ладонью касается тел,
сомлевших по краешку водного блюда,
что морем зовётся на всех языках -
известных, не очень, и вовсе забытых:
песками времён занесёт алфавиты,
и старые книги рассыпятся в прах,
но солнечный блин по небесной тарелке
бесстрастным упрямцем - по кругу и вновь! -
сбивая к закату бока свои в кровь,
хранит от коррозии Хроноса стрелки,
пока мы играем в любовь-нелюбовь
у берега моря, где волны так мелки.
