Борис, оставшись без родителей, решил жениться. Никогда он не стремился к ответственной роли мужа. Бабушка и дедушка в раннем его детстве, к несчастью умершие (ещё до того, как Боренька закончил школу), а потом мама и папа, почти полностью заменяли ему жену. Почти, но не совсем. Борису слегка надоел привычный, много лет уже длившийся онанизм.
Мама Бориса, Машенька, русская, из интеллигентной семьи, обожавшая Шопена и Достоевского, освоила ради мужа жалостливые песни на идиш, прочитала Шолом-Алейхема, правда в переводе, и освоила замысловатую еврейскую кухню. Но всё это смогла оценить только свекровь Двойра Зиновьевна, Борина бабушка. Ей были приятны Машенькины потуги к шабату, хануке, семисвечникам и прочей еврейской атрибутике. Глава семейства, Машенькин свёкор, дед Бориса, Иезикил, давно называл себя Иваном и когда-то был красным командиром. Он прошёл Гулаг, но вернулся с несломленной верой в светлое будущее в виде коммунизма. Упрямая вера устояла даже, когда Иван потерял зубы от цинги, и поучаствовал в качестве жертвы в энкаведешных пыточных изысках.
Двойра и Иезекил, который Иван, в общем-то, каждый по своему любили Машеньку и считали, что Ефрему, единственному сыну, выпала счастливая карта. Особенным счастьем они считали рождение Машенькой Бореньки.
Ефрема отец воспитывал грубовато и в духе атеизма, но мама, Машенька смягчила суровое воспитание доброй горстью романтизма.
Машенька и Ефрем ушли на тот свет один за другим, словно спеша вновь взяться за руки и идти вместе уже по нездешней жизни.
Захотелось и Борису настоящей плотской любви с тёплой женщиной и домашней вкусной пищи, такой, какую готовили и мама, и бабушка Двойра. Ему осточертела не прожаренная или полусгоревшая яичница, запиваемая индийским чаем со слоном, из старых маминых запасов.
Словом, Борис, решив жениться, решительно не понимал с чего надо начинать. Но как-то само стало всё случаться. Сначала ему, рядовому работнику КБ, к тому же наполовину еврею, дали путёвку в Кисловодск. Профсоюз в КБ был честный, и распределял путёвки по очереди всем сотрудникам вне зависимости от чина и национальности.
В Кисловодске была зима, но холодный воздух благодаря особому расположению не доходил сюда с севера, а влажный с Причерноморья. Стояла сухая и ясная погода. Борис попил целебных вод, съездил на экскурсию к месту дуэли Лермонтова и Терский конезавод, заскучал по Москве и неожиданно попал в сети к Снежной Королеве. Она шла, тоненькая, высокая, звонкая как струнка, в белой цигейковой шубке и пепельно-золотистыми распущенными волосами, глаза блестели голубыми льдинками, а лицо оставалось бледно-благородным, несмотря на легонький морозец. Борис пропал.
Борис пребывал в возрасте Христа, у Греты, девушки в белой цигейковой шубке, имелась дочка Лена, ученица восьмого класса. Грета считала дочку гадким утёнком. Грета была старше Бориса лет на семь, но казалась совсем юной. Полностью Грету звали Маргарита Бернардовна Шурбигель. Её родители были немцами. Как они оказались в Кисловодске – неизвестно, неизвестно и как пережили войну, но Бориса это не интересовало.
Свадьбу справили уже в Москве. Первое и последнее, на чём сумел настоять Борис в совместной жизни с Гретой, это то, что Леночка, должна поехать с ними в Москву. Грета планировала оставить дочку с родителями в Кисловодске, поэтому прикрывшись кулачком и отвернувшись, скрипнула жемчужными зубками. Решили, что девочка закончит восьмой класс и переедет в Москву к маме и отчиму. Грета согласилась, но когда Ленка после экзаменов приехала, Грета устроила её на текстильный комбинат в Орехово-Зуево. Там же было и общежитие с комнаткой на шесть коек. Борис уже понял, что Грета всегда будет добиваться своего. Ошибся он и насчёт тёплого женского тела: Грета оказалась фригидной, и насчёт вкусной домашней еды: Грета не умела и не хотела учиться готовить. Сама она питалась какими-то сухофруктами и всем тем, чем Борису удавалось затаривать холодильник. Казалось бы, мечты и планы Бориса не сбылись, но он был ослеплено-счастлив, словно приворожённый.
Работал Борис теперь как вол, почти без отдыха и на глазах старел. Грета же, напротив, становилась всё краше. На новую жену, нужно было много денег. Дорого стоили её наряды, косметика, духи и прочие неизвестные Борису женские штучки.
Пора сказать честно, что к своей дочери, Елене, Грета любви не питала. Она никак не могла понять, как из её роскошного лона, вылупилось беспородное, недалёкое и страшненькое существо, одного с Гретой женского пола, к тому же стремительно взрослеющее. Ленка, вращающаяся в определённой среде, употребляла ненавистные Грете речевые ошибки. Например, она говорила: «одеть юбку», «звонят», «ложить», «средства» и всё в таком духе.
Елена, проводя основную часть времени в Орехово-Зуеве, на выходные приезжала к матери и отчиму. Грета брала Ленку с собой в «Берёзку».
Грета что-то надевала в примерочной и выплывала оттуда к большому зеркалу, вроде как посмотреть получше, но главное очаровать продавцов и покупателей. Грета знала, что любая одежда сидит на ней безупречно. Начинались бурные комплименты. Грета наслаждалась, но главное было впереди. В толпе восхищённых стояла Ленка. Почти безгрудая в свои шестнадцать, приземистая, прыщавая, вульгарно накрашенная дешёвой косметикой... Тут раздавался серебристый, но чуть низковатый, деланно-ласковый голос Греты:
-Доченька! Детка! Как ты считаешь, идёт мне?
Покупатели и продавцы замирали в шоке: неужели это нелепое уродливое существо дочка такой дамы? Начинался шёпот и шушуканье на эту тему. И Грета знала, о чём они говорят, а Ленка даже слышала. На вопрос матери она утвердительно кивала, и кусала нижнюю губу, чтобы не расплакаться. Потом та же пытка продолжалась у фарцующей Виолетты-переводчицы. У той тоже был вечно полон дом народа. Наконец наступал воскресный вечер, и Ленка с облегчением ехала в общагу. Иногда мать давала ей немного денег, но чаще шмотки, которые самой Грете уже надоели. Ленка их перешивала на свою фигуру.
Борис, привыкший к вкусной и качественной домашней пище, к тому же нервничающий от сексуальной неудовлетворённости, нажил язву желудка, которая довольно быстро переродилась в рак.
Грета вызвала Ленку из Орехова-Зуева, дала распоряжение уволиться с работы и ухаживать за отчимом. Сама Грета была поглощена совершенствованием, украшением и демонстрацией своих внешних данных.
Ленка ухаживала за Борисом до самой его смерти, случившейся быстро, так, что он, и помучиться-то, как следует, не успел. Перед смертью он сумел передать Ленке золотой яйцевидный медальончик, по лицевой стороне которого шёл на манер барельефа букетик, не то спаянный, не то сплавленный, из разных цветов золота: от белого до темно-червонного. Медальончик открывался, внутри спал, положив голову под крыло, крошечный серебряный лебедь.
– Леночка! – сказал Борис, – Это память о моей бабушке. Хотел подарить Грете, но понял, что он именно для тебя. Я верю, Леночка, что ты будешь такой же прекрасной как этот маленький лебедь. Не теряй его! Этот медальон принесёт тебе счастье. Прости, что не смог стать тебе близким и родным...
Ленка поцеловала отчима в худые жёсткие скулы и нечаянно заплакала.
-Не плачь! Всё у тебя получится! - попытался улыбнуться Борис.
Вскоре он умер, а Ленка уехала обратно в Кисловодск, к бабушке Больде и дедушке Бернару.
Впоследствии Ленка стала первым в своём городе модельером-конструктором. Её коллекция одежды для девочек успешно демонстрировалась в Москве. Она не забывала маму и регулярно посылала ей деньги. Грета деньги принимала, но желания видеть дочку не испытывала. Ленка совершила всё, чтобы мама перестала её презирать. Ради мамы была сделана карьера, три пластических операции, ради мамы Ленка сидела на строжайшей диете.
Грета, выглядела молодой Снежной Королевой всегда. Кто знает, может у неё, было какое-нибудь чудесное приспособление с эффектом портрета Дориана Грея?
Когда по телевизору показывали фрагменты первой Ленкиной коллекции, ей поцеловали руки Зайцев и Юдашкин, но на Грету это не произвело никакого впечатления, она лишь хищно сверкнула глазами на золотой медальончик с барельефным букетиком, что висел на шее у Ленки, когда ту показали крупным планом.
– Гадкий утёнок никогда не станет лебедем. Андерсен был полным идиотом! – Сказала Грета, сплюнула прямо на пол, плевок ещё в воздухе превратился в льдинку и стукнулся о паркет. (Плевки валялись по всему полу, сохраняя причудливую форму, и не таяли.)
Грета отбросила подальше очередной плевок великолепной ножкой, обутой в английские туфельки цвета электрик, потом привычным движением подкрасила губы помадой холодного тона. Сдёрнула с зеркала, которое всегда стояло рядом, плотное вышитое снежинками покрывало. При этом Грета неловко задела зеркало. Оно разбилось.
Хватились Грету соседи, когда уже пошёл запах, срочно телеграфировали Ленке в Кисловодск. Она примчалась.
Снежную королеву хоронили в закрытом гробу.
34 ИНФАНТИЛЫ
Он работал бухгалтером в нашем ЖЭКе. Она числилась там же: мыла полы в подъездах.
Семён Валерьянович, важный, солидный с овальным брюшком, в темно-синих атласных нарукавниках, со счётами под мышкой, степенно шёл каждое утро, к недалеко расположенному месту работы.
Наташка, ко времени выхода мужа уже успевала помыть полы во всех трёх подъездах, действовала она молниеносно, но очень добросовестно. Вся Наташка состояла из острых уголков: и носик, и плечики, и локотки с коленками. Наташку никто не называл по имени отчеству, даже просто по имени. Все почему-то прибавляли обидный, для женщины под сорок суффикс -ашк- .
Вечерами они играли. Семён Валерьянович в солдатики, Наташка в куклы. Однажды я была удостоена чести присутствовать на этом зрелище.
У Семёна Валерьяновича имелось две армии.
Первая, оловянная, где солдатики были похожи друг на друга, словно однояйцовые близнецы. Выделялись: знаменосец с обвисшим, и оттого смотревшимся как холодное оружие атрибутом, и солдатик, припавший на одну коленку с биноклем и овчаркой на коротком поводке.
Вторая, пластмассовая, состояла преимущественно из конников в папахах и будёновках. Бойцы второй армии были красного и синего цветов.
-Сегодня мы будем разыгрывать Битву на Чудском озере, в просторечье именуемую Ледовое Побоище,- торжественно провозгласил Семён Валерьянович,- Вы изучали это на уроках истории?- поинтересовался он у меня.
Я пожала плечами, потому что у меня не откладывались в голове битвы, войны и даты.
Семён Валерьянович не обратил внимания на мой смутный жест и продолжил:
-Немного напомню. Битва произошла 5 апреля 1242 года.
Далее он достал карту, всю испещрённую какими-то стрелками. Оловянная армия изображала рыцарей. Семён Валерьянович их расставил клином и объяснил, что такое построение называется «свинья». Во главе «свиньи» стоял солдат с собакой и биноклем. При слове «свинья» я захихикала, но Семён Валерьянович успокоил меня суровым взглядом и начал объяснять дальше. На другом конце стола стояла пара пластмассовых буденовцев, оловянная «свинья» как бы увидела их.
-Это наши, - пояснил Семён Валерьянович,- их совсем немного.
Оловянные устремились к буденовцам и хлипкие пластмассовые расстроили их свиное построение. Завязалась битва между двумя будёновцами и членами «свиньи». Один из наших упал замертво, но успел убить двух оловянных. По бокам стола с одной стороны лежали счёты, с другой какие-то толстенные бухгалтерские книги. И за счётами, и за книгами прятались коварные пластмассовые. Один из них вдруг подпрыгнул, конечно, с помощью Семёна Валерьяновича, и бухгалтер сказал:
-Это Александр Невский. Подаёт знак!
По флангам оловянных, справа и слева ударили хитрые пластмассовые.
Оловянные изображали растерянность, то есть стояли как истуканы, пока с помощью Семёна Валерьяновича не начали отступать.
Сзади стояла кювета, в которой обычно проявляли фотографии, разливали не застывший холодец или устраивали кошачий туалет, предварительно насыпав туда песку или разорванных на кусочки газет. Кювета была прикрыта тоненьким стёклышком, изображавшим лёд. Естественно сама кювета играла роль Чудского озера.
Пластмассовые загнали оловянных на стекло, и при участии Семёна Валерьяновича, рыцари стали уходить под лёд. Особенно эффектно погибал знаменосец, так как знамя у него было в висячем состоянии и скорее напоминало огромный штык. Им-то Семён Валерьянович продолбил стеклянный лёд в тройке мест, а потом соединил всё в большую полынью, пользуясь круглым основанием оловянного знаменосца.
В общем, наши победили!
-В следующий четверг будет Вторая Пуническая война. Весьма познавательное и увлекательное зрелище. Приходи!
Я кивнула и спросила:
-А пластмассовые всегда наши?
-Это, деточка, зависит от многих факторов, - ответил Семён Валерьянович.
Потом я пошла на кухню, где вторая половина семьи, то есть Наташка, играла в «школу». Уже висела на стене кукольная школьная доска, на которой было написано красивым почерком «Тема урока «ИЗМЕРЕНИЯ ВРЕМЕНИ», а сами куклы и мягкие игрушки были рассажены парами, один за другим.
-Здравствуйте, тётя Наташа! - вежливо сказала я
-Проходи, Катечка!
-Играем в «школу». Ты будешь за них, за всех, отвечать на мои вопросы, а также поднимать им руки или лапы, когда они захотят ответить.
-А когда они захотят, тётя Наташа, и как я узнаю кто именно?
-Я тебе подмигну и тихо укажу пальцем на куклу или зверька. Поняла?
-Да... - сказала я,- Но если я не буду знать ответа на Ваш вопрос?
-Ерунда. Ты главное поднимай им руки и лапы, а также следи за моими подмигиваниями и указаниями.
Я настроилась на программу первого класса, решила, что будут учить разбирать время по часам, но ошиблась. Наташка начала урок.
-Люди нашей планеты с самых древних веков тянулись к познанию мира, окружающей среды и очень стремились к измерениям. Всё им хотелось измерить и время, и расстояние, и вес. Но сегодня мы поговорим об измерении времени. Кто знает, какие часы были самыми первыми, пусть поднимет руку и ответит,- тут Наташка энергично мне подмигнула и указала на облезлую серую зайчиху.
Я подняла зайчихе лапу, но не знала, что говорить. Наташка меня выручила.
- Совершенно верно, Роза, первыми были солнечные часы. А кто ещё знает, какими бывают часы? Ну? Павлик? – последовали подмигивания и указания.
Павликом оказался совершенно голый целлулоидный пупс. Я подняла ему руку.
- Правильно, Павлик. Механические. Кто-нибудь знает о человеке, первом их придумавшем?
По указке Наташки я задрала руку огромной белокурой кукле с красивым глупым лицом.
- Изольда! Умница! Конечно же, это был монах Жербе, и именно в 999 году. Жербе впоследствии стал папой. Кто знает кто такой папа? Василий?
Василий, приведённый мною в готовность, был чернокожим пацаном из резины, в чём-то вроде пёстрой набедренной повязки.
-Вася! Тебе сегодня пятёрка! Папа-это глава Римской католической церкви и всем пора это знать! Что ты говоришь?
Я устало подняла лапу рыжего медведя без одного глаза.
-Конечно, Миша, в православной церкви глава патриарх, но в римской католической - папа. Мы отвлеклись! Механические часы усовершенствовали в Европе. Там было точное спусковое устройство, вращавшее стрелки.
Наташка стала рисовать на доске какую-то галиматью: зубчатые колёса, цилиндры усечённую пирамиду, какие-то шестерёнки. К каждой детали рисунка она аккуратно нарисовала стрелочку и подписала: гири, коронный маятник, стрелки часов. Наконец она подписала свой рисунок: «Устройство механических часов»
-Ещё бывают часы маятниковые, их изобрёл голландец Гюйгенс в 1656 году, но изобрёл он их не совсем сам, он внимательно вгляделся в маятник Галилея, о котором мы говорили на прошлом уроке, и изобрёл маятниковые часы. А кто знает, какие ещё бывают часы?
Я, уже падая от скуки, лениво подняла куклу маленькой худой куклы-брюнетки, жутко похожей на саму Наташку.
- Да, Ирочка, именно песочные,- важно вещала Наташка, - Но внутри у первых песочных часов был вовсе не песок, а мелко истолчённый перламутр. Кто знает, что такое перламутр?
Не спрошенным остался лишь унылый козлик в клетчатой жилетке. Я проделала привычную процедуру.
-Николай! Вы умница! Конечно же - это ценное вещество переливающегося цвета, является внутренним слоем большинства ракушек! Урок окончен! - наконец возвестила Наташка и позвонила в колокольчик.
Я облегчённо вздохнула, но не тут-то было, Наташка показала мне толстенную общую тетрадь с темами уроков. Я обречённо начала её листать.
«Морской транспорт (паровые суда, подводные лодки, суда на воздушной подушке, водолазы и др.)»
«Приборы для наблюдений (линзы, микроскопы, телескопы, радары и пр.)»
«Строительство (строительные материалы, архитектурный проект, смета, лифты, санузлы и др.)»
«Книгопечатание (печатные формы и шрифты, паровой пресс, линотип, печатная механическая машинка)»
По сравнению с Наташкой учителя в нашей школе показались мне ангелами, а Семён Валерьянович утратил в моих глазах недоступную солидность и важность.
• В новелле частично использовались знания, полученные после прочтении книги:
• «История Открытий»
• Издательство «РОСМЭН», 1997
35 НЕСУНЫ
Все нормальные москвичи работали в Москве, и жители Подмосковья тоже стремились найти работу в Москве.
Дядя Коля Горбунов наоборот ездил из Москвы в Подмосковье, на платформу Баковка, где и трудился на благо Родины на заводе резинотехнических изделий. Работал он там, да и жил неподалёку, с 16 лет с перерывом на армию. После армии женился, перебрался в Москву, но родное предприятие не бросил.
Занимался дядя Коля изготовлением резинового изделия №2. Изделием №1 считались противогазы. В цех изделий №1 брали самых идейно-выдержанных, с безупречной биографией. А дед дяди Коли был попом неподалёку от Баковки, и Родина этого не забыла: доверила дядя Коле только изделия №2.
В стране, в которой не было секса, в 1936 году открылся завод, выпускающий в том числе, и не в последнюю очередь презервативы. Казалось бы, что очень нелогично в такое время, когда нужны работники, работницы, солдаты и прочие кадры открывать такой завод. Но всё становилось ясным, когда узнавалось, что пламенным вдохновителем производства был Лаврентий Палыч Берия, главный партийный Казанова и сластолюбец.
Баковские презервативы были надёжны: они выдерживали не один литр воды, Оболочка (она же и форма) по толщине напоминала перчатку электромонтёра. Это сейчас тонюсенькие презервативы хранят внутри отвратительную слизь, а порой и пахнут синтетическими бананами, ананасами и прочими экзотическими фруктами. Изделие №2 Баковского завода в сердцевине было щедро посыпано тальком и пахло натуральной резиной.
Правда, несознательные граждане отчего-то редко использовали Баковские презервативы по назначению. Их не прельщала ни малая цена в две копейки, ни надёжность, ни бонус в виде талька, которым можно было натереть подмышки, чтобы не потели и не прели. В Великой державе росло количество абортов. Партийную верхушку утешало, что по этому показателю мы вскоре должны были выйти на первое место в мире. А первое место всегда грело одряхлевшие сердца членов политбюро. Продавались презервативы в аптеках, упаковывались в грязно-бежевые пакетики из плотной бумаги с лиловой расплывчатой надписью с указанием ГОСТа, цены, а также завода-изготовителя. Маленькие пакеты были соединены в патронташи. В аптеке нужно было сделать так: подойти к прилавку и молча положить в пластиковую тарелочку для денег двушку. Провизоры, а они почему-то частенько были молодыми девушками, краснели, двушку брали и, оторвав от бумажного патронташа один экземпляр, клали его на прилавок лицевой стороной вниз. Покупатель накрывал пакетик ладонью, и поспешно прятал в карман.
В хозяйстве презервативы тоже использовались нечасто. А наша Родина состояла из граждан, которым было просто необходимо что-нибудь вынести с родного места работы. Этим занимались почти все.
Несли:
Участковый Николай из родного отделения – противогаз. (А ведь это мог сделать и дядя Коля Горбунов, не будь в его биографии сомнительного сельского попа!)
Армянин Комитас из гастронома, где он работал в самом престижном отделе - мясо без костей, которое никогда не доходило до прилавка. Мясом эти он обеспечивал не только свою семью, но и соседей. Причём отдавал он им это мясо по госцене.
Катерина Шалвовна, врач-лаборант – пробирочки и стеклянные маленькие баночки с притёртыми пробками. (Микроскоп кукольнику Оське тоже добыла она.)
Сам Оська - ШИРМУ из кукольного театра.
Интеллигентнейшая журналистка, Катя Табакова - блокнотики и дешёвые шариковые ручки.
Учитель Фёдор Михайлович Стукалов, большую жизнь проживший в маленькой европейкой деревушке, чтобы не отрываться от народа – ластики и копеечные карандаши фабрики имени Сакко и Ванцетти.
Паташовы:
Жена из химчистки, нитки и иголки, кои предназначались для пришивания меток.
Муж-ветеринар лекарства для животных, которые при случае употребляли и люди.
Циркачи Холмовские, пока жили благополучно – еду для животных, работающих в конкурирующем номере. Впрочем, конкуренты проделывали то же самое с едой животных, числящихся за Холмовскими.
Александр Гавриилович – целый гинекологический кабинет.
Серёга Копылов, слесарь и битломан – какие-то металлические детальки. Потом он спаял их в странного вида композицию и назвал её: «Леннон в тебе и во мне»
По поводу водки: Маланья Федотовна каждую смену выносила её по три бутылки меж грудей.
А вот Курошлёпов носил водку как раз в презервативах дяди Коли Горбунова.
Филателист дядя Костя – ничего. Потом он, как известно, спился и вообще всё в его семье развалилось.
Нет! Невозможно перечислить то, что они выносили!!!!
Дядя Коля Горбунов, конечно, приносил домой презервативы в избыточных количествах. Но ни он, ни его жена ими не пользовались. Она предпочитала, родив троих мальчишек, одного за другим, делать аборты.
Выручала бабка Потылиха, которая частенько ставила брагу, натягивая на горлышки бутылей изделие №2. Презерватив служил сигналом к тому, что брага подошла. Отец Ярика, Петька Курошлёпов, проносил через проходную водку. Ну и конечно много пользы было от Александра Гаврииловича, гинеколога, с удовольствием, бравшего презервативы для балконных забав. Денег ни Яриков отец, Петька Курошлёпов, ни бабка Потылиха, ни Александр Гавриилович не давали. Зато расплачивались натурой. Первые двое алкоголем, а гинеколог делал аборты дяди Колиной жене прямо на дому. Правда здесь нужна была всё-таки символическая плата, и дядя Коля, отдав Александру Гаврииловичу, патронташ презервативов, добавлял сверх того, Потылихиного самогона и вынесенной Яриковым отцом, Петькой Курошлёповым водки.
Как-то дяди Колина жена не выдержала и оттащила на помойку целую авоську изделий №2. Мы это дело пропасли, понадували презервативы как шарики. Связали в три гирлянды. На первой написали, тогда только появляющимися фломастерами, крупно и жирно: ЛЕНИН, на второй: ВСЕГДА, на третьей: ЖИВОЙ! В последнем случае восклицательный знак стоял на отдельном шарике. Мы развесили по гирлянде над каждым подъездом нашей хрущобы. Это было непросто, выручил сын монтёра дяди Лёши, ловкий и цепкий как кошка.
Взрослые не оценили нашего патриотизма, но лезть и снимать гирлянды никто не хотел, ленились. Так и болталось наше произведение из изделий №2 долго – долго. В конце концов, от дождей и времени, фломастеры смылись, шарики сдулись, и казалось, нечто, там трепыхавшееся, вовсе не презервативы.
Просто как-то ночью, довольно крупные гномы, вышли из своих пещер и развесили сушить свои блёклые мятые колпачки, постиранные и тщательно выжатые.