Один мужик у нас в доме жил. Работал электриком высотником. Или монтажником-высотником. Не очень я в этом понимаю. Лучше всех по столбам лазал и пристраивал там, как положено, провода и изоляторы, а если, что ломалось, чинил их. Звали его дядя Лёша. Был он черноволос, чернобород (а бороду тогда немногие носили). Вообще волосатый очень. Как-то он на столб лез, было жарко, он рубашку снял и в одних штанах лез. Так у него даже по спине волосы! А глаза зелёные как камень хризолит из бабушкиного кольца.
Жили у него в доме три кошки. Многовато, но вони не было. Они аккуратные очень были эти кошки. Он нашу ребяческую компанию часто на чай с пирогами приглашал. Сам, наверное, пёк эти пироги, потому что жены у него не было. А поскольку в доме все про всех знали, то и любовницы, похоже, тоже.
Однажды вечером, часов в девять, бабушка затеяла что-то готовить, соль кончилась, она и послала меня к дяде Лёше. Он такой любезный всегда, гостеприимный, прошипел что-то, даже цепочку с двери не стал снимать, в узкую щель солонку передал. И я готова поклясться, что была рука у него не просто волосатая, а шерстью густой и гладкой покрытая и не ногти, а когтищи. Тогда я себе объяснила это так: дядя Лёша не в настроении, а мне в темноте (лампочки-то в подъезде по сорок ватт - для экономии) шерсть примерещилась. А когти... Может он ногти давно не стриг. Например, ножницы куда-то затерял.
Бабушка моя всё к нему приставала:
-Женился бы ты, Алексей, мужик ты представительный, а семьи нет.
-Да есть у меня жена, баба Катя, есть. И детки есть. Приедут скоро.
И действительно, позвал он нас в очередной раз на чай, а там за столом блондинка симпатичная сидит, жена наверное, девочка лет семи, на мать очень похожая и парень нашего возраста, тот в отца. Чёрный, и зелёными глазищами сверкает.
В сентябре пошли дяди Лёшины дети в нашу школу. Девчонка в первый класс – отличницей сразу стала. А пацан учился кое-как, со мной в классе. Девочка после уроков – сразу домой, а он играл, шкодил, бегал вместе с нами, никто лучше него по деревьям не лазал. Даже на гладкий дяди Пашин гараж он в два прыжка залезал. Но в восемь (ведь рано же ещё!) открывалось окошко, и мать звала его домой. Он опускал голову и беспрекословно, без всяких там «ну ещё десять минут», «ещё полчасика», шёл домой.
Моя бабушка как-то спросила у дяди Лёши:
-А где же Ваши кошки замечательные?
-Пришлось отдать, - ответил он, - у жены и детишек аллергия на кошачью шерсть.
Как-то возвращалась я часов в десять с соседнего двора, а у дяди Лёши свет вовсю горит, занавески не задёрнуты, и на подоконнике сидят три кошки, такие точь-в-точь от каких он избавился, и вдруг к ним прыгает огромный чёрный котяра и сгоняет их с подоконника и свет гаснет.
Потом я узнала, что где-то за Уралом какие-то испытания проводились, там с людьми что только не творилось. В общем, вся эта семейка по вечерам в кошек превращалась, а к утру принимала человеческий облик.
Не знаю, прошло это у них или нет, но эта были милые приятные люди. Впрочем, и как кошки они тоже были хороши.
27 ЦИРКОВЫЕ
А ещё одна семья у нас жила, так они цирковые были. Фамилия у них была Холмовские. И родители их в цирке работали когда-то, и дедушки-бабушки.
Поэтому нам, ребятам, иногда выходила халява пойти бесплатно в цирк и даже съесть там, в буфете, тоже бесплатно, бутерброд с сыром или колбасой и выпить стакан буратины. Ходили мы не всей кодлой, конечно, а по очереди.
Дядя Володя был воздушным гимнастом, кувыркался под куполом. Кольку, сына, тогда ему лет десять было, тоже готовили к этому ремеслу лет с трёх. А их мама Злата Сергеевна была дрессировщицей. Работала с животными. Не с тиграми и львами, к сожалению, а с собаками, енотами, попугаями, были у неё ещё шимпанзе и пони.
Колька ходил в школу редко, в основном на манеже работал. Но это так принято у цирковых. Колька изгибался в немыслимые кривые, постоянно занимался упражнениями для растяжки, и его худенькое, но мускулистое тело, казалось можно, связать в любой самый замысловатый узел. Даже, когда мы играли в какую-нибудь важную игру, в войнушку, например, или в «садовника» или мало ли там во что, Колька вдруг замирал не к месту и тянул ногу к уху или садился на шпагат. Но мы на него не орали. Что с них возьмёшь, с цирковых?
Злата Сергеевна, конечно, весь зверинец дома не держала, но у них жил королевский белый пудель с типично-цирковым именем Арго, огромный попугай Кеша, неизвестной мне породы и шимпанзе Ирочка.
Конечно, мы завидовали Кольке, в основном из-за обилия зверья. Шимпанзе частенько снилась мне во сне. Но кто бы нам разрешил иметь эти сокровища?
Но в сплошной цирковой праздник пришла беда... Дядя Володя сорвался из-под купола, остался жив, но не то, что работать, даже ходить и сидеть больше не мог.
Колька рыдал, мы его не осуждали. Злата Сергеевна постарела лет на десять. Сначала, она не отходила от больничной койки, потом от домашней, где как кукла лежал, стиснув зубы, её любимый, сильный и ловкий Вовик.
Но надо было зарабатывать деньги, и Злата Сергеевна вернулась в цирк, поручив уход за дядей Володей тёте Нюре, той у которой сын уехал на Шпицберген. Платила Злата Сергеевна тёте Нюре символически, но та не обижалась.
В один из дней, через несколько месяцев, Злата Сергеевна и тётя Нюра сидели на кухне и пили чай. Злата Сергеевна поведала матери Помощника, что ей предложили выгодный контракт в Болгарии, и что Колька, и звери поедут с ней.
-А ну да... Ну да... - Растерянно ответила тётя Нюра, - а как же мальчик учиться-то будет?
-Наивная Вы, тётя Нюра! Учиться можно везде!
Володя выслушал известие стойко, наверное, сказывалось постоянная готовность воздушного гимнаста к экстремальной ситуации.
На следующий день к подъезду Холмовских подогнали фургон. Колька расцеловал отца, и уверил, что они скоро вернутся. А вот звери, выйдя на улицу, упёрлись и не захотели залезать в распахнутую дверь. Они почувствовали недоброе. Арго рванул со скоростью орловского рысака куда-то за три квартала, Ирочка залезла на самое высокое дерево и стала порциями какать на подходящих туда. Только попугай не мог сопротивляться - ведь он был в клетке, поэтому он просто тревожно махал крыльями и матерился. Злата Сергеевна, плюнув на Ирочку и Арго, пошла прощаться с мужем. Она поцеловала дядю Володю. Щека в этом месте у него заледенела, и он понял, что Злата уезжает навсегда...
После отъезда фургона домой вернулись Арго и Ирочка.
Потом приходили какие-то люди и говорили, что собака и обезьяна цирковое имущество, а мы всем домом собирали деньги, чтобы их выкупить. Тётя Нюра продолжала ухаживать за дядей Володей уже совершенно бесплатно, ей это было совсем не в тягость, потому что тот, за кем она ухаживала раньше, добывал уголь на Шпицбергене.
Арго ходил в магазин за продуктами, гордо держа в зубах сумку с кошельком и записочкой о том, что надо купить.
Мужики частенько подкидывали деньги Ирочке, которая пристрастилась к алкоголю и наливала дяде Володе. Она тоже ходила в магазин сама. Тётя Нюра расстраивалась, но понимала, что для Володи это сейчас единственное лекарство, тем более, больше двух стопок он не пил. Арго был менее толерантен и порой утаскивал недопитую, заткнутую пробочкой бутылку на балкон и выпихивал вниз меж металлических прутьев. Порой бутылка даже не разбивалась, к великой радости дяди Кости Филателиста и безногого деда Миши. Они обычно сидели как раз рядышком, отмечали какой-нибудь День Благодарения.
Стоит ли говорить, что Злата Сергеевна не вернулась. Она заочно развелась с дядей Володей и вышла замуж кажется за того самого директора болгарского цирка, который её пригласил. Колька сделал блестящую карьеру воздушного гимнаста. К его чести фамилии он не сменил и даже изредка присылал отцу деньги.
А я не люблю цирк, то ли с тех пор, то ли просто так...
28 ЛЮБИТЕЛЬНИЦА ПРИРОДЫ
Про Женьку ещё могу рассказать. Красивая она очень была. Прямо ужасно хотелось хоть один изъянчик найти. Ну, хоть курносинку в носу, кривинку в ножках, косинку в глазках. Ничего. Нашей полуподростковой компании это казалось чем-то ненормальным, незавершённым. Мне и сейчас так кажется.
Из разговоров взрослых мы подслушали, что она девственница, хоть мужики к ней табуном ходили. У кого-то из тёток гинекологиня в женской консультации была и сообщила про Женькину девственность по секрету. А мы-то уже были хорошо подкованы в половом вопросе.
Женька очень любила природу, но как-то странно. Всё окно в кормушках. Прикормит-прикормит пичугу какую-нибудь, потом смотришь, через пару дней хоронить несёт, с почестями. Бабочки у неё на стенах такие роскошные были, в рамочках. Ещё у неё было чучело райской птицы, шкура белого медведя на полу и печальная голова косули над входом в комнату. Розы, которые приносили ей кавалеры, она искусно сушила и расставляла по вазочкам. Цветы она у моей бабушки понемножку подворовывала, та понасеет, понасажает, а Женька поздним вечером, шасть: и цветничок ополовинен. Потом она гербарии из них делала. А сколько шуб у неё было, она их зимой менять не успевала, мы не знали, кем были эти шубы до смерти хозяев. Только норку знали и каракуль. Норку, потому что говорящей собаки Умки хозяйка такой воротник носила, а про каракуль мне бабушка сказала. Из ягнят.
А тут случилась история, к нашей Женьке, казалось бы, никакого отношения не имеющая.
На 25 километре мужик задавил здоровенного зверя, и сильно помял свой новенький «Москвич». И гаишник откуда-то из кустов появился, они всегда по кустам прячутся, короче, гаишник говорит:
-В чём дело товарищ? Почему нарушаем?
-Да я не нарушаю, – мужик говорит – вот зверь из лесу как выскочит, словно безумный и прямо мне под колёса!
И мужик, и гаишник подумали, что лось. Но зверь на лося не похож. Мёртвые глаза цвета сапфира и не меркнут никак, хвост лошадиный, а на лбу один рог. Но морочиться они не стали. Мужик поехал домой на помятом «Москвиче», а гаишник коллег по цеху вызвал, они оттащили этого зверя с трассы, освежевали и по домам разнесли, чтобы жёны чего-нибудь из него приготовили. Потом делились впечатлениями, зверь оказался вкусным.
Колдунья Александрина Платоновна тогда была ещё жива и сказала, что это был единственный в подмосковных лесах единорог. А единороги бегут, дороги не разбирая на запах самой красивой девственницы и наверняка, он на запах нашей Женьки бежал. Потом Александрина Платоновна подумала и добавила:
-А ведь дурак был этот единорог! Если девственность духовная потеряна, то физическая - это уже ерунда. И эту, моральную блядь, Женьку девственницей только гинекологи могут считать, а не единороги!
А мне почему-то и мужика с разбитым «Москвичом» жалко было и единорога-дурака.
А Женька даже ничего не заметила.
29 ГИНЕКОЛОГ.
На балконе, вплотную к передним перилам была натянута леска. Через неё, укреплённый прищепками и выпущенный на улицу висел японский флаг. Вешал Александр Гавриилович его по графику, как только приходил домой с работы. Впрочем, это был вовсе не японский флаг, белое с алым кругом полотнище, а вывеска. Она символизировала простыню после правильной первой брачной ночи.
Александр Гавриилович посменно работал в районной женской консультации участковым гинекологом. После честно отработанных окладных часов, он переходил на нелегальный заработок, возвращая молодым, а иногда и не слишком молодым женщинам, честное звание девушки и невинность.
Клиентура была в основном с Кавказа и Средней Азии. Некоторых особ приводили родители или родственники. Одну помимо отца с матерью сопровождали две старых кавказских овчарки со вставными золотыми зубами. Были среди как бы девушек и ряженые в экзотическую одежду. Расшитые серебром и золотом тюбетейки, платьица, шёлковые, чаще полосатые. Из-под ярких не приталенных платьиц выглядывали скромные тёмные штанишки до щиколоток. Встречались порченые барышни, словно в коконы, спрятанные в чёрные балахоны. На головах у бедолаг были особые платки, скрывающие лица и оставляющие открытыми испуганные карие глаза.
Однажды я видела псевдодевушку в шляпе горшочком и с плюмажем на макушке - это, я выяснила по картинке в книжке Агнии Барто, была казашка.
Пациентов Александр Гавриилович подбирал по надёжным рекомендациям. Из уст в уста передавалась, по аулами, горам, восточным базарам и саклям, по Авиценновским, Тамерлановским, Руставелиевским, Джамбуловским, Чингис-хановским, Улугбековским, Гамзатовским местам, слава о московском искуснике, снимающем с неразумных девушек позор.
Деньги Александру Гаврииловичу платили немалые, а операция, выполняемая им, была кратковременной, и всегда удачной.
В девять часов вечера Александр Гавриилович переставал принимать клиентов...
Он неторопливо снимал японский флаг, аккуратно его сворачивал и надевал швейцарские часы «Роллекс». В рабочее время он их не носил-брезговал он своей работой, и легальной, и нелегальной.
После того водружал на нос карнавальные пластиковые очки с малиновым носом из того же материала, и щёточкой чёрных усов под ним. Наш славный гинеколог брал коробку с заранее припасёнными гнилыми помидорами или тухлыми яйцами и шёл на балкон своего пятого этажа, сбрасывать с криками:
-Тюююююююю! Бах! Тююю-тю-тюююююююююююююююю! - всё это богатство вниз.
Иногда были вариации с презервативами баковского завода, кои он наполнял водой из трёхлитровой банки и проделывал то же самое.
Надо сказать, что в прохожих он старался не попадать. Так Александр Гавриилович снимал стресс...
С утра он расплачивался с дворником Искандером, по тарифу известному лишь им двоим.
-Прости, тёзка,- грустно и виновато говорил гинеколог.
-Аллах простит! - отвечал дворник Искандер, но деньги брал.
По выходным к Александру Гаврииловичу являлся симпатичный молодой человек лет двадцати пяти, друг. Очень близкий друг.
Никто не сплетничал о неправильной ориентации участкового гинеколога. Работа тяжёлая... Попробуй-ка с утра до вечера ковыряться в женских гениталиях, не имея возможности, с шиком носить любимый «Роллекс».