Не так давно мы услышали новость - кого-то убило сосулькой, прямо на улице, на тротуаре. По тому, как дрогнули твои ресницы и чуть поплыл темный мед глаз, я понял, ты не забудешь.
Это странно, как дети вспоминают о смерти. Они видят кровавые сцены по ТВ, а вспоминают о том, что все на свете кончается, поедая ЗООпеченье из яркой пачки. Утки, верблюды, едва узнаваемые поросята... коняшки.
Такое печенье для тебя я покупаю всегда, но сегодня ты не стал его есть. Повертел между пальцев, как Кот вертит монетку, и выронил.
- Я умру?
Краем глаза я заметил слабую реакцию семейки.
Мама выглянула из сумки, а руки твоего Кота на долю секунды замерли, перестали порхать над клавиатурой.
Потом все продолжили свои занятия, и так было ясно, что объясняться мне придется самому.
Я сказал тебе тогда:
- Ты не умрешь, - мне уже не нужно было ничьего одобрения, я один в поле воин среди этих поборников знаний, здоровья и правды.
Я сказал тебе.
Ты это то, что о тебе знают и думают. То, как придумали тебя другие, и не только люди.
Твоей маме ты кажешься ее сыном, а Кот придумал тебя мальчишкой. Они не знают всей правды, но свою ее часть, еще по-детски пухлую часть с вихрами над ушами, будут бережно хранить.
Ты, конечно, не дослушал:
- А ты? А мой велик? – Софи тут же вылезла из сумки и подняла бровь, и ты исправился, - Велосипед.
Ну и хорошо. Меня вспомнили не после пластикового макета аэропорта.
Я придумал тебя таким.
Никто бы не назвал твой взгляд пытливым, а тебя любопытным. Но хотел бы я видеть, то, что видишь ты, когда внимательно глядишь прямо в самое Никуда.
Ты приручаешь воду и песок, а мой серебряный дельфинчик-статуэтка в твоих руках кажется гибким, мокрым и улыбчивым.
Ты всегда ждешь чуда, беспристрастный ценитель великов.
Замираешь, как трава, так, как тебя оставил ветер. Ты слишком мал, чтобы принимать эффектные позы, задумываться, как выглядишь.
Невольно копируя жесты, ты приглаживаешь истину о красоте, ту самую, что уже выдумали за века до нас.
И только в мгновения абсолютной свободы, ты смеешься, как существо без времени и места, счастливо и тихо.
Но хватит аллегорий.
Ты любишь сладкое, как я. И если я потеряю тебя, я соберу все шоколадки мира и устрою огромное фондю в сталеварном цехе. Никого не приглашу, мы жадины с тобой.
А еще куплю сто флаконов мыльных пузырей, раздам соседям, мы выйдем на балконы и подуем все разом, и наши лавандовые закатные облака отразятся миллион радужных раз.
Я поеду на лодочную станцию, что выше по течению, сяду в ненавистную байдарку с холодным дном. Помнишь, мама рассказала страшную историю, про то, что мы там себе застудим?
Я накормлю хлебом всех-всех лебедей на нашей речке, а осенью соберу багажник каштанов.
Знаешь, сегодня я говорил вовсе не о памяти. Помнить можно и живых. Но когда нас больше нет, с людьми остаются их глупые, добрые, смешные и нелепые выдумки. Это и есть мы.
Опасны ли сосульки? Какая разница?
Они так звякают красиво, разбиваясь.