Он (Рассказ)

     Неловко припарковав машину к бордюру, Марк, поморщившись, вышел из нее, нервно хлопнув дверцей, затем перешел на центральную улицу, сплошь утыканную небоскребами, напоминающими воздушные пузыри, и поневоле замедлил шаг. Ну, конечно, конечно, наверняка ОН сидит на своем месте, по-прежнему, как и вчера, и месяц назад.
     Еще шагов сто или, предположим, сто пятьдесят, и Марк его увидит. Шаги можно легко сосчитать, пройти весело и беззаботно, глядя по сторонам. Но на стопятидесятом неизбежно с НИМ столкнуться. Неизбежно...
     "Не буря ли это в стакане воды? - в который раз спрашивал себя Марк, недоуменно пожимая плечами. - Прямо какое-то наваждение. Допустим, это был бы мой отец, брат, близкий друг, сосед, в конце концов. А то ведь никто, просто никто..."
     Нет-нет... Марк прекрасно понимал, что обманывает самого себя. Это существовало помимо разумных доводов. Этот ОН уже стал КЕМ-ТО для Марка. ОН...
     Ноги Марка прошли шагов тридцать. Кругом просыпалась осень. Вот это дерево скоро совсем опадет... А у того мужчины такая смешная шляпа... И вывеска "Ремонт обуви" по-прежнему висела криво...
     А если повернуть назад? Резко развернуться кру-у-гом и пойти в обратном направлении? Подумаешь, удивятся случайные попутчики! В самом деле, он ведь мог что-нибудь забыть и вернуться...
     - Я могу что-нибудь забыть и вернуться, - вслух по-русски проговорил Марк, и прохожий американец действительно с удивлением покосился на него.
     Марк на минуту замешкался. Как у него расшатались нервы! Зарплата дрянная. В лаборатории передряги. Наташка как белены объелась. Думает, что ему ничего о ней не известно. Да и вообще все в этой Америке - там-тара-рам в тартарары... Штрафы, таксы, биллы, иншуренсы, - совсем по-другому ему мечталось... Да еще этот, бог его знает, как вошел в его жизнь. Бессонница, валится все из рук. Наташка, гулена, думает, что завел себе. "Завел"... Заведешь тут...
     Так-так... Еще пятьдесят. Пятьдесят да тридцать будет восемьдесят. Считай-считай, бывший "эм-эн-эс", младший научный сотрудник!
     Можно было пройти этот дурацкий путь обычно, как все деловые люди, спешащие на работу, без всяких комплексов. Можно уткнуть лицо в землю, демонстративно отвернуться, когда вплотную подойдешь к месту. К тому Лобному месту... Можно, наконец, придумать нечто фантастическое, неожиданно вытащив из кейса роман Кортасара и читать-читать его верх тормашками.
     Можно, можно... Но Марк это делать не будет. Как обреченный, он приближается к НЕМУ. Восемьдесят плюс...
     ... Данные опытов пустяковые. Его выдающиеся познания никого здесь не интересуют. Никого... Препараты летят к черту, как разбитые колбы. И карьера летит. Дело даже не в ней, и не в Наташке. В нем самом сломалось что-то ужасно важное. Что такое сорок лет, в самом деле? А ведь проснулся однажды посреди ночи и почувствовал себя немощным стариком. Накануне смеялся, говорил всякую чушь, а ночью понял... Анабиоз, клонирование, бессмертие - все это мифы. А на самом деле - скандалы, стрессы, болячки, старость и... и... вот это самое... откуда не возвращаются.
     С ним уже когда-то было такое. Давно, в детстве, когда по-настоящему представил себе, что он, пусть лет через семьдесят, но обязательно умрет. Обязательно... Потом мальчишеская трагедия прошла, а вот теперь, похоже, опять...
     Еще шагов пятьдесят, не больше. Марк не раз это проверял. Сейчас на другой стороне будет дверной проем, где можно передохнуть, закурив сигарету. Это наблюдательный пункт Марка. Отсюда ЕГО хорошо видно. Марк не торопясь перешел на другую сторону улицы.
     Старость... Что за глупое предчувствие? Подумаешь, щемит сердце, трудно взлетать, как раньше, на пятый этаж единым махом. А теперь - лифт, лифт... И машина - вжик, вжик... И походка - шарк, шарк... Ну и что, в конце концов! Ведь в его сорок все есть. Все, что полагается. Все - и дом, и жена, пара деток, пара машин, ну и пара собачек, разумеется. Просто плюнуть некуда, везде блестит. Но, черт побери, до чего же все муторно!..
     Вот Марк и на своем наблюдательном. Пальцы нащупали спасительную сигарету. Хорошо, что есть. Он не любит просить. Просто не любит, даже когда очень хочется. Интересно, а ТОТ любит просить?.. Нет-нет, пока еще не надо о НЕМ. Еще пару затяжек - и тогда уже можно.
     Марк и сам не мог объяснить себе, с каких пор началась эта безумная пытка. Кажется, тогда было все, как обычно...
     Нищий старик, приютившийся возле большого стеклянного здания, подоткнув под себя клочок газеты, выставил перед собой рваную ермолку. Сидел, мерно покачивая головой, словно осуждая себя или Марка, или всех остальных. Это и был - ОН, вернее, стал ИМ для Марка. Вот и все... Но Марк сразу почувствовал, что между ними начала существовать какая-то невидимая, но очень прочная связь.
     Сначала он попытался отмахнуться от этой странной мысли, как от назойливой мухи. Но она въедалась, жгла, рвала и мучила его. Нищий, простой нищий, самый последний на ступеньках, самый-самый...
     Марк был уверен: расскажи он все это Олежке или кому другому, тот мог бы и рассмеяться поначалу, а потом, вполне серьезно, разложив его состояние под квадратным корнем, вычислил бы разумное решение - взять срочный отпуск, без Наташки, и закатить с ним куда-нибудь в горы. В Альпы, например...
     Какие Альпы? Никуда он не хочет ехать. Таскаться по горам с тяжелым рюкзаком. Поутру стучать зубами от холода. Лопать концентраты. Не-е-ет... Он уже вполне состоявшийся бюргер. Ему... Ему подавай... В общем, много всего подавай...
     Нищий влек к себе и в то же время отталкивал. Марк никак не мог сделать одно, вполне естественное человеческое действие - ДАТЬ ТО, ЧТО КАЖДЫЙ ДЕНЬ ПРОСИЛ СТАРИК. Это было так просто. Но... не мог.
     Сигарета кончилась, как все на этом свете. Марк давно смотрел на старика. Тот все сидел на своем обычном месте и так же покачивал головой. Знакомая ермолка валялась рядом.
     Сколько же ему? За семьдесят, не меньше. Изможденное, высохшее лицо от страданий или пьянства. От того ли и другого?.. А где же его загулявшие внуки? Неужели он одинок, как бездомная собака? Где правительственные программы, которые кричат, как хорошо они помогают нищим и голодным за наш счет? Где мэр, губернатор, где президент, наконец?..
     - Не верю, - опять неожиданно вслух проговорил Марк.
     Этого не должно быть. Есть дома престарелых, где им совсем не плохо. Они там сыты, прибраны и по-своему счастливы.
     Интересно, подумал Марк, если бы выгорела обещанная боссом премия, и он не разгласил бы по дурости о ее существовании Наташке. И получил бы он, к примеру, пять тысяч. Быстро превратил бы чек в денежные купюры, причем, попросил бы молоденькую кассиршу в банке дать ему сотнями. И тогда...
     Тогда он подошел бы к такому старику и развязно - да, да, он так иногда может! - процедил:"Возьми, дедуля, пару сотен, купи брюки и пальто, а ермолку свою выброси к едрене-матрене!.." Ха-ха-ха!.. Ну, не так, конечно, сказал бы, но по смыслу... Старик бы помер от неожиданности. Он ведь такие бумаженции, видно, сроду не щупал...
     Марк сунул руку в карман и обнаружил там свое последнее богатство - юбилейную долларовую монету. Вот-вот... Ничего не стоит подойти к старику и отдать ее. Так делают многие, не видя в этом ничего героического. Для них - это мелочь. А Марку жалко. Очень жалко. Черт побери, действительно жалко... Он стал прижимистым здесь, именно здесь. Когда каждый доллар выжигает рубцы на его душе. И как далеко сейчас то время, когда он делился последней рубахой в их институтской общаге. Эх, да что тут говорить!..
     А с другой стороны, если Марк отдаст ее, вот эту самую монету, - кроме легкого покачивания стариковской головы и едва слышного шепота слов благодарности, он больше ничего не дождется. Тот прекрасный концерт, что мог бы состояться после шуршащих бумажек, торжественно отменяется. Да и как тогда старик узнает, что он - это ОН, Марк, ну, тот самый, который, может быть, единственный на всем белом свете так много думает о старике?
     Нет, подносить он не будет, ни за что, во всяком случае, теперь, когда держит эту глупую холодную монету.
     Марк до конца выкурил вторую сигарету. Как все тошно и гадко! Чем дольше он стоит в этом несуразном проеме,тем сильнее его существо захватывает мутная гадкая пелена. Глупо, глупо... Стоять здесь, прикованным к нищему оборванному старику, будто сам он не здоровый крепкий мужик, а такой же... такой же неприкаянный. Нужно решиться и уйти. Он довольно посочувствовал этому бедолаге. И это, может быть, дороже всяких случайных подношений. В конце концов, там, наверху, есть тот, кто распределяет все ценности и доходы меж людей. Ну, кто-то же все равно есть, какой-нибудь небесный бухгалтер. Пусть сам и разбирается, почему это всем, по его велению, достается по-разному.
     Его толкали прохожие, извиняясь за его же нерасторопность. Но Марк ни на кого не обращал внимания. Он смотрел только на старика, надеясь, что тот поднимет голову и увидит его. А увидев, поймет, что он просит освободить его от себя.
     Старик действительно поднял голову, но посмотрел не на Марка, а на стоящего рядом невысокого полного мужчину с папкой в руке, который принялся что-то ему втолковывать, неприятно жестикулируя. Старик кивнул головой несколько раз и опустил ее низко-низко. Марк не слышал, о чем говорил мужчина с папкой, но понимал, кажется, все.
     Здесь большая центральная улица. Здесь много официальных учреждений. Здесь не место для попрошаек. И вообще, У НАС, В НАШЕЙ ПРЕКРАСНОЙ СТРАНЕ, НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ НИЩИХ!
     Старик еще раз, последний, кивнул головой и засобирался. Забрал все свое имущество - газету, ермолку с мелочью, и побрел мимо Марка скоро и не оглядываясь.
     Марк остолбенел. Ему показалось, что где-то внутри у него что-то оборвалось, будто все его нутро закричало, запричитало, заголосило:"Останови! Догони!"
     Старик не вернется. Уйдет на другую улицу, исчезнет из города, умрет... Марк потеряет его, и не сможет спокойно ходить по ЭТОЙ улице, смотреть на ЭТО пустое место...
     "Какой же я все-таки мерзкий человек, - подумал он, объявляя себе приговор. - Самая обыкновенная мразь и сволочь!"
     Однако это пылкое внутреннее смятение продолжалось не более минуты. Ноги Марка налились свинцом. Он уже наверняка знал, что не побежит за стариком, не будет кричать и требовать его возвращения, и, самое главное, - НЕ ДАСТ ТО, ЧТО КАЖДЫЙ ДЕНЬ ПРОСИЛ СТАРИК. А его собственность - юбилейная долларовая монета, круглая, теплая и верная, - останется в его владении.
     Марк глубоко вздохнул... Вот оно!.. Как просто! Как это просто: ничего не дать и одновременно сделать свой выбор. Неужели свобода? Впервые за долгие дни и ночи?.. Надо, надо спешить по делам, ставить опыты, звонить Олежке, ехать в Альпы с Наташкой. Жить, черт возьми! И не думать о всякой ерунде...
     Марк вышел из проема и пошел прямо, в свою сторону, но внезапно он услышал звон колокола, и еще один - слабый, металлический. Юбилейная долларовая монета неожиданно выскользнула из его вспотевших рук и упала на асфальт, но не гладкой стороной, а, на удивление Марка, боковой гранью, и покатилась, покатилась все быстрее, деловито обгоняя прохожих, в ту самую сторону, в какую только что направился старик. Вот она перелетела через дорогу, прошмыгнула мимо Макдональдса, прошуршала возле облетевших листьев, торопясь, волнуясь, боясь опоздать...