только сердце мягчеет, как свечка.
Невозможна она, невозможна,
а однако присутствует - вечность,
а однако внедряется - болью,
подноготным искусством прощенья,
и зернистой апостольской солью
посыпает небесное пенье.
Лучше видно в режиме постельном,
что апостолы бродят снаружи
и певучие сети метели
погружают в оконные лужи.
Бьётся с маху на мелкие части
обожжённой пульсации глина.
Этот полдень особенной масти -
Галилея и Палестина.
Рыбаки по колена в сугробах,
стёкла льют чешую сквозь ячеи.
И термометра новая проба
горячее, ещё горячее.
Только это - жара Галилеи,
и чешуйки гриппозного пота
отирает с меня Зеведеев:
"Это, братец, такая работа".