-1-
Весны прозрачная извёстка
лилась по капле спозаранку
на белых бабочек Амхерста
и бабочек летали ранки.
Сияли бабочками розы,
курчавя лёгонькие формы.
Авторитет советской прозы
был этой нежностью подорван.
А выше, выше, выше, выше
сияли пряди белизною
той, что из-под родимой крыши
чернильной вытекла слезою,
но выйти плотью не посмела.
Не захотела? не смогла?
Кому теперь какое дело
до той, которая бела,
белее роз и снегопада,
белее ярости январской.
Той, что занозою-наградой
вонзилась в русский мой тартарский.
-2-
Скажи, почему на тебе я завис?
Скажи, отчего я остался?
Так держит безумца оконный карниз,
его побелевшие пальцы
вцепились в последнее, в светлую ночь.
А ты, даже штор не раздвинув,
сумела бедняге-безумцу помочь.
Я вижу крылатую спину
и белое платье и губы, бледней,
чем платье и жемчуга нитку.
Ты столько берущихся штурмами дней
за так отдала недобитку.
-3-
Цветы не шепчут - говорят.
Во весь гигантский рост
они простёрли аромат
до самых дальних звёзд.
А я молчу и ты молчишь
и над тобой - трава,
Но я шмыгну к тебе, что мышь,
однажды однова.
Я пью помногу и песок
шумит в башке моей
и бьётся дюной о висок-
в мысок семи морей.
И я не смею отделить
молчанье темноты
от жизни на живую нить.
И эта нитка - ты.
По крайней мере, твой Амхерст
насквозь меня пророс -
твои крыла - твой горб и крест
и куст дворовых роз.
Твой нежный рот, твой нежный рот -
земля, песок, трава
и те цветы, что в полный рост
не раз, не однова.
-4-
Я был бессмертием томим,
когда вкушал я бред,
что изрекает херувим
каштана в сентябре.
Я думал, если бы я мог
перевести для Вас,
что гром поёт, что стонет мох,
я кое-что бы спас
в самом себе, в себе самом
спасенья нить нашёл.
Но оглушали мох и гром,
вотще струился шёлк.
Бессмертие - без языка,
уменье говорить
в немом восторге. А пока
вотще струится нить.