Иродион (отрывок из романа) (Проза)

От автора
  Настоящий роман со стихами «ИРОДИОН», в дальнейшем именуемый по тексту «роман»,  объёмом полтора мегабайта информации - это на момент последнего заглядывания  в сноску «файл» → «свойства» - предназначен для читателей, знакомых, хотя бы отдалённо, с творчеством группы «The Beatles».
Правда, не знакомые с этим творчеством, но рассчитывающие познакомиться, прочтя текст романа, вряд ли сумеют это сделать, так как до нас было сказано незабвенным Булатом Шалвовичем: «Ах, это, братцы, о другом…».
Роман включает в себя многочисленные цитаты, приводимые исключительно по памяти автора, за исключением тех случаев, когда они взяты из Интернета путём нажатия клавиш «Шифт – стрелочка», а потом по старинке: «Контрол – це» и «Контрол – вэ».
Роман содержит описание некоторых религиозных обрядов титульной конфессии, которые могут быть до известной степени процедурно искажены.
Но тут, можно сказать, автор виноват не более ильф-петровского поэта Ляписа-Трубецкого,  за незнание истинного предназначения «супони» и «чресседельника» с задором высмеянного персоналом Дома Народов.
Ведь автору «Гаврилиады» о скачках рассказывал Энтих, то есть будущий Председатель Комитета защиты мира и по совместительству поэт Николай Тихонов, в чей удивительной обширности и мягкости живот в 1969 году уже автор «Иродиона» был утоплен спиной во время давки в раздевалке театра имени Маяковского, имевшей место после  премьеры пьесы Афанасия Салынского «Мария».
Давка та была, упаси Бог, бескровной,  а билет на эту премьеру был куплен в нагрузку к билету на комедию «Дамы и гусары» в театре имени Вахтангова.
Роман, вернее его текст, испещрён кучками рифмованных текстиков (см. титульный лист), именуемых по авторскому самомнению «стихами».
Автор, видит Бог, старался, чтобы эти самые стихи получились вроде тех песен, о которых рассказывал деревенский каменщик Володя Воробьёв, обучавший его и ещё нескольких дураков - потому что работали, а не отсыпались, как умные, после вечерних танцев и ночной потери невинности – в студенческом стройотряде кладке кирпичей в «тырчок» и «ложок»…
- Вот помню, ребяты, поехали мы с Колькой Неверовым в город Рошаль, я в тэныске, он с гармошкой, и на площаде ихней Колька увидал жэнщин и стал играть и петь им наши зарайские песни, не матерные, но душевные, так эти жэнщины попадали прямо в грязь, а некоторые можа и описались со смеху.
Я ведь тоже тогда в грязь упал, прям в тэныске, и как мы с Колькой в милицию-то не попали…
Слышь, а некоторые стихи в романе этом получились вроде как и просто душевные…во всяком случае писались с душой…или от души…один даже в ду́ше…или автор хотел показать, что у него нечто есть за душой…в общем у кого есть такое желание-терпение… прочтёт!
Настоящий роман может понравиться или не понравиться в зависимости от вкусовых предпочтений вглядывающегося в текст.
Вкусовые предпочтения – это большое дело, вот ведь как бывает:
Был - и есть, и здравствует, надеюсь, - такой на свете Слава Никиткин, так он говорил автору, тогда начинавшему свою боевую инженерскую молодость на режимном предприятии, дескать, хрена ты всё, Гошка, читаешь этого Толстого, занудство одно.
Вот, например, Дюма – это вообще…, приключения, фехтуют, миледи, не оторвёшься!
И действительно, конструктором тот Слава был «от Бога»!
Один раз сделал клетку для попугая, чтоб между ног через проходную этого самого режимного предприятия вынести, а пальто-то узкое, углы торчат…
Так он за два дня изготовил разборно-сборный вариант и преспокойно вынес за территорию, но уже по частям и за поясом.
Или вот на том же  предприятии книги по профсоюзной линии привезли.
Елена Савельевна разложила их у себя на чертёжной доске, автора как друга допустили для предварительного просмотра ассортимента.
Он видит, сбоку лежит книжка, на обложке лицо человека, по виду - с судимостью, название у книги: «Валентин Распутин, Сборник повестей».
Открывает - там «Деньги для Марии», «Живи и помни», «Прощание с Матёрой», первая повесть гениальна, две последних ещё не читал, стоит рубль пятьдесят восемь.
Просит отдать -  до него как молодого специалиста очередь может и не дойти - Елена Савельевна, добрый человек, говорит:
- Бери, Жорик, деньги потом отдашь. Только, прошу тебя, вынеси под пиджаком, а то скандал будет.
Книжки как в пятнашках перекомпоновала, просвет закрыть, а тут Светка Ковалёва неожидаемо в комнату входит.
Под синей юбкой-букле рейтузы зелёные, штрипки на каблуках английских сменных босоножек, а каблук тот семь сантиметров, ну и скандал. Пока на троих.
- Лен, ну мы же договорились: хорошее, ну там Есенина, Даррелла, Пикуля – на пальцах разыгрываем, а этот…
Дай посмотрю, чего жмёшься-то?
Вот видишь, про Распутина прихватил, засранец.
Ой, а чегой-то он тут без бороды, я, извиняюсь, не по́няла?
Ну и зачем же ты эту херню под пиджаком-то выносил? Так бы взял, ну прямо - детский сад!
М-да…ещё один аспект есть, неприятный.
Залезешь иной раз на сайт www.knigovor.org, загрузишь известный милитаристско-пацифистский роман, отыщешь место, где Пьер Безухов в толпе пленных уходит из Москвы, и, перечтя, думаешь, а не отдать ли свой нетбук соседскому сынку Ахмедику, всё одно – никогда и ничего подобного ты не напишешь, как и все остальные, владельцы ноутбуков, айпэдов, просто компьютеров, а в некоторых случаях и, не поверите, шариковых ручек и карандашей.
И тут вдруг из энергетического эфира выплывает, по правде сказать, достаточно простонародное лицо то ли терапевта, то ли венеролога  с Андреевского спуска и хитро так говорит:
- Да ладно, мужчина, я тоже ведь думал, как и вы, что всё напрасно: ломай свою дарённую Еленой Сергеевной авторучку «Тибальди», всё одно опять за шанкры и гонококки браться надо, но покумекал, и всё как-то само устроилось
Для таких вот писунов и пальцешлёпов придумал я звание, к которому надо стремиться, если уж преодолел отчаяние и продолжаешь строчить тексты.
И звание это – Мастер…  
Тот же  Михаил Афанасьевич  дал, в общем-то, универсальный рецепт определить настоящий писатель ты или очернитель и обструкционист:
- Дорогой Бегемот, Достоевский, поди, и удостоверения  не имел, что он писатель, а вот достаточно прочесть любые три страницы любого его произведения, и сразу видно, что он писатель!
Этот метод касается как Фёдора Михайловича, так и всех остальных, включая рифмующих, и в нижепредставленном тексте  три-то странички осилите (желательно в каждой главе, эх, жалко авторские вздохи никак не запечатляются на бумаге), а уж дальше - как карта ляжет.
Тем более, что настоящий роман испещрён сносками, которые автор предназначил для лиц, достаточное время не живших во времена его юности, молодости и того периода начинающейся старости, который пафосно зовётся «зрелостью».
То есть по критерию узнаваемости образов, слов, понятий согласно последним российским законоуложениям данный роман надо бы отнести к категории «50+», а вот
если учесть некоторое количество скажем так, достаточно малоцензурных слов, без которых может быть потерян аромат повествования, то это, конечно – категория примерно «5-6+».
(Последний грустный вывод автор сделал из собственного опыта невольного прослушивания разговоров мелкотни на придомовой детской площадке).
Кроме того автор просит учесть, что лица, выведенные в романе, временные рамки событий, месторасположения объектов повествования и прочее носят условный характер, а оценки лиц и их действий, так те носят именно оценочный характер, за исключением случаев, когда эти оценки имеют восторженный характер.
Ну вроде подстраховался...
А то есть тут один такой исследователь, так он так прямо и сказал автору:
                  Только в книжке пискнешь  писком, так готовься сразу к искам.
                  За моральный вред и ложь денег вынь да и положь!
Тем не менее, огромное спасибо моему замечательному другу - действующему монаху и профессиональному писателю, улыбающуюся физиономию, которого можно найти в Фейсбуке, а кто он, друзья и знакомые догадаются, а прочим и знать особенно не надо.
И many thanks различным счётно-решающим устройствам, как стоящим на столах рядом с чашкой с высохшим чайным пакетиком, так и переносимым из комнаты в кухню, из дома в больницу, капельницам, клочкам мокрой ваты, прижимаемым пальцами к саднящей дырочке на внутренней стороне локтя, разрывающим больничную вонь выкрикам «завтракать, всем завтракать, я сколько раз просила не оставлять посуду в палатах, чего, дед, ты глухой что ли, я же сказала – всем завтракать» и многому другому, вползавшему помимо воли автора в сочинительный процесс…
А вот программе «малюсенькое мягкое конторское слово» я при всём желании такого большого искреннего спасиба сказать не могу, вследствие того, что столкнувшись с многочисленными издевательствами и ехидствами этой программы, поневоле вспоминаешь надсоновские строки:
                Порой у тех, кто пишет в «Ворде», невольно тянется рука
                Дать разработчику по морде, и пару раз, и не слегка!
И ещё merci beaucoup…
Эй ты, паяц Канио, - вдруг слышит автор голоса уставших от ненужного словоблудия - может уже хватит смеяться над разбитой любовью!
Таки мы занавес открываем?