Перспектива зависнуть на грани миров весьма интересна. Здесь я уже кое-что видел, а с той стороны вообще навсегда останусь. Скользнуть по лезвию, рассекающему свет и тьму, я бы попробовал. Скорее всего, там и время течет иначе, да и другие законы миров перемешаны. Не думаю, что на всех «границах тучи ходят хмуро». Ведь был же у меня подобный случай.
Тут мне вспомнилось детство на берегу Черного моря. Я жил в «портовом» квартале, проводя большую часть времени в его дворе. Это было счастливое время без компьютеров, сотовых и прочих технических «фенечек», так легко разъединяющих людей теперь. А тогда во дворе был единственный телевизор у дантиста Сойфера, который по выходным позволял подружкам его десятилетней Софочки что-то там смотреть, о чем они трещали потом всю неделю. Оборванцы вроде меня в этот круг не входили, зато море принадлежало нам.
С восьмого марта по седьмое ноября у нас был купальный сезон. В мае мы уже выглядели негритятами, а к августу волосы от соли и солнца выгорали до соломенного цвета. Любимым местом на берегу у нас был старый причал неподалеку. Вдоль его ржавых боков, кое-где уже без деревянного настила, лежала метрового диаметра труба. Когда-то по ней с пришвартованных барж насос мощной струей гнал на берег морской песок, которой покатыми холмами отгораживал нас от всего района. Это был наш мир, и девчонкам в нем не было места.
Ржавеющая под солеными ветрами труба на мосту в некоторых частях была отполирована нашими телами. Прокалившись на летнем солнце, она спасала наши замерзшие от долгого купания тела. Мы повисали на ней, как белье на веревке, обнимая руками и ногами «большого брата», и впитывали ее тепло. В разгар лета труба так нагревалась, что прежде, чем лечь на нее приходилось стаскивать мокрые «семейные» трусы и выжимать воду на горячий металл. Только после этого можно было распластаться на этой «сковородке» и, закрыв глаза от блаженства, ощущать проникающее внутрь тепло. Онемевшие пальцы и посиневшие губы постепенно приходили в норму, и тщедушные, с белыми полосками на бедрах тушки переставал бить озноб.
Наш старый мост метров на сто вдавался в море, да и глубина там была метров пятнадцать, так что даже в августе мы умудрялись замерзать до дрожи в коленках. Дело в том, что солнце быстро прогревает верхний слой воды в три-пять метров, потом его то и дело сносит ветер, а на глубине бывает прохладно. Мы же всякий раз должны были доказывать свое превосходство. Кто-то быстрее всех плавал, кто-то глубже нырял, кто-то крутил сальто с фонаря на конце моста, а кто-то мог руками поймать самого большого краба. И море было неизменным участником и беспристрастным судьей во всех забавах.
Одной из таких игр было «Посвящение». Кто прошел его, гордо взирали свысока на такого салагу, как я, у которого еще не было силенок и духу для того, чтобы пронырнуть «черную трубу». Так назывался десятиметровый отрезок трубы с нашего моста, наполовину вросший в дно. Когда и как он оказался на пятнадцатиметровой глубине никто не знал, и это окутывало таинственным ореолом обросшее длинными зелеными водорослями «чудовище». До него доныривали только взрослые ребята, но нужно было еще и залезть в эту чертову трубу и проплыть в ней до другого конца. Естественно, проделать это нужно было при всей честной компании. Ходило немало жутких рассказов о страшных смертях салаг, вроде меня, отважившихся покорить «черную трубу».
Но как, скажите, быть уважаемым пацаном и не пройти «Посвящение»?
Втайне я тренировался. Сначала научился доныривать до черного чудовища. Потом еще и проныривать вдоль его обросшего водорослями тела, которое, порой, казалось, бесконечным. Когда же у меня хватило дыхания доныривать и проплывать вдоль «черной трубы» дважды, я объявил, что готов к испытанию. Все было по-честному. Назначили день, когда на мосту собрались уважаемые пацаны района. Они были намного старше меня, и поглядывали с ухмылкой. Когда же пришел один из предводителей по прозвищу Кэп, все загалдели. Мои сверстники пытались отговаривать и запугивать взбучкой от родителей, старшие подшучивали, но я стоял на своем.
Часть наблюдателей прыгнули в воду, часть осталась на мосту. Вода была прозрачной, и сверху все было, как на ладони. Кэп закурил и молчаливым жестом дал отмашку. Сердце мое сжалось от страха. Помню, как я пожалел тогда, что не знал ни одной молитвы. Но назад хода не было. Продышавшись напоследок так, что голова закружилась от избытка кислорода, я прыгнул с моста.
Сотни раз я уже проходил этот путь, и поначалу все шло хорошо. Когда же я занырнул в «черную трубу», ужас постепенно стал овладевать всеми уголками сознания. Ил и песок заполняли пространство трубы, оставляя узкий просвет сверху. Я стал медленно протискиваться вперед, обдирая спину о ракушки, облепившие ржавый металл. Стало темно, только светлое пятно впереди. Страх подгонял вперед, но я стараясь двигаться как можно медленнее, чтобы беречь силы и кислород. Примерно на середине пути просвет в трубе стал таким узким, что я застрял. Помню, как мелькнула садистская мысль, что я уже в желудке черного чудовища. Оно заглотило меня целиком и теперь сдавливает.
Заставив себя успокоится, полез дальше, откапывая под собой песок руками и проталкивая его ногами назад. Медленно тянулись секунды. В голове застучало. Я обманывал себя перекатывая воздух из легких в рот и обратно, словно вдыхал. Неожиданно среди спутанных мыслей зазвучала модная тогда мелодия, и я пополз быстрее. Упрямо повторяя, что смогу, карабкался. Поднятый моими движениями ил, сделал светлое пятно впереди совсем тусклым. В эти секунды из глубин памяти выскакивали самые разные события моей короткой жизни, и калейдоскопом вращались в затуманенном отсутствием кислорода сознании. Силы покидали меня. Неожиданно светлое пятно впереди исчезло. Я почувствовал себя моряком, потерявшим в шторм спасительный свет маяка.
Стало жутко.
Лихорадочно соображая, что могло произойти, я оцепенел. Назад ходу не было – я засыпал его песком, вырытым из-под себя. Впереди была неизвестность. Если бы в тот миг я был на суше, слезы бессилия и жалости к себе брызнули бы из глаз. Но я был зажат в чертовой трубе на глубине пятнадцати метров, и она все не кончалась. Теперь и вовсе стала бесконечной. Судорожные позывы глотнуть воздух, волнами прокатывались по телу. Сознавая, что первый же вздох станет для меня последним, я загонял это желание вглубь угасающего сознания.
Неожиданно издалека донесся голос. Отчетливо помню, что это были не слова и не мотив. Просто чистый голос. Тут же я вновь увидел светлое пятно. Совсем рядом. Откуда только взялись силы. Какими-то рывками я преодолел последний метр-два и вылез из чертовой трубы. Оттолкнувшись ото дна, заскользил вверх. Солнце было прямо над головой, и его лучи веером расходились вокруг меня, образуя светлый конус. Стало удивительно легко и спокойно.
Позже я узнал, что надо мной решили подшутить. Ну, негоже салагам проходить «Посвящение». Не для них это. Оказалось, когда я был в трубе, пацаны стали по одному доныривать ко второму концу трубы и закрывать его свои телом. Думали, что я назад поползу, пытались за ноги вытащить. Не получилось. Когда все сроки вышли, Кэп выгнал всех их воды, а сам стал стучать камушком у второго края трубы. Это меня и спасло. Словно у него в руках была моя монетка для Харона.